Текст книги "Империя Рюриковичей (V-XVI вв.). Русская экспансия"

В ответ на коварные действия новгородцев рижский архиепископ и братья Тевтонского ордена сами перешли в наступление и нарушили мирный договор 1218 г., заключенный между Ригой и Новгородом. Они объявили себя самостоятельными владельцами Сакалы и Уганди. Сразу же после этого немцы ввели туда свои войска.

Интересы Новгорода были полностью проигнорированы. Немецкое католическое мессианство и новгородский меркантилизм уперлись лбами посреди балтийских сосновых лесов. Орден черпал силы со всей Европы, новгородцы решили ответить тем же и обратились в стан своих злейших врагов. В 1221 г. послам Новгородской республики удалось договориться с великим князем владимирским Юрием Всеволодовичем об общем походе на Ливонию. Как верховный сюзерен обширного края, Юрий в короткое время собрал армию в 12 тысяч человек. Неожиданными союзниками Новгорода в этой войне стали литовцы, присоединившиеся к ним уже в землях Ливонии⁶⁶⁶.

Удивительным образом благородная война с Орденом стала перерастать во что-то до боли знакомое. Оставив Венден с его неприступными стенами в стороне, русско-литовская армия перешла Койву и принялась грабить и разорять ливонскую область Торейду. Генрих Латвийский пишет, что вся она была опустошена до последней захудалой избушки, люди взяты в плен или перебиты, хлеб, лежавший собранным на полях, сожжен вместе с окрестными деревнями. Литовцы шли за русской армией и уничтожали все, что случайно уцелело после ее прохода⁶⁶⁷. На своем пути отряды Юрия Всеволодовича разрушали все латинские церкви и монастыри⁶⁶⁸.

В следующий день и ночь грабежу и сожжению подверглась область Икевальдэ и население Имеры. Наконец союзники прибыли в Уганди и здесь, в более спокойной обстановке, не опасаясь погони рыцарей Ордена, четыре дня методично стирали с лица земли и опустошали эту область⁶⁶⁹.

Возможно, что страшное разорение Прибалтики, учиненное русскими в 1221 г., стало своеобразной точкой невозврата, пережив которую многие балты начали гораздо более враждебно относиться к Новгороду. Это замечание в первую очередь касается ливов, латышей, жителей Уганди и Сакалы, перешедших в католичество.

Знаменательное событие в этом отношении произошло в том же 1221 г., когда толпы вооруженных туземцев перешли русскую границу и опустошили земли республики, дойдя почти до самой ее столицы⁶⁷⁰. Раньше вооруженных балтов невозможно было встретить в Новгородской земле, теперь же они повели себя как единая антиновгородская сила.

Единение эстов произошло при значительном, если не сказать определяющем, влиянии католического рыцарства. Оккупировав Уганди и Сакалу, рыцари крестили местное население и насадили среди аборигенов европейские порядки. Орден модернизировал на своих землях судебную систему, упорядочил сбор податей, выстроил для эстов и существенно укрепил военные замки, окружив их водоемами и усилив новейшим вооружением (баллистами и другим оружием). Братья-крестоносцы пригласили крещеных балтов жить вместе с ними⁶⁷¹, вселив в них веру в новые церковные идеалы. В 1221 г. жечь новгородские поселения во множестве шли христианские прозелиты. Но и эсты-язычники рады были случаю поквитаться со своим давним врагом.

Случай же, о котором идет речь, состоял в том, что в этот крайне опасный для себя момент Новгород оказался без защиты. Князь Всеволод неожиданно убежал из города со своим двором и дружиной, а прибывший ему на смену Ярослав переяславский враждовал с «вечниками» из-за чрезмерного властолюбия и корысти. Защищать новгородские провинции от ярости балтов в тот момент было некому⁶⁷².

В итоге отряды из Сакалы и Уганди беспрестанным потоком потянулись в «Руссию», мстя новгородцам и псковичам за долгие годы угнетения. Они использовали те же приемы и методы, что и новгородцы: убивали виновных и невинных людей, брали огромные полоны, захватывали добычу⁶⁷³.

В середине зимы 1221 г. старейшины Уганди и Сакалы поочередно организовали вторжение в Ижорскую землю (Ингрию). Новгороду пришлось на собственном опыте испытать, что значит нападение жестокого, безжалостного врага. Эсты карали всех без разбора, «перебили много мужчин, увели массу пленных обоего пола», а скот, что не могли захватить с собой, истребили. «И воротились они, – пишет Генрих Латвийский, – с большой добычей, наполнив Эстонию и Ливонию русскими пленными, и за все зло, причиненное ливам русскими, отплатили в тот год вдвойне и втройне»⁶⁷⁴.

