Текст книги "Месть Акулы"

Неудобства от того, что придется рыться в грязном белье сестры, он не испытывал. Все равно кому-то надо будет это делать, так пусть лучше он, брат, узнает девичьи секреты, чем какой-нибудь Саня Борисов. Нерешенным, правда, оставался вопрос, как поступить, обнаружив, образно говоря, скелет в шкафу. Первая реакция – перепрятать, убрать, чтобы разобраться самому, не впутывая в семейные дела посторонних. С другой стороны, последствия такого поступка не просчитать, особенно впопыхах. Можно еще больше все испортить и запутать. Приходится надеяться на здравомыслие сестры и собственные опыт с интуицией. Какой «скелет» она может хранить? Оружие? Наркотики? Чемодан с компроматом? Ничто из этого набора не вязалось с образом Вики, так же, как и до вчерашнего вечера не вязались раскрепощенные клубные пляски с детской мечтой стать балериной.

Квартира была обставлена минимально. В коридоре – ничего, кроме пустой настенной вешалки и полки для обуви – старенькой, самодельной, с облупившейся масляной краской. На полке стояли две пары тапочек, женские и мужские. С первыми все понятно, а вторые? Для сожителя? Для приходящего любовника? Для гостей?

На кухне гудел холодильник. Пузатый ровесник обувной полки, с чмокающей ручкой рычажного типа. Внутри – море всевозможных продуктов, включая пять бутылок пива и вяленого леща. К рыбе Виктория обычно была равнодушна, ленясь ее чистить, но пиво любила, сожалея, что не может себе его позволить так часто, как хочется, из опасений за фигуру и кожу. На столике возле плиты – четыре разнокалиберные чашки, стопка тарелок, вилки и ложки в количествах, не позволяющих определить ежедневное число едоков. И один, и двое, и пятеро. Три табуретки, китайская магнитола, увядающие розы в банке с водой. Пачка рекламных газет, Акулов проглядел – ни одно объявление не было вырезано или отмечено.

Андрею стало еще более тоскливо и неуютно, чем когда он смотрел из машины на замерзшее озеро, где качались под ветром тонкие ветки прибрежных кустов и чернели пятна кострищ вокруг холмов строительного хлама.

Какая сила выдернула Викторию из материнского дома и заставила обитать здесь, в мрачной и холодной квартире, меньше всего походящей на гнездышко молодой жизнерадостной девушки? Лежбище беглого каторжанина, да и только…

Акулов не услышал, а скорее ощутил, как снаружи в дверной замок вошел ключ.

По-прежнему практически не слыша, но чувствуя каждый его оборот, Андрей бесшумно выскочил в коридор. Куртка была расстегнута, он сунул правую руку в разрез, нащупал рукоятку ножа, висевшего лезвием вверх в пластмассовом чехле на груди, Остановился, примериваясь. Сделал еще один шаг вперед. Теперь нормально. Как только посетитель, закончив поворачивать замок, потянет из скважины ключ, надо ударить в дверь ногой. Плохо, если это явился хозяин квартиры. Черт, не хватает буквально секунды, чтобы приникнуть к «глазку» и оценить обстановку! Сколько там человек?

Интуиция говорила – один.

Опыт подсказывал – может быть больше.

Акулов глубоко вдохнул.

Ключ, последний раз провернувшись, замер перед тем, как покинуть железное чрево двери…

ГЛАВА ВТОРАЯ

Свидетель Марина. – Волгин в окружении «нимф». – Добрый и ласковый песик. – Погоня. – Загадочный блокнот. – Фото в стиле ню. – Марина Викторовна и маньяк

– Вы продаете пылесосы и телевизоры?

– Нет, мадам. Я работник уголовного розыска и хочу задать вам несколько вопросов. А вы, наверное, очень любите американские детективы?

– Почему?

– Обычно именно в них встречают полицейских такими словами.

– Проходите.

Женщина посторонилась, впуская Сергея в квартиру. Или в коридоре было так узко, или она специально так рассчитала, но протиснуться Волгин не смог и в какой-то момент был вынужден остановиться, держа раскрытое удостоверение в руке на уровне своих ушей. Спиной он касался стены, и касался настолько сильно, что сдвинуться дальше в том направлении не представлялось возможным. Грудью он задевал ее бюст, норовящий раздвинуть полы халата и высвободиться.

Бюст был хорош.

– Проходите, – повторила женщина приглашение голосом с хрипотцой, и Волгину показалось, что, если он возьмет ее за талию, по-гусарски придвинет к себе и наградит поцелуем, она только обрадуется такому повороту событий.

Делать этого он, конечно, не стал. Сказал:

– Простите, – улыбнулся и вырвался из ловушки без ущерба для собственной добродетели и женского самомнения. – Я, кажется, не совсем вовремя?

– В самый раз.

За спиной Волгина щелкнул замок.

По всем признакам выходило, что в квартире идет развеселый девичник. Хозяйка, чью очень аппетитную фигуру подчеркивал полупрозрачный халат, была в меру пьяна. Из комнат доносились звуки музыки и застолья, мужских голосов слышно не было. На вешалке в коридоре мужских вещей также не наблюдалось, было несколько дубленок и плащей с меховыми воротниками, а на полке стояли в ряд небрежно раскрытые сумочки – видимо, хозяйки, немного наклюкавшись, потрошили их в поисках косметики и сигарет, не слишком тяготясь аккуратностью.

– Марина Викторовна. – Женщина протянула руку, и Волгин ее пожал.

– Сергей Сергеич.

– А звание?

– Капитан.

– О-бо-жа-ю! Настоящий?

– Милицейский.

– Тогда иди на кухню. В комнате тебя увидит Рудик, а ты ему не понравишься.

Переход на «ты» был встречен Волгиным с пониманием. Он ждал этого намного раньше и даже удивлялся, что Марина Викторовна сумела продержаться в рамках этикета так долго. Рамки эти, впрочем, были у нее довольно своеобразными, что она и продемонстрировала еще раз следующими вопросами:

– Тебе сколько лет?

– Тридцать девять.

– О! Хорошо сохранился. Угадай, сколько мне.

– Не угадаю.

– Тридцать один.

– Я бы дал меньше.

– Проказник. Сиди, я кое-что принесу.

Волгин подумал, что мог бы записать Марину в свои ровесницы, с оговоркой: уделяет много времени физкультуре и салонам красоты. Для «почти сорока» она смотрелась отлично, для «чуть старше двадцати пяти» казалась склонной к излишествам и злоупотреблению ночным образом жизни. Соврала? Запросто. Пусть врет по поводу возраста, лишь бы в остальном придерживалась правды.

Думая об этом, Волгин посмотрел на часы. Куда запропастился Андрюха? Прошло уже столько времени, а от него нет никаких известий. Сергей успел обойти четыре десятка квартир в соседних со школой домах, безуспешно пытаясь найти очевидцев убийства, а где застрял Акула?

Со своего мобильного телефона Волгин отправил сообщение на пейджер Андрея: «Пупсик, сообщи что-нибудь о себе. Я волнуюсь, переживаю, плачу. Твой котик».

Отправил и, чертыхнувшись, подумал: в связи с последними событиями их обычный дурашливый тон не слишком уместен. Как это воспримет Акулов? Посчитает за попытку поддержать, отвлечь от личного на деловое или возмутится толстокожестью напарника?

– Можно было не тратить попусту деньги, а позвонить по этому телефону, – в кухню вошла не Марина Викторовна, а другая девушка, значительно моложе, худенькая, с распущенными черными волосами, достигавшими поясницы. Кроме мужской рубашки из белого шелка и крошечных трусиков на ней ничего не было. В руке она держала сигарету: – Дай прикурить!

Волгин поднес зажигалку.

– Мерси! Вон там телефон. – Она указала на маленький перламутровый аппарат, висящий на стенке в углу, и удалилась из кухни, манерно дымя и стараясь двигаться максимально грациозно и соблазнительно, словно была стопроцентно уверена, что Волгин не отвернется, а проглядит все глаза ей вдогонку.

Если честно, уверенность была обоснованной.

В течение последующих четырех минут Сергея навестила еще пара нимф, чтобы попросить огонька. Они выглядели почти как и первая, разве что у одной под рубашкой, кажется, вообще ничего не было из белья, а вторая не заморачивалась с пуговицами и не застегивалась, только запахнула полы белого прозрачного одеяния, которые широко разошлись, когда она подняла руки, чтобы прикрыть ладошками волгинскую зажигалку от возможных порывов шквального ветра.

После ее ухода Сергей сел к столу и отстранение подумал, что ощутить на лице легкий бриз сейчас было бы очень приятно.

Обстановка кухни свидетельствована о высоком достатке хозяев, И мебель, и всевозможная бытовая техника, предназначение части которой было Сергею вообще неизвестно, вышли из рук лучших мировых производителей, но ухаживали за ними спустя рукава. На пластике электроприборов красовались пятна всевозможных напитков, а стол неоднократно прижигали сигаретами. Часть предметов, не используемых ежедневно, покрылась слоем пыли, который начали стирать, да так и нее закончили, бросив тряпку, такую же фирменную, как и все остальное, покупную, а не сделанную из старой футболки, на самом видном месте.

Едва Сергей подумал, что девчонки застоялись, перестали приходить на него посмотреть и себя показать, как в коридоре раздались неторопливые шаги. Волгин удивился: судя по звуку, четвертая нимфа давно не подстригала ногти, отрастила их до того, что они стали бряцать и скрести по паркету.

Удивление длилось недолго. Вместо девушки появился ротвейлер. Собака была настолько огромной, что, поставь рядом с ней взрослого мужчину на четвереньки, – и мужчина смотрелся бы как ребенок. Думать о том, сколько она весит, совсем не хотелось. Ни намордника, ни ошейника с поводком видно не было.

Ротвейлер замер на пороге кухни и посмотрел на человека.

– Привет, Рудик, – сказал ему Сергей, догадавшись.

Собака зарычала.

Волгин подумал, что если она прыгнет, то увернуться он не сможет. «Г»-образный диван стоит неудобно, мешают стол и холодильник. Есть шанс успеть выдернуть пистолет из «наплечки» и выстрелить. Но во-первых, за стрельбу при таких обстоятельствах никто не похвалит. Во-вторых, нет убежденности, что «макаровская» пуля остановит собаку-убийцу. Тоскливо вспомнились слухи, которые распускали про ротвейлеров их ненавистники. Часто сходят с ума, нападают и на хозяев, даже в здравом уме агрессивны до крайности, черепная коробка выдерживает неоднократное прямое попадание из автомата Калашникова калибра 7, 62 мм. Поклонники этой собачьей породы утверждали обратное, и сейчас хотелось верить именно им. Умны, добры, не обидят и мухи, трепещут перед хозяевами и понимают их с полуслова.

Волгин знал, что перед собаками нельзя испытывать страх. Надо чувствовать себя сильнее, не допускать и мысли о возможном нападении и подавлять их силой воли, твердой убежденностью в том, что человек стоит выше их на ступенях развития, а любой акт агрессии сможет пресечь жестко в самом зародыше.

Волгин это знал, но, уж гак получилось, с детства немного побаивался собак. Скорее всего, оттого, что просто их не понимал, но такое объяснение проблемы не делало ее разрешимее. С возрастом он научился свой страх скрывать, однако и по-настоящему опасных ситуаций в этой сфере не возникало. Он делал вид, что собак не боится, они делали вид, что этому верят. До сего дня обходилось без кровопролития…

Пес зарычал и приблизился, вынудив Волгина непроизвольно поджать ноги, чтобы хоть как-то прикрыть свои… хм… причиндалы. Рука непроизвольно изменила положение, чтобы удобнее было нырнуть под пиджак, к пластмассовой рукоятке «макара».

Рудик посмотрел с поощрением: «Ну-ну, попробуй. Думаешь, что-то получится?»

Волгин думал совсем не об этом. Стараясь отвлечься, ругал себя: какого хрена приперся в эту квартиру? Нет, приперся-то, конечно, по работе, никуда от этого было не деться. Но какого рожна пялился на голых девок, вместо того, чтобы держать нос по ветру и вовремя почуять опасность? Всем известно, что при подобных поквартирных обходах опасаться надо в первую очередь не притаившегося за дверью чеченского боевика, а пьяных хозяев и бешеных псов. На боевика в их городе еще никто не нарывался, а вот допившихся до зеленых человечков работяг с двустволками и топорами, осатанелых овчарок и дохлых с виду алкоголичек, бросающихся на ментов со сковородкой и криками: «Не тронь моего мужика, сука!» – хватало.

Опасность не приходит тогда, когда ее ждешь, – она выбирает момент, чтобы подобраться в одеждах обыденности.

Дурацкая ситуация разрешилась с появлением Марины Викторовны.

– Рудик, ты уже здесь? – Она толкнула собаку коленом, прошла к столу и поставила бутылку коньяку, две рюмки и тарелку с дольками лимона. – Наливай, чего смотреть! – по-своему истолковала она взгляд, брошенный Волгиным на этикетку. – Сама торгую, так что знаю – не бодяга.

Пить не хотелось. Волгин недолюбливал коньяк, предпочитая ему и винам, в которых слабо разбирался, привычные водку и пиво. Останавливали и другие обстоятельства. Нарезаться с Мариной в его планы не входило; выпить граммов сто пятьдесят, от которых не запьянеешь, но будешь ходить, дыша на всех перегаром? Не шибко-то интересно…

Сергей налил в одну рюмку, свою отодвинул в сторону.

– О как! Не понял! – Марина села к столу, сложив руки между колен.

– Я на работе.

– Ну и что? Мне тоже завтра рано вставать!

– У меня буквально пара вопросов. Я их задам и уйду, не буду вам мешать отдыхать.

– А кто нам мешает? Это мы всем мешаем! Валька, что ли, с семидесятой квартиры нажаловалась? Так ей завидно просто!

– Я здесь по другому вопросу.

Марина выпила. Закусывать не стала, только подтянула к себе поближе тарелку с лимоном, обмакнула в сок указательный палец и медленно его облизала, не отводя взгляда от Волгина. Усмехнулась:

– Наливай, капитан!

Следовало уйти. Визит, казалось, не мог принести результата, но Сергей взялся за бутылку коньяку и наполнил одну рюмку. Чутье подсказывало: надо остаться.

Марина подняла рюмку. Прищурившись, посмотрела на опера сквозь стекло и коньяк, поверхность которого колыхалась, оставляя на стенках маслянистые подтеки.

– Ты не по поводу школы?

Волгин кивнул. Она выпила, закрыв глаза. Посидела. Не сумев рассчитать расстояние, громыхнула рюмкой по столу, когда ее ставила.

– Я кажусь очень пьяной?

– Есть немного.

– Я только кажусь. Так что у вас случилось в школе?

– А что тебе известно?

– Опять новый маньяк?

Волгин не опроверг и не подтвердил предположение. Сидел и молчал, стараясь придать лицу нейтральное выражение. Ждал, когда женщина продолжит говорить. Бывает, свидетели врут, чтобы специально запугать ментов. Не ради корысти, из убеждений. Бывает, они врут, стремясь оказаться полезными. Компилируют чужие сплетни и свои отрывочные наблюдения, восполняют огрехи памяти воображением, по реакции собеседника корректируют сказанное, довольно искренне при этом полагая, что подобным образом могут оказать реальную помощь. На самом деле просто развлекаются и тешат самолюбие.

Масса бывает вариантов в таких ситуациях.

– Я выгуливаю собаку вокруг школы, – сказала женщина, – А что? Некоторым это не нравится, но… И х… с ними, правда?

Ругательство в ее устах звучало так же органично, как и обращение на «ты».

– В четверг вечером и сегодня днем я видела человека, который вертелся около школы. Он заглядывал в окна, а увидев меня, убежал. Молодой парень в коротком черном пальто…

* * *

…Ключ, последний раз провернувшись, замер перед тем, как покинуть железное чрево двери.

Акулов переместил центр тяжести, готовясь ударить правой ногой.

Не вынимая ключа, визитер чуть-чуть, на полсантиметра, приоткрыл дверь. В такую щель он ничего увидеть не мог, но…

Приоткрыл и сразу же захлопнул, налег плечом и стал запирать, так что в тот момент, когда Акулов ударил, ригель замка уже вошел под запорную планку. Проскрежетав, он выдвинулся в крайнее положение, вслед за этим металлический стержень чиркнул по скважине, оставляя ее, и донеслись шаги убегающего человека.

Андрей приник к «глазку», одновременно отыскивая в кармане связку Виктории. Зацепил пальцами брелок, потянул, почти вытащил, но тоненькая цепочка, соединяющая пластмассового Мишку с общим кольцом, оборвалась.

Неизвестный мужчина скрылся за углом, выскочив из коридора на лифтовую площадку. Андрей успел разглядеть только одежду: вязаную шапочку, темную куртку до середины бедра и широкие брюки, Даже оказавшись на какую-то долю секунды боком к двери, он не забыл прикрыть лицо ладонью в черной перчатке, кожа которой тускло отразила свет настенной лампы.

Когда Акулов справился с замком и пустился в погоню, шансов у него практически не было. Если бы неизвестный решил воспользоваться лифтом, Андрей бы попытался остановить кабину между этажами. Но такой возможности не представилось, шаги незнакомца грохотали по лестнице, и, как ни старался Андрей сократить расстояние, не получалось.

Акулов выскочил из подъезда. Ветер швырнул ему в лицо пригоршню снежной крупы, заставив на мгновение зажмуриться. Во дворе никого видно не было, от крыльца к выходу со двора протянулась дорожка следов, быстро теряющих глубину и рельеф, превращаясь в бесформенные впадины под слоем снега, Андрей обежал по широкой дуге угол арки, на случай если преследуемый мужчина спрятался там, собираясь напасть. Андрею хотелось, чтоб было так, он был готов схватиться врукопашную с кем угодно и "чувствовал, что порвет его на куски, втопчет в землю и вытрясет правду…

Рвать и топтать никого не пришлось.

Под аркой преследование пришлось прекратить. Остановившись, Акулов в бессильной ярости наблюдал, как человек с ключами от квартиры садится в красные «Жигули» классической модели. Какой именно – с такого расстояния в сумерках было не рассмотреть, как и не прочитать даже цифры госзнака. Мужчина занял место рядом с водителем, машина тронулась и на медленной скорости, словно желая лишний раз подразнить неудачливого преследователя, докатилась до перекрестка. На светофоре как раз вспыхнул зеленый сигнал, и «Жигули», чуть поведя задницей на сером кашеобразном снегу, ушли налево, к проспекту, где неминуемо должны были затеряться в потоке, плотном даже в такую погоду.

Прыгать в «восьмерку» и жать на педали Акулов не стал. Бесполезно, он не сможет опознать ни красную машину, ни нужного человека. Те приметы, что он разглядел, за два квартала отсюда будут попадаться у каждого пятого транспортного средства и его пассажиров.

Вернулся в дом. Отпирая дверь, посмотрел вниз и выругался в свой адрес словами, осевшими в памяти с того времени, когда прочитал «Момент истины» В. Богомолова: «кулема» и «пижон». В детстве он не понимал их значения при употреблении в таких ситуациях. Потом, немного поработав в милиции, понял. Сейчас понял еще раз.

На бетонном полу виднелось множество мокрых отпечатков ботинок. И акуловских, оставленных при первом заходе в квартиру, и неизвестного мужчины. Именно эти следы предупредили незнакомца о засаде и обратили в бегство.

Акулов вздохнул. Он что, не знал, что нужно вытирать ноги? Знал. Просто забыл. Слишком сильно задумался об особенностях национального дверестроения. Гадал, кто эту чертову железную дуру поставил. Виктория или хозяин? Хозяин или Виктория? Крайне важный, наверное, вопрос. Ключевой. Что тут можно сказать? Пижон и кулема. По-другому не скажешь…

Акулов зашел в ванную комнату. Как и кухня, она была оборудована только самым необходимым, даже занавеска отсутствовала. На крючках висели три полотенца, к стене был прислонен тазик для стирки с отбитой в нескольких местах эмалью, на полочке располагались тюбик зубной пасты, бритвенный станок и электрическая зубная щетка со сменными насадками. Такой можно пользоваться и в одиночку, и при необходимости целой семьей.

В комнате, поперек застеленной кровати, валялись мужские брюки. Сразу после того, как он их увидел, мужские вещи стали попадаться под руку повсюду. Среди Викториной косметики, многочисленной и очень дорогой, затесались три мужских дезодоранта и одеколон. В шкафу оказались рубашки, костюм и носки, под окном стоял «дипломат» из белого кожзаменителя, пустой и пыльный, а количество нижнего белья, спрессованного в большом полиэтиленовом пакете, могло удовлетворить потребности сразу нескольких представителей сильного пола.

Кроме одежды, Андрей нашел еще две вещи, не принадлежащие его сестре. В глубине шкафа, под грудой белья и книг, сваленных так, словно никто их никогда не читал и в будущем намеревался сдать в макулатуру, отыскались пухлый ежедневник и черная барсетка с полуоторванной ручкой. Сумочка была заперта, и ознакомление с ее содержимым – как он определил на ощупь, там лежало что-то прямоугольное, немного толще и больше колоды карт – Андрей предпринял во вторую очередь.

В ежедневнике было сделано множество записей. Имена, телефоны, названия фирм, бухгалтерские расчеты. Последние поражали величиной сумм: меньше нескольких миллионов рублей в них не фигурировало, а цифры со значком $ начинались от 500 – 700 и достигали сотен тысяч. Автор пользовался собственной системой сокращений, отличной от общепринятой, так что часть пометок расшифровке не поддавалась, типа «М. Проев., рынок» или «Нев. п., 15.00 в ресторане». В первой половине ежедневника попадалось множество семизначных номеров телефонов. Позже их целиком вытеснили местные, из шести цифр, и это позволило Андрею сделать вывод о том, что хозяин делового блокнота эмигрировал в его город из Москвы или Питера, причем здесь, судя по количеству записей, свою активность резко свернул. Вероятно, и непонятные сокращения относились к его связям или периоду жизни в одной из двух столиц. В таком случае «Нев. п.», скорее всего, означало Невский проспект, и значит, неизвестный предприниматель, с легкостью оперирующий суммами, из-за которых найдется множество желающих оторвать ему голову, прибыл из Санкт-Петербурга.

Акулов был, конечно, патриотом своего края, но не мог отрицать того факта, что из Москвы или ее северного соседа сюда мало кто переезжает по доброй воле. В основном скрываются от органов, кредиторов и бандитов, а не для того, чтобы инвестировать сбережения в местное производство. То есть тащат с собой груз нерешенных проблем. Если предположить, что Вика не нашла блокнот на улице – в таком случае она не стала бы его хранить, – а близко знакома или, что скорее всего, сожительствует с хозяином, то какая-то из этих «завезенных» проблем могла обернуться расстрелом в спортзале? По крайней мере, именно такой вывод напрашивался в первую очередь. Вот только зачем в нее было стрелять? Предупреждение? Самодеятельность исполнителя, посчитавшего, что каши маслом не испортишь? Устранение свидетеля? В таком случае ее друг-бизнесмен уже тоже мертв, а в квартиру пытался проникнуть киллер, И о чем она хотела посоветоваться, когда они танцевали ночью в клубе? Предчувствовала опасность? Слишком все складно, чтобы быть правдой. Еще неизвестно, какие проблемы были у Анжелы и Каролины. Да и версию о том, что хотели уничтожить «Сюрприз» как коллектив, отбрасывать преждевременно, хотя она и выглядит самой маловероятной.

Лишь бы врачи не подвели. Оклемавшись, Вика расскажет всю правду, в этом Андрей не сомневался. Но сколько времени займет процесс ее реабилитации? Сутки? Две недели? Месяц? При ранении в голову, пусть лаже не очень серьезном, возможна амнезия. Даже если этого не произойдет, не сидеть же со сложенными руками до тех пор, пока врачи не разрешат пообщаться.

Еще раз просмотрев местные телефоны и не найдя знакомых номеров, Акулов собирался захлопнуть ежедневник, но глаз зацепился за какую-то неправильность на одной из последних страниц. Вовремя прервать движение не удалось, пришлось заново открывать и пролистывать книжку в поисках того, что привлекло внимание, в то же время пытаясь понять, что именно это было.

«Неправильность» представляла собой множество углублений, пересекавшихся под разными углами, заметно деформировавших структуру бумаги. Кто-то писал, сильно нажимая на ручку, потом этот лист вырвали, но на соседнем отпечатался рисунок. Рассмотреть его в косо падающих лучах света не удалось, было только понятно, что эта запись отличается от виденных прежде и занимает три четверти страницы.

Отложив ежедневник, Акулов взялся за бар-сетку. Она была старой, изрядно потертой на сгибах, и одна из петелек, через которые была пропущена ручка, оторвалась, скорее, из-за износа кожи, чем от сильного рывка.

Перочинным ножом Акулов вскрыл хлипкий замок. В двух отделениях сумочки лежали календарь на 1995 год, таблетки от головной боли в зачуханной бумажной упаковке и пачка «поляроидных» фотографий, шесть штук.

При их просмотре Акулов сжал зубы.

Если не придерживаться норм пуританской морали, то ничего особенного на твердых глянцевых карточках изображено не было. Многие баловались подобными съемками в застойные годы, а после отмены «порнографической» статьи УК такие снимки стали публиковать в открытой печати, показывать по телевизору, помещать на витринах фотоателье и в семейных альбомах. Акулов помнил, как лет пять назад удивлялся тому, что у половины задержанных бандитов при обыске карманов и барсеток, аналогичных той, какую он сейчас держал в руке, обнаруживали фотки обнаженных жен и любовниц. Ракурсы и сюжеты варьировались от почти невинных до предельно откровенных, ассоциирующихся, скорее, с учебными пособиями по курсу гинекологии, чем с эротикой. Мода, что ли, такая была, друг перед другом бахвалиться? Или любили так крепко, что часа не могли прожить без любования на предмет вожделений? А может, хотели вывести ментов из душевного равновесия, заставить истекать слюнями при виде ухоженных тел недоступных им женщин? Если так, то диверсия не удалась. Половина бандитов тех лет сгинула в неизвестности, карточки с обнаженкой встречались все реже, а менты как работали, так и продолжают работать, вовсе не обеспокоенные тем, что на их долю выпадает мало женского внимания.

Акулов догмам пуританской морали не следовал, но отнестись к увиденному с долей иронии заставить себя не мог, хотя и считал, что визит в «Позолоченный ливень» и весть о расстреле сестры подготовили его к хладнокровному восприятию любых неожиданностей. Снимки произвели на него сильное впечатление.

Определить свое состояние одним точным словом он бы не смог, да, слава Богу, никто его об этом и не спрашивал. Андрей покраснел, но были тому виной смущение или ярость, сказать затруднительно. Ясно, что никто не принуждал Вику фотографироваться в таком виде, но чувствовался какой-то стыд за сестру – совершенно, видимо, необоснованный – и желание повстречаться с фотографом, ласково сдавить его глотку и колошматить затылком об стену, время от времени корректируя положение тела противника ударом колена.

Стоп! Буквально то же самое он ощущал меньше суток назад по отношению к субъекту в белом костюме. Шея, стена; душить, колотить. Так недолго и «ософрониться» – Акулов вспомнил ревнивца, ради задержания которого они приехали в клуб.

На обороте одной фотографии, как будто бы рукой Вики, была помечена дата – «27 июля», но весь комплект, по мнению Андрея, был сделан, самое малое, за два приема. О значительном перерыве между съемками свидетельствовала разница в величине растительности на «зоне бикини» модели. Фотографировали в этой комнате и на кухне. В последнем случае Вика казалась заметно навеселе, широко улыбалась и сидела на столе с бокалом шампанского, вызывающе протянув ногу в сторону объектива. То ли хотела закрыться от его бесстрастного зрачка, то ли демонстрировала форму и длину конечности. Этот снимок был самым пристойным, остальные представляли собой типичный бандитский набор, про который Андрей вспомнил, как только нашел в сумке «поляроидные» картинки. Еще хорошо, что воспользовались этим, обеспечивающим определенную конфиденциальность, аппаратом, а не потащили пленку в ателье, на потеху работникам, каждый из которых, наверное, собрал дома по обширной коллекции чужой «обнаженки».

В полный рост, на кровати с раздвинутыми ногами, в «коленно-локтевой» позе, во время занятия оральным сексом. В последнем случае фотографу, принявшему участие в съемках в качестве второй модели, пришлось держать «Поляроид» в максимально отведенной от тела руке. Видимо, сказалось напряжение, и кадр получился нечетким, что вынудило его продублировать. Повторная попытка удалась просто на славу, и качественный снимок, отражающий подлинные динамику и страсть, мог послужить жемчужиной всей экспозиции.

Отложив фотографии, Андрей заметил, как у него подрагивает правое колено.

Закурил. Вспомнив, что нигде в квартире не встретил пепельницы, принес из кухни щербатое блюдце. Растянулся поперек кровати, параллельно с чужими штанами, поставил блюдце рядом. Попробовал оценить результаты незаконного обыска.

Первая мысль, которая пришла в голову, к разряду конструктивных не относилась. Мало того что она была запоздалой, так еще и не могла быть реализована, додумайся он своевременно, узнай он раньше о занятиях сестры, увидь то, что попалось на глаза только сегодня, – и роковых выстрелов, возможно, удалось бы избежать. С кем бы она ни связалась, как бы ни любила этого мужчину и ни доверяла ему, но к мнению брата прислушалась бы внимательно. Пусть и не согласилась бы со всеми советами, но часть рекомендаций по безопасности стала бы выполнять. Хотя кто это знает? То, что сегодня выглядит очевидным, три дня назад могло вызвать недоверчивый смех.

Итак, результаты. Наложив логику на ощущения, а факты – на предположения, Акулов сделал для себя несколько выводов. Виктория жила с мужчиной, за плечами которого имелись значительные проблемы. Возможно, настолько значительные, что он был вынужден податься в бега с места постоянного проживания в Москве или Санкт-Петербурге. Наверное, его искали и некоторое время назад вышли на след, в связи с чем Виктория хотела обратиться к брату за консультацией. Опасность они недооценивали, и потому с консультацией Вика не торопилась либо же вообще действовала по собственной инициативе, не поставив в известность сожителя, который, как и все барыги, которые задолжали крупные суммы и прячутся от кредиторов, рассчитывал на авось и свои силы, а милиции не доверял, предполагая использовать ее при самой пиковой ситуации и обязательно втемную. В момент покушения она разговаривала с ним по телефону или пыталась до него дозвониться, полагая, что он находится дома. Теоретически ничто не мешало ему взять пистолет и пойти убивать. С точки зрения практики – незачем городить такой огород, когда есть способы обтяпать дело с меньшим риском. То же относится и к гипотетическому «залетному киллеру», присланному из столицы уконтрапупить должника. Так что, несмотря на всю подозрительность Викиного избранника – подозрительность, честно сказать, больше мнимую, надуманную, нежели фактами обоснованную, – мотивы преступления, видимо, следует искать в прошлом кого-то из двух убитых девиц либо в делах всей компании.

Акулов взялся за ежедневник. Снова раскрыл на странице с тисненым рисунком, рассмотрел под разными углами. Скорее всего, его делали, держа блокнот в нормальном положении, а не вверх тормашками. Положив ежедневник рядом с собой на кровать, Андрей взял из блюдца щепотку пепла и принялся втирать его в бумагу. Постепенно под пальцем стали проявляться белые линии, но их оказалось больше, чем можно было подумать, и складываться в осмысленное изображение они не желали.