Текст книги "Историки о происхождении Донского казачества. Ассимиляция или вымысел?"

– И какая ж рыба? – интересуются ребята.

– А рыба разная: щуки здоровые, сазаны, сомы. Натаскали мы почти полные сани.

– Ох и врать ты горазд Петро, прямо полные сани?

– Вот те крест, правда! Не веришь, можешь спросить у Степана. Нам и отец рассказывал, что такое случается, когда большие морозы, а снегу нет, тогда лёд утолщается и начинает садиться. Рыбе деваться некуда, она задыхается и старается вырваться из подо льда…

Каких-то специальных мастерских по хуторам да малым сёлам не было, зато ходили мастеровые люди и предлагали выполнить ту или иную работу. У Питиримовых, одно время, жил немец сапожных дел мастер. Он за пропитание деньги не платил, а рассчитывался работой. Пошил обувь на всю семью: кому сапоги, кому черевички… Маришка научилась у него кое-что говорить по-немецки. В Поволжье периодически случались засушливые, неурожайные годы и поволжские немцы вынуждены были искать хоть какой-то заработок на стороне. Несколько раз Ермак подряжал таких немцев на сезонную уборочную работу. Отношения к наёмным рабочим было общесемейное, жили, работали и столовались все вместе. По вечерам играли в карты. По окончании уборочной за работу рассчитывались по-разному, без обиды, кому-то больше нужны были натуральные продукты, кому-то больше нужны были деньги. Каждый получал своё.

В среде казаков бытовала такая подначка-насмешка: – Идут, ближе к осени, немцы через станицу, а казаки им:

– Куда идёте, родимые?

– На заработки!

– А зачем собак с собой ведёте?

– Мы будем мясцо есть, а собаки косточки глодать будут. Идут с заработков назад немцы, еле живые, тут уж казаки им:

– Что-то вы зараз назад едва идёте?

– Засуха, голодно.

– А где же ваши собачки?

– Поели, родимые! По разному жили народы Российские. Не просто было добывать средства к существованию. А крестьянство и казачество было зависимо от природных явлений.

Глава 6

Неурожайные годы случались и в Донских степях. Как-то пережили такой год. Весной отсеялись, посадили овощи, картошку, но до урожая ещё далеко. А голодно, животы к спинам подтянуло. Но за огородами надо ухаживать, пропалывать, а то и руками продёргивать сорную траву. Немало такой работы доставалось и детям. Сорная трава как назло в любую погоду растёт очень даже хорошо. Пришла пора обрабатывать картошку. Зовёт Пелагея Захаровна Кирилла да Маришку.

– А ну-ка, айда сюда, нечего дома сидеть, собирайтесь, да идите на поле, картошку окучивать.

А что там собираться – обулись вот и все сборы. Но перед уходом к матери:

– Мама, дай нам хоть чего-нибудь перекусить, а то уж больно кушать хочется.

– Да нет ещё ничего, вы идите, начинайте картошку окучивать, а я что-нибудь приготовлю, корову подою и принесу вам в поле.

Делать нечего, пошли голодные в поле. Начали земельку подгребать под кустики картофельные. Когда видят, кое-где вылезла картошка из-под земли на солнышко и такая стала зелёненькая. Тут у Кирилла и возникла идея – кушать-то хочется:

– Слушай, Маришка, а давай мы этой картошки, которая сверху лежит, наберём, сварим да поедим.

– А мать не заругается?

– Так мы ведь кусты выкапывать не будем.

Вот и поворот в хутор Кувшинов.

Через речку, и на хутор.

Панорама современного хутора Кувшинов.

Спрятался хутор в садах за холмами.

Сын Кирилл, мать Пелагея, внук Виктор – Питиримовы.

Ермолай Тимофеевич Питиримов.

Дочь Арины Питиримовой – Пана Белокопытова

Кирилл Питиримов

Михаил Питиримов

– Ты собери ту, которая сверху лежит, никто и не заметит, а я сейчас сбегаю в сад за котелком и принесу воды.