Что могло быть ужасней, чем этот страшный сон, в котором данники бунтуют и убивают своих господ? Новгород не мог уже, как раньше, влиять на эстонские колонии, а эсты, хлебнувшие свободы и осознавшие свою значимость, заметно активизировались и начали действовать непредсказуемо.

В 1223 г. они подняли восстание против Ордена и заключили договор – подумать только – с Новгородской республикой! Эсты допустили русских в Юрьев, Феллин и другие замки, чтобы вместе сражаться против тевтонов и всех латинян⁶⁷⁵. Новгороду нежданно-негаданно снова улыбнулась удача: не успели его жители оплакать потерю южной Эстонии, как она сама бросилась к ним в объятия! Вдобавок и соседняя Сакала торжественно отреклась от католичества.

Все возвращалось «на круги своя».

Но времена уже были не те: вместе с этими «кругами» возобновились массовые войны «на всем пространстве Эстонии»⁶⁷⁶, и Новгород быстро растерял еще даже не установившийся контроль над своей бывшей колонией.

Восстание 1223 г. началось как антизападное, однако в Прибалтике нашлось немало сторонников католической веры. Братья Ордена объединились вместе с ливами и лэттами, чтобы «биться с эстами» и силой вернуть их в лоно Христово.

Эсты понадеялись на Новгород, хотя и понимали, что в случае победы торговая республика скорее всего лишит их независимости и свободы. Слишком разными были цели у этих временных союзников. Возможно, поэтому реального взаимодействия между повстанцами и их бывшими «сюзеренами» не получилось.

В любом случае Новгороду не удалось оказать эстам достойную помощь. Из «Хроники» Генриха Латвийского известна судьба последнего новгородского отряда, находившегося в Эстонии в 1223 году. Это небольшое подразделение участвовало в обороне крепости Вилиендэ от крестоносцев. Когда ее защитники сдались, все новгородцы были повешены «на страх другим русским» за помощь «вероотступникам»⁶⁷⁷.

Усмирение южных эстов и их насильственный возврат в лоно католической церкви вызвали бурю недовольства в Сакале. Эту провинцию Новгород не так давно рассчитывал присоединить к своим колониальным владениям.

Теперь же, узнав о начавшихся там волнениях, новгородцы задумали заключить с Сакалой союз против тевтонов. Однако ее старейшины отправили послов «с деньгами и многими дарами» не в Новгород, как того бы хотелось местным обывателям, а во владимирскую «Руссию», чтобы призвать себе на помощь влиятельных русских «королей».

Стремясь не оказаться в стороне от решения судьбы своих эстонских колоний, Новгород поддержал инициативу Сакалы и постарался защитить свои позиции в начавшихся переговорах.

Подарки эстонских старейшин, богатая добыча в предстоящей войне и роль главного борца с «латинством» подтолкнули владимиро-суздальского князя Юрия Всеволодовича к «великому» походу на Балтию. С этой целью он направил к эстам армию, собранную со всех городов Низовской земли. Вместе с присоединившимися полками из Новгорода и Пскова ее численность достигала 20 тысяч человек⁶⁷⁸.

Грозной силой союзники вторглись в Уганди и молниеносно захватили Юрьев. Новгородцы старались играть в походе заглавную роль. Действуя через князя Ярослава переяславского, сидевшего у них на княжении, они закрепили Юрьев за собой, а затем, сопровождаемые разбойниками из числа угандийцев, повели армию в разорительный рейд по центральным и северным провинциям Эстонии.

Пока русские полки отсутствовали, мятежная Сакала подверглась нападению рыцарей Ордена. Два ее замка были захвачены, а их русские защитники повешены (инцидент в Вилиендэ).

Обнаружив это, Ярослав, как пишет Генрих Латвийский, пришел в такую ярость, что «срывая гнев свой на жителях Саккалы», приказал «истребить всех, кто уцелел от руки тевтонов». Спастись, по свидетельству того же автора, удалось весьма и весьма немногим⁶⁷⁹. Не разбирая правых и виноватых, новгородцы перебили остатки жителей Сакалы вместо того, чтобы освободить их от власти тевтонов и укрепить дружеские отношения с этой страной.

Новгородское войско и низовские князья поступили с балтами, как поступают со строптивыми иностранцами жестокие завоеватели. Сакала, еще даже не ставшая русской колонией, получила от Новгорода и владимиро-суздальских великороссов урок на будущие времена.

Частью кампании 1223 г., предпринятой Новгородом и князьями Северо-Восточной Руси, стало их вторжение в самую дальнюю эстонскую землю Рявала и осада крепости Линданисе. Русские называли ее Колыванью, а сейчас это город Таллин.

Новгородцы не впервые оказались в тех местах. Уже в начале XIII в. они начали хозяйничать в окрестностях будущей эстонской столицы. Однако в 1219 г. Рявалу захватили датчане, построили в Линданисе крепость, переименовали ее в Ревель и основали герцогство Эстляндское.

«Даны», пренебрегая правами Новгорода, как первого завоевателя Эстляндии, выгнали отовсюду русских «заборщиков» дани и запретили туземцам вступать ними в контакты⁶⁸⁰. Эти события и послужили поводом для вторжения русских в Рявалу, начавшегося сразу же после расправы над Сакалой.

Русско-новгородское войско окружило датский замок Ревель⁶⁸¹. Четыре недели длилась его осада. Русским не хватило навыков взятия укрепленных крепостей и современного военно-технического арсенала, чтобы сломить сопротивление Ревеля. «В замке, – как сообщает Генрих Латвийский, – было много балистариев, убивавших немало русских и эстов. Поэтому в конце концов король суздальский в смущении возвратился со всем своим войском в Руссию»⁶⁸².

Русские источники и, в частности, «История» В.Н. Татищева дают более подробную и, скорее всего, более верную картину событий.

Согласно В.Н. Татищеву, после четырех недель осады Ярослав потребовал от Ревеля дать ему откуп золотом, серебром и богатыми товарами⁶⁸³. Лишь после этого русское войско ушло прочь от города. Однако прежде, чем покинуть Эстляндию, владимиро-новгородские полки изгоном прошли по ее территории. Они сожгли и разрушили жилые дома, изъяли все драгоценности и деньги, которые эсты не успели унести с собой или спрятать, а самих жителей провинции интернировали. Только тогда Ярослав приказал трубить отбой и вывел из Эстляндии свою грозную армию⁶⁸⁴.

Как видим, в начале 1220-х гг., когда Балтия испытывала мощное давление со стороны Запада и сотрясалась антикатолическими восстаниями, Новгород не оставался в стороне от событий. Несколько раз новгородцы даже поддержали восставших в их освободительной борьбе, но, в конце концов, скатывались к более привычному для них колониальному грабежу.

В отличие от Новгорода, Орден меченосцев действовал более последовательно. Тевтоны продолжали насаждать в Балтии культурную гегемонию, то есть старались планомерно превратить всех местных язычников в христиан.

После ухода из Уганди русских войск рыцари Ордена вторглись в эстонскую Харьюмаа (Ерева или Гервен), восставшую против их господства.

Новгородцы должны были следить за этой новостью с особым интересом, ведь не так давно (в 1214 г.) Мстислав Удатный завоевал Ереву для Новгорода, и эта область в течение нескольких лет являлась его колонией.

Тевтоны были религиозными фанатиками и считали в порядке вещей резать, жечь и убивать за грех вероотступничества. По этой причине многие гервенцы сильно пострадали от их вторжения; многие были убиты, другие захвачены в плен. Однако никто из них не поспешил за помощью в Новгород. Этому не способствовали вести о зверствах Ярослава и новгородцев в Сакале, Эстляндии и других местах.

Видя мучения своего народа, старейшины Гервена выбрали из двух зол меньшее и отправили мирное посольство в Венден к магистру Ордена. Их послы клятвенно обещали «вечную верность тевтонам и всем христианам»⁶⁸⁵. Область Гервен стала доступной для немецкой колонизации; многие туземцы крестились и приняли католичество.

Из-за этих событий Новгород практически потерял для себя северную часть Эстонии, но за южноэстонские земли готов был еще побороться.

Как раз в это время на берегах Волхова оказался подходящий для этой цели человек. Это был князь Вячко, незадолго до того изгнанный тевтонами из его отчины в эстонском Кукейносе. Вячко был непримиримым врагом Ордена и к тому же отличался воинскими дарованиями.

Новгородцы дали ему двести дружинников и, снабдив на первое время деньгами, заслали управлять Юрьевом⁶⁸⁶. Когда новый «король» явился в замок, эстонское население приняло его с радостью. Многие загорелись надеждой выступить вместе с Вячко против Ордена (стать «сильнее в борьбе против тевтонов»)⁶⁸⁷.

При Вячко Юрьев обрел славу прибежища для врагов католической Эстонии⁶⁸⁸. По словам немецкого летописца, Вячко начал с того, что восстановил сбор дани со всех эстонских областей, до которых сумел дотянуться, а затем стал вести разорительные войны с теми, кто ему не подчинялся. «Против тех, кто не платил податей, он посылал свое войско, опустошил все непокорные ему области от Вайги до Виронии и от Виронии вплоть до Гервена и Саккалы, делая христианам зло, какое мог»⁶⁸⁹.

