Текст книги "Месть Акулы"

– Я бы хотел поговорить с Михаилом наедине, – Адвокат убрал свои документы.

– Да, конечно. Сейчас мы вам найдем какое-нибудь помещение. Вы так быстро приехали…

– Я не привык медлить, когда интересы клиента требуют решительных действий. Итак, где мы сможем уединиться?

Андрею хотелось ответить: «На кладбище». Посмотрев на Сергея, он прочитал в его глазах те же мысли. Самоуверенный лощеный адвокат им одинаково не понравился. Вдобавок Акулов кое-что слышал о нем во время нахождения под стражей. В переводе с тюремного на литературный язык Мамаев характеризовался сидельцами как человек беспринципный, жадный и ловкий. Услуги его стоили дорого, но и результата он, как правило, добивался. В случаях, когда клиент оказывался недоволен, от наката его оберегали мощные связи среди братков. Некогда Мамаев служил в милиции, но давно снял погоны и тот период жизни вспоминал неохотно.

Мысли Андрея и Сергея совпали, но оба, естественно, промолчали. Тростинкина, стоявшая лицом к адвокату, обернулась и посмотрела на них, взглядом давая понять: «Не я же буду искать кабинет!»

Помог Борисов. Он приковал задержанного наручниками к батарее и вышел в коридор:

– Можете здесь посидеть. А мы уйдем, чтобы вам не мешать. Когда закончите – позовите.

Доброжелательный тон Борисова насторожил адвоката. Он нахмурился с видом «Знаю я ваши ментовские штучки!», пригладил тонкие усики и зашел в кабинет, зацепив «дипломатом» дверную коробку.

– Какого черта вы его пригласили? – спросил Акулов напарника, хотя и был уверен в ответе: приехала Рита, Миша увидел ее, приободрился и вспомнил о своих правах.

Так и оказалось. Опередив Волгина, ответила Рита:

– Мне нужно было его допросить, а он отказался разговаривать без адвоката. Мне пришлось позвонить. Мамаев защищал его еще по первому делу, договор заключен давно и действует до сих пор, так что формальных поводов для отказа я найти не могла. Хотела бы я знать, откуда деньги на такого защитника?

– А ты догадайся…

– В дежурке как раз была «скорая помощь», – сообщил Волгин. – Я их позвал, так что Мишу успели немного подштопать. Царапина у него пустяковая, но если Мамаев поднимет шум, с нас спросят так, словно мы отымели Мишу в задний проход. Причем отымели неоднократно.

– Он обязательно расшумится, – заверила Маргарита. – У него такой метод работы и много знакомых, от «нужных» врачей и экспертов до тестя.

– А кто его тесть?

– Зампрокурора города. Собутыльник моего папочки, они вместе парятся в бане и ходят играть на бильярде. Так что, если будете со мной дружить, все обойдется.

– Да, мир тесен и несправедлив.

– Вы сами-то с Михаилом поговорили? Какой он из себя?

– Гнилой. Клянется, что любил Каролину до гроба и ничего не знает про убийство. Врет, но непонятно зачем. Сам, как мне кажется, не при делах.

– Может быть, кого-то прикрывает?

– Непохоже.

Борисов с интересом прислушивался к разговору, одновременно что-то напряженно обдумывая. Пальцем расколупал плохо заделанную трещину в стене, обтер ладонь о штаны, оценивающе посмотрел на Тростинкину. Решился:

– Серега, можно тебя на несколько слов?

– Пошли.

Борисов распахнул дверь с кодовым замком, пропустил вперед себя Волгина и, приглашая, посмотрел на Андрея. Извинился перед Маргаритой:

– Хочу провернуть одно оперативное мероприятие. Если получится – будем знать, почему этот козел нам лапшу на уши вешает. Подожди здесь, хорошо? Без обид…

Рита вздернула носик и отвернулась. С независимым видом, скрестив на груди руки, пошла по коридору, удаляясь от перегородки, за которой располагались кабинеты уголовного розыска. Борисов проводил ее взглядом, в котором мужского было больше, чем профессионального, одобрительно поднял белесые брови и, вслед за Андреем, перешагнул порог оперского отсека. Несколько раз хлопнул дребезжащей дверью, пока ригель замка не вошел под запорную планку, выругался:

– Давно пора это дерьмо поменять, да руки никак не доходят. Никакой шумоизоляции! Все, что мы между собой говорим, на лестнице слышно.

