Текст книги "Историки о происхождении Донского казачества. Ассимиляция или вымысел?"

Глава 3

Неподалёку от Питиримовых проживало семейство Быкадоровых. У них было четыре сына и одна дочь, младшенькая Пелагея. Быкадоровы были грамотные, умели и читать и писать. Имели много церковнославянской духовной литературы. Наша бабушка, Пелагея Захаровна Быкадорова (в замужестве Питиримова), выросла в этой религиозной староверческой семье, семье донских казаков, где был строго заведённый порядок: никогда не ругались и, Боже, упаси! – не сквернословили; не курили; крестились двумя перстами… (Здесь надо отметить, что Питиримовы и Сапожниковы тоже были староверами).

Прабабушка Маланья была в доме за хозяйку, а прадедушка Захар – хозяин на скотном базу. Сыновья были уже женаты, все жили в одном большом доме. Прабабушка вставала раньше всех – она давала задание всем четырём невесткам на весь день, а прадедушка – четверым сыновьям. Быкадоровы были высокого роста, прямые, стройные и сильные. У всех были вьющиеся, золотистого цвета волосы, а глаза серо-голубые.

Дом у них был – полная чаша, а для прохожих путников стоял отдельный домик, типа летней кухни с постелью и посудой. Порядок и чистота соблюдались, безусловно. Случайный человек никогда не пользовался общесемейной посудой. Поэтому для незнакомых людей и устраивалась отдельная постель и посуда. Всё это соблюдалось с целью предохранения от заразных болезней. Кто его знает, может, человек болен, не дай Бог болезнь перекинется на всю семью, поэтому и остерегались.

Быстро время катится, вот и младшая Пелагеюшка заневестилась, перевалило уже за 16 лет. Быкадоровы были относительно зажиточными казаками, и на хутор к ним зачастили отцы семейств с сыновьями, молодыми казачатами, предлагая породниться. Но выбор пал на Питиримовых. Тимофей Питиримов привёз на хутор для знакомства своего сына Ермака, высокого, широкоплечего, черноволосого красавца. Да! В такого не грех было влюбится, да и по росту он подходил Пелагеи, которая сама была довольно высокой.

Да только не просто, по тем временам, до женитьбы, у староверов, складывались отношения между молодыми людьми. Если девушку не пускали на так называемые посиделки, что в некоторых староверческих семьях было обычным делом, то увидеть друг друга можно было только во время церковных праздников. Даже перекинуться несколькими словами под строгим приглядом родственников и то было чрезвычайно сложно. Так что вопросы сватовства и женитьбы решали родители сами, не обращая внимания на мнения и пожелания молодых. Так была устроена и эта свадьба.

Когда Пелагее исполнилось 17 лет они поженились. Оба высокие, стройные. Но это нынче в моде высокие дамы, а в те времена высоким женщинам обязательно приклеивали прозвище – не верста – так веха, не веха – так оглобля. Вот и к Пелагее Захаровне прицепилась эта «веха», хоть и была она ниже богатыря Ермака Тимофеевича, но прилипла к ней эта кличка «Веха» и всё тут. А казаки хоть и побаивались кулаков Ермака, но всё ж поддразнивали его – как там твоя «веха» поживает, чем не мало расстраивали вспыльчивого Ермака.

Как и заведено от веку, в молодой семье стали рождаться дети. В живых осталось четверо: Арина (Аришка), Кирилл (Кирюшка), Море (она же Маришка, а уж после замужества Мария Ермолаевна), Михаил (Мишатка). Наша будущая мать (Маришка) родилась на «Ильин день», второго (15) августа 1910 года и в паспорте, после замужества, записала себе имя – Мария Ермолаевна. Так Море (Маришка) стала Марией. Все они были правнуками Мартина Сапожникова.

Жизнь продолжалась своим чередом, одни рождались, другие умирали. В 45 лет умерла жена Тимофея. Потом, через три года умер и Тимофей. А Мартын с женой уже состарились. Сил и средств на ремонт своего дома уже не было. И дом, в котором они жили, постепенно разрушался. Тогда внук Ермолай Тимофеевич (Ермак) забрал их к себе в дом. Дом, построенный ещё Тимофеем, был довольно большой и крепкий. Так что места всем хватало.

