Текст книги "Месть Акулы"

ГЛАВА ШЕСТАЯ

«Насильственные действия сексуального характера». – Акулов в сомнениях. – Шокирующая форма ответа. – Доклад шефу. – Марина Викторовна и маньяк (окончание). – Акулов уговаривает Машу. – Методы работы Саши Борисова. – Связь времен (тени из прошлого)

Акулов прочитал справку Информационного центра, принесенную Шуриком.

– Любопытно! Уголовное дело номер… Возбуждено 29 августа по статье 132 УК РФ. Мера пресечения – подписка о невыезде. Ну кто бы мог подумать! А такой скромный мальчик. Ай-яй-яй, нехорошо!

Миша опустил голову.

– Стыдно? Вижу, что стыдно. А.чего сам не рассказал?

– Вы об этом не спрашивали.

– Так я много о чем не спрашивал. Ну, колись, чего натворил. «Насильственные действия сексуального характера». Кого насиловал, поэт? Свою музу? Она не давала вдохновения добровольно?

Миша покраснел и продолжал молчать. Акулов посмотрел на Сазонова:

– Спасибо. – Подразумевалось: «Можешь идти».

Намек был Шуриком понят:

– Я пока больше не нужен?

– Пока нет.

– Так, может, поеду? Если что – я на трубке.

– Езжай, дорогой.

Сазонов вышел, и Андрей снова обратился к задержанному:

– Миша, ты же понимаешь прекрасно, что уже завтра утром я прочитаю твое уголовное дело. Чего ты хочешь добиться молчанием? Меня разозлить? Смотри не переусердствуй. Видишь котлован за окном? Еще недавно на этом месте стоял дом, в который меня не захотели пускать…

– Это была голимая подстава.

– Да что ты говоришь! Давай-ка с этого места поподробнее. Мне хочется знать твою версию…

Версия Миши не отличалась оригинальностью. Большинство преступников, попавшихся на домогательствах и изнасилованиях, придерживаются подобной канвы, стремясь оправдать свои действия.

В конце августа Михаил бухал в кабаке. Компания состояла из нескольких человек. Не друзья, а так, знакомые из числа местных завсегдатаев. У кого-то из них были деньги, то ли заработанные, то ли украденные, так что все накушались изрядно. Кто-то заснул в туалете, кто-то рухнул под стол. Самые сознательные расползлись по домам, а Миша ощутил зов плоти и свел знакомство с какой-то девчонкой. Откуда она появилась, Миша не помнил, но вроде бы удалось сговориться. Каролина тогда как раз была на работе и не могла появиться дома раньше утра, так что Миша пригласил новую «музу» заглянуть в гости и полюбоваться коллекцией марок. Она ответила, что из всех марок предпочитает немецкие, номиналом по сотне, и эта фраза Михаила обидела. Обидела, видать, до глубины души, до селезенки и печени, ибо ничего другого из разговора с девчонкой он не запомнил, даже в имени ее теперь сомневался, только помнил, что оно какое-то простое, вроде Анюты. Еще Миша помнил, что постоянно бегал к стойке бара звонить, проверяя, не появилась ли дома Принцесса – вдруг заболела или выступления раньше закончились. Звонил и корчил бармену рожи, делал большие глаза, предлагая разделить восторг от знакомства с Анютой. Бармен, кажется, фишку не просекал, и Михаила это задевало. Задетый, он выпивал рюмку водки и бежал к столику, где пил пиво, а потом опять вскакивал позвонить, кривлялся и выпивал… Куда и с кем ушла Анюта, осталось неизвестным, а Михаил очухался уже вне стен кафе, бредущим вдоль проспекта с бутылкой «Свинского специального» и легким бланшем под глазом. Бланш, конечно, портил настроение, но не так чтобы сильно – ведь было понятно, что противник Михаила одним синяком не отделался, что он был низвержен и унижен и что пузырь пива, скорее всего, был приподнесен им в знак уважения. Поругав меркантильную Анюту, Миша рассудил, что без нее даже лучше. А вдруг бы Каролина застукала? В кабаке такой поворот казался невероятным, теперь же, слегка протрезвев, поэт был доволен, что не потащил ценительницу дойчмарок в гости.