Дверь своего кабинета Борисов закрыл так же тщательно, после чего потер руку об руку, словно смывал мыльную пену под слабым напором воды. Был у него такой жест, будто позаимствованный у отрицательного персонажа посредственной пьесы. Своего недостатка он не замечал, Волгин же давно отметил, что это выскакивает у Александра в моменты сильного душевного волнения, когда он готовится предпринять что-то не очень законное. Сергей невольно усмехнулся, представляя Борисова во время получения взятки. От переживаний его руки мельтешат, как пропеллер, и заинтересованным лицам приходится изрядно попотеть, чтобы всучить пачечку баксов. Любопытно, что три или четыре года назад, когда Александр пришел в РУВД юным опером, непуганым и практически честным, хотя морально и готовым продаться, никакого «умывания» рук за ним не наблюдалось. Это потом, точно в насмешку над шумной, но бестолковой антикоррупционной операцией МВД, Борисов пристрастился изображать «чистые руки» перед очередным грязным делом.

Он начал говорить без предисловий, обращаясь в основном к Волгину, с которым поддерживал более ровные отношения:

– Хотите узнать, о чем адвокат шепчется с вашим Мишаней?

– Есть способы?

– Есть. На днях мне презентовали набор шпионской спецтехники. Для проверки я, зарядил прослушками неск… именно тот кабинет. Мне включить, или мы станем изображать девственников?

Предлагаемое Александром было незаконно, но эффективно. Как показалось Сергею, Акулов был готов отказаться – не от излишней щепетильности, а по причине нежелания иметь дело с Борисовым. Опережая напарника, Волгин согласился:

– Включай. Первый раз, что ли?

Борисов сел за письменный стол, достал из ящика небольшой приемник с линейной шкалой:

– Прошлый век, но работает классно. Только, мужики, просьба: молчок. Никому ни полслова, о'кей? Прокуратуры и начальства я не боюсь, но ведь если узнают, то из других отделов налетят, будут упрашивать. Сколько раз такое бывало: одолжишь кому-нибудь, договоришься конкретно, а потом несколько месяцев выцарапываешь обратно. Я уже зарекся посторонним давать! Кому надо – пожалуйста, приезжайте сюда со своими людьми и слушайте их, сколько влезет.

Еще раз потерев руки, Борисов настроил приемник. Слышимость действительно была превосходной.

Как быстро стало понятно, ничего существенного опера не пропустили.

Говорил адвокат:

– Что с бровью? Били?

– Чумовая тетка засветила.

– Следачка, что ли? Эта, в голубых джинсах?

– Не! Другая, старая такая, бухая. Забежала из коридора и врезала мне. По ноге еще попала, вот сюда. Но там следов не осталось.

– Насчет этого не переживай, следы мы найдем. Другие синяки есть?

– Откуда? Локоть только разбит, так это я удал неделю назад, когда из кабака возвращался.

– Отлично! Наше дело все написать, а менты пусть отмываются. Итак, Михаил, я тебя слушаю. Что произошло? По телефону я понял, что тебе шьют какое-то убийство?

– Каролину застрелили.

– Что?

– Каролину, говорю, ё…нули!

– Кто?

– А я почем знаю? Я дома сидел.

– Рассказывай по порядку.

– Нечего говорить. В школе их замочили, на репетиции. Каролину и Анжелу наповал, третья в больнице валяется. Менты пришли ко мне, сделали обыск. Обрез нашли, патроны, кинжал и анашу.

– Твои?

– Обрез мой.

– Откуда?

– Из дома привез.

– Ну и дурак.

– Я его продать хотел…

– Дважды дурак. Продолжай. Патроны твои?

– Херня с ними полная. Толстые – мои, десять штук было, как сейчас помню. Но там еще другие нашли, мелкие. Откуда?

– Могли подбросить?

– Не, я бы заметил. Они «траву» мне подсунули, в банке.

– Понятые это подтвердят?

– Соседи? Навряд ли. У меня с ними отношения ху…вые. Наоборот, они топить меня станут. Я эту толстуху с ее недомерком столько раз строил, что она все что угодно напишет, лишь бы мне насолить.

