Текст книги "Империя Рюриковичей (V-XVI вв.). Русская экспансия"

Новгородцы склонили армию Ярославичей двинуться на захват Эстонии, желая восстановить в ней свои колониальные порядки. Но уже через короткое время от этой идеи пришлось отказаться – Александр Невский срочно уехал во Владимир, где великокняжеский трон остался без присмотра. (Как раз в это время Ярослав Всеволодович был вызван в Золотую Орду⁷⁴⁴.)

Князь Александр сослужил Новгороду отличную службу: он сумел расчистить зоны немецкого и шведского влияния в Копорье, в устье Невы и в Пскове⁷⁴⁵. Но как только низовские полки ушли из Эстонии вместе со своим выдающимся командиром, стало очевидно, что легковес Новгород не может уже один на один противостоять целенаправленному немецкому вторжению в Балтию.

Летом 1242 г. Новгороду пришлось официально отказаться от претензий на Южную Эстонию. Между республикой и Ливонским орденом был подписан мирный договор. Водь, Луга, Лотыгола были возвращены Новгороду на безвозмездной основе. А вот с эстонскими колониями Новгород расстался раз и навсегда. Отныне в русских источниках бывший Юрьев стал называться только Дерптом, а земля вокруг него – немецкой.

Более или менее урегулировались отношения Новгорода с мятежным Псковом⁷⁴⁶. Господство над ним вроде бы было восстановлено, но уже не давало такой радости как встарь. Виной тому был Александр Невский. Укоротив амбиции новгородских бояр, он строго наказал псковичам принимать на княжение только владимирских князей⁷⁴⁷.

Это означало установление политической зависимости Пскова от всесильной династии Ярославичей.

В 1256 г. затих очередной политический конфликт между Новгородской республикой и семейством князя Александра. Замирение антагонистов совпало по времени с нападением шведов и финнов (сумь и емь) на устье Нарвы. Инцидент был исчерпан быстро и совершенно бескровно. Тем не менее Новгород обратился за помощью к Александру Невскому. Пока он собирался, захватчики, не дожидаясь поражения, спешно уплыли «за море»⁷⁴⁸.

Ближе к зиме, когда разговоры о нарвских событиях полностью затихли, в Новгород прибыл Александр Невский с грозными владимиро-суздальскими полками. Собираясь в поход, низовцы понесли материальные издержки, и теперь кто-то должен был возместить им затраты и ожидаемый барыш от войны. Новгород раскошеливаться не желал, но и низовские войска не расходились по домам.

Все взоры обратились на север.

Финляндия, в чью сторону смотрели ратники Александра Невского, была той землей, которую Новгород, будь у него силы, давно присоединил бы к своей колониальной системе. От завоевания финнов спасало удаленное положение и близость шведского королевства, также претендовавшего на их территорию.

Александр Невский шведов не боялся, а с финнов решил взять большую контрибуцию. Новгородцы во множестве присоединились к его войску. Они не могли позволить, чтобы владимиро-суздальский князь отдельно от них пошел воевать страну, считавшуюся зоной новгородского влияния.

Зимний поход на финскую емь выдался чрезвычайно тяжелым.

В условиях суровой полярной ночи многие в войске Александра Невского погибли от холода и лишений. Когда же армия вышла к намеченной цели, измученные солдаты дали волю своей ярости. Такие эпизоды обычно умалчиваются в биографиях великих людей. Вот и Новгородская летопись сообщает о деяниях русских солдат скупым набором штампов: многих жителей русские избили, многих взяли в плен и многих привели в Новгород для продажи в рабство. Не преминул летописец отметить и то, что победа в походе одержана была «силою честнаго креста и святыя Софъя»⁷⁴⁹.

Потеря Новгородом южно-эстонских колоний не означала, однако, что новгородцы полностью отказались от их возврата. В 1250-е гг. Александр Невский все больше занимался делами великого Владимирского княжества и все меньше помогал новгородцам в их войнах.

Но они и сами действовали решительно. Ради восстановления власти над Дерптом многие готовы были пойти на риск.

Один из эпизодов борьбы Новгорода за его старую колонию относится к 1262 году. Новгородцы сумели тогда добиться мира с Литовским княжеством. Это было не так-то просто, ведь Литва считалась главным врагом Новгорода и вела с ним разорительные войны. И все же ради совместного похода на Дерпт злейшие враги на время помирились и стали друзьями.

Новгородцы также привлекли к нападению полоцких и владимиро-суздальских князей. Согласно Новгородской летописи старшего извода, завоевывать Дерпт отправились: «новгородцы с князем Дмитрием Александровичем»; приглашенные низовские князья Константин и Ярослав «со своими мужи»; полоцкий князь Товтовил, «с ним полочан и Литвы 500, а новгородьского полку бещисла, только бог весть»⁷⁵⁰.

Тогдашний Дерпт казался неприступным из-за каменных стен в три ряда и множества защитников. Но, как подчеркнул летописец, «честнаго креста сила <…> низлагает неправду имеющих».

Иначе говоря, из-за огромного перевеса в числе и храбрости нападавших Дерпт, на горе его жителям, пал после первого же штурма. Русские и литовцы ворвались в город. Начались массовые убийства, дома сжигались вместе с женщинами и детьми, все товары, которым не имелось счета, были отняты и разделены между солдатами, множество дерптцев попало в плен⁷⁵¹. Новгородский летописец сожалел о погибшем при штурме крепости добром муже Петре Мясниковиче. Увы, ему не пришло в голову оплакивать тела убиенных жителей Дерпта.

К сожалению для новгородцев, падение Дерпта не принесло им иных доходов кроме грабежа. Город быстро восстановился. Южная Эстония снова вернулась под власть дерптского епископа.

Тогда Новгород решил отыграться на северной части Эстонии. Собрав большие силы, новгородцы двинулись в район города Везенберга, известного по русским летописям как Раковор. В XIII в. эта прибрежная полоса эстонской земли, что в 300 км от Новгорода, включала области Вирумаа и Харьюмаа и принадлежала датскому королю⁷⁵².

Любопытно посмотреть, как новгородское вече выбирало направление предстоящего похода. Брать Раковор было решено не сразу. Мнения участников веча поначалу разделились. Одни хотели ограбить Литву, другие Раковор, а третьи – только представьте! – призывали напасть на русский Полоцк⁷⁵³.

По большому счету, новгородцам было безразлично, кого грабить. Полочане, литовцы, эсты – все годились для разбойного налета.

После злейшей «распри» решено все же было двинуться в Северную Эстонию. Новгородцы увидели перед собой цветущий, полный изобилия край. Они с жадностью разорили эстонские деревни, но взять города не смогли, так как плохо подготовились к походу и не имели при себе стенобитных машин. Да и сил для штурма у них не хватало.

Вернувшись домой, новгородцы послали весть о богатых ракоборских городах во Владимир и Суздаль, а сами занялись починкой штурмовых орудий на владычном дворе, изыскав для такого случая умелых мастеров⁷⁵⁴.

Новое русское войско, готовое к походу в Северную Эстонию, доходило до 30 тысяч человек⁷⁵⁵.

Рига, Дерпт и другие ливонские города старались предупредить новгородцев, что в Прибалтике в последнее время налаживается выгодная торговля, война же может разрушить крепкие экономические связи, от чего пострадает и сам Новгород. Прозвучал голос разума, но его призыв не был услышан.

В феврале 1268 г. объединенные силы Новгорода, Пскова и низовских князей вторглись на территорию Северной Эстонии. Армия разделилась на три потока («разделишася на три пути») и приступила к захвату эстонских поселений («много множество их воеваша»)⁷⁵⁶.

Воевали, в основном, с мирными жителями.

В новгородской летописи и у В.Н. Татищева имеется описание страшного по своей откровенной жестокости поступка, совершенного новгородцами в отношении местных жителей. Множество эстов укрылось от них в пещере. Русские три дня думали, как заставить туземцев сдаться, и природная смекалка подсказала решение.

Из соседней реки новгородцы прокопали рукав и направили воду в пещеру. Находившиеся в ней люди бросились к выходу и падали, зарубленные русскими мечами. Как сказано в летописи: «Они же избегоша из пещеры, и тако их всех иссекоша».

Зачем нужна была такая жестокость, спросите вы? Источники дают лишь одно объяснение – эсты укрылись в пещере вместе со своим богатством. Теперь же после их «иссекновения» все ценности убитых достались новгородцам («а богатство их все взяша и пойдоша к Ракобору»)⁷⁵⁷. Так интерпретирует события В.Н. Татищев. Новгородская летопись уточняет, что взятые у эстов «товары» пошли на оплату участия в войне низовской армии («товар новгородцы князю Дмитрию весь даша»)⁷⁵⁸.

18 февраля 1268 г. под Раковором состоялась крупнейшая битва объединенных новгородских и низовских полков с немецкими крестоносцами. Она закончилась «пирровой» победой русской стороны. «Бысть сила велика русских князей, им же числа несть», – писал В.Н. Татищев. Битва была страшной, и русских погибло так много, что из их тел образовались целые кучи. В стане нападавших боялись, что настал их конец, но в последний момент немцы дрогнули и побежали⁷⁵⁹. Преследовать их не было ни сил, ни желания.

Русская армия потеряла под Раковором шестую часть личного состава (5 тысяч убитых) и вернулась в Новгород, ограбив Северную Эстонию до нитки, но не сумев превратить «датских» эстов в своих данников.

После этого знаменательного события продвижение Новгорода в страны Балтии остановилось.

В 1269 г. немцы с большим войском («в силе велице») напали на Псков и захватили часть псковско-новгородских территорий на границе с Эстонией.

В ответ новгородский князь Ярослав Ярославич начал собирать низовское войско на Колывань. Помимо сонма владимирских князей к Ярославу присоединился великий владимирский баскак Амранаг с другими татарами. Участие ордынцев в предстоящем походе показалось немцем плохим знаком, и они спешно заключили с Новгородом мир.

Пограничные споры были разрешены. Нарва с округой, из-за которой возникали частые распри, получила статус новгородской провинции⁷⁶⁰. За Новгородом остались его основные, исконные, если можно так выразиться, земли, но дорога в Прибалтику была для новгородцев перекрыта⁷⁶¹. Потерпев поражение на западном направлении колонизации, торговая республика сосредоточилась на расширении своих северных и восточных владений.

Последнее, на что хотелось бы обратить внимание в этой главе, это вопрос о культурной специфике новгородского колониализма в Прибалтике.

Новгород не стремился решать, как сказали бы сейчас, цивилизационные задачи в своих колониях. Торговая республика искала в окрестных странах источники сырья, пригодные для экспорта, и занималась грабежом соседей, что в целом укладывалось в концепцию даннической территориальной империи, воспринятой новгородцами от русов.

Мне уже приходилось отмечать, что ни в IX, ни в X, ни в XI вв. новгородцы не занимались «окультуриванием» народов Балтии. Они гордились своей православной верой, но делать православными «поганых» балтийских язычников не собирались.

Изменения произошли в начале XIII в., когда в Балтию пришли крестоносцы и стали силой насаждать католичество. Именно тогда Новгород частично пересмотрел свою культурно-религиозную доктрину и попытался навязать балтам русский вариант христианства.

Первый из таких случаев был зафиксирован в 1207 г., когда Новгород и Псков насильно ввели в латвийском Талове православие⁷⁶². В 1210 г. они проделали тот же опыт с эстами⁷⁶³. В 1227 г. князь Ярослав Всеволодович насильно крестил почти всех «корел»⁷⁶⁴. Это тоже могло быть сделано в новгородских интересах. В самом конце 30-х гг. XIII в. новгородцы решили «окормить» латгалов из православного котелка. Но надежды на их религиозную лояльность не оправдались, и «лотыгала» поспешила покинуть неуютное лоно русской церкви. Латгалы перешли под власть немцев, чье отношение казалось им, видимо, менее циничным.

Другие народы Балтии разными способами и путями тоже оказались в числе католических прихожан. Новгород проиграл крестоносцам духовную битву за души балтов точно так же, как проиграл им битву за прибалтийские дани и земли.

Давая общий обзор новгородским колониальным достижениям, известный историк В.Т. Пашуто писал, что до середины XII в. Новгородская республика безраздельно господствовала в Восточной Балтии. Новгород контролировал Финский залив с его эстонским и карело-финским побережьем. В Финляндии Новгород захватил территорию между Хельсинки и рекой Кюммене, населенную народом емь, из которого впоследствии сформировался финский этнос⁷⁶⁵.