На старости лет характер у Мартына совсем испортился. Он то и дело с кулаками пытался нападать на свою жену. А прапрапрабабушка Варвара, наоборот была нрава доброго и даже, можно сказать, весёлого. Иногда, как бы в шутку, станет перед иконами и молит бога: «Забери ты от меня этого чёрта хромого!» А Мартын за костыль и на бабушку: «Я тебе покажу чёрта хромого…!» Она от него. Тут уж внуки выступают на защиту бабушки, да успокаивают деда.

После «победы» над бабушкой хорошо бы трубку выкурить. Но тут у него обнаруживается новая беда – нет трубки нигде.

– Эй, чертенята, куда трубку мою задевали…?

А внуки смотрят – трубка-то в зубах у деда. Так он с ней свыкся, что стала она для него как часть его тела.

Вот внуки и начинают как бы «помогать» деду искать его трубку. А сами смеются. Дед заметит это и в крик, а трубка бах изо рта на пол… Тут дед опять за своё оружие – за костыль:

– Ах, бесенята, смеяться над дедом вздумали…!

А детвора со смехом кто куда.

Прапрапрабабушка Варвара Сапожникова жила до глубокой старости. У внуков о ней остались самые хорошие и добрые воспоминания. Умерла она раньше своего Мартына. А он всё жил и жил. Пережил свою жену, дочь, зятя. Крепкий был «орешек» прапрапрадед Мартын.

Глава 4

Хутор Кувшинов, как уже говорилось, располагался у небольшой речушки Берёзовке. Летом вода в этой мелководной речке хорошо прогревалась, и хуторская детвора чуть ли не целыми днями купалась в этой речке, в «два вершка» глубиной. Придёт домой Маришка после такого купания, аж зелёная от тины, у матери уже наготове корыто с водой.

– Ну что накупалась? Давай-ка, полезай в корыто, теперь я буду тебя купать.

Иногда дети пытались самодельным бредешком ловить мелкую рыбёшку, которая там водилась. Вот такие развлечения были у детворы летом, чуть повзрослев, обязательно помогали родителям по хозяйству. А хозяйства у работящих казаков были немалые. В хорошем хозяйстве обязательно одна – две дойные коровы, бычки, тёлочки. Быки (волы), как тягловые животные. Лошади, овцы, гуси, куры. Всё это надо было кормить, поить и убирать за ними. А тут ещё сад, поля и огороды. Только при самом активном участии в этих заботах всего семейства и могли существовать такие хозяйства.

Нельзя сказать, что абсолютно все казаки были исправными хозяевами. Были и лентяюги и пьяницы, семьи которых существовали благодаря доброжелательности большинства казачьих семей, которые их подкармливали. А были и такие, что промышляли мелким воровством у односельчан.

Наступила «Масленица». Все пекут блины, готовят всякие вкусности, а соседи, Шароны, все лето на балалайке играли, да песни распевали, вроде этой:

 
– Не хочу я жати, да не хочу вязати,
Сделай, милый, холодок, буду я лежати…
 

Мать этих соседей, вместе с сыном, пришла к Пелагеи Захаровне:

– Здравствуй, Пелагеюшка, с праздничком тебя!

– Здравствуй, здравствуй, Катерина, и тебя так же с праздником.

– Ты что пришла, меня поздравить или что надо?

– Да надо, Пелагеюшка, – ластится Катерина.

– Нет ли у тебя сметанки взаймы, а то у меня перед самым праздником как раз закончилась. А тут, сама понимаешь, какие же масленичные блины без сметаны.

– Да это так. А ты принесла посуду под сметану?

– Принесла, принесла, – засуетилась Катерина и подаёт ей здоровенную чашку.

– У тебя, что ж меньше посуды не было? – Удивилась Пелагея.

– Но потом махнула рукой – ладно! – Вы подождите тут, а я сейчас в подвал схожу.

Только Пелагея вышла Шарониха оглянувшись на дверь, подошла к печи взяла с припечка горшок с маслом, передала сыну.

– А теперь пулей домой, чтобы тебя никто не видел, – наказала она сыну. Открыла дверь и выпустила его наружу. Сама присела в сторонке поджидать сметану. Пришла Пелагея, подала Катерине сметану, а та давай подобострастно её благодарить, да приглашать в гости на блины.

– Хорошо, хорошо, как-нибудь зайду, – согласилась Пелагея, – а где ж сынок?

– Так он же непоседа, минуты подождать не может, побежал с друзьями играть. Да и я пойду.

– До свидания, Катерина, поздравь там домашних с масленицей от нас, по-соседски.

Простилась Пелагея, а сама занялась домашним хозяйством. Потом начала, что-то готовить, понадобилось масло. Туда, сюда – нет горшка с маслом. Был ведь, стоял на открытом месте и вдруг его и след постыл? Ну, Шарониха, не зря ты с собой сыночка приводила – догадалась Пелагея.

На следующий день пошла в гости к Шаронам. Катерина улыбается довольная, да приглашает за стол откушать масленичных блинчиков. Угощает хозяйка Пелагею да нахваливает её, какая она добрая, да щедрая. Пришла домой Пелагея, рассказала родственникам, как Катерина её угощала.

– И масло моё, и сметана моя, и мука моя!

– Почему же ты им не сказала? – Возмутились дети.

– Да ну их, а мы не обеднели.

Дня через два посылает Пелагея Маришку в амбар набрать зерна, чтобы кормить домашнюю птицу. Через минуту та забегает домой вся вне себя от возбуждения. Тут и мать с беспокойством: «Что случилось, Маришка?»

– Там, – показывает рукой Маришка в сторону амбара, – кто-то наше зерно съел!

– Как съел? – С улыбкой удивляется мать.

– А так и съел. Была горка зерна, а теперь в ней яма, – разводит руками Маришка, – пошли в амбар сама увидишь.

– Пошли, пошли, хозяюшка ты наша, – соглашается мать, накидывая на плечи полушубок.

Зашли в амбар, глядит Пелагея, а в пшенице образовалась воронка, что бы это значило? Вышла наружу, заглянула под амбар – там пробка торчит. Все поняла Пелагея Захаровна. Шароны просверлили отверстие и ссыпали пшеницу в мешки, а потом заткнули дырку пробкой. Но с земли пшеничку не подчистили, а дорожка так и осталась, как тащили мешки. Пришлось перекидать пшеницу на другую сторону, дыру заколотить, и положить доску потолще, да собаку посадить на цепь вдоль амбара. Вот и такие были в казаках – работать лень, а воровать способны и Бога не боялись, хоть и в церковь ходили. А ведь Пелагея Захаровна никогда не отказывала, даже бездельникам, если те просили что-либо съестное.

Семьи казацкие, в основе своей крепкие, боевые, но вот отношения с жёнами у казаков складывались чаще всего по принципу: «Люби как душу, тряси как грушу». И трясли да ещё как, не зря же возникла эта парадоксальная поговорка: «Бьёт – значит любит». Доставалось от Ермака и Пелагее Захаровне, не щадил он и детей, порол за любую провинность.

Особенно обижал он и бил Кирюшку (он – первый сын и был очень похож на мать). Однажды в жаркую погоду послал он Кирюшку за арбузами на бахчу. Поспешил Кирюшка через дальний сад на бахчу. А день выдался жаркий, присел он передохнуть и утолить жажду. Разбил арбуз, сидит и ест. А отец не любил ждать. Он отправился вслед за Кириллом. Подошёл сзади с хворостиной и давай его охаживать. Кирюшка катается по земле, а Ермак его бьёт… Мало того, что он исстегал Кирюшу, так ещё в тело набилось иголок с травы «перекати-поле». Пелагея Захаровна плакала и выдёргивала из тела эти колючки, да лечила его истерзанное тело травами, примочками. Мама любила Кирилла и сильно жалела. Младшего, Мишу, Ермак никогда не бил – он был копия в отца!

Вообще на Дону не было исключением, когда физически наказывали детей. Был даже случай, когда казак своих малолетних детей запорол насмерть. Его за это посадили в тюрьму. Случилось это в летнюю пору, когда шла прополка огородов. Родители ушли в поле полоть картошку, а детишки – мальчик шести лет и девочка четырёх лет, решили помочь родителям. Взяли тяпочки и принялись пропалывать огуречные грядки. Пришли родители. Дети похваляются, что они тоже работали, помогали родителям и приглашают родителей в огород, посмотреть на их работу. Привели отца к прополотым грядкам. Он как увидел, что дети порубили огурцы вместе с травой. Схватил плеть, уложил их обоих на огуречные грядки и давай стегать во всю мощь, вне себя от ярости. Когда же опомнился, остановился, да поздно. Лежат дочь и сын уже мёртвые. Такая лютость была в казаках.

И Ермак частенько поколачивал свою Пелагею да так, что подолгу синяки не сходили, а как-то так трахнул её по руке, что перебил сухожилие. Рана-то в конце концов затянулась, но стянуло правую кисть в кулак. Она всё стеснялась своей покалеченной руки, прикрывала её. А он ещё и упрекал её, что она культяпая. Дочь Маришка, уже повзрослев, не раз говорила маме: «Сколько ты можешь терпеть эти побои, разведись ты с ним».

На что Пелагея отвечала всегда одинаково: «Бог терпел и нам велел».

Глава 5

В 1914 году Ермака призвали в армию – началась война с Германией. Все хозяйство: огород, бахча, и хлебное поле – легло на плечи Пелагеи Захаровны. Маришке (Марии Ермолаевне) было четыре года. Следить за малыми детьми было некому, а Маришка любила лакомиться мёдом, залезет в подвал и давай мёд наворачивать пока, через пузо он не начнёт проступать. Ясное дело не знает ребёнок меры, так и до беды недалеко. Вот она и случилось, вначале немножко чесалось, где попало, но никто не понимал, что начинается аллергия. Сыпь распространилась по всему телу, на голове образовалась короста, волосы послипались в колтуны. И пытка эта продолжалась до тех пор, пока отец не вернулся с войны. Увидел отец, что творится с дочерью, поехал в Даниловку, купил марганцовки, специальную мазь. Побрил голову Маришке, помыл с марганцовкой и смазал ранки мазью. Все стало заживать, но Маришка ещё долго пришлось ходить в косынке, пока не отрасли её кудри.

А зимой пришла в хутор, да и не только в хутор, ужасная беда, и звали ту всеобщую беду «ХОЛЕРА». Тогдашняя защита от этой напасти в народных методах. Ермак Тимофеевич обмазал все входные двери и косяки дёгтем и развешал чеснок на входе и в доме, заставил всех постоянно кушать чеснок. Детям строго – настрого запрещали выходить на улицу и встречаться с соседскими детьми.

Никаких санитарных команд по хуторам и станицам не было, а хоронить умерших от «ХОЛЕРЫ» надо было обязательно, иначе зараза от трупов заразит всё кругом, и тогда уже никому спасения не будет. Поэтому само организовывались группы из наиболее крепких и понимающих в правилах самосохранения казаков.

Ермак Тимофеевич надевал на сапоги бахилы, на руки надевал холщовые рукавицы, длинный халат и вместе с другими товарищами шёл подбирать и хоронить погибших от холеры. Вначале копали ямы, потом ходили по домам, собирали мёртвых, на носилках выносили и сбрасывали в яму с известью, вместе со скарбом, и закапывали землей. А курени, где все умерли – сжигали. Такие были времена. Возвращался казак со службы на родину, а там «ни кола, ни двора». Эта была ужасная работа, когда приходилось таким образом хоронить своих вчерашних товарищей, их жён и детей, а их дома и хозяйственные постройки сжигать.

Когда эпидемия затихала, неделю – другую выжидали: не случится эта беда ещё у кого-нибудь в семье. И только когда уже была уверенность, что окончательно избавились от этой опасности, тогда и начиналась обыденная жизнедеятельность со своими заботами и проблемами.

В зимнее время родители поднимались затемно, поднимали старших детей. Те получали свои задания, и дети уже знали свою часть работы по уходу за животными, кого напоить, кому какого и сколько корма подкинуть.

Маленькая Маришка, на удивление была кучерявой, хорошенькой, шустрой и картавой. Старшие дети подсмеивались над ней и заставляли её произносить слова с буквами «Р», у неё это получалось как-то потешно, что все смеялись, смеялась и она сама.

У соседей была дочка Светлана, лет на пять старше Маришки. Вот с ней сильно и сдружилась Маришка. А девочка та и вправду была тоже очень хорошенькая, только в отличие от Маришки беленькая, ну прямо как живая куколка.

Проснётся Маришка, в доме тишина. Старшие уже на дворе, занимаются хозяйством. Сама оденется, обует чьи-нибудь валенки и – к соседям. Прибежит и стучит в дверь кулачком. Сильно стучит, настойчиво, а ещё и рассвет как следует, не наступил.

– Это ктой-то там стучит? – Откликается хозяйка.

– Это я, Малишка, оккойте, – картавит она. Тут уж хозяйка со смехом и прибаутками открывает дверь:

– Ты что ж так рано пришла? Мы только хотели в лапоть насрать, да за тобой послать, а ты сама явилась ни свет – ни заря. Ну, полезай на печку к подружке, погрейся, озябла, пожалуй.

Маришка залезет на печку и уговаривает подружку рассказать какую-нибудь сказку. Света начинает уже в который раз повторять ни единожды рассказанные сказки. Маришка слушает, слушает, потом сомлеет от тепла печки и засопит. Глянет на неё подружка, а та уже спит.

Дома Маришка любила общаться с добродушной и неунывающей прабабушкой Варварой. Да и той на старости лет было развлечение в общении с правнучкой. Это не то, что скандалить с Мартыном. Рассказывает ей сказки да разные небылицы, а то и учит её чему-нибудь. Учили они с бабушкой и азбуку, и молитвы. Но другой раз, смеха ради, научит её каким-нибудь глупым шуточкам.

Иногда, Пелагея отправляла Маришку погостить к своей матери – второй бабушке. Маланье Быкадоровой тоже было интересно пообщаться с внучкой. Привезут, передадут внучку Маланье. Усадит она Маришку на лежанку печи, да расспрашивает, как ей живётся в родном доме. Сама к плите, приготовить что-нибудь вкусненькое для внучки.

Сидит на лежанке Маришка, играет с самодельными куклами. А озорница-прабабушка Варвара, ещё до отъезда, научила её грубой шуточке:

– Когда привезут тебя к Быкадаровым, – подучивала она Маришку, – а ты возьми да скажи: «Бабка Маланья – голова баранья, хвост овечий, а ж… человечья».

Вот Маришка сидит на лежанке и потихоньку повторяет, чтобы не забыть: «Бабка Маланья – голова баранья» И не видит, что бабушка подошла к печке и слушает, а потом гутарит:

– Ты что же там шепчешь? Ах, бессовестные Мартыны, чему они ребёнка учат! Ай-я-я-я-ай, нельзя так!

Тогда Маришка поняла, что это плохо и стыдно так говорить. А после того как вернулась домой высказала прабабушке, чтобы та глупостям больше её не учила.

Зимой, когда выпадало много снега, ребятишки строили ледяную горку, играли в снежки, катались на санках. И Маришка иной раз босиком выбегала на улицу, чтобы прокатиться на горке. Дети простывали, сопливили, а сами любили сосать ледышки. Такая забава не проходила даром, болели ангиной, но это ещё полбеды. Были случаи, что заболевали «глотошной» (скарлатиной), а так как специального лечения по тем временам не было, то и умирали.

Маришке уже 8 лет. К этому возрасту она уже умела читать по слогам. А вообще в школу отправлялись с девяти лет, а то и старше: с десяти – двенадцати. В те времена, чтобы получить начальное образование, надо было отучиться 3 года.

Как-то незаметно подошла школьная пора. Снарядили Маришку для обучения и отправили в школу. Когда она в первый раз принесла в школу домашнюю письменную работу, то учитель так засомневался, что и не знал, какую оценку ей поставить:

– Тройку – нельзя, – рассуждал он вслух, – двойку – много, а поставлю я тебе кол с подпоркой! – Наконец-то нашёл он выход из положения.

Вернулась из школы домой. Отец: «Ну, показывай, чему ты в школе научилась». Как увидел – расхохотался: «Вот это ты постаралась! Но так дело не пойдёт». Позвал старшего сына: «А ну-ка, Кирюшка, давай позанимайся с Маришкой, чтоб не было такого позора».

Тогда старший брат Кирюшка стал ей помогать и учить, как правильно надо писать буквы. После этого Маришка начала учиться серьёзно, и только на пятёрки. Учитель хвалил Питиримову и ставил в пример одноклассникам. Тогда в школах не церемонились, за проступки можно было быстро схлопотать линейкой по пальцам, или учитель ставил провинившегося коленками на горох.

Развитию памяти казачьих детей очень способствовало песенное творчество. Никто не заучивал песни по печатным или записанным текстам. Песни надо было просто запоминать, а казаки и казачки знали многие десятки песен.

В школе большое внимание уделялось заучиванию стихов. Стихи заучивались так, что и после 70 лет мать (Маришка) по памяти читала школьные стихи и отдельные куплеты:

 
В низенькой избушке дедушка сидит.
Чашка с хлебом и водой перед ним стоит…
Бел как лунь, во лбу морщины, с испитым лицом.
Много видел он кручины на веку своём…
 

* * *

 
Травка зеленеет, солнышко блестит;
Ласточка с весною в сени к нам летит…
Дам тебе я зёрен, а ты, песню спой,
Что из стран далёких принесла с собой…
 

* * *

 
Поздняя осень, грачи улетели,
Лес обнажился, поля опустели,
Только не сжата полоска одна,
Грустную думу наводит она…
 

* * *

 
Скоро сам узнаешь в школе,
Как архангельский мужик
По своей и божьей воле
Стал разумен и велик…
 

* * *

 
О, ваши дни благословенны!
Дерзайте – ныне ободрены —
Раченьем вашим показать,
Что может собственных Платонов
И быстрых разумом Невтонов
Российская земля рождать!
 

* * *

 
Домик над рекою, в окнах огонёк.
Светлой полосою на воду он лёг.
В доме не дождутся с ловли рыбака:
Обещал вернуться через два денька;
Но прошёл и третий, а его все нет!
Ждут напрасно дети, ждёт и старый дед.
 

Ещё мама очень любила поэзию А. С. Пушкина и всю жизнь она помнила его стихи, которые учила в школе:

 
Раз полуночной порою сквозь туман и мрак,
Ехал тихо над рекою удалой казак.
Чёрна шапка набекрени, весь жупан в пыли,
Пистолеты при колене, сабля до земли…
 

В 1937 году была выпущена иллюстрированная книга: «По памятным местам А. С. Пушкина». Цветные иллюстрации после каждого стихотворения. Очень красивая книга! В этой книге из стихотворения «Признание» мама и взяла имя для дочери, посвящённое Осиповой: «Алина! Сжальтесь надо мною…»

Ещё в детстве проявилась у Маришки любовь к чтению книг. По тем временам в доме у Питиримовых была немалая библиотека, которую начинал собирать ещё Тимофей с самого начала семейной жизни. И вот бывало, зачитается Маришка какой-нибудь книжкой. Сидит тихонечко да читает. А прадеду Мартыну заняться нечем, вот он и с вопросами к внучке:

– Что ж это ты там читаешь?

– Да книга интересная.

Прадед Мартын на чтение смотрел как на пустую забаву. Вот полистать книгу, да посмотреть картинки, это другое дело.

– Маришка, а ну дайка мне твою книгу.

Возьмёт книгу полистает.

– Ну и что тут может быть интересного, когда на всю книжку всего две картинки. И стоит на неё время тратить.

И как-то не вяжутся, послереволюционные россказни советских идеологов о том, что почти всё сельское население России было безграмотным. Конечно были и безграмотные, но тот же Мартын читал в своё время церковно – духовные книги.

Мать вспоминала, что прабабушка много лет тому назад где-то вычитала и рассказывала ей, что придёт такое время, когда вся земля будет опутана проволокой, а по небу будут летать железные птицы – вот вам и безграмотный народ. Где, в какой книжке она прочитала о проводах и самолётах? – Неизвестно, ведь тогда это могло быть только в головах учёных…

Выйдя замуж, теперь уже Мария Ермолаевна, а не Маришка, не утратила интерес к чтению. Были прочитаны многие произведения большинства классиков русской и мировой литературы – такие как Тургенев, Пушкин, Чехов, Толстой и др., а также Теодор Драйзер, Оноре де Бальзак, Виктор Гюго, Джек Лондон и другие.

Маришка с малолетства была очень любознательной и любила задавать «каверзные» вопросы:

– Откуда земля взялась?

– Откуда люди появились? А Пелагея Захаровна отвечает:

– Все от бога, все это бог создал.

– А откуда же бог появился?

– Бог всегда был, вечно!

– А где Бог живёт?

– На небе.

– А что он ест?

– Не богохульствуй! Но Маришка не успокаивалась. От старших детей она слышала, крамольные по тем временам стишки: «В облаках Илья-пророк на конях катается. Интересно знать, друзья, чем там конь питается?». Хоть и были казаки староверами, но уже широкой популярностью пользовались частушки на церковные темы: «Гром гремит, земля трясётся, поп на курице несётся» и другие.

Обладая врождёнными: певческим талантом, абсолютным музыкальным слухом и чудесным голосом, Маришка была участником церковного хора. Брат Кирилл хорошо играл на гармошке (в дальнейшем на баяне). Длинными, зимними вечерами собирались вместе и пели песни. Но то дома. А ещё зимними вечерами устраивались молодёжные посиделки.

Посиделки были двух видов, и организовывались они обычно у какой-нибудь одинокой вдовушке:

– Одни посиделки устраивались только для девичьей компании, когда собирались вечерами прясть пряжу на прялке, вязать, что-то шить, при этом потихоньку что-либо пели или разговоры заводили…

А ребятам чем заниматься? Вот придут они к такому дому стучатся, а девчата из-за дверей:

– Ну, кто там ещё?

– Погреться-то пустите.

– Идите домой да грейтесь.

– Не дойдём, замёрзли уже совсем, – что вам жалко?

– Знаем мы вас, начнёте хулиганить, да мешать нам.

– Да вы что, мы вам помогать будем.

– Знаем мы вашу помощь – только пусти козла в огород.

– Так что, мы для вас хуже козлов?

– А то как же!

– Ну ладно, козлятушки, вы ещё об этом пожалеете! Покружат ребята вокруг дома. Без девчат скучно. Надо что-то предпринимать… Принесут лестницу, заберутся потихонечку на крышу, заткнут трубу и караулят у выхода. Сидят девчата сами по себе, всё чин-чинарём, работают, так как дома, когда вернёшься, обязательно спросят и надо показать, что не ленилась, а работы выполнила много.

Продолжают девчата, кто чем заниматься, а то затянут какую-нибудь старинную песни, а песни те были такие тягучие да длинные, что и окончания не дождёшься. Но вдруг печь ни с того, ни сего начинает страшно дымить. Подхватывают девчата одежду и на улицу, и тут же попадают в объятия ребят. Но девчата рассерженные, начинают нападать да колотить ребят чем попало, а тем только этого и надо, прекрасно знают, что всё это напускная злость. Небось, и самим девчатам надоело сидеть в душной избе под присмотром престарелой вдовушки. Ребята как бы поддаются и начинается весёлая «куча мала», кому – то достанется поленом по спиняке, кому – то насыпят снегу, куда попало…

Другие посиделки устраивались для развлечения. Здесь девчата и ребята вместе. Гармошка, балалайка, ложки. Тут пели уже не церковные, а бытовые, народные песни, русские, донские, частушки. Устраивали пляски. На таких посиделках знакомились и общались с будущими женихами и невестами. Так и мать познакомилась с другом своего брата Кирилла – Сапожниковым Петром Ивановичем. В то время ей было 14, а ему 17 лет.

Пётр был не хуторской, его семья жила на кордоне. Но так как он был другом Кирилла, то иногда приходил к ним домой пообщаться с молодёжью, да рассказать, как у них там живётся. Ведь на кордоне кроме обычных хозяйственных работ занимались и охотой и рыбалкой, поэтому было что рассказывать. Но главное, надо было как-то привлекать внимание Маришки, к которой Пётр был далеко неравнодушен.

Разговоры начинаются как обычно с расспросов:

– Как там у вас? А как у вас?

Маришка хвалится: «А у нас в саду есть такие деревья, что на них разные сорта яблок и груш созревают?

– И как же они там оказались? – Спрашивает Пётр.

– А это наш дедушка такой сад развёл.

– У нас нет таких деревьев, чтобы на одном дереве разные сорта были. В нашем саду просто растут деревья разных сортов. Нынче лето жаркое, так мы купаемся в Медведице.

– А мы тоже купаемся в Берёзовке.