– Напрасно ты так себя вел. Потенциальных понятых надо с самого начала к себе приручать. Трудно, что ли, лишний раз поздороваться или с Восьмым марта поздравить? Теперь расхлебывай за тебя.

– Кабы помнил, где подстелил, туда бы и шмякнулся. Про «травку» я сразу сказал, что это Каролина заныкала. Мол, баловалась раньше.

– Толково. Как они это восприняли?

– Да как-то странно. Как будто не успели договориться. Один сует, а трое про это не знают. Больше патронами интересовались. Мелкие – те же самые, какими девчонок стреляли.

– Час от часу не легче…

Оперативники услышали скрип отодвигаемого стула и равномерные звуки шагов. Видимо, Мамаев стал прохаживаться по кабинету, разминая длинные ноги и обдумывая бедственное положение, в котором оказался клиент. На самом деле, как прекрасно понимали Акулов и Волгин, он давно оценил перспективы и знал, что Михаилу ничего по-настоящему серьезное не угрожает, но профессия обязывала делать вид, что проблема значительна и с кондачка ее не решить. Надо думать, много-много думать. Например, о том, что единственная кормилица Михаила погибла и отныне платить ему нечем.

Пауза затягивалась. Были слышны только шаги адвоката и бряцанье оков на запястье задержанного.

– Больно? – неожиданно спросил адвокат. – Жмет?

– Да не, не очень.

– Попробуй затянуть туже, чтобы остались следы от «браслета». Мы это включим в нашу жалобу.

– Не получается.

– Жаль. Опытные, на фиксатор поставили!

Мамаев возобновил хождение.

В кабинете Борисова было значительно теплее, чем в других помещениях отделения, благодаря отопителю, включенному на полную мощность, и качественной заделке щелей оконного переплета. Акулов сначала расстегнул куртку, а потом и вовсе ее снял, положил на банкетку возле стены.

Как только он перестал шуршать курткой, послышался голос Мамаева:

– Результаты обыска я отобью. Можно не пачкать светлое имя Каролины Викентьевны и повесить все на хозяйку квартиры.

– На «винтаре» мои «пальцы», наверное, остались.

– Скверно. В таком случае ничего не попишешь, придется Шажкову грузить. Тебя за это не привлекут. Ты мог видеть у нее оружие, даже трогать его, но доносить на свою сожительницу не обязан. Если у ментов на тебя ничего больше нет, через трое суток, максимум – десять, будешь свободен.

– Спасибо. Но меня одна тетка заметила.

– Кто такая?

– Та, которая рожу разбила. Чумовая. Я к школе ходил, а она там с собакой гуляла. Запомнила.

– А зачем ты около школы топтался? Таблицу умножения вспомнить хотел?

– Не, Принцессу проверял. Она ведь мне свистела, что они в другом месте репетируют. Я случайно узнал, решил посмотреть, чем они на самом деле занимаются.

– Ревновал, что ли?

– Было маленько. Чего, думаю, она из этого тайну делает?

– Может, не хотела тебя подругам показывать.

– Не такой уж я страшный…

– Когда тебя видели?

– В четверг вечером. И сегодня. Одна и та же сука, с ротвейлером. Он мне чуть задницу не разорвал, еле удалось ноги сделать.

– На твоем месте я бы не стал много думать об этом. Плохие мысли имеют обыкновение материализовываться.

– Значит, меня все-таки посадят?

– Ходить вокруг школы в нашей стране не запрещено. Видел, как они репетируют? Посторонних никого не было?

– Никого, только бабы. Я вот что думаю… Принцессу мою стрелять было не за что, я уверен. Это у кого-то из других баб заморочки. Про Анжелику она говорила, что та до денег сама не своя.

– Я тоже, прямо скажем, не бессребреник… – Адвокат снова остановился, потом что-то легкое упало на пол, прокатилось, и он, видимо, поднял этот предмет, коротко выругавшись сдавленным голосом. – …Но не считаю это недостатком. Продолжай. Говоришь, жадная девка была?

– Очень. За доллар удавиться готова. Подрабатывала всеми способами, все мечтала разбогатеть. Любила взять в долг, а потом динамить с отдачей. Баксов триста – четыреста запросто замылить могла.

– Должников, как правило, не убивают. А что про вторую знаешь, которая живая осталась?

– Я думаю, как раз из-за нее все и произошло. Она с бандитом жила. Кажется, его зовут Юрой. Каролина как-то сказала, что его уже несколько лет ищут.

– Менты?

– Я не уточнял. Может, и менты, а может, какая другая братва. Я – что? Я – ничего, мне чужие проблемы по барабану. Своей дуре только сказал, чтоб она поменьше с этой Викой общалась. Только Принцесса, по-моему, не послушалась. Она всегда говорила, что Анжелка, мол, жадная, а Виктория – девка хорошая. Домой ее к нам приводила. Я так думаю, что мелкие патроны могут быть ее. Сперла у своего бандита и моей принесла, на сохранность отдана.

– На фига это надо?

– А кто знает? Я хоть стихи и пишу, но баб понимать не научился.

– Ну-ну…

Снова что-то упало на пол. Теперь звук был глухой, и упавший предмет не перекатывался.

– Мамай там что, Мишаню героином заправляет? – спросил Волгин, чтобы разрядить обстановку. Борисов заинтересованно слушал, как задержанный характеризует девчонок, Акулов хмурился и играл желваками, смотрел исподлобья, словно уже принял решение и примеривался, как сподручнее выкинуть Александра за дверь. – Сначала «баян» уронил, теперь – «чек» с наркотой.

– Ничего себе доза! Слышал, как она грохнулась? Да в ней веса будет под килограмм, весь наш отдел целый месяц может торчать, а ты говоришь – одному Мише. – Борисов поддержал Волгина, что удивляло: обычно он не избегал конфликтов с коллегами и уж тем более не отличался тактичностью по отношению к их родственникам.

Поднявшись из-за стола, Александр принялся хлопать себя по карманам:

– Черт, куда я дел сигареты?

Волгин молча протянул пачку «житана».

– Спасибо. Но ведь у меня где-то были, покупал, когда ходил на обед… А, точно! Я их в том кабинете оставил…

Борисов закурил, вслед за ним достал «беломор» и Акулов.

Борисов поморщился:

– Тюремный шик? Здесь же дышать нечем будет!

Из динамика снова донеслись голоса:

– Ты мне все рассказал?

– Как на духу!

– Что будешь делать, если отпустят?

– Да я как-то не думал… Принцессы больше нет, а кому я без нее нужен? Работу надо искать, но кто меня на приличное место возьмет? Вы же знаете эти издательства, они печатают только своих, только тех, кто по блату пробился. А у меня уже три сборника готовы, давно бы мог публиковаться, но они не хотят рисковать. Я думая, за свой счет маленький тираж выпустить, да не успел денег скопить.

– Что, Принцесса мало приносила? – впервые за время беседы в голосе Мамаева открыто прозвучал сарказм; он не питал иллюзий относительно человеческих качеств подзащитного, но сдерживал себя, покуда тот был платежеспособен. – У тебя сейчас вообще денег нет?

Миша цокнул языком и вздохнул:

– Похоронить даже не на что будет. Она в пятницу все бабки родителям отправила, у нее младший брат приболел. Осталось только то, что заплатили за вчерашнее выступление. Может быть, баксов двести и наберется, если в квартире пошарить. Только менты, наверное, все там подчистили. Я же помню, один оставался, когда меня в машину повели.

– В жалобе укажем, что пропали полторы тысячи, – машинально откорректировал адвокат, думая о другом. – Одним словом, жить тебе не на что?

– Даже не у кого одолжить. Но вы не переживайте, я все отработаю, все вам отдам! Мне бы только отсюда выбраться…

– Увы, Миша, я давно зарекся что-нибудь делать в кредит. Сегодня я, так уж и быть, отработаю, а в дальнейшем тебе придется просить бесплатного адвоката.

– Так ведь у нас договор!

– Договор, Миша, предусматривает права и обязанности обеих сторон, а не только мои. Конечно, я не могу его разорвать официально, но, ты же понимаешь, есть всякие способы… Не делай, пожалуйста, обиженное лицо. Лучше послушай.

– Чего теперь слушать? Без вас меня однозначно посадят.