В Новгороде могли гордиться его успехами, но к великому разочарованию новгородских бояр, летом 1224 г. Вячко был убит, его дружина повешена, а Юрьев перешел во власть Ордена.

Смерть героя из Кукейноса произошла в ходе штурма юрьевской крепости, организованного ливонским епископом Германом и его союзниками ливами и лэттами. Юрьев, где собрались противники латинства со всей Эстонии, пал после упорнейшего сопротивления⁶⁹⁰.

Его потеря была критичной для новгородской дани: теперь Новгород вновь лишился контроля над Уганди, Сакалой, Гервеном и Виронией, на краткое время покоренных князем Вячко.

Согласно В.Н. Татищеву, новгородцы поспешили собрать большое войско, чтобы защитить свои права на юго-восточную Эстонию. Скорым маршем они прибыли в Ливонию. Но как только пересекли границу, то, по старой привычке, решили начать дело с грабежа и распустили войско «в загоны» по окрестным деревням. Немцы же в это время объединились с ливонцами и почти полностью истребили русское войско, так что мало кто из них возвратился домой⁶⁹¹.

Итогом военных действий 1224 г. стало заключение в Риге мира между епископом Германом, с одной стороны, и Новгородом, с другой. Новгород просил вернуть ему подати с латышского племени «толова», на что получил согласие рижского епископата. Однако большая часть эстонцев и лэтты перестали подчиняться Новгородской республике⁶⁹².

В течение ближайших десяти лет после описанных событий Новгород вынужденно соблюдал условия рижского договора. Но из этого не следовало, что республика простилась со своими колониями. Как только представился случай, новгородцы поспешили нарушить сложившийся баланс интересов и в 1234 г. нанесли силам Ордена сокрушительный удар.

В Новгороде в это время княжил знакомый уже нам владимирский князь Ярослав Всеволодович. Источники не сообщают сведений о каких-либо особых обстоятельствах, вызвавших нападение русских войск на Юрьев именно в 1234 году. Видимо, сама эта дата во многом оказалась случайной. Закономерным же было сохранение новгородских колониальных претензий и обычай русских князей зарабатывать на грабительских войнах. В новгородско-псковском летописании говорится: «Иде князь Ярослав с новгородцы и с полки своими на Немцы под Юрьев и ста не дошед города, и пусти воя своя в зажития воевать»⁶⁹³.

Как видим, новгородские и суздальские полки с первого дня войны приступили к грабежу туземного населения. Немцы из Юрьева и из соседнего Отепя (Медвежьей Головы) вышли, чтобы защитить людей от разорения, но были разбиты Ярославом, и многие из них, выдавленные на хрупкий лед реки Эмайыги, утонули, провалившись в воду. Остатки рыцарей укрылись в своих крепостях⁶⁹⁴, потеряв способность к сопротивлению. В битве погибло несколько знатных крестоносцев и очень много эстов, воевавших на их стороне.

Сражение на реке Эмайыге было довольно крупным для средневековья событием. В.Н. Татищев, например, по сходству некоторых деталей сравнивал его с Ледовым побоищем. И хотя масштабы последнего преувеличены русскими источниками, все же для Новгорода одержанная под Юрьевом победа имела большое значение.

Орден временно потерял способность сопротивляться, и немцам пришлось едва ли не вымаливать у Ярослава мир, одаряя его за это щедрыми подарками. Как сказано в летописи, «и поклонишася Немцы князю и смирившеся отъидоша»⁶⁹⁵.

Летопись сообщает, что Ярослав Всеволодович взял от них «богатые дары и возвратился в Новгород почти без потерь»⁶⁹⁶. Республика снова обрела власть над южной Эстонией.

Через пару лет Ордену меченосцев суждено было пережить еще более страшную катастрофу. Во время вторжения в Литву немецкие рыцари и крещеные в «латинство» эсты (а также псковичи числом в двести человек) потерпели сокрушительное поражение в битве под Шауляем. Случилось это 22 сентября 1236 года⁶⁹⁷.

Хитроумные жемайтийские князья обманули крестоносцев и заставили биться в болотистой местности. Тяжелая немецкая кавалерия застряла в вязкой жиже и превратилась в легкую мишень для врага⁶⁹⁸. В битве под Шауляем погиб великий магистр Ордена Фольквин, сорок восемь рыцарей и множество эстов. Почти все псковичи тоже пали в этой, в общем-то, чужой для них войне⁶⁹⁹.

Поражение меченосцев вызвало панику во всей Ливонии⁷⁰⁰, и только поддержка Тевтонского ордена спасла немцев от полного истребления. В 1237 г. остатки меченосцев объединились с тевтонами. Крупные поражения немцев на Эмайыге (1234), при Шауляе (1236) и при Дорогичине⁷⁰¹ (1237) вдохнули новые силы в новгородскую колониальную политику.

Глава XVIII
Александр Невский во главе новгородского колониализма

Когда берешься описывать события, в которых принимал участие столь значимый для русского самосознания человек, как князь Александр Ярославич Невский, поначалу охватывает священный ужас или нечто очень близкое к этому состоянию. Тем большую ответственность чувствуешь, если из-под твоего пера должен выйти объективный анализ личности Невского и связанных с ним событий, а не очередной панегирик несгибаемому патриоту, принципиальному борцу с Западом, другу православных христиан и последовательному оппоненту Золотой Орды.

Но после первой же панической атаки начинаешь понимать, что долг требует от тебя забыть о том гигантском мифе, который построен вокруг деяний и жизни этого, в сущности, обычного человека, пусть и наделенного талантами, но зато и не лишенного крупных недостатков. Одно следует признать за Александром Невским бесспорно – он был крупным военачальником. За это его и ценили в Новгороде. Поэтому новгородское вече и призывало его обратно после того, как оно же само изгоняло князя прочь с шумом и криками проклятий.

Александр Ярославич Невский княжил в Новгороде в то время, когда его отец – Ярослав Всеволодович – сидел на великом владимирском княжении. В 1220–1230-е гг. Ярослав и юный Александр частенько оказывались во главе новгородских полков⁷⁰².

Александр рано проявил свои военные таланты. Но Новгороду он запомнился не только этим.

Будучи новгородским князем, Александр изыскивал любые способы для захвата новгородских земель и даней, для сманивания из Новгорода в свой родовой Переславль-Залесский купцов, горожан и крестьян⁷⁰³. Невский недолюбливал новгородский демос и презирал его вечевую сплоченность. Но особенно его раздражала верхушка новгородского общества. Он самовольно отнимал у бояр земли и покосы⁷⁰⁴. Нарушая договор, запрещавший князю вершить суд в республике, он от своего имени выносил спорные судебные решения⁷⁰⁵. В Торжке и Волоке князь Александр, действуя через верных ему тиунов, принимал под свою опеку, то есть, по сути, подчинял своей сеньориальной власти, «закладников» из простонародья⁷⁰⁶.

Был случай, когда он отнял у своих работодателей обширную волость Тре, или Терскую сторону, откуда новгородцы получали значительную часть своей пушнины. Чтобы обеспечить ее вывоз в Переславль, Александр возложил на Новгород обязанность давать его конвоям по всему пути следования «корм и подводы»⁷⁰⁷. Суздальской знати, своим приспешникам и любимцам, он разрешил покупать новгородские села⁷⁰⁸, то есть покусился на новгородскую самостоятельность.

Частыми были случаи, когда Александр Ярославич не только грабил боярскую элиту, но и вешал недовольных им «вечников», действуя не хуже штатного палача. Не только обыватели, но и видавшие виды политические зубры могли бы содрогнуться от княжеского самоуправства, нередко перераставшего в массовые казни его противников⁷⁰⁹.

Парадоксально, но факт: воюя за Новгород и находясь у него на службе, Александр предпринимал все возможное, чтобы уничтожить его независимость и подчинить Владимирскому княжеству⁷¹⁰.

Новгородские бояре долго вспоминали лютые несчастья, пережитые за шестнадцать лет (1236–1252) Александрова правления. Князь Александр все делал не так, как хотелось Новгороду. Даже сторонники побаивались крутизны его характера.

Все годы своего новгородского «служения» он потратил на разрушительные для основ республики эксперименты. Он был одним из первых и, без сомнения, самым ярким из владимирских князей, показавшим Новгороду истинные цели Ярославичей. Именно его буйства и развязанный террор заставили республику вернуться к краткосрочному найму князей.

При заключении договоров с родственниками и потомками Александра новгородские бояре чуть ли не впадали в кому от кошмарных воспоминаний. Одному из них они говорили: «А что, княже, брат твой Александр делал насилие на Новгороде, а то ся, княже, отступи»⁷¹¹. И даже через семьдесят лет после кончины благоверного князя-победителя уже его внуку новгородцы все еще напоминали: «А што будеть дед твой сильно деял… того ти не деяти»⁷¹².