Так и сделали. Развели на краю сада костерок, сварили позеленевшие картофелины, покушали. Ну вот вроде как поубавились голодные позывы, можно и дальше работать. Но прошло немного времени, как из желудка стала накатываться боль неодолимая, и чем дальше, тем хуже. И тошнота, и рвота, и в глазах темно, и сил никаких не стало. Попадали ребятки на грядку, да стонут еле живые. К этому времени Пелагея Захаровна закончила домашние дела, собрала в узелок кое-чего покушать, крынку молока и пошла на поле ребят подкормить. Пришла, а те валяются едва живые. Кинулась к ним:

– Что случилось, что с вами такое? – Запричитала мать.

– Да мы зелёную картошку ели, – отвечают дети.

– Что ж вы наделали, это же отрава, – заволновалась мать, – а ну-ка быстрее молоко пейте.

И начала понемногу то одного, то другого отпаивать молоком. После этого потихоньку – потихоньку стала отступать боль и слабость.

– А теперь поднимайтесь, пошли в сад, в тень, а то ещё и солнечный удар получите. Перебрались под тень деревьев, на сквознячок. Стало проясняться в голове, и силы стали возвращаться. Ну и слава Богу – пронесло.

Оживились дети и к матери с расспросами.

– Что это с нами было?

– Так вот запомните, детишки вы мои неразумные, что ни в коем случае нельзя картошку в зелёной кожуре варить. Зелёная шкурка картошки это настоящая отрава.

– Если попадается зелёная картошка, надо ножом срезать всю зелень, пока не получится беленькая картофелина. Запомните это на всю жизнь.

– Да уж теперь запомним, – отвечали дети.

Детей рано приучали к работе в поле. Осенняя страда дело ответственное, тут все от мала до велика при деле. В известной пословице не зря говорится: «День зиму кормит». Маришка в 8–9 лет уже правила быками: «Цоб, цоб, цобэ…» А быки такие умные, да послушные. Маришка жалела их. Выезжали в поле на быках с ночёвкой, а кого оставляли дома, тот должен был ухаживать за скотиной – всех накормить, коров подоить, хлеб испечь, полы помыть, обед сварить и отнести в поле на всех работающих. Работали дотемна, потом вечеряли у костра и ложились спать. В холодные ночи укрывались шубами. Казалось, только уснул – а дед Мартын с колотушкой уже будит. Ещё темно, а надо вставать. Завтракали тоже у костра. Пока горел костёр, дети на хворостинах любили поджаривать кусочки сала, так оно становилось вкуснее. Ели варёные яйца. С белым хлебом пили молоко и шли работать до жары, до изнеможения. Когда кто-нибудь приносил обед, устраивали большой перерыв. Обедали, потом отдыхали часа полтора. И снова за работу. Скашивали зерновые, вязали в снопы. На быках свозили на ток снопы пшеницы, ржи, овса. Вручную, цепами обмолачивали. Ручной обмолот – дело болючее, как не закрывайся, а остья пшеницы всё равно проникают внутрь под одежду, впиваются, и тело горит огнём. А обмолот продолжался не один день. Надо было успевать, пока стояла сухая погода. Начнутся дожди, тут уж будет не до обмолота.

Затем зерно провеивали, просушивали и часть везли на мельницу, мололи. Кули с мукой свозили в амбар на хранение. Одну часть зерна оставляли на семена, другую на корм скотине и птице. После этих заготовительных работ на полях надо было прибраться, да и солому надо было заготовить на подстилку животным на весь год, до нового урожая. Сено-то заготовляли ещё в начале лета, пока трава самая сочная. Не дай бог прозеваешь, высохнет в степи трава от жаркого солнца, это уже не корм, а та же солома. Поэтому скошенную траву после просушки копнили ещё в начале лета, чтобы сохранились в сене питательные свойства для животных. Поставить хорошую копну это тоже непростое дело. Копна должна быть достаточно утрамбована, иначе в первый же ветер разнесёт твою копну по степи. А поверхность уложена и разглажена так, чтобы дождевая вода не проникала внутрь стога, а скатывалась по поверхности, не проникая глубоко внутрь, а как дождь кончался, чтобы верхний слой сена или соломы быстро бы просыхал. Проникнет вода внутрь стога, всё, считай, напрасно трудился, пропадёт – сгниёт изнутри твой стог.