– Я профессионал, и разрыв договора не означает, что последний час я отработаю спустя рукава. Следователю скажешь, что наркота и все остальное принадлежало Шажковой. Да, ты это у нее видел и предлагал сдать в милицию. Думал, что она так и сделала, но оказалось, что Каролина криминальное барахло лишь перепрятала. Поэтому ты и не выдал его перед началом обыска – не знал, что оно еще осталось в квартире. Дальше: про других баб повторишь то же, что говорил и мне. Слово в слово! И подробно расскажешь про свидетельницу, которая ворвалась в кабинет и расцарапала твое рыло! Это надо, чтобы нейтрализовать ее показания. Пусть потом говорит все что угодно, а ты стой на своем. Да, она тебя видела около школы, но ни в какие окна ты не заглядывал, просто шел мимо. Гулял. Это не вы зовет подозрений, потому что школа находится недалеко от твоего дома, а тебе, как человеку умственного труда, необходим ежедневный моцион. Она тебя запомнила потому, что ты сделал ей замечание по поводу собаки, которая была без поводка и намордника и могла напугать детей. Ты сделал замечание, а женщина тебе в ответ нахамила и пригрозила милицией. Сказала, что у нее там есть знакомый участковый, который устроит тебе неприятности.

– Может быть, лучше оперативник?

– Не будем перегибать палку. Дальше…

Выслушав все наставления, Михаил предпринял вторую попытку разжалобить адвоката, но Мамаев остался неумолим. Ответив твердым отказом, он скрипнул дверью и крикнул:

– Товарищ следователь! Мы готовы.

Борисов выключил приемник.

– Ну как?

– Было кое-что интересное, – неопределенно ответил Сергей.

– Кое-что! А я так думаю, что очень много. Тащите батарейки, господа сыщики. Знаете, сколько эта хреновина жрет электричества? Никакой зарплаты не хватит. – Александр бросил устройство в ящик стола и поднялся. – Пойду заберу свои сигареты.

Протискиваясь к двери между столом и банкеткой, он уронил куртку Акулова.

– А, черт! – Борисов не успел ее подхватить и рывком поднял с пола.

Из внутреннего кармана высыпались фотографии.

– Что это? – Борисов наклонился, собирая «поляроидные» прямоугольники.

– Дай сюда! – Акулов выхватил из его руки карточки, но Александр успел рассмотреть изображение:

– Клевая баба. Сам щелкал? Никогда бы не подумал, что ты этим увлекаешься. Подари штучку, я на стенку повешу…

– Тебя кто просил трогать?

– А ты чего на меня наезжаешь? Не хочешь, чтобы видели – дома держи, а не таскай с собой.

– Без тебя разберусь, где их держать, ясно?

– Не ясно! Ты кто такой, чтобы указывать мне?

– Если руки кривые…

– У тебя у самого кривые, понял? И руки, и ноги! Блин, по-человечески хотел вам помочь, время свое потратил, а ты… Да пошел ты! – Борисов бросил Акулову куртку.

Волгин напрягся, готовясь разнимать драку, если таковая завяжется. Слишком удобное у Борисова было положение для того, чтобы ударить, и Сергей опасался, что он нарочно отвлек внимание Акулова, швырнув ему куртку. В прошлом за Александром водились подобные прецеденты. Он мог затеять мордобой, а позже, вне зависимости от исхода рукопашной, сделать так, чтобы об этом стало известно начальству. Миша Родионов, младший опер ОБНОН, чуть не вылетел на пенсию за то, что как-то съездил Александру по роже. Впрочем, это случилось давно, когда был жив еще полковник Сиволапов по прозвищу Ванька-вор – заместитель начальника управления и покровитель Борисова. С тех пор как Сиволапов погиб, позиции Борисова заметно пошатнулись. Даже Катышев, несмотря на все свои недостатки, Александра переваривал с трудом и ждал повода, чтобы вытолкнуть его из района в другое подразделение или уволить.

Может, Борисов сам прекрасно знал эти расклады и поэтому был вынужден сдерживаться, а может, повлияли какие-то другие соображения, но он вдруг сбавил обороты. Ни слова больше не говоря, ушел, оставив дверь открытой.

Андрей надел куртку и убрал фотографии.

– Видел? – спросил он Сергея, не поднимая головы и раздраженно дергая застежку «молнии».

– Да.

– Я забрал их в квартире. По-моему, ни к чему, чтобы карточки фигурировали в деле. Ничего не скажешь, постаралась сестренка!

Волгин промолчал. Он не видел ничего предосудительного в том, что кто-то фотографируется без одежды. Лишь бы съемки проходили добровольно и были в радость участника», а дальше – хоть дома храни, хоть в журналы отправляй, чтобы остальные люди порадовались. В то же время он мог понять и недовольство Андрея. Понять – да, разделить – вряд ли. Ну побаловалась девчонка, ну и что? О порочности натуры это, по нынешним временам, не свидетельствует. Тем более что она, в конце концов, актриса. Пусть и не самого высокого жанра, но тем не менее человек творческий и раскрепощенный. У каждого своя правда. Андрея возмущали танцы и фотографии, а Виктория, вполне возможно, пришла бы в ужас, доведись ей увидеть, чем иногда занимается братец. Одно прослушивание, которое они только что провели, чего стоит! Совершенно нормальное, рациональное и результативное с точки зрения специалиста, это мероприятие могло шокировать до глубины души свободолюбивого обывателя, желающего, чтобы одновременно и его права были должным образом защищены, и преступников ловили, не снимая белых перчаток и не повышая голоса при задержании.

Так что Волгин промолчал, дожидаясь, пока Акулов справится с «молнией», а после этого они вдвоем покинули кабинет Александра Борисова и прошли в «ничейный».

Михаил готовился дать показания, а Маргарита собралась их записывать, но не могла отыскать свою авторучку. Перебрав содержимое сумочки, рылась теперь в полиэтиленовом пакете. в котором принесла папку с протоколами и вещдоками, изъятыми при осмотре школы.

– Куда же я ее дела?

Адвокат Мамаев улыбнулся и протянул чернильный «паркер» с золотым пером. Черные рукава его кожаного пальто отразили свет настольной лампы.

– Пожалуйста.

– Благодарю. – Тростинкина улыбнулась. – Но куда же запропастилась моя?

Борисов снял с задержанного наручники. Сказал, обращаясь исключительно к Волгину:

– Если надо – надевайте свои, а я домой поехал. Дай еще сигарету! Мои, наверное, в машине остались…

Сергей «окольцевал» Михаила и попросил Риту:

– Выйди, пожалуйста, с нами.

Втроем они встали в коридоре, напротив кабинетной двери.

– Я его задержу, – предупреждая вопросы, сообщила Тростинкина. – Звонила прокурору, он сказал выписывать «сотку», а дальше будет видно. Могу вас, мальчики, заверить, что арест он не санкционирует. По крайней мере, при тех доказательствах, которые мы имеем сегодня. От оружия и наркоты он отопрется, и не прижать его никак – квартира-то чужая…

– Не будет там никакой наркоты, – заверил Волгин.

– Точно?

– Что я, марихуану не отличу от укропа?

Когда заканчивали разговор, мимо них, по направлению к лестнице, прошел Борисов. Он помахивал ключами от машины и выглядел вполне довольным жизнью. Нарочито вежливо попрощался, но протягивать руку не стал, ограничился пожеланиями «Всем всего хорошего» и слегка загадочным взглядом, обращенным к Акулову.

– Что это он? – спросил удивленный Андрей, когда Борисов ушел. – Соблазнить меня хочет?

Тростинкина отправилась продолжать допрос, Волгин и Акулов спустились во двор, отделения.

– Я возьму мать и съезжу в больницу. Хотя смысла в этом нет никакого. Когда я последний раз звонил, мне сказали, что операция прошла успешно, но от наркоза Вика отойдет только к утру. Как только освобожусь, сразу тебе позвоню. Может, к тому времени узнаешь что-нибудь новое.

– Позвони… Можно смело сказать, что первый день прошел не напрасно. Мы собрали массу противоречивой информации, совершили несколько должностных преступлений и напортачили в уголовном деле.

– Ты имеешь в виду сорванное опознание?

– А что же еще? То есть нет, спорить не стану, может, я и еще где-нибудь накосорезил, но пока что знаю про один этот случай.

Акулов открыт пассажирскую дверь «восьмерки» и достал из «бардачка» ежедневник, найденный в квартире сестры:

– Полистай,

Волгин добросовестно взялся за дело, но по мере того, как он прочитывал записи, интерес его угасал.

– И что? По-твоему, это старье может иметь отношение к убийству?

– Старье?

– Да. А как ты думал? Не берусь утверждать про номера телефонов, но все бухгалтерские проводки… Знаешь, я на них насмотрелся, когда на «гражданку» свалил. Все это писалось до деноминации, в каком-нибудь лохматом девяносто пятом году…