Прямолинейное движение поэта по проспекту оборвалось в тот момент, когда он сунул руку в карман и обнаружил там сто рублей, которых не было прежде. Деньги придали мыслям новое направление. Разбогатев, Михаил продолжил путь «противолодочными зигзагами», высматривая какую-нибудь свободную жрицу быстрой любви.

Когда не надо – об них спотыкаешься на каждом шагу, но только приспичит – и все они оказываются занятыми или выглядят так, что ни «Виагра», ни алкоголь не помогают.

Наконец он разглядел в кустах свободную «бабочку», подрулил и сделал предложение, от которого она не должна была отказаться.

Странно, но она отказалась и даже предприняла попытку отойти, объясняя, что не работает, а просто ловит такси. Но опытный поэт, конечно же, ей не поверил. Не поверил и стал уговаривать. В процессе уговоров, которые подзатянулись и утомили, Михаил, дабы не терять времени даром, решил прицениться к товару внимательнее, для чего принялся ощупывать вторичные половце признаки, проверяя форму и объем.

В процессе ощупывания как-то так вышло, что Миша и девушка упали в кусты. Возня в партере закончилась тем, что Михаил снял с девушки гольфы. Зачем это ему понадобилось, сказать невозможно, ибо поэт хоть и был сильно пьян, но даже в таком состоянии понимал: главная цель находится значительно выше, а то, что он произвел, чистой победой не признает никто, и даже «по очкам» такими темпами выиграть невозможно.

Потом арену осветили фары патрульной машины, и Михаил предложил девушке затаиться, переждать, пока мусора не уедут. Но девушка таиться не стала и подняла вой почище корабельной сирены.

Дальше последовала унизительная процедура задержания и доставления в дежурную часть. Задерживали Михаила очень долго, так долго, словно брали не одного рифмоплета, а большую вооруженную банду. Михаил искренне не понимал, за что его так ненавидят. Желая умиротворить господ полицейских, он стал читать им свои стихи, но солдафоны не понимают поэзии…

Потом трое суток Миша зализывал раны в камере изолятора временного содержания, искренне не понимая, за что ему выпали такие страдания. Крючкотвор, который возбудил дело, объяснял, что потерпевшая – из приличной семьи и проституцией не подрабатывает, но Михаил не поверил. Наверное, просто обслужила все отделение, вот они теперь и стараются. А этот, который следователем назвался, мог бы и войти в положение, понять, как мужик мужика. Ладно б баба! А то ведь свояк, можно сказать, предан…

Каролина наняла хорошего адвоката, заплатила ему немерено бабок и вытащила суженого на подписку. С тех пор он несколько раз был у следователя, относил характеристики и справки. На очной ставке, скрепя сердце, извинился перед терпилой. Следак обещал, что на днях дело закончит и сбагрит в суд. Защитник, как водится, озабоченно качал головой и вздыхал, что положение сложилось тяжелое, но шансы получить условный срок есть. Для их реализации надо еще платить и платить, но ведь за свободу сколько ни плати – не переплатишь.

– Ты же мне перед этим полчаса заливал о, том, как любишь свою Принцессу! – напомнил Андрей, когда Миша окончил свою скорбную повесть.

– Люблю!

– Что ж ты тогда…

– Хороший «левак» укрепляет каждый брак.

– Так то – хороший. А у тебя – на газоне в кустах. И как Принцесса к этому отнеслась?

– С пониманием.

– Деньги на адвоката она зарабатывала?

Михаил потупил взгляд. Нельзя сказать, чтоб это было вызвано скромностью. Поэту не хотелось метать бисер перед свиньями. Все равно мент ни хрена не понимает в настоящей любви, судит обо всем со своей колокольни с погонами.

Отдельные фрагменты рассказа задержанного вызывали сомнение. Будь все так, как он описал – возбудили бы, скорее всего, «хулиганку», а не 132-ю статью. Но Акулов не счел нужным колоть его дальше. Он и так примерно представлял, какие нюансы опустил или исказил Миша. Завтра это можно будет проверить, ознакомившись с делом. На текущий момент они, скорее всего, большого интереса не представляют. Есть множество других мелочей, которые следует осветить, а время уже поджимает.

Андрей смотрел на собеседника и думал, что не может составить о нем полновесного впечатления. Симпатий Миша не вызывал. Может быть, в своем кругу, среди друзей и поклонников, если таковые имелись, он вел себя иначе и казался человеком достойным. Наверное, какие-то положительные качества видела в нем и Принцесса – иначе бы не стала с ним жить. Но сейчас, в ситуации если не экстремальной, то близкой к тому, все хорошее с Миши осыпалось, как мишура. Разглядывая его, анализируя услышанное, Акулов ощущал брезгливость в сочетании с легкой злостью. Легкой – потому что казалось нелепым растрачивать сильные эмоции на столь ничтожную личность. Андрей невольно вспомнил фразу, прочитанную в каком-то боевике и характеризующую задержанного с большой долей точности: таких, как он, не бьют, а хлещут по щекам.

Все это тем не менее не давало ответа на главный вопрос.

Мог Миша совершить преступление?

Вроде бы мог.

Он его совершал?

Вроде бы нет.

Словно угадав мысли сыщика, Михаил поднял голову:

– Да если б я девчонок застрелил – разве стал бы после этого дома сидеть и ждать, когда вы меня заберете?

– А что бы ты сделал?

– Откуда я знаю? Я ведь не стрелял. Уехал бы, наверное.

– Куда?

– Страна большая…

Больше всего Акулова удивляла реакция Михаила на подброшенную наркоту. Он не понтовался, а действительно видел, как Сазонов сунул в чулан банку с «травой». Видел – и моментально понял, каким образом проще всего отмазаться от ответственности. Не стал терять время на контробвинения в провокациях, не стал взывать к совести оперов и апеллировать к понятым, убеждая их засвидетельствовать его благонадежность. «Перевел стрелки» на Каролину, готов был, наверное, и обрез с боеприпасами приписать ей, но остерегся делать это сразу, боясь попасть под горячую руку. Понимал, как мало людей поверят в сказку о том, что она надыбала трехлинейку, опасаясь быть изнасилованной в подъезде, и самолично обрезала ствол и приклад.

Понятые, кстати, характеризовали Мишу исключительно с отрицательной стороны. И дама в халате, и муж-подкаблучник иначе, как дармоедом, его не называли. Отмечали пьянство и заносчивость, припомнили ряд эпизодов, когда он лаялся с соседями. Видя, что никто из оппонентов задать ему физическую трепку не может, что дальше ругани, в которой он и сам был силен, конфликт не зайдет, Михаил со смаком рекомендовал им подать судебный иск, если кому-то не нравится его поведение. К Шажковой относились теплее. Женщина пожалела ее, сетуя, что работящей девчонке достался такой никчемный супруг. Подкаблучник, отводя глаза, подтвердил, что Каролина вела себя скромно, при встречах здоровалась и всегда старалась угомонить Михаила, если доходило до стычек с соседями по поводу громкой музыки или «протечки» на нижний этаж. О роде деятельности Каролины, а также о том, что с Михаилом она не расписана, понятые не знали и пытались уточнить это у оперов, но Андрей не стал потворствовать их любопытству и отделался общими фразами.

Отвлекшись от мыслей, Акулов обратил внимание, что уже несколько секунд из-за двери доносятся какие-то шорохи. Заподозрив, что это «греет уши» Сазонов, Андрей хотел встать и задать ему взбучку, но вовремя остановился. Щурик, будучи отпущенным домой, не стал бы тратить время на подслушивание вещей, которые ему по крупному счету до фонаря. Андрей решил, что Волгин привез свидетельницу Марину и втихаря показывает ей Михаила. Зачем напарнику потребовалось идти на столь крупное нарушение, Акулов не понимал – все равно ведь необходимо будет проводить официальное опознание. Тем не менее он поспешил ему подыграть, переключая на себя внимание Миши, который тоже услышал подозрительный шум и стал коситься на дверь.

– Значит, сегодня ты из квартиры выходил только за сигаретами?

– Да.

– И ни около школы, ни около озера Верхнего не был?

– Я даже не знаю, где это находится.

– Школа?

– И то, и другое.

– Школу видно из окон квартиры.

– Я не знал, что у них там репетиция. Каролина это скрывала. Говорила, что ее подбирает Анжелка – она на машине, – и они вдвоем едут куда-то на другой конец города. Я не уточнял адрес. Какой смысл? Далеко, я не стал бы туда таскаться.

– Напомни мне еще один момент. У кого вы сняли квартиру?

– Я же уже говорил! Хозяйка выехала в Германию. Я ее не видел ни разу. Когда из Шахты приехал – Каролина уже здесь жила. Кажется, адрес ей подсказали в каком-то агентстве.

– Больше похоже, что она снимала жилье у знакомой.

– Не могу точно сказать, хозяйством я не занимался.

– Черт, совсем я забыл, что ты у нас – личность творческая. Платить за квартиру, забивать гвозди и выносить мусор должна была твоя Принцесса. Хорошо устроился! Прямо как в сказке.

Шорохи за дверью утихли, и Акулов уверился в правильности догадки относительно Волгина и Марины.

Интересно, каков результат? Он был равно готов к отрицательному и положительному. Но в положительный верилось чуточку больше.

В следующую секунду он получил ответ на свой вопрос.

Форма ответа была, прямо скажем, шокирующей.

* * *

На то, чтобы связаться с Денисом, ушло много времени.

Его мобильник был по-прежнему отключен, в дежурной части агентства не знали, где он находится. Звонить домой Николай передумал, зная о сложных отношениях Дениса с супругой. Что-то подсказывало, что он уехал от нее, сославшись на дела, и можно подлить масла в огонь, если она догадается, что на работе о Денисе ничего не известно.

С безопасного расстояния Максим приглядывал за домом и сообщал напарнику о действиях постовых:

– Приехал «козелок». Двое вышли…

Чувствуя себя виноватым, Максим на Колю не смотрел.

Николай скармливал прожорливому таксофону все новые и новые жетоны.

Наконец повезло. Один из детективов агентства, до которого Николаю удалось дозвониться, предположил, что Ермаков может быть на конспиративной квартире:

– Я видел, как он брал в дежурке ключ. У его осведомителя шикарная корма и грудь, параллельная полу. Попробуй, вдруг повезет! «Прозвон» помнишь? Два гудка, отбой, а потом жди, пока он ответит. Хотя я на его месте к телефону бы не подходил.

Костеря своего шефа, Николай принялся набирать номер «явки». Одновременно, желая поддержать Макса, он произнес:

– Макарыч – сука.

– Думаешь, с ним бы мы справились?

– Теперь этого не узнаешь… Алло! Денис, у нас проблемы…

Слушая информацию, Ермаков растирал затылок ладонью. Только узнав голос Коли, он догадался, что произошли неприятности. Готовился к худшему – к тому, что кто-то из них всерьез пострадал или что все загремели в милицию, откуда их придется вызволять с ущербом как для кармана, так и для репутации предприятия. Выслушав, вздохнул облегченно: директор агентства ничего не узнает, а с Акуловым он как-нибудь объяснится. Если б не сестра, было бы совсем просто. А так, из-за ее отношений с Андреем, все равно останется неприятный осадок. Даже если десять раз перед ним извинишься и сто раз все исправишь. Хотя исправить тут вряд ли что-то удастся, как профессионал, Ермаков это хорошо понимал.

– Коля, я все понял. Макарыч, говоришь, отказался? Я с ним потом разберусь. В дом больше не суйтесь. Твоя трубка окончательно накрылась? Тогда перезвони мне минут через пятнадцать, я скажу, что делать дальше.

Прежде чем сделать сообщение на пейджер Андрея, Ермаков созвонился с сестрой.

Вполне возможно, что руководили им самые лучшие побуждения.

* * *

Марина Викторовна распахнула дверь кабинета настолько решительно, что Волгин не успел ее удержать. Дело было не в физической силе – он просто не ожидал от подвыпившей женщины такого напора и резкости.

Она ворвалась как ураган.

– Ах ты, подонок! Думал, я тебя не узнаю? – Оказавшись перед ошарашенным Михаилом, она влепила ему пощечину. – Педрила вонючий! Что зенки вылупил? Не ты под окнами шарился? На, получи!

Волгин перехватил занесенную правую руку, но Викторовна изловчилась и врезала левой, коротко и точно, как хороший боксер, только что не кулаком, а раскрытой ладонью. Врезала левой и, прежде чем Волгин ее оттащил, лягнула ботинком по голени, от чего Миша вскрикнул и подался вперед, так что неминуемо нарвался бы на встречный удар, но Сергею удалось справиться с женщиной и оттащить ее в коридор.

– Что это было? – спросил Михаил, когда дверь кабинета захлопнулась.

– Возмущенная общественность.

На пальце Марины был перстень, которым она рассекла Мише бровь. Рана неопасная, но кровищи из нее бывает – ведро.

Конечно, в соответствии с законами Мэрфи[12]12
  Один из них гласит: если дела идут плохо, это означает только то, что в ближайшее время они пойдут еще хуже.


[Закрыть], так и произошло. Михаил приложил ладонь к лицу, подержал, отнял и ужаснулся:

– Она меня чуть не убила!

– Не переигрывай. – Акулов думал, как поступить.

Официальное опознание сорвано, это раз. Можно попробовать выкрутиться, оформить это по-другому, протоколами допросов, но веры таким бумагам будет немного. Если их и примут в качестве доказательства, то лишь тогда, когда удастся подкрепить обвинение более серьезными уликами. Михаил состряпает жалобу – это два. Изменился психологический настрой разговора – три, и это самое худшее. Теперь Миша чувствует себя обиженным не по делу, он чувствует себя чуть ли не правым. Теперь он перестанет оправдываться и объясняться, он будет обличать и требовать восстановления попранной справедливости. Акулов и раньше догадывался, а теперь убедился окончательно: Михаил принадлежал к той категории людей, которых больше угнетает не прямое физическое воздействие, а угроза его применения. Стоит нанести первый удар – и они как будто обретают новые силы для противодействия, раскрывают такие черты характера, которые в них трудно было предположить. От Михаила можно было добиться большего хитростью и разговором, а не тумаками.

Марина Викторовна спутала все планы оперативника.

Михаил продолжал размазывать кровь по лицу.

– Мне нужен врач! Вы что, ничего не видите?

– Не голоси. Ты понял, что тебя опознали?

– Кто, эта алкоголичка? Да она дура полная! Я ей как-то замечание сделал, чтобы свою собаку гребаную держала на поводке, вот она и окрысилась. Вы что, неужели ей верите? Я требую своего адвоката!

В кабинет зашел Волгин. Вид у него был озлобленный, но Акулов видел, что злоба напускная. Волгин переживал за допущенную ошибку; стремясь хоть в чем-нибудь исправить положение, он включился в игру, благо знал напарника и мог представить, какую линию тот избрал после эксцесса подвыпившей дамы.

– Кто тут говорил про адвоката? Ты что, до сих пор не въезжаешь, как сильно ты вляпался? Все, абзац! Приехали! Она тебя помнит, а ты ее – нет? Пошевели мозгами…

Дослушать речь Волгина, а говорил он долго и убедительно, Акулову помешал пейджер. Одно за другим пришли два сообщения: «Срочно перезвони мне по номеру… Денис» и «Немедленно позвони мне в Москву. Мария». Акулов потянулся к телефону, взял трубку. Подумал, что здесь спокойно поговорить не удастся, и вышел из кабинета, мимикой дав Волгину понять, чтобы он сильно не убивался. Случались казусы и похлеще – если не терять голову, то все можно исправить.

Марины Викторовны на этаже не было. Видимо, Сергей спровадил буйную свидетельницу домой. Правильно, свою роль она уже отыграла, оставлять ее дальше – нарываться на новый скандал. А все-таки, черт побери, здорово Волгин опростоволосился! Акулов и не помнил, когда его напарник прежде допускал подобный ляп. За четыре месяца, что они отработали в связке, у Сергея, конечно, случались промашки, но назвать их заметными было нельзя. И раньше, сколько Акулов слышал, Волгин действовал исключительно грамотно, выверяя каждый свой шаг и подстилая соломку везде, где потенциально можно было упасть. Что ж его сегодня-то так подкосило? Споткнулся практически на ровном месте, упорол косяк, достойный выпускника школы милиции, а не опера с десятилетним стажем работы. А началось все с того, что он связался с Тростинкиной…

Часть коридора, где располагались помещения уголовного розыска, была отгорожена фанерной перегородкой с дверью, снабженной кодовым замком. Акулов присмотрелся к истертым кнопкам и безошибочно набрал нужную комбинацию. Вошел.

В распоряжении оперов имелось пять кабинетов. Четыре двери были закрыты и опечатаны, но самая ближняя к фанерной перегородке, по правую руку, открыта. До ареста, в свою бытность заместителем начальника отдела, Акулов занимал эту комнату, а теперь здесь обосновался Борисов. За последний месяц отношения между ними слегка улучшились. Андрей по-прежнему считал Борисова взяточником и карьеристом, которого не прихватили за руку лишь потому, что никто этим всерьез не занимался. Кроме того, он был уверен, что Александр приложился и к его аресту. Борисов, в свою очередь, посчитал Андрея ретроградом, не желающим идти в ногу с перестроившимся обществом и придерживающимся принципов, которые опасны для окружающих. Умные люди, по мнению Александра, путали государственный карман со своим. Постепенно таких становилось все больше, но еще встречались отдельные идиоты, которые поступали наоборот и продолжали пахать за идею, которая давно себя исчерпала, пахать, невзирая на постоянные задержки издевательски малой зарплаты и другие препоны, созданные умными для того, чтобы глупые не мешали им обогащаться.

Несмотря на всю полярность взглядов, Акулов и Борисов последнее время не ссорились. По крайней мере, на людях.

– Я позвоню? – спросил Андрей для проформы, входя в свой бывший кабинет.

Борисов, не отрываясь от дела, кивнул. Ни история с бюстгальтером супруги, ни последовавшая за нею пьянка на лице Борисова не отразились. Он сидел, довольный собой, и пересчитывал деньги в большом многосекционном лопатнике.

– Нет бабок – нет девок. Есть бабки – есть девки. Есть девки – нет бабок… – Закончив считать, Борисов ухмыльнулся и спрятал бумажник в карман. – Работаете?

– Ну.

– Я так слышал, убийцу вы взяли? Что, не можете расколоть?

– Не факт, что он при делах.

– Если что, я в течение часа на месте. Как сеструха?

– На операции.

– Я думаю, все обойдется.

Сначала Андрей набрал номер, оставленный Ермаковым. Дожидаясь ответа, разглядывал кабинет – после освобождения бывать в нем еще не приходилось. От старой обстановки остался только сейф, перекрашенный из зеленого в розовый цвет. Все остальное оборотистый Борисов заменил. Появилась офисная мебель приличного качества, жалюзи вместо штор, телевизор и видик, ПК последнего поколения. О ведомственной принадлежности помещения напоминали только розыскные ориентировки, пришпиленные на стену, да сляпанный на «компе» плакатик с портретом Дзержинского и приписываемым ему изречением: «Отсутствие у вас судимости – не ваша заслуга, а наша недоработка». Эти слова Андрею приходилось читать во многих оперских кабинетах, и он привык относиться к ним снисходительно, как к беззлобному приколу, но здесь, над головой сытенького Саши Борисова, они воспринимались без всякого юмора, как бывало в обшарпанных, без всяких признаков евростандарта, стенах отделов, где трудились «правильные» менты.

Когда-то и 13-й отдел был таким. Сейчас – давно уже нет.

Денис ответил. В первую очередь он принес извинения, потом рассказал о случившемся, снова извинился и спросил, что делать дальше. Как бы Ермаков ни маскировался, но по голосу чувствовалось: он сильно жалеет о том, что согласился помочь, и был бы рад отказаться от продолжения.

– Не нужно ничего делать, – решил Андрей, осмыслив случившееся. – В третий раз туда ни кто не придет.

– Я тоже так думаю. Значит, снимать ребят, да?

– Снимай.

– Понимаешь, мы-то все думали, что он без оружия будет.

– Понимаю. Спасибо. Маше ты позвонил?

– Кому? А, я! Извини, я думал, что она уже в курсе, вот и проговорился. Ты же не предупредил, что не надо ей ничего говорить!

– Ничего страшного. До свидания.

«Ну и день сегодня! – подумал Акулов, вешая трубку. – Ни у кого ничего не получается». Сообщение Ермакова не удивило, а корявые действия частных сыщиков если и вызвали раздражение, то лишь в первый момент. Было бы глупо ругаться на посторонних после того, как сам упустил неизвестного парня: Прыткий, однако, мальчишечка! Любопытного ухажера нашла себе Вика… Или это все-таки не ухажер дважды пытался прорваться в квартиру?

Звонить Маше Андрей не хотел. Оттягивал разговор, обманывая себя тем, что якобы рассуждает о деле. Стоял, положив руку на телефон, смотрел в окно.

– Я тебе не мешаю? – спросил Борисов.

– Во всяком случае, не помогаешь.

– Мне не впадлу выйти, когда очень надо. – К удивлению Андрея, Борисов запер сейф, встал и, подбрасывая на руке связку ключей, покинул кабинет.

Акулов посмотрел на закрывшуюся за Александром дверь и ничего не понял. Чем-чем, а щепетильностью Борисов прежде не отличался, тем более – по отношению к Андрею. В туалет ему, что ли, приспичило? Или вчерашний лифчик так сильно подействовал, вынудил переоценить ценности и отношения к окружающим?

Андрей набрал номер Машиного мобильника. Он представлял ее реакцию и не ошибся в предположениях.

– Акулов, ты в своем уме? Почему я обо всем узнаю последней?

– Извини, но я был очень занят.

– По-твоему, Вика для меня – никто? Да как ты мог!..

– А что изменилось бы, позвони я часом раньше?

– Как – что?

– Маша, постарайся хоть немного успокоиться и начать рассуждать здраво.

– Акулов, я вылетаю к тебе ближайшим же рейсом.

– Твой клиент не будет возражать?

– Плевать я хотела на его возражения!

– Машенька, ты мне здесь ничем не поможешь. Ну посуди ты сама: я же буду сутками пропадать на работе. Нам даже некогда с тобой будет встречаться! И я пока что не представляю, сколько времени это может продлиться. Не мне тебе объяснять, ты же знаешь нашу работу…

– Этой универсальной формулой ты оправдываешь все что угодно!

Набравшись терпения, Андрей продолжил разговор. Он действительно не хотел, чтобы в ближайшие дни Маша была рядом с ним. В одиночку действовать проще. Ситуация, ставшая кинематографическим штампом, не так уж редко повторяется в жизни: герой и его подруга спасаются от преследователей либо же догоняют кого-то, и в самый сложный момент она закатывает истерику, чтобы выяснить, любит ли он ее, а если любит, то почему так невнимателен, и вместо того, чтобы прыгать на подножку уходящего поезда или заряжать опустошенное оружие, герою приходится целоваться, давать клятвы и объяснения. В кино после этого еще можно спастись, перо сценариста придержит злодеев на безопасной дистанции, вынудит их заблудиться, подраться между собой или впасть в явный маразм на время, необходимое положительным персонажам для того, чтобы пообниматься, промокнуть сопли и отыскать выход из западни. В жизни такие злодеи встречаются редко, и если начало ситуации может быть сходно с киношным, то ее окончание, если герои вместо того, чтобы заняться делом, станут выяснять отношения, обойдется им дорого. Боксер выходит на ринг один, без родственников и невесты. Как бы протекал поединок, если бы после каждого пропущенного удара девушка кидалась ему на шею, плакала и умоляла все бросить, а мама охала и падала в обморок? Акулов был готов допустить, что в нем говорит мужской шовинизм, наличием которого так часто попрекает Мария, но менять решение не собирался. Отыскать убийцу представлялось ему важнейшей, первостепенной задачей, и до тех пор, пока дело не прояснится, он бы хотел не отвлекаться на Машу. При всем ее понимании оперативной работы она в первую очередь – женщина, и было бы глупо, несправедливо требовать от нее одобрения многих вещей, которые Андрею, возможно, придется делать, чтобы результативно провести розыск преступника. Обоснованием позиции Андрея служил целый ряд обстоятельств, из которого он мог озвучить лишь три, чтобы не ранить самолюбие Маши. В течение ближайших дней он надеялся определиться по узловым моментам расследования. Именно эти дни Маша, согласно договору с клиентом, должна была провести в Москве. Покинув столицу, она портила свою репутацию, нарушала контракт и провоцировала возникновение других непредсказуемых и наверняка отрицательных последствий, однако не могла при этом ни помочь раненой Вике, ни способствовать изобличению преступника. Ее порыв бросить все и приехать был продиктован не логикой, а эмоциями.

На объяснения ушло почти двадцать минут. Тщательно подбирая слова, Акулов снова и снова раскладывал свои аргументы по полочкам, отметал контрдоводы, гасил амбиции и скрыто льстил. В конце концов Маша сдалась и обещала не торопиться и задержаться в Москве, но при условии, что Андрей будет звонить трижды в день, чтобы отчитаться о здоровье сестры и ходе работы.

– Ты представляешь, как мне будет неудобно перед Ириной Константиновной за то, что я не приехала?

– Маме я все объясню.

Несмотря на то что все точки были расставлены и соглашение принято, казалось, Маша жалела, что позволила себя уговорить. Достаточно малой искры, чтобы конфликт вспыхнул заново, и она, нарушив данное обещание, приехала в город.

Положив трубку, Акулов вздохнул. Диалог оставил тяжелый осадок, но он, отмахнувшись, решил: «Позже можно будет объясниться». Сейчас главное – дело. Если он напортачит, отвлекшись от работы на личную жизнь, оператор не выключит камеру, а режиссер не даст передышки, чтобы Андрей освежил в памяти сценарий и сосредоточился перед вторым дублем. Черновиков нет, все играется набело.

Пока он разговаривал с Машей, в отделение приехала Тростинкина.

Борисов сидел в кабинете и присматривал за Михаилом, а Рита и Волгин курили в коридоре. Когда Акулов приблизился, девушка оборвала себя на полуслове, улыбнулась и помахала перед мужчинами дымящейся сигаретой:

– С понедельника бросаю курить.

– С завтрашнего?

– Ага. Начинаю новую жизнь.

Андрей подумал, что до него они говорили о личном. Судя по виду Тростинкиной, она выражала неудовольствие какими-то поступками Волгина, и Акулов мысленно возмутился: «Да кто она такая, чтоб на него наезжать?» Возмутился и тут же вспомнил, что забыл передать Сергею ее просьбу перезвонить. Может, причина разлада именно в этом? Он хотел признать свою ошибку и принести извинения, но сделать этого не успел.

Высокий черноволосый мужчина в кожаном пальто и роскошной меховой шапке «удача грабителя», при «дипломате», поднялся по лестнице и уверенно направился к ним.

– Адвокат Мамаев, – представился он.

– Следователь районной прокуратуры Тростинкина. Это я вам звонила.

– Очень приятно. – Мамаев предъявил документы: удостоверение и ордер на защиту Михаила.

Движения адвоката были нарочито неторопливы, каждый жест выверен. Казалось, что Мамаев одновременно любуется собой со стороны, наслаждается своей значимостью и благополучием. Одна заколка для его галстука стоила больше, чем зарплаты Акулова, Волгина и Маргариты, взятые вместе, а стоимость флакончика туалетной воды, которой он обрызгался перед выездом, была сопоставима с квартальной сметой денежных средств, выделяемых Северному ОУР на оперрасходы.