Обычно, копнить сено или солому становились мужики. Но так как отец, Ермак Тимофеевич, служивый казак, призывного возраста часто призывался на сборы, потом был на войне, в общем, периодически отсутствовал, то Пелагея Захаровна копнила, а дети Аришка, Кирюшка, Маришка подавали сено или снопы соломы. И вырастал такой огромный стог, что не уступал ни по высоте, ни по качеству мужским стогам.

Когда в конце лета вся бахча лежала в спелых арбузах, варили арбузный мёд. На телегах свозили спелые арбузы к месту, где на специальных печах были установлены огромные котлы. Из арбузов вынимали мякоть, выжимали сок, сок заливали в котлы и долго, долго, целыми сутками варили, сменяя друг друга. Сок выпаривался и превращался в густую массу, похожую на мёд. Вот это и был арбузный мёд с нектарным вкусом и чудесным ароматом. Практически он мог храниться до следующего урожая и использовался во многих кулинарных изделиях или просто к чаю как мёд или варенье.

Однажды оставили Маришку на хозяйстве в доме. Она сварила борщ с курицей, кашу со смальцем, напекла блинов горку, сварила взвар (компот). В доме она, да дед Мартын на печи.

– Дедушка, обедать будешь?

– Буду, конечно.

– Ну, так слазь с печи, да садись к столу, – пригласила внучка.

Уселся дед с кряхтением за стол. Накормила деда Маришка борщом, кашей, блинами со сметаной. Сама стала укладывать в корзину то, что наготовила на обед для работников в поле. А дед увидел, что Маришка курочку укладывает, сразу занервничал и давай выговаривать:

– Почему ты мне не дала курицу? Ермошке да Кирюшке курочку, а деду пустой борщец, так? – С обидой высказался дед.

– Да что я тебя плохо накормила? – А они там работают, устают, их надо кормить как следует, – пытается объяснить внучка, но деда это не убедило. Он молча подошёл и схватил курицу. Маришка кинулась отбирать. Так они тянули ту курицу каждый к себе, пока у курицы не оторвалась ножка, в которую вцепился дед. Так-таки ножка досталась деду, а Маришка расплакалась, боялась, что отец накажет, хотя отец её любил и никогда не наказывал, гутарил:

– Маришка вся в меня! Быстрая, смекалистая, что попросишь – зараз выполнит, молодец!

В другой раз был у Маришки скандал с дедом Мартыном из-за того, что она только помыла пол – пришёл дед в валенках (он всё лето ходил в валенках) и пошёл топтаться по мытому полу. Она его просит:

– Дедушка сними валенки, не пачкай мытый пол!

Он был в плохом настроении, что было не редкостью, и нарочно давай грязные валенки обтирать об пол, да размазывать.

– Вот тебе! Вот тебе! Будешь знать, как деду указывать! – Возмущался Мартын.

Маришка кинулась к нему давай выталкивать его в дверь, да на крыльцо. Она заперла дверь, а он с крыльца кричит:

– Караул! Караул! Убивают…!

Пришлось Маришке снова мыть пол да смывать чистой водой. Неуживчивый характер Мартына в особенности проявился уже в поздней старости. Всё ему в доме внука перестало нравиться и кормят его плохо, и покою от молодёжи нет. Бабушка к тому времени уже умерла. Не на ком стало свою злость вымещать. Но как оказалось в дальнейшем, дело было не только в этом.

Глава 7

За всяким товаром Ермак ездил в городок, привозил оттуда хозяйственный инвентарь, гостинцы и подарки. Подарил Маришке красивое, в резной рамке, зеркальце, гребешок, пудру. Кроме этого он привозил ткани на платья, на юбки, на кофты; черевички (невысокие сапожки на каблучках, спереди шнуровка). Маришка ходила нарядная, одевалась со вкусом, перешивала платья Пелагеи Захаровны. Платье на ней со щёточкой по подолу, как у барышни. Хуторяне прозвали её интеллигенткой.

Старшая сестра Аришка полюбила мужика (не казака) столяра – плотника, который нанимался на работу то к одним, то к другим. И был, как говорится, «гол как сокол». Отец узнал об их дружбе и постарался побыстрее выдать её замуж за богатого казака, который имел барский дом и магазин. Как она не упиралась, отец строго заключил: «Стерпится, слюбится!» Но характер молодой казачки тоже не просто переломить.

Так оно и оказалось, что не стерпелось и не слюбилось. Убежала она из станицы от мужа и прибежала домой на хутор. Отец выпорол её, уложил в телегу и отвёз к мужу. Она в другой раз сбежала. Отец опять её выпорол, да так, что она обмаралась. И снова он отвёз Арину к мужу. Её запирали, но она устроила там настоящий погром, разбила филёнчатые двери и в третий раз сбежала.

Муж приехал следом к Питиримовым и сказал:

– Забирайте её, я с ней развожусь.

Но Ермак тоже характера не простого:

– Всё, хватит, не слушаешься отца родного. Я тебе не отец, ты мне не дочь, вон из дому, иди куда хочешь!

Что делать, куда идти? Вспомнила, что в дальнем саду есть баня. Пошла туда. Печка есть, можно как-то жить. Конечно, не обошлось без помощи матери. Тайком от Ермака перетащили из дома кое-какие пожитки. Опять же тайком, Степан столяр, устроил так, что баня стала маленьким жилым домом. И так тайком от отца и окружающих продолжала встречаться Арина со Степаном.

К этому времени Маришка заболела малярией. И болела три года. Зимой-то ещё терпимо, температура не поднимается и не трясёт малярия, а летом, когда жарко, так трясёт и морозит, что шубы не помогают. Температура поднимается до 40 градусов, становится так, как будто тебя на сковородке поджаривают. Потом температура начинает спадать, открывается рвота, а потом сон и температура падает до 36, наступает сильная слабость и пробивает холодный пот. А когда становилось лучше – бабушка отправляла её на свежий воздух. И Маришка уже почти девушка, стыдится выходить в шубе и валенках на скамейку, за ворота.

Однажды она проснулась после приступа и сильно захотела пить. Попросила у матери чашку с взваром, а чашка стояла с той стороны, где сидел отец. Он обедал. Пелагея Захаровна попросила его подать чашку. А он разозлился, ни с того ни с сего, да как бросит чашку в Пелагею Захаровну, та пригнулась и чашка прилетела прямо в лоб больной. Вот и напилась!.. И заплакала…

Прошло немало времени, пока Пелагея Захаровна решила выбраться из дома. Поехала к бабушке в Маланое и взяла у неё «лекарство» – какие-то травы, приготовила отвар, как научила её знахарка. Когда всё было готово заставила Маришку выпить до дна полную чашку. Маришка выпила и заснула. Спала целые сутки. Когда проснулась, почувствовала значительное облегчение. И с тех пор малярия её больше не трясла. Но как говорится: «Одна беда не приходит». Только справилась с малярией, а тут другая. Зима была снежная. Хозяева радовались. Глубокий снег хорошо укрыл озимые побеги, а в садах корни плодовых деревьев. Стало быть, не вымерзнут корни, а земля с весны наберёт достаточно влаги. Быть летом хорошему урожаю, рассуждали в семьях. А весна пришла на удивление спорая. Земля не успевала впитывать всю воду от таяния снегов. По всем ложбинкам побежали ручьи, чего раньше не было. Мелководная и тихая речка Берёзовка вышла из низких берегов и стала затапливать всю округу. Добралась вода и до огородов Питиримовых. