Текст книги "Месть Акулы"

– Стреляли разные люди.

– Практически невероятно. По-твоему, мы имеем дело с синдикатом полусумасшедших киллеров?

– Почему – «полу»?

– Потому что у него хватило соображения удрать. Нет, в такое я не верю. Перчатки, пакеты, снайперская винтовка, удачная огневая позиция, подготовленный путь отхода – и такой бездарный результат.

– Кто-то хочет помочь Михаилу. Обеспечивает ему своего рода алиби. Дескать, человек сидит у нас, а в это время истинный преступник разгуливает на свободе и пытается ликвидировать жертву, которая осталась жива после первого покушения.

– Такое было бы возможно, будь Михаил на самом деле виноват. Но я не верю в его причастность. Можно сказать, теперь не верю окончательно. Кроме того, откуда у Миши такие друзья в этом городе? Или это из его Шахты срочно прилетела бригада спасения?

– Он привез на продажу обрез, так что может иметь связи среди оружейников. А там встречаются серьезные ребята.

– Ты сам в это веришь?

– Нет.

– Слава Богу. Остается третий вариант. Преступник не знал, что Вика – моя сестра. Узнав об этом уже после стрельбы, он начинает нервничать. Человек он культурный, интересуется прессой. Сперва на глаза ему попадается статья про ПКТ, и он звонит моей матери. Потом он встречает этот похабный журнал, в котором сказано, что Вика осталась жива, и указано, где она лечится. Тогда он решает сделать вид, что якобы узнал об этом только из прессы и что Вику ему необходимо добить. Время повторного «покушения», я уверен, было выбрано наугад, и то, что я здесь оказался именно в этот момент – случайность. Наверняка он меня разглядел в свою линзу, но ему было на это плевать. Вполне возможно, принял меня за врача. Или вообще не задавался вопросом, кто я такой. Главное для него было – создать видимость серьезного покушения. Телефонный звонок и стрельба противоречат друг другу. В сумме они дают перебор. Надо было делать что-то одно, но он не профессионал в таких вещах, хотя и считает себя очень умным. Какой следует вывод?

– Ну и какой, инспектор Планктонов?

– Вика ему не нужна. И не нужна была с самого начала, просто попалась под руку. Он хотел убить кого-то одного, а в остальных стрелял для обставы. Вспомни, что я говорил про «расчлененку»! Причина убийства – в делах Анжелы или Каролины. Скорее всего – Анжелы. Надо ковырять ее прошлое. И трясти этот гребаный «Ливень».

Волгин обдумал сказанное Андреем. Хотелось поспорить, и он прицепился к каким-то нюансам, стал возражать, но без азарта, можно сказать – формально.

Потом Акулов пересказал содержание беседы с сестрой. Волгин слушал с нарастающим интересом и перебил, когда Андрей дошел до истории несчастной любви Анжелики:

– Она осталась в заложницах? Ну-ну! Пыталась соблазнить всех охранников, хотела добраться до изменника, который спрятался с Деньгами за границей, а потом пришел суперагент по прозвищу Казанова и ее спас?

– Примерно так. А ты откуда знаешь?

– Книжки надо читать.

Вечером Акулов пораньше уехал домой, а Волгин задержался в кабинете.

– А я думал, уже никого нет. – Сазонов имел привычку входить без стука, но всегда с таким видом, словно извинялся за назойливость и был готов к тому, что на него закричат и прогонят.

В руках Сазонов держал папку из первоклассной кожи, с которой больше подобало бы ходить директору крупного банка, а не госслужащему с грошовой зарплатой. Приблизившись к столу, беззвучно расстегнул «молнию» и выложил пачку бумаг.

Пачка выглядела солидной.

– Никак ты сегодня решил поработать?

– А то! – Сазонов широко улыбнулся. – Это материал из ГАИ. Мне всю плешь проели, пока дали ксерокс. И то пришлось свою бумагу нести. Кроме данных чеченца, ничего там умного нет. Какой-то Ибрагимов Ваха Хамидович, шестьдесят седьмого года рождения. В городе у нас не прописан, тачкой управлял по доверенности. Я заезжал к девчонкам на компьютер, проверил его. Не судимый, только несколько «сто семьдесят восьмых»[15]15
  Нарушение правил регистрации.


[Закрыть] у него было. А это – распечатка по трубке.

Шурик выделил из общей стопки пухлый конверт с логотипом оператора сотовой связи.

– Знаешь, сколько там номеров? Я смотреть даже не стал. Тыща, наверное!

Волгин распечатал конверт и тоже не мог сдержать удивление. Получалось, что гордый горец Ваха Хамидович пользовался за последние две недели трофейным телефоном больше двух сотен раз. Впрочем, нет – какая-то часть звонков должна быть сделана еще Анжеликой. Но ведь она, кажется, отключила телефон после того, как его отобрали? Или нет? От усталости Волгин не мог вспомнить, что говорил по этому поводу Градский.

– Так я пойду? – Сазонов заискивающе улыбнулся. – Я все равно не в курсе темы. Чего мне эту распечатку смотреть? Потом скажешь, что надо делать, – я все проверю.

– Иди. – Волгину хотелось побыстрее остаться одному и проанализировать свежую информацию.

– Простудился я. – Сазонов, продолжая улыбаться, протянул для пожатия руку. – Надо хоть немного подлечиться. А то сгоришь весь – и ни кто спасибо не скажет.

– Береги себя. Счастливо.

– Звони, если что. Я сразу приеду.

Волгин был уверен, что Шурик не преминет

воспользоваться удобным моментом и снова заведет разговор о своей доле со взятки, якобы полученной от Михаила, но ошибся. Сазонов ушел.

Выждав нужное время, Волгин посмотрел в окно. Сазонов торопливо выскочил из дверей управления и прошуровал к своему серебристо-черному корейскому джипу. Машина стояла под фонарем, так что Волгин сумел разглядеть двух белокурых девушек и патлатого парня, с бутылками пива в руках ждавших прихода Шурика. Сазонов прыгнул за руль, газанул и. вылетел со двора, едва вписавшись в проем двустворчатых ворот.

Сергей вернулся за стол. Снова встал, чтобы приготовить чашку кофе. Приготовил, занял рабочее место, изменил наклон штанги настольной лампы и закурил любимый «житан», предвкушая радость открытий.

Они не заставили опера ждать.

Но перед этим пришлось отвлечься на телефонный звонок.

– Здравствуйте. Андрей Витальевич на месте?

Сергей узнал голос Лаки. Довольно резко ответил «Нет» и положил трубку, не дожидаясь дальнейших расспросов. Ему не терпелось приступить к делу. Он подмигнул игрушке, прихваченной им в квартире Шажковой и занявшей временное место на сейфе, и взялся за распечатку.

Он не стал смотреть первый лист. Он начал с конца. И уже второй телефонный номер заставил его встрепенуться.

Для проверки Волгин открыл сейф и порылся в своих досье. Все точно! Память не подвела.

Номер принадлежал одному из крупнейших в районе торговцев наркотиками. Местный ОБНОН давно точил на него зуб, но подобраться не мог. Барыга всякий раз ускользал, словно заранее знал о засадах и рейдах.

Волгин, приложив к бумаге деревянную линейку, стал продвигаться по столбику цифр наверх. Опять этот барыга… И еще раз барыга… Незнакомый… Незнакомый… О-о-о!

Приехали!

Поздно вечером в воскресенье Ваха Хамидович звонил на трубку Катышеву.

Разговор длился одну минуту тринадцать секунд.

Видимо, им было, что обсудить.

Линейка в руке Волгина хрустнула.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Очная ставка. – Методы работы «гестапо». – О вреде добрых поступков. – Волгин хамит. – Менталитет и харизма. – Все объясняется просто, или Надо верить коллегам

– Вопрос к свидетелю Губащенко. Скажите, знаете ли вы гражданина, сидящего напротив вас, и если знаете, то в каких отношениях вы с ним находитесь.

Следователь городской прокуратуры, полная женщина лет сорока, говорила профессионально строгим голосом, однако усталости в голосе было значительно больше, чем служебного интереса. Скорее всего, она не верила в перспективность затеянной очной ставки. А может быть, ей вообще надоела такая работа.

– Смелее, Губащенко. Отвечайте.

Свидетель – белобрысый парень неопределенного возраста, тощий и непричесанный, с траурной каймой под ногтями и в затасканном пальтеце, которое он постеснялся снять, чтобы не демонстрировать еще более жалкий свитер, затравленно посмотрел на четвертого человека, находившегося в кабинете.

Смотреть на третьего ему не хотелось. Третьим был Волгин, в отношении которого Губащенко предстояло дать показания.

– Не бойся, говори, – подбодрил свидетеля оперативник УСБ.

Он стоял перед окном с грозным видом, давая однозначно понять: вздумай Волгин напасть на Губащенко, придушить следователя или затеять побег, и Волгину не поздоровится.

На самом деле ничего такого Волгин не думал. Сергею было смешно. Во-первых, веселил чужой расчет на то, что полудохлый наркоман сможет завалить на «очняке» битого опера. Во-вторых, уровень постановки этой комедии. «Взяли» их с Акуловым утром, сразу после развода. Приехали толпой в пять человек, как будто опасались нарваться на активное сопротивление. Накидали дешевых понтов. Как водится, понтовался больше всех самый зеленый, отслуживший без году неделя выпускник академии. Устроили шмон кабинета – сотрудники УС Б имеют на это право без всяких разрешений прокурора. Бездарно прошляпили то, к чему действительно могли бы придраться, и докопались до содержимого шкафа. Все перерыли и перевернули, но выудили-таки компромат: бутылку коньяку и затрепанный журнал с картинками фривольного содержания.

– Что это?

– Голые тети.

– Откуда?

– Оттуда. – Волгин неопределенно кивнул на соседнюю стену.

Ответ был в принципе правдив. Журнал появился очень давно, бродил по разным кабинетам и осел в шкафу Волгина после какой-то попойки, когда часть страниц была использована для застелания столов. Сергей хотел его выбросить, но сначала как-то руки не дошли, а потом просто забыл.

– Ну и зачем ты здесь это хранишь? – Уэсбэшник держал несчастное издание за угол страницы в вытянутой перед собой руке и имел такой брезгливый вид, что накрадывалось сомнение, не является ли он пассивным гомосексуалистом.

Волгин потупил глаза:

– Понимаете, мне даже стыдно сказать… Сплошные усиления, никаких выходных. Никакой, соответственно, личной жизни. Приходится как-то устраиваться на работе. Иногда ведь хочется расслабиться… Вы меня понимаете?

Уэсбэшник не понял:

– Ты мне тут дурака-то не строй! Знаю я, откуда это берется. На обыске каком-нибудь нашел и зажал, да? Что я, не понимаю? Я сам на «земле» до хрена поработал! А водка зачем?

– Странный вопрос. Во-первых, это коньяк. Во-вторых, чтобы пить. Домой купил, на Новый год. Все никак довезти не могу. Вот и убрал по дальше от посетителей, чтобы они плохого не думали. Решат еще, что в милиции работают алкоголики. Некрасиво получится…

Не найдя больше ничего интересного, Волгина и Акулова отвезли в городскую прокуратуру. Отобрать оружие забыли, так что к началу очной ставки у Сергея оставался табельный ПМ, из которого он, возникни такое желание, мог бы запросто пристрелить и свидетеля с уставшим следаком, и набычившегося на фоне окна «гестаповца», а у Андрея, которого пытали в каком-то другом кабинете, – нож, при помощи которого он был способен также натворить немало дел.

– Итак, свидетель Губащенко. Что вы молчите?

Наркоман исподлобья посмотрел на Сергея, сидевшего с самым невозмутимым видом. Парень слабо разбирался во взаимоотношениях отдельных ветвей правоохранительной системы, но понимал, что попал меж двух огней. Следовало выкарабкиваться. Служить тому, кто сильнее. Тому, кого следует больше бояться. Волгина наркот боялся, но не очень. Ничего плохого от опера он по большому счету не видел. Наоборот: бывало, Волгин выручал из неприятных ситуаций. И деньги мог дать, когда не хватало на дозу. Правда, в обмен требовал информацию.

– Это Сергей Сергеевич Волгин. Я знаком с ним около трех лет. Личных неприязненных отношений к нему не испытываю.

Волгин уважительно кивнул и показал уэсбэшнику большой палец. В знак уважения: следовало немало попотеть, чтобы заставить наркомана выучить такую сложную формулировку.

– Понятно. Вопрос к свидетелю Волгину… – Предпоследнее слово следователь привычно вы делила, как бы намекая: «сейчас свидетель – а завтра можешь стать обвиняемым».

– Это Вася Губащенко, наркоман с улицы Заповедной. Я познакомился с ним в январе девяносто седьмого года, когда он проходил по материалу о краже велосипеда. Если, не ошибаюсь, за эту кражу он был осужден на восемь месяцев лишения свободы. После этого он еще дважды привлекался к уголовной ответственности по материалам, первичную проверку которых производил я. Один раз получил год условно, а по последнему эпизоду суда еще не было.

– Свидетель Губащенко, расскажите о событиях в ночь с девятнадцатого на двадцатое октября этого года…

– Ну типа, это…

– Без «типа», пожалуйста. Говорите, я слушаю.

Вася собрался и выдал текст, который его заставил вызубрить уэсбэшник:

– Утром девятнадцатого октября ко мне приехали Волгин и еще один сотрудник милиции, прежде мне не известный. Волгин расспрашивал меня о моем соседе по дому, Антоне Шмелеве. Я рассказал, что видел, как ночью к нему заходил какой-то мужчина, которого мне раньше видеть не приходилось, а рано утром этот человек уехал на автомашине «Ока», принадлежащей Шмелеву. Волгин попросил, чтобы я позвонил ему, если этот мужчина появится снова. Он приехал вечером. Я позвонил Волгину и сообщил об этом. Волгин попросил меня наблюдать и обещал скоро приехать. Приехали он и второй сотрудник милиции минут через тридцать или сорок, я точно не помню. К этому времени Шмелев и его гость ушли в лес. Я указал Волгину направление. Он и второй сотрудник милиции пошли в том направлении, и в это время в лесу началась стрельба. Выстрелов было очень много. Я испугался и спрятался, но хорошо видел, как Волгин и второй сотрудник милиции задержали мужчину и девушку, которые выходили из леса. Это было через несколько минут после того, как стрельба прекратилась. В мужчине я опознал человека, который приезжал к Шмелеву. Девушку я никогда раньше не видел. Она отошла в сторону, а Волгин и второй сотрудник милиции поговорили с мужчиной. Слов я не слышал. Мне показалось, он им что-то передал, после чего его отпустили. Вскоре приехали другие сотрудники милиции. Позже я узнал, что в лесу погибли Шмелев и еще четыре человека.

Волгин слушал рассказ и думал про своего оппонента: «Крепко же на тебя накатили, если ты согласился меня заложить». Губащенко был его карманным осведомителем. Сотрудничество было взаимовыгодным. Наркоман поставлял информацию, Сергей в обмен на это изредка помогал ему избежать мелких трений с законом. Будь они посерьезнее, соверши Вася что-нибудь более крупное, нежели кража медного провода с электроподстанции, которую и без него давно разворовали, или хранение дозы «герыча», – и Волгин заступаться бы не стал. В лучшем случае похлопотал бы о том, чтобы в изоляторе Васе досталась приличная камера. Но Губащенко за рамки не выходил. То, что он согласился дать показания на своего куратора и благодетеля, говорило о том, что выбора у него не оставалось. Сотрудники УСБ тоже умеют ставить «вилки». Только почему-то делают это не тогда, когда нужно.

Злости к Губащенко Сергей не испытывал. Уже сейчас знал, что не станет мстить, когда эта бодяга закончится.

Следователь, удовлетворенно кивнув, закончила писать рассказ свидетеля.

– Волгин, вы подтверждаете эти показания?

– Частично. До того момента, когда мы с Акуловым якобы кого-то задержали, все соответствует действительности.

– А дальше?

– А дальше – нет. Когда мы прибыли на место, там были одни только трупы.

– Значит, вы никого не задерживали?

– Если бы мы кого-нибудь задержали, то непременно доставили бы его в дежурную часть местного отдела милиции.

– Свидетель Губащенко! Вы настаиваете на своих показаниях?

Ответ дался Василию нелегко. Короткое слово, казалось, застряло в его горле. Кадык судорожно запрыгал вверх-вниз, лицо налилось краской. Василия затрясло, он обхватил руками колени, чтобы погасить тряску, сгорбился и наконец выдавил, не глядя на Волгина:

– Да.

– Губащенко, вас не слышно!

– Да, настаиваю.

Если бы очная ставка записывалась на видеопленку, ее бы можно было считать провалившейся. Ни один судья, ни один состав присяжных не воспринял бы лепет наркомана всерьез. Но на бумаге его слова, лишенные интонаций и пауз, смотрелись пристойно. Следователь довольно заскрипела пером, поставила точку и строго посмотрела на Волгина:

– Чем вы можете объяснить такие противоречия в ваших и Губащенко показаниях?

– Наркотическими галлюцинациями последнего. Мне еще тогда показалось, что он был не много взбодрившийся. Кстати, хочу вас предостеречь. У геста… хм… у мужчины, – Волгин кивнул на уэсбэшника, – немного другая специфика, и он может не знать простейших вещей. Если вы продержите Васю здесь хотя бы еще одни сутки, то он подпишет, что и вас видел в лесу вместе с нами. Прошу занести это в протокол.

– Волгин, не юродствуйте, здесь вам не цирк.

– Я могу сделать собственноручное дополнение?

Не ответив, женщина дописала несколько строк.

– У свидетелей есть вопросы друг к другу?

– Нет, – прошептал Вася сухими губами.

– Наверное, нет, – сказал Волгин. – По-моему, и гак все ясно? Как по-твоему, коллега?

Он подмигнул уэсбэшнику.

У «гестаповца» перекосилось лицо.

– Распишитесь в тех местах, где стоят галочки.

Василий, не читая текст, поставил свои закорючки. Каждый раз его подпись выглядела как-то по-новому. Следователь обратила на это внимание и сделала замечание. Губащенко постарался и на последней строке вычертил что-то совсем невообразимое. Волгин, наблюдая за его действиями, расхохотался:

– Видите? Чего же вы тогда хотите?

Сам он не преминул тщательно прочитать протокол и сделать ряд замечаний. Два были толковыми, остальные – лишь повод попререкаться.

«Гестаповец» увел наркомана. Как понял Сергей – в другой кабинет, для очной ставки с Акуловым. Хотел спросить об этом следачку, но передумал. Задал другой вопрос:

– Я могу быть свободен?

– Не беспокойтесь, я вам скажу, когда такая минута настанет. Все только начинается.

– Неужели станете бить?

Продолжение оказалось для Волгина неожиданным.

Вспомнили совсем «свежий» эпизод – убийство Никиты,

Выступил один из постовых, первыми приехавших в квартиру. Второй, видать, оказался покрепче и на провокации УСБ не поддался. А может, этот был у «гестаповцев» на крючке и не мог отказаться. Как и Губащенко, он оттарабанил текст без запинки. Мешанина из казенных выражений и сложных литературных конструкций свидетельствовала, что его показания корректировали специалисты по собственной безопасности.

Сержант поведал, как он с напарником приехал на заявку и при проверке паспорта Снежаны нашел кокаин. Она фактически не отрицала, что наркотик принадлежит ей, и делала попытки договориться. Он эти поползновения, конечно, отверг, а позже прибыла группа оперативников, и сидящий напротив него гражданин оформил изъятие порошка.

Волгин рассмеялся:

– Это уже совсем никуда не годится! Она тебе что, в открытую говорила: да, это мой порошок, и я готова заплатить денег, если ты мне поможешь отмазаться? Вспомни, сколько там было свидетелей, парень! Думаешь, они подтвердят твои бредни?

Следователь слушала, кивала и заносила на бумагу все реплики Волгина. Создавалось впечатление, что в рукаве у нее припрятан козырной туз.

Так и оказалось, хотя карта, на которую они с «гестаповцем» сделали ставку, и не тянула на высшую масть.

Вслед за постовым пришел черед Снежаны.

В первый момент Волгин девушку не узнал. Выглядела она очень плохо. Бледная, ненакрашенная, с потухшими глазами и грязными спутавшимися волосами. Одетая в какой-то невообразимый полушубок, дырявые джинсы и ботинки с вытертой меховой опушкой. С трясущимися грязными руками, которыми ежеминутно вытирала сопливый нос. Голос тусклый, как и глаза. Говорила, неотрывно глядя в окно за спиной уэсбэшника. Переживает за Никиту или Софрона? Ждет ломок? Ненавидит себя за то, что пошла на поводу у «гестапо»? Или вообще это не она, а похожая внешне актриса, приглашенная для того, чтобы сломать сопротивление опера? Так, конечно, не делается. Но разве можно настолько сильно измениться за несколько дней?

Первая часть рассказа Снежаны не отличалась от той, которую сочинил для нее Акулов. На вечеринке Никита попросил ее сохранить у себя пакетик. Она положила его за обложку паспорта и забыла о нем до тех пор, пока милиционеры не проверили документы. Оказалось, что в пакетике кокаин. С перепугу она признала наркотик своим, но в отделении рассказала чистую правду. Над ней посмеялись и заявили, что говорить теперь можно все что угодно, однако роли это никакой не сыграет. «Кока» найдена в ее паспорте. В протоколе изъятия она расписалась. Прежде привлекалась за наркотики. Кто ей поверит? Никто. Придется отвечать по всей строгости закона и несколько лет провести в женской колонии, откуда она выйдет некрасивой, больной и ненужной даже родителям. Снежана, ясное дело, расплакалась, и тогда над ней сжалились и предложили помочь. Всего за полторы штуки у. е. решить вопрос с заведением уголовного дела. То есть с незаведением. Снежана разревелась пуще прежнего, поскольку денег таких отродясь в руках не держала и собрать бы их не смогла даже в случае самой острой необходимости. Менты стали думать и на период раздумий отвели ее в камеру. Потом, когда она совсем было отчаялась и смирилась с мыслью, что на ближайшее время тюрьма – ее дом родной, забрезжил лучик надежды. Менты сказали, что она им глубоко симпатична и по этой причине они готовы поверить в кредит. Сейчас ее отпустят, но долг возрастет до трех тысяч. Придется его отрабатывать. Когда – натурой, когда – торговлей героином, которым они ее будут снабжать. Припертая к стенке, несчастная девушка согласилась…

Волгин слушал и диву давался. Он понимал наркомана Губащенко и недоумка-сержанта. По крайней мере, они говорили если не чистую правду, то что-то очень близкое к ней. И мотивы их «добровольного сотрудничества» с УСБ лежали на поверхности. А здесь? Что могло подвигнуть девушку выдать такую голимую ложь? И не похоже, чтобы это «гестаповцы» научили. Сама говорит, своими словами. Более того, и следачка, и бычара возле окна ей вполне искренне верят. Почему? Почему она так поступает?

В душе ворохнулось гнилое чувство недоверия к другу. Андрей ведь беседовал с ней один на один…

Сергей закрыл глаза и опустил голову. Черт! Как там говорил Шерлок Холмс? Можно всю жизнь раскрывать преступления, но при этом так и не научиться их грамотно совершать. Так и здесь. Всю жизнь играть с другими людьми в оперативные игры, проводить комбинации и разработки, чувствовать себя в этой среде словно рыба в воде – и растеряться, оказавшись не на привычном месте, а в кресле подозреваемого.

Слабость прошла. Волгин взял себя в руки, посмотрел на ситуацию с точки зрения профессионала. Акулову он доверяет на все сто процентов. Слова Снежаны – полное фуфло. Можно, конечно, отталкиваясь от них, запереть его с Андрюхой. на трое суток, но вряд ли кто на это пойдет. Слишком хлипкое обвинение, даже если его подкрепить Васиными показаниями. Никакой конкретики, одни голословные обвинения и сомнительные наблюдения двух наркоманов. Человека гражданского при таких доказательствах в камеру никто не отправит. Мента – могут. Двойные стандарты правоохранительной системы в таких ситуациях проявляются как нигде ярко.

Когда дошла очередь до него, Волгин опроверг слова наркоманки. Снежана не удивилась. Смотрела в окно. Туда, где за широкой спиной уэсбэшника и решеткой валил чистый снег.

– Если у вас есть вопросы друг к другу, вы можете их задать, – оповестила следачка.

– Тебе не стыдно?

Снежана вздрогнула и промолчала. «Гестаповец» кашлянул. Следователь поспешила вмешаться:

– Вопрос отклоняется как не относящийся к делу. Другие вопросы имеются?

– Зачем?

Снежана покачала головой, а минутой позже вышла из кабинета, не попрощавшись.

– Вам самому не стыдно? – спросила женщина оперативника.

– За что?

– Тяжело с вами, Волгин…

– Сам иногда страдаю. Может быть, скажете, чего вы добиваетесь? С какой целью собран весь этот балаган?

– Чего мы добиваемся? Правды. Правды, Волгин. Я надеялась, что вы ее скажете.

– Это понятие относительное. Правда у всех своя. А истина всегда где-то рядом. Спектакль закончен? Я могу идти?

– Не можете, Волгин. Сидите и ждите.

Собрав бумаги, женщина вышла. Уэсбэшник остался стоять, скрестив на груди руки и заслоняя спиной заходящее солнце. Сколько они уже здесь? Почти семь часов. Ожидание в коридоре, допросы, очные ставки. Весь день насмарку.

– Я вижу, коллега, вам хлеб тоже непросто дается. Может быть, сядешь? – предложил Волгин «гестаповцу». – Можешь не бояться, в окно я не прыгну. Как-никак четвертый этаж.

«Коллега» сурово взглянул на него, но промолчал. Он вообще был молчуном. За все время высказался только один раз, когда требовалось подбодрить Васю Губащенко. Интересно, где он раньше работал и встречается ли сейчас с бывшими сослуживцами?

Вернулась следачка. На лице ее было написано: начальство велело всех отпускать. Женщина выглядела недовольной. Как и Волгину, ей было жаль потерянного времени. Столько наработала – и все псу под хвост. А ведь старалась, готовилась. Костюм строгий надела и помаду неяркую выбрала. Переживала.

– Вы можете идти. Но не забывайте, что вопросы еще остались. Мы будем вас вызывать.

– Спасибо. Приятно было познакомиться. Надеюсь, вы не в обиде, что не сумели меня посадить? Это все они виноваты. – Большим пальцем правой руки Волгин указал на «гестаповца». – Обленились, привыкли к халяве. Товарищ, надо тщательнее готовить материалы! Оплошали вы, да-а, оплошали…

– Ты вот что… – Уэсбэшник отлепился от подоконника.

– Что?

– Не задавайся. Не получилось сегодня – получится завтра. Пусть это будет для тебя уроком. Может быть, сделаешь верные выводы…

– Слышь, родимый! А ну-ка осади! Я побольше твоего отработал. Так что иди поучи пацанов в школе милиции.

– А ты не боишься? – Уэсбэшник сузил глаза.

– Тебя? Если честно, не очень. Может быть, я чего-то не знаю?

– Не меня. Нас. Я доложу начальнику, и тебя занесут в черный спи…

– Что?! Да мы с Акулой в твоем списке должны на первом месте стоять! Золотыми буквами должны быть записаны! Тоже мне, напугал ежа голой задницей!

Скопившееся напряжение требовало выхода. Сергей понимал, что поступает неправильно, по-мальчишески, но удержаться не захотел. Прежде чем хлопнуть дверью, мстительно произнес:

– И не забудь ко всем своим свидетелям приставить охрану. Вдруг я с ними поквитаться захочу?

В длинном коридоре было пусто. Волгин достал телефон, чтобы отправить сообщение Андрею на пейджер. Передумал. С трубкой в руке пошел мимо безликих дверей, расположенных по обе стороны в шахматном порядке. Прислушивался к доносившимся голосам. Один раз показалось, что узнал голос Андрея. Заглянул в кабинет: девушка-следователь допрашивала негра в клетчатом пиджаке с перевязанной головой. Негр оборвал себя на полуслове, девушка спросила:

– Что вам нужно, гражданин?

Извиняться Волгин не стал. Отправился дальше, замедлив шаг, чтобы лучше слышать и не повторить ошибки. Со второго раза угадал. Кроме Акулова, в кабинете находились еще двое. Молодой, на вид – вообще несовершеннолетний парень в форме работника прокуратуры, и толстобрюхий «гестаповец» в расстегнутой «аляске» и сбитой на затылок меховой шапке.

– Андрей, ты еще долго? Меня давно отпустили. Давай не рассиживайся, нам еще работать надо. Жду!

Следователь побледнел и уронил под стол авторучку. Уэсбэшник, напротив, стал наливаться краской с такой интенсивностью, что, казалось, его сейчас хватит удар. Чтобы не видеть печального зрелища, Сергей закрыл дверь. Прислушался: звука упавшего тела1 не донеслось. Только скрип стула и тонкий голосок юного следака:

– Андрей Витальевич, ну как вы не понимаете, что вам же будет лучше во всем чистосердечно признаться…

Волгин хмыкнул и отошел от двери.

Акулов освободился минут через пятнадцать. Выходя из кабинета, он улыбался. В руке держал повестку.

– Зачем тебе эта филькина грамота?

– Для коллекции пригодится. Когда-нибудь расскажу сыну, как меня склоняли себе приговор подписать.

– Одной не хватит. Брал бы сразу сотню. Тебя ведь в любом детском саду признают. Не можешь спокойно мимо пройти – половина детей вешается на шею и кричит: «Папа!».

– Правильно. Жизнь нужно прожить так, что бы хотелось еще. Но в последнее время я успокоился, ты же знаешь. Стал добропорядочным семьянином. Со службы прямо домой…

– Может быть, по пиву?

– После такого грех не выпить…

Обсуждать последние события не хотелось. К чему понапрасну трепать языком? Им задавали одни и те же вопросы, а они одинаково отвечали. Главное, что этот раунд остался за ними. Позже будет время проанализировать ситуацию и определиться с дальнейшими действиями.

На первом этаже им повстречался адвокат Мамаев. Правозащитник сильно спешил и выглядел чем-то всерьез озабоченным. Прошел впритирку к операм, почти толкнув Сергея плечом, но не узнал.

– Хорошо выглядит. – Волгин обернулся, проводил Мамаева взглядом до тех пор, пока тот не скрылся за поворотом лестничного марша. – А мне говорили, что он сидит. Быстро освободился!

– Ты не помнишь, что твоя Рита сказала про его тестя?

Слово «твоя» сорвалось у Акулова с языка случайно. Волгин сделал вид, что этого не заметил.

– Что-то припоминаю. Кажется, он большая шишка в здешнем департаменте? Тогда понятно. Удивительно, что его вообще сумели закрыть! Да, не повезло ребятам. Шкуру с них спустят по полной программе. Слышь, Планктонов, пиво есть в здешнем буфете. И цены смешные. Полный обед обойдется в червонец. Может, заглянем? Двух зайцев убьем. Сами поедим и «гестаповцев» голодными оставим.

– Пусть травятся. Мне здесь кусок в горло не полезет.

– И напрасно. Тут очень прилично готовят. Хотя уже, конечно, поздновато. Разве что объедки со столов подобрать…

– Сколько времени? Мои остановились…

– Половина седьмого.

На улице их ждала Лаки.

– Андрей Витальевич!

Акулов остановился. Сергей видел, как исказилось его лицо. Разговаривать с девушкой Андрею не хотелось.

– Чего тебе?

– Здравствуйте, Андрей Витальевич! – Лаки подбежала, остановилась. Смотрела на Акулова с тревогой. – У вас все нормально?

– Как видишь.

– Я хочу извиниться за Снежану.

– А ты что, ее адвокат? Извинения не принимаются. Можешь ей передать, что еще никто не заставлял меня так сильно пожалеть о добром поступке. Больше я никого выручать не стану. Ни ее, ни кого… Чем лучше вам делаешь – тем больше вы в душу серите.

– Андрей Витальевич! Просто она, оказывается, Софрона любила. Он со мной был, и поэтому она молчала…

– Мне совершенно наплевать, кого она любила и кто ее тра… Короче говоря, пусть больше не попадается. Если влетит – получит по полной программе. Без всяких скидок на высокие чувства. Понятно? Можешь ей так и передать. Она сейчас где? За углом где-нибудь прячется?