В это время Новгород достиг пика колониального могущества. В дальнейшем его успехи будут не столь заметны. Балтия полностью отойдет немцам, а на востоке и юго-востоке своих колониальных владений Новгород столкнется с еще более мощной экспансией низовских князей и падет под ее давлением.

Часть шестая
Волжское направление

Глава XIX
Повадился волк в овечье стадо ходить. Русь и Волжская Булгария: кто кому угрожал

Посмотрим, не происходило ли здесь что-то похожее на события, описанные в двух предыдущих главах. Возможно, нам удастся увидеть, что низовские князья не меньше, чем славные новгородцы, третировали своих соседей набегами, захватами и принуждением к уплате дани.

Мы оставили Суздальское ополье, Ростов и Владимир в конце XII в., когда эти территории, возглавляемые отпрысками Владимира Мономаха, бурно развивались как сельскохозяйственные, ремесленные и торговые центры.

К началу XIII в. Владимиро-Суздальская земля была большой по меркам средневековья страной. На севере ее границы упирались во владения Новгородской республики, на западе натянутой струной проходили вдоль влиятельного Смоленского княжества, на юге ее пределы, очерченные Клязьмой, соприкасались с Черниговским, Рязанским и Муромским княжествами.

И только на востоке, куда не кинь, обитали чуждые языческие племена.

По этой причине восточное направление открывало перед владимиро-суздальскими князьями широчайшее перспективы для ярких колониальных прорывов.

Одна только опасность подстерегала русского первопроходца в восточных краях: где-то там, близко к низовьям Волги свило себе гнездо опасное в своей непредсказуемости, агрессивное Булгарское царство, от набегов которого частенько страдали русские земли.

Но так ли уж страшны были волжские булгары на самом деле? Не является ли мнение об их агрессивности распространенным историческим мифом? Возможно, историки ошибаются, утверждая, что русское расширение на восток было вызвано угрозой, исходившей от волжских булгар?⁷⁶⁶

Словом, необходимо выяснить, какие в действительности отношения складывались у Руси с этим народом и кто для кого представлял настоящую, а не выдуманную опасность.

Начать следует с того, что Волжская Булгария являлась торговым партнером Руси еще с тех времен, когда русы только-только захватывали власть в славянских землях.

В 30-е гг. IX в. Булгария уже существовала как самостоятельное, этнически более или менее однородное государство. Арабский писатель IX в. Ибн-Даста уже тогда называл всех жителей страны булгарами⁷⁶⁷.

Булгария занимала прибрежные полосы по обе стороны Волги от Самарской луки до устья реки Камы⁷⁶⁸, но ее центральные районы располагались на левобережье Волги в нижнем прикамском углу⁷⁶⁹.

Важно отметить, что низовья Камы оставались северной границей Булгарии вплоть до ее завоевания татарами в 1236 году⁷⁷⁰. Неизменность булгарских границ на протяжении сотен лет подтверждается автором «Казанского летописца», современника и очевидца взятия Казани⁷⁷¹.

О чем говорит эта многовековая территориальная стабильность, как не о том, что булгары не имели серьезных экспансионистских намерений и уж тем более не собирались расширять свое государство за счет русских земель. В отношениях с соседями Булгария напоминала Новгород: оба государства воевали ради даней и уникальных природных ресурсов, в число которых земля как таковая не входила.

Булгария слыла богатой страной. Причиной ее экономического процветания был Волжский торговый путь с его насыщенным международным транзитом. Со второй половины IX в. вдоль Волги и Камы начинают быстро расти булгарские города Сувар, Биляр, Ошель, Булгар, Джукетау (Жукотин)⁷⁷². Некоторые из них, как, например, Булгар или Биляр, были средневековыми гигантами от 7,5 до 10 км в окружности. Вокруг них вырастали густо населенные ремесленные пригороды⁷⁷³.

Как минимум с XI в. земледелие полностью удовлетворяло внутренние потребности страны и давало излишек зерна на экспорт. Подобная ситуация оставалась неизменной до середины XIV века⁷⁷⁴.

Между булгарами и Русью существовало естественное распределение торговых зон и операций. Булгары вели закупку пушнины у народов Северного Приуралья⁷⁷⁵ и продавали ее арабам. На участке Волги от Камы до Оки и в заокском регионе, населенном славянами, булгары появлялись для перепродажи арабских товаров или для сбыта произведенного в Булгарии продовольствия.

В задачу этой книги не входит идеализация народов, попавших под каток русской территориальной экспансии. Касается это и Волжской Булгарии.

Булгары тоже показывали характер и нередко конфликтовали с соседями. Источники знают об их частых войнах с буртасами, о стычках с башкирами и так далее. По мнению Б.Н. Заходера, исламизированная булгарская знать рассматривала грабительские войны с «неверными» (в том числе с тюрками) как священную войну, разрешенную мусульманским правом⁷⁷⁶. Великая Пермь, белозерская весь (народ «вису»), предки современных хантов и манси (йура-югра) не по доброй воле платили булгарам унизительный «харадж» – налог, налагавшийся на завоеванные немусульманские народы.

Там, где доминировали интересы коммерции, булгары действовали с абсолютно трезвой головой. Однако тот же самый здравый смысл неизменно подсказывал им, что волго-окское направление с его беспокойным славяно-русским населением не годилось для завоеваний и сбора дани. Разросшаяся до гигантских размеров Киевская Русь в сравнении с карликовой Булгарией (если не включать в ее состав поволжские народы-сателлиты⁷⁷⁷) выглядела как вышедший на охоту медведь в сравнении с кроликом.

Повторюсь, Булгарии незачем было конфликтовать с торговыми контрагентами. По этой причине внешняя политика Волжской Булгарии в отношении сильных стран строилась на принципах дружбы и взаимовыгодного нейтралитета.

Доминиканский монах Юлиан, посетивший Булгарию в первой половине XIII в., описал ее как «царство с богатыми городами»⁷⁷⁸. В это время в Булгарии было около тридцати «мегаполисов» и порядка шестидесяти городов меньшего размера⁷⁷⁹.

Добавлю к этой картине экономического процветания ложку дегтя: окруженные земляными валами деревянные крепости⁷⁸⁰ Булгарии отличались слабой фортификацией и идеально подходили для нападений и грабежа.

Имеется любопытное сообщение еще одного арабского писателя Ибн-Хаукаля, относящееся к X в., в котором повествуется об активной торговле русов с булгарами.

Русы, пишет Ибн-Хаукаль, привозили в Булгар драгоценные меха из своей страны и соседних стран и продавали их там до тех пор, пока не разрушили город в 968 году⁷⁸¹.

Разорение Булгара русами было частью большой хазарской войны, но нам важно уяснить другое. Уже в X в. Волжская Булгария рассматривалась русскими князьями в качестве привлекательного объекта для нападения.

Как бы подтверждая эту мысль, в 974 г. киевский князь Владимир I совершил завоевательный поход в устье Камы⁷⁸². Исследователь Волжской Булгарии А.П. Смирнов считал, что военные действия киевского князя имели характер «случайного феодального набега» и не были связаны с «враждебной политикой русских по отношению к булгарам»⁷⁸³.

Но разве частые феодальные набеги не являются наглядным проявлением враждебности?

Владимир I как минимум еще раз повторил нападение на Булгарию в 997 году⁷⁸⁴. Явление, что называется, стало перерастать в тенденцию, и лишь в начале XI в. булгарам удалось временно остановить русов и склонить к мирной торговле.

В.Н. Татищев описывает в своей «Истории», как в 1006 г. из Биляра в Киев к Владимиру I прибыли послы с большими дарами. Булгары предложили русам отказаться от конфронтации и ввести между двумя странами принцип «свободной торговли». Особенно им хотелось торговать в городах по Волге и Оке.

Русы тоже нуждались во внешних рынках, и Владимир I, подумав, принял их предложение.

Стороны заключили торговый пакт, в соответствии с которым Владимир I повелел дать булгарам «во все града печати, дабы они везде и всем вольно торговали». Взамен и «Руские купцы с печатями от Наместников в Болгары» начали ездить «с торгом … без опасения». Согласно договору 1006 года, прибывшие в Русь негоцианты (равно как и приехавшие в Булгарию) продавали товары оптом местным купцам, и у них же покупали «что потребно» для вывоза⁷⁸⁵.

Более ста лет русы соблюдали условия договора 1006 года. Крутые перемены начались в 1120 г., когда Юрий Долгорукий совершил неожиданный набег на булгар, открыв тем самым длинную череду русско-булгарских войн, полыхавших в XII и в начале XIII века⁷⁸⁶.

Накануне нападения в Булгарии был коварно отравлен кипчакский хан Аепа, приходившийся Юрию Долгорукому тестем⁷⁸⁷. Пользуясь этим совпадением, историки часто объясняют войну Юрия против булгар мотивами личной мести.

Безусловно, это убедительный предлог. Но он совсем не согласуется с фактами. Например, с тем, что брат Юрия Долгорукого – Ярополк Владимирович в момент убийства Аепы ходил громить кыпчаков-половцев⁷⁸⁸. Будь Мономаховичи действительно оскорблены гибелью тестя, им логичнее было бы вместе с кипчаками ударить по булгарам. Однако никто из них этого не сделал.

Оплакивать смерть кочевника и мстить за него владимирские князья не собирались.

Отправляясь в устье Камы, Юрий Долгорукий преследовал другие цели, которые проявились сразу же после одержанной им победы. (В дальнейшем мы увидим, что практически все войны с булгарами русские выигрывали с большим перевесом.) Разгромив соперника, Юрий распустил облаву по булгарским селам и городам, оказавшимся в театре военных действий.

Началось их массовые разорение.

Закончив тотальный грабеж, не обошедшийся, скорее всего, без пыток и насилия, и расплатившись с войском достоянием зажиточных булгарских бюргеров, Долгорукий увел во Владимир множество пленных⁷⁸⁹. Часть этого большого «полона» была продана в рабство, другая превратилась в княжеских холопов.

Кроме добытого мародерством, Юрий, скорее всего, взял с Булгарии богатый выкуп – иначе русские князья, воюя с соседями, не поступали.

Фундаментальная, как выражаются в академических кругах, причина княжеских войн с булгарами состояла не в обидах, а в том, что в XII–XIII вв. Залесский край ослабевшей империи Рюриковичей перерастал в самостоятельный центр существования.

Ветвь Мономаховичей, правившая в Залесской земле, следуя родовым традициям, искала себе жертву, подходящую для систематического грабежа. В этом плане Волжская Булгария лучше всего соответствовала их долгосрочным запросам.

Собирателями и созидателями русские князья еще не стали, а вот материально поддерживать престиж власти и кормить дорогостоящую дружину им приходилось регулярно. В границах земледельческих княжеств с их ограниченным натуральным ресурсом эта задача решалась недостаточно эффективно.

Так что сама судьба толкала гордых потомков Мономаха на большую дорогу беспардонного разбоя и грабежа.

Между тем булгары продолжали ценить мир с Русью и, по возможности, не обращать внимания на необязательность и опасный ход мыслей владимирского двора. Как минимум дважды они протягивали руку помощи русским княжествам, спасая их от голодной смерти.

В первый раз, а было это в 1024 г., булгары поставили десятки пудов хлеба Суздалю, переживавшему великий голод: «…и идоша по Волзе вси людие въ Болгары, и привезоша пшеницу и жито, – сообщает Никоновская летопись, – и тако ожиша»⁷⁹⁰. В 1129 году голод угрожал большинству русских городов по Волге и Оке, и болгары снова «возили жито … во все грады русские и продавали и тем великую помочь сделали»⁷⁹¹. Лично великий князь Юрий получил «в дар» от булгарского царя тридцать барж отборного зерна.

Булгары, конечно же, помнили о ранах, полученных от князя Юрия, но изо всех сил старались показать, что ставят мир выше самых смертельных обид.

Во Владимире это поняли и по-своему оценили. Князь Юрий даже ответил булгарам взаимными подарками⁷⁹². Но, как говорится, понимать ценность добродетели, это одно, а удовлетворять потребности и следовать укоренившимся традициям – совершенно другое.