– Да где ж тут у вас купаться, речка-то воробью по колено, – подначивает Пётр.

– Ну и что, а мы всё равно купаемся, где поглубже.

– А ты плавать умеешь? – Интересуется Пётр.

– Да как тут научишься?

– Ну, пришла бы к нам, я бы тебя научил.

– Кто ж меня отпустит? А у нас недавно корова телёнка принесла – меняет тему Маришка. Он такой хорошенький, ресницы у него такие длинные. Я ему хлебушек приношу. Так он, как меня увидит, сразу бежит ко мне.

– А когда я пас коров, – поддерживает разговор Пётр, – был в стаде молодой бычок. Я с ним подружился, он позволял мне ездить на нём верхом. А ещё в стаде был старый бык – вожак, такой здоровый, но на следующее лето мой бычок тоже стал здоровым и набрал силу. Как-то молодой бык стал ухаживать за одной коровой. А вожак увидел это, заревел и кинулся на молодого, тот только успел развернуться, как трахнулись они рогами и лбами. И как начали они драться просто ужас. Ревут, отойдут на несколько шагов друг от друга, пригнут головы к земле и несутся навстречу друг другу. Трахнутся рогами и лбами, так что гул идёт, а потом крутят головами, как бы пытаются свалить на землю один другого. И не только я наблюдаю за этим побоищем, коровы, и те перестали траву щипать, все наблюдают за боем быков. А быки всё кидаются друг на друга, уже пена изо рта. Но вот стал уставать старый бык. Всё короче его разбег, всё слабее удар. В какой-то момент отступил он и вместо атаки развернулся и потрусил в сторону. А молодой бык кинулся за ним, догнал и поддал ему ещё рогами под зад, потом поднял голову и заревел грозно и страшно, аж мурашки по коже. С тех пор этот бык уже не позволял мне ездить на нём верхом. А старый бык теперь всегда плёлся позади стада.

– Страшно наверно было? – Беспокоится Маришка.

– Да что тут страшного, – храбрится Пётр.

– Ой, хвастун, а сам говорил, что мурашки по телу…

– Ну, это я так… – смущается Пётр.

Вот и ещё одно лето прошло. Как исстари повелось на Руси, так и у казаков, зимой была мужская коллективная «забава» – кулачные бои. А кулачные бои устраивались в определённом порядке: сначала самые маленькие начинают драться (хутор был поделён на верховских и низовских). Потом бьются подростки, потом парубки, а потом – взрослые. И если «наши» начинают отступать, детвора бежит за дядей Ермаком. Прибегут и ещё с улицы начинают кричать: «Дядя Ермак! Дядя Ермак! Наших бьют, давай, скорей на помощь!» А был Ермак Тимофеевич первейшим кулачным бойцом на хуторе. Надевал он плотную безрукавку, доставал боевые рукавицы (прообраз боксёрских перчаток) и вперёд – в свару. Другой раз хватало поддать одному – другому противнику, как те отступали. Мало было желающих отведать Ермаковского кулака. После такой шутейной битвы односельчане отмечали ещё одну победу совместно с побеждёнными. Зла друг на друга никто не затаивал.

Как-то зимой Петру представился особый случай, о котором нельзя было не рассказать друзьям. Встретил Петра Кирилл. Проводил в дом. Братья и сёстры уселись рядом, готовые слушать новости с кордона.

– Ну что там у вас новенького? И Пётр с оживлением начинает рассказывать:

– Вот представьте себе, еду я вчера, на санях мимо озера, а снегу было немного и ветром со льда весь снег сдуло. Дай, думаю, остановлюсь да посмотрю, что там подо льдом видно. Разбежался, прокатился, лёд-то гладкий да скользкий и прозрачный как стекло. Когда присмотрелся, а снизу рыба в лёд тычется. Вот так да! Побежал я к саням, взял топор и назад на лёд. И там, где увидел рыбью стаю подо льдом, стал я рубить прорубь, а когда последний кусок льда вырубил, снизу на лёд хлынула вода, а вместе с водой рыба. Похватал я ту, что поближе, в валенках в воду не полезешь. Оттащил рыбу в сани да быстрее домой, рассказал брату. Обули мы сапоги, да быстрее на озеро и давай рыбу собирать, да таскать в сани.