Текст книги "Месть Акулы"

Вполне возможно, что Рита так вовсе не думала, но Андрей ничего не мог поделать и продолжал относиться к девушке предвзято. Не нравилась она ему, вот и все. И потому вопрос, который в течение всего дня то и дело задавал себе Акулов, был закономерен, хотя и абсолютно несвоевременен: «Было у Сереги с ней что-нибудь или нет?». Обсуждать такие темы между' напарниками было не принято, с самого начала совместной работы они, не сговариваясь, наложили табу на разговоры о личной жизни, по крайней мере о текущей личной жизни… Никто из них не лез в дела другого, не давал советов и не приводил примеры из собственной практики. Считалось: если я доверяю коллеге, то доверяю во всем; он сам разберется, с кем ему спать и с кем. встречаться после работы. Акулов вполне допускал, что Маша Ермакова не вызывает у Сергея восторга, однако он молчит и даже, похоже, не. задумывается об этом вопросе, доверяет. Акулов был ему благодарен, но как не мог перебороть неприязнь к Тростинкиной, так и не мог отогнать мысли об ее возможной связи с Сергеем. Словно кто-то тянул за язык, так и подмывало сказать: «На фига ты с ней спутался? Не для тебя эта барышня, как ты не видишь? Сейчас еще не поздно, но потом, если отношения окрепнут, будешь только жалеть». Андрей далее опасался, что ляпнет что-нибудь подобное в самый неподходящий момент, ляпнет и прикусит язык, будет жалеть о вылетевшем слове, но не сможет ничего изменить – после таких разговоров извинения, как правило, принимаются вяло. Впрочем, ближайшие дни, скорее всего, будут представлять собой один сплошной «момент», меньше всего пригодный для серьезных разговоров о личном.

Но ведь мысли-то в голову лезут…

– Ты один? А где Волгин? – Рита, коснувшись пальчиком локтя Андрея, выглянула из-за него, как будто Волгин мог прятаться от нее, сев на корточки.

– Поехал в тринадцатое. Катышев тебе сообщил результат обыска?

– Да, только что заходил. Вы думаете, это Миша?

– Думаешь у нас ты. А мы только делаем.

Рита поморщилась, не зная, как квалифицировать сказанное Андреем: грубоватый оперской юмор или камень непосредственно в ее огород? Решила не обострять отношения и переменить тему:

– А что Градский тут делает? Я же его отпустила.

– Слишком рано.

– Рано? Думаешь, у него тоже надо провести обыск? Не знаю… Мне кажется, нет оснований.

– Он хочет сделать дополнение к протоколу допроса. Важное дополнение. Мы с ним пообщались, и он кое-что вспомнил.

– Да? – Рита искренне удивилась. – А мне казалось, мы все хорошо записали. Феликс Платонович! Что же вы такой забывчивый? Я же у вас подробненько все спрашивала!

Градский стоял от них шагах в сорока, прислонившись к окну в противоположном углу небольшой рекреации. Услышав обращение следователя, встрепенулся и с виноватым видом развел руки:

– Да как-то из памяти вылетело. От нервов все… От нервов.

– Ничего страшного. Сейчас мы это допишем, и все. Вы только подождите немного, хорошо? Мне с Марьей Иванной надо еще один вопросик обсудить. Это недолго.

– Весь в вашем распоряжении.

– Ну и чудненько! – Рита посмотрела на Андрея. – Ты со мной останешься?

– Нет, надо Сереге идти помогать.

– Скажи, чтобы он мне позвонил.

– Хорошо, – Просьба девушки Акулову не понравилась, показалось, что она нарочито подчеркивает факт неслужебных отношений с его напарником. – Скажу обязательно. А ты допроси этого дуста как следует…

Кратко объяснив Тростинкиной, каким моментам в новых показаниях Градского следует уделить особое внимание, Акулов ушел.

– До свидания! – запоздало крикнул ему вслед Феликс Платонович, но Андрей не стал оборачиваться и только кивнул на ходу.

Во дворе школы, около входа в спортзал, стоял желтый с синей полосой «пазик» «Спецтранса». Краснели габаритные огоньки, тарахтел двигатель, клубился белесый дым под задним мостом и вокруг выхлопной трубы. Складная боковая дверь была открыта. Оставшийся в автобусе водитель курил и слушал радио, подзабытую композицию «Эйс оф Бэйс» начала девяностых. Кажется, под названием «Счастливая нация». Ее часто крутили по разным каналам, когда Андрей только начинал службу в милиции, а Виктория училась в девятом классе, частенько прогуливала занятия и пропадала на дискотеках, для посещения которых всеми правдами и неправдами вымаливала деньги как у матери, так и у брата. Половину его первой зарплаты Вика оставила в клубе «Планетарий», самом популярном ночном заведении того времени, за одно посещение. После этого целый месяц жить было трудновато, но сестренка просто светилась от счастья, так что никаких претензий к ней Андрей, естественно, не выдвигал. Теперь эти затраты, можно сказать, окупились – Акулов посмотрел на свою новенькую «восьмерку» и сглотнул вставший поперек горла ком.

Андрей не стал дожидаться, пока вынесут трупы. Сел в машину, развернулся. Хотел, не оборачиваясь, ехать в отделение, но все-таки не выдержал. Придержал педаль сцепления и обернулся. Массив школы с редкими горящими окнами кабинетов и спортзалом, наполненным тревожным зеленовато-желтым свечением, напоминал терпящий бедствие лайнер. Еще немного – и он скроется под холодной водой, а пока в эфир несутся крики о помощи. SOS… Спасите наши души…

Акулов помотал головой, отгоняя навязчивое видение, и отпустил педаль. Машина дернулась, передние колеса плюнули ошметками снега, но потянули.

Вчера был его день рождения. Воскресенье могло стать… Нет, не так! Воскресенье стало вторым днем рождения Вики. Ему исполнилось двадцать девять. Она могла погибнуть в двадцать три…

С холодной, расчетливой яростью Акулов представил, как он поступит с убийцей, когда до него доберется.

Говорите, на смертную казнь введен мораторий?

Посмотрим…

* * *

Волгин и Михаил сидели в «ничейном» кабинете на втором этаже 13-го отделения. Сазонов околачивался в коридоре – видимо, мешал разговору, и Сергей его выставил. На Андрея Шурик посмотрел глазами отличника, несправедливо выдворенного из класса за проступок соседа по парте. Ожидал, вероятно, что Акулов позовет его с собой, разрешит принять участие в расколе злодея, но Акулов не позвал. Сперва хотел вообще пройти мимо, не обращая внимания, но передумал и остановился:

– Спустись в дежурную часть, «пробей» задержанного по всем учетам. Катышев не появлялся?

– Был, уехал. Обещал через два часа опять заскочить.

Акулов открыл дверь кабинета.

Одного взгляда хватило на то, чтобы понять: разговора не получилось.

Волгин сидел за столом и курил. Смотрел в окно, до половины прикрытое дырявой розовой шторой, о которую кто-то вытер черную краску с ладоней, – очевидно, после дактилоскопирования. Из окна открывался вид на занесенный снегом фундамент долгостроя и унылый дощатый забор, к которому жались, укрываясь от непогоды, редкие пешеходы. Единственный фонарь, освещающий площадку, раскачивался от ветра и скрипел так громко, что это было слышно даже в кабинете, несмотря на доносящуюся из-за стенки трескотню пишущей машинки и крики буйного алкаша из «аквариума» дежурной части.

Судя по выражению лица Сергея, наблюдать за пешеходами и фонарем ему было куда интереснее, чем общаться с задержанным. Лист бумага, лежащий перед ним, был заполнен меньше чём на треть, хотя обычно Волгин делал множество черновых пометок перед тем, как приступить к писанию процессуальных документов.

– А ну-ка сядь по-нормальному! – рявкнул Акулов на Михаила, делая вид, что намеревается дать ему подзатыльник. – Ты что, забыл, где находишься? У гинеколога так сидеть будешь!

Михаил вздрогнул. Потом сдвинул колени, подтянул задницу к спинке жесткого деревянного кресла, снял с подлокотников руки. Покосился на Андрея и поджал ноги.

– Вот так-то лучше! – Акулов опустил зане сенную руку, но остался стоять позади Михаила; как только тот, занервничав от неизвестности, решил обернуться, опять повысил голос: – Сидеть! Тебе кто головой крутить разрешал? Я тебя спрашиваю, рифмоплет недоделанный!

Михаил, начиная тихо паниковать, робко посмотрел на Волгина, ожидая защиты, но опер не протянул руку помощи.

– Ты мой вопрос не расслышал? – Меняя тон, Андрей спросил почти ласково, но одновременно оперся руками на спинку кресла Михаила, придавив и часть пальто; дерево протяжно заскрипело.

– С-слышал…

– Ну и?..

Михаил громко сглотнул. Он бы отдал очень многое, если не все, чтобы оказаться подальше от этого кабинета. Он бы заплатил любую цену, лишь бы уснуть и пробудиться в другом месте. Он продал бы дьяволу душу, если б тот его защитил.

Но ничего этого Миша сделать не мог.

Сидел, потел и трясся, боясь поднять руку, чтобы промокнуть капли пота на лбу.

Больше всего страшила мысль, что за него еще не брались как следует.

– Я сейчас поговорю с тобой без дураков, – тем же, почти ласковым голосом пообещал Андрей, усиливая нажим на спинку кресла. – Сергей Сергеич! Мне кажется, вы слишком вежливо задавали вопросы.

– Андрей Виталич, у меня свои методы…

– Я всегда говорил, что они не отличаются эффективностью.

– Ну почему ж? А кто тогда маньяка расколол?

– Да если б я его не обработал как следует – он бы хрен что сказал.

– Категорически не согласен!

– Хорошо, проверим! Сколько вы с Мишей общались? И ноль на выходе. Мне потребуется в два раза меньше времени, во я получу весь расклад. Идет?

– На бутылку коньяку?

– Да хоть на ящик!

– По рукам.

Пари было заключено с самым что ни на есть серьезным видом, после чего Волгин взял со стола сигареты, положил в боковой карман пиджака лист с черновыми заметками и направился к двери. Проходя мимо Миши, он сочувствующе посмотрел на него и как будто даже хотел потрепать по плечу, но сдержал порыв заметным усилием воли. Оказавшись за его спиной, Волгин шепнул одно слово: «Марина» – и продолжил движение, успев заметить, что напарник информацию понял.

Как только Волгин ушел, Акулов перестал давить на кресло, потянулся, хрустнув суставами, и уселся на стол. Под его весом столешница заметно прогнулась, что-то щелкнуло, но и только. Разрушений не произошло, допотопная конструкция, попавшая в отделение неведомыми путями – на ее боковине белел алюминиевый шильдик «3-я гор. псих, б-ца», – устояла. Андрей достал «беломор», долго разминал и продувал папиросу, но прежде, чем закурить, снял и положил рядом с собой часы.

– У нас есть примерно сорок минут.

Прикурил, затянулся, выпустил дым в потолок, почти достав струей блок ламп дневного света. Продолжил говорить:

– Пожалуй, я отдам коллеге коньяк. Зачем лишний раз надрываться? Сорока минут мне хватит за глаза, но попотеть придется нам обоим. На тебя мне плевать, но своим здоровьем я дорожу. Так что, пожалуй, раскошелюсь на выпивку. Затрата тем более не велика, что бутылку мы приговорим вместе. Ты поедешь в тюрьму, а мы останемся пить…

Миша молчал. Он понимал, что мент, прервав монолог на интригующем месте, ожидает вопросов, заявлений о невиновности, клятв, может быть, всплеска отчаяния. Понимал и потому крепился, не желая принимать навязываемый сценарий, уверяя себя, что происходящее – игра, что никто его и пальцем не тронет и что в СИЗО не повезут, в крайнем случае – посадят на трое суток, а потом адвокат его вытащит. Понимал и крепился, молчал. Молчал, сколько мог. Крепился… Показалось, что долго.

– Всего двадцать секунд, – усмехнулся Андрей после того, как Михаил задал первый вопрос. – Так что ты спросил?

– За что меня сажать? – машинально повторил Миша, глядя, как загипнотизированный, на циферблат часов, которые мент поднял со стола и теперь держал перед его лицом.

– Диспозиция проста. Убиты два человека, и еще одна девушка лежит в реанимации. Преступление, как ты понимаешь, не рядовое. У тебя был мотив. Была возможность. Есть свидетели, которые тебя опознают. Есть патроны. Может, и на пистолете «пальчики» найдутся, это мы позже проверим. При таком раскладе прокуратура мигом выпишет санкцию на арест. А уж в СИЗО я договорюсь о том, чтобы ты попал в нужную камеру. Поверь, в тюрьме у меня крепкие связи… Переночевав в этой камере, утром ты начнешь проситься на допрос. У тебя ведь, Миша, нутро все гнилое. Не выдержишь ты. Сломаешься быстро. Тебя не срок будет интересовать, который за двойную мокруху могут отмерить, а состояние собственной задницы. Умолять будешь, чтобы тебя в приличную «хату» перевели. Если есть внутри стержень, то можно и пятнаху запросто отсидеть. А если анус разорвут, то каждый день будет тебе ударной пятилеткой казаться. По ночам, после того как всю кодлу обслужишь, веревка будет сниться. Проснешься, захочешь в петлю влезть – не дадут. Стержня, как я уже говорил, в тебе нет. А условия для того, чтоб паханы через парашу тебя наклонили, я создам… Там зачем мне сейчас напрягаться?

– Вам все равно, на кого дело повесить?

– Перестань, мы не в кино играем. Я десять, лет в розыске, но не припомню ни одного случая, когда бы человека за чужое преступление судили. Не так это просто.

– Можно подумать, что вы бы сказали, если б такой случай вспомнили!

– Может, и не сказал бы. Но вспоминать-то нечего! В моей практике не бывало такого. Зато обратных случаев, когда душегуб от наказания уходил, – сколько угодно. Не один я – любой опер десяток примеров расскажет, не залезая в блокнот.

– Вам, наверное, это удовольствие доставляет.

– Что?

– Параша, камера, анус… Нравится издеваться над человеком, который целиком в вашей власти и ответить не может?

– Нет, не нравится. Что я, на садиста похож? Просто я хочу раскрыть убийство. И раскрою его, будь уверен.

– Но я-то ведь ни при чем!

– Может быть. Но пока я в этом не уверен. Слышал такое правило: «Спасение рядового Райана – дело рук самого Райана»? Оно про тебя.

– Кажется, презумпцию невиновности еще не отменили.

– Кажется, у тебя нации патроны. Очень редкие. Точно такие, какими стреляли по девушкам.

– Патроны подбросили.

– Кто? Что молчишь и в сторону смотришь? Что, мы подбросили? И обрез тоже?

Ответ подозреваемого заставил Акулова удивиться. Оказалось, что он неверно оценил Михаила. Парень, конечно, трус и подлец. Но трус в меньшей степени, чем предполагалось.

Вскинув голову, он посмотрел Андрею в лицо:

– Я же видел, как Сазонов, который потом протокол оформлял, банку с «травкой» из своего кармана достал…

* * *

Все получилось быстро до неприличия.

Макс летел вниз по ступеням и не мог остановиться, несмотря на то что видел, как незнакомец вытаскивает из-под пальто какое-то оружие.

Николай, с трудом прервав процесс освобождения организма от жидких отходов, не стал застегивать штаны и бросился вслед за коллегой, чувствуя, что не успевает. Он не понимал, что именно должно произойти, но уже знал, что они нарвались на крупные неприятности. Все, конец! Знал и тем не менее продолжал бежать, прыгая через две-три ступеньки. Странно, но лестница казалась бесконечной, и парень в черном полупальто, доставший из-под мышки нечто короткоствольное, не становился ближе.

Кто просил их действовать настолько топорно?

А ведь взрослые люди. Начальству друг на друга не жалуются…

– Стой! – неожиданно рявкнул парень, вскидывая правую руку.

Максу показалось, что противник целится в него распрямленным указательным пальцем, что в руке ничего нет и что все эти угрожающие телодвижения – не более чем примитивный финт. Макс воспрянул духом. Какое, на хрен, «Стой»? Да ты сам счас у меня ляжешь, ишак ты бухарский!

Свою ошибку Максим понял слишком поздно. Противник не был безоружен и готовился пустить свою игрушку в ход. Сыграть задний ход Макс не мог, слишком велика была сила инерции. Он крикнул с надрывом: «Н-на, сука!» – и запустил в лоб врага Колькиным сотовым телефоном.

Враг уклонился, и мобильник смачно шмякнулся в стену за его спиной.

Макс хотел закрыть глаза, настолько ему вдруг стало страшно. Хотел, да не успел. Выпрямившись, противник выставил правую руку в направлении его головы и шевельнул пальцем, – Макс успел четко заметить, что указательный палец у него был все-таки поджат, а не выпрямлен, и над кулаком выступали металлические детали какого-то механизма.

Сверкнула вспышка, ударил по ушам грохот. Ударил и заметался по лестничной клетке, отражаясь от стен, затихая. Не давая ему окончательно стихнуть, противник еще дважды нажал спуск, а потом бросился наутек, при этом поступил как-то странно. Для того, чтобы выбраться на ведущий вниз лестничный марш, он присел на корточки, левым локтем прикрыл лицо и быстро-быстро засеменил к ступеням, продолжая держать правую руку направленной на детективов, вывернутой за спину под неестественным углом, словно его суставы могли складываться и разгибаться во всех направлениях, как трансформер.

Напоследок он еще раз шмальнул из своего странного пистолета, хотя нужды в этом не было. Оба детектива валялись, умываясь слезами и кашляя, не делая и малейших попыток к продолжению схватки. Потерявший координацию и ослепший Максим скатился по лестнице на пролет ниже, сильно приложился затылком об стену и на какое-то время затих. Николай, которому досталась меньшая порция газа, уже через пару минут смог подняться, доковылять, держась за стену, до окна и попытаться его открыть. Рама была заколочена, и детектив вышиб стекло кулаком.

Ворвавшийся с улицы студеный ветер принес некоторое облегчение. Кристаллики снега таяли на лице, смешиваясь со слезами, которые то обильно текли, то вдруг переставали течь из глаз. И было очень обидно…

Как же так получилось?

Когда Максим оклемался, Николай приказал:

– Уходим.

– А если…

– Хочешь еще раз нарваться? Я удивляюсь, что до сих пор никто не вызвал милицию. – Николай подобрал разломанный сотовый телефон, хотел приладить аккумулятор на место, плюнул и ссыпал все детали в карман. – Пошли!

– Разбился, да? – Макс поднялся, очумело потряс головой. – Я тебе новый куплю.

Они покинули дом незадолго до приезда наряда постовой службы. Два сержанта прочесали подъезд, заметили разбитое окно, учуяли слабый, остаточный запах слезоточивого газа и подобрали стреляные гильзы от спецсредства самозащиты.

– Хрен его знает, чего тут было, – резюмировал старший сержант и связался по рации с отделением.

Выслушав сообщение, дежурный записал в ЖУИ[11]11
  Журнал учета информации.


[Закрыть]: «Заявления не поступило, потерпевших нет, все ушли до прибытия…»

Его, в отличие от большинства других участников инцидента, такая развязка очень даже устраивала.

* * *

Отправляясь за Мариной Викторовной, Волгин больше всего боялся, что она уже напилась в стельку и вытащить ее из дому не получится даже подъемным краном.

Догадка подтвердилась лишь отчасти. Свидетельница держалась на ногах твердо и говорила свободно, язык не заплетался, w ненормативной лексики проскальзывало не так уж и много, но ехать в отделение она, естественно, не хотела.

Гостей в квартире прибавилось. Дверь Сергею открыл богемного вида седовласый мужчина при галстуке-«бабочке» и шейном платке, с фужером шампанского в правой руке. Открывал долго, очевидно, щелкая замками одной только левой. Открыв, пропустил в коридор без вопросов и заперся в ванной, предварительно громко крикнув:

– Марина!

Хозяйка узнала Сергея не сразу. С минуту она хмурилась, опершись о стену и покусывая накрашенные губы, а потом всплеснула руками:

– Вернулся мой капитан! – и пригласила на кухню.

Пока они разговаривали, по коридору мимо открытой кухонной двери регулярно дефилировали «нимфы». Те две, которых Волгин имел удовольствие наблюдать еще днем, и одна новенькая, одетая не менее соблазнительно. Девушки на Сергея косились и, наверное, обсуждали между собой его появление, но знаков внимания не оказывали. То ли стеснялись хозяйки, то ли возложили надежды на представителя богемы. Когда тот покинул ванную и прошел в комнату, его появление было встречено криком восторга и звоном хрустальных фужеров.

– Нет, я никуда не пойду, – в десятый раз сказала Марина.

– Это займет совсем маю времени. У меня есть машина, я свожу вас туда и обратно.

– Нет. Можешь меня не уговаривать.

– Мариночка, ведь это – маньяк, – Волгин пытался пустить в ход обаяние. – Я бы не стал просить, если б дело касалось вора-карманника или несчастного наркомана. Но это преступление нешуточное…

– Я говорю: нет!

В разгар спора позвонила Тростинкина:

– Акулов передавал мою просьбу?

– Э-э-э… Да. – Андрей ничего не сказал, видимо, позабыл, но Волгин догадался, о чем идет речь, и не стал товарища подставлять.

– Наверное, ты очень занят? Ты где, в тринадцатом?

– Не совсем.

– А где?

Волгин почувствовал раздражение. Его бывшая жена, человек гражданский до мозга костей, частенько звонила ему в самое неподходящее время, с ювелирной точностью выбирая моменты, когда он не мог разговаривать на домашние темы. Звонила, задавала вопросы, не принимала односложных ответов и, сколько бы он впоследствии ни объяснял, отказывалась признавать такие поступки ошибкой. В какой-то степени оправдывало Татьяну то обстоятельство, что она была бесконечно далека от милиции и судила о работе супруга только по фильмам и сплетням подруг. Сергей хоть и злился, но в чем-то жену понимал. К Маргарите такой подход не годился. Как бы то ни было, а должна была она представлять, что бывают разные обстоятельства.

– Я занят.

– Занят настолько, что не можешь уделить мне минутку?

– Да.

– Хорошо! Я закончила с вашим Градским. Может быть, ты мне скажешь, что теперь делать?

– Я перезвоню через двадцать минут.

Сергей убрал трубку. Посмотрел на хозяйку квартиры и понял, что она слышана не только его ответы.

– Жена? – спросила Марина Викторовна.

Волгин почувствовал, что лучше дать положительный ответ. Сказал:

– Да, – мысленно прибавив «потенциальная».

– А почему не носишь кольцо?

– Чтобы бандиты, если надумают отомстить, не догадались о моей слабой стороне.

– Оказывается, ты заботливый… – Марина отвернулась от опера и вздохнула: – Поехали, чего уж там. Только мне надо собраться.

– Конечно, я подожду.

Она ушла в комнату, Сергей остался на кухне. Подумав: удивительно, но звонок Риты пришелся как нельзя кстати. Именно он сыграл решающую роль в том, что свидетельница поддалась уговорам. Вот и пойми женскую душу… Лишь бы она не передумала, поддавшись уговорам «нимф» или советам светского льва. Неизвестно, кто он по профессии, но на роже написано – ментов ненавидит. Такие хуже, чем прямолинейные братки. Маскируются под приличных, но плюют в спину, даже если им не наступать на ноги.

Еще Сергей беспокоился, что Марина может собираться очень долго. Объяснить компании необходимость отъезда, сменить макияж, одеться. Сколько времени может на это уйти? Не пять минут, точно.

И снова предположения Волгина сбылись ровно наполовину. Марина управилась за четверть часа, решения своего не поменяла, но успела крепко приложиться к стакану. Настолько крепко, что у Волгина, глядя на женщину, возникли сомнения: а стоит ли затевать опознание?

– Поехали! – весело предложила Марина и ударилась плечом о дверной косяк. Ротвейлер, которого она взяла на поводок, дернулся и едва не уронил хозяйку. – Рудик! А ну-ка сесть! Вот засранец чертов… Сидеть, кому говорят!

Собака нехотя подчинилась.

О том, чтобы проводить с Мариной официальные следственные действия, не могло быть и речи. Оставалось два варианта. Либо извиниться и уйти, либо показать свидетельнице Мишу негласно, таким образом, чтобы он этого не заметил. Если Марина его опознает, то можно будет уговорить ее повторить процедуру позднее, когда она протрезвеет. С участием следователя, подставных и понятых лиц. Если не опознает – то нечего и заморачиваться с составлением протоколов, время терять. Конечно, такие действия являлись грубейшим нарушением закона, но ни моральная, ни правовая стороны вопроса Сергея не беспокоили. Главное, чтобы Марина, если придется потом действовать официально, не проговорилась, что видела подозреваемого через замочную скважину. Чтобы она твердо настаивала, не поддаваясь на провокации адвоката: молодого человека опознаю по чертам лица и фигуре, видела его два раза около школы и хорошо запомнила, но с тех пор до сегодняшнего дня больше нигде не встречала.

– Поехали! – снова предложила Марина, и ротвейлер поддержал ее грозным рычанием.

– Песика мы с собой не возьмем, – сказал Волгин, поднимаясь из-за стола.

– Как не возьмем? А почему?

– Песик нам будет мешать. Песик лишний.

Ротвейлер, догадавшись, что незнакомый мужчина хочет лишить его долгожданной прогулки, натянул поводок.

– Пе-е-сик ли-и-шний? – протянула Марина недоуменно. – Ну, тогда я не знаю. А ну, пшел в комнату, ур-род!

Волгин вздрогнул, настолько резким был переход от капризного тона к командному окрику. Когда Марина отпустила поводок, он пережил несколько волнующих секунд, но нападения не последовало. Поджав уши, пес выскочил в коридор, и больше его Волгин не видел.

Сев в машину, Марина сначала поиграла кнопкой электрического стеклоподъемника, а потом, не спросив разрешения, открыла «бардачок». На колени ей упала игрушка, взятая Сергеем в квартире покойной Шажковой.

– Твой зверь? – Марина погладила зайчика по голове.

– Угу,

– Его ты тоже спрятал от бандитов? Еще одно твое слабое место?

Пока ехали, Марина несколько раз начинала дремать, так что Волгину приходилось ее тормошить и развлекать болтовней. Усилился снегопад, поэтому Сергей ехал на невысокой скорости. Дорога заняла больше времени, чем он ожидал. На подъезде к отделению его запас анекдотов иссяк, а рассмешить Марину Викторовну так и не удалось. Она сонно кивала и норовила закрыть глаза, как только Сергей умолкал.

Прежде чем покинуть машину, Волгин последний раз проинструктировал женщину: не шуметь, не проявлять эмоций и обо всем позабыть, как только «оперативное опознание» будет закончено. Ее состояние было в какой-то степени на руку оперу. Вернувшись домой, наверняка примет ударную дозу спиртного, так что утром сможет вспомнить далеко не все, что было накануне. Может, и поездку в отделение расценит как сон. С другой стороны – до какой степени можно доверять подвыпившей женщине? Насколько адекватны ее зрительная память и чувство реальности? Не получится ли так, что сегодня она ткнет в Мишу пальцем, а завтра, при Маргарите и понятых, в недоумении пожмет плечами и с чистым сердцем заявит, что видит этого молодого человека впервые?

Глядя на Марину, кивающую в подтверждение услышанных инструкций с тем же сонным видом, с каким она кивала и анекдотам, Волгин пожалел, что вытащил женщину из квартиры.

Если бы ему сейчас сказали, как он будет жалеть пятью минутами позже, – он бы в срочном порядке отвез Маринудомой и зарекся иметь с ней дело. Или, «окольцевав», запер бы в дальнюю камеру и приказал дежурному поливать ее из шланга холодной водой. Или…

Но никто ничего такого Волгину не сказал, и он запер машину.

– Ты все поняла? Тогда пошли.

Через замочную скважину сидящий в деревянном кресле Михаил был виден от макушки до пят.

Марина Викторовна посмотрела поочередно обоими глазами и повернулась к Сергею.

– Он… Представляешь, именно он!

– Точно?

– Точнее некуда! Да я на всю жизнь этого гада запомнила. У-у, пид…юга проклятый! И пальто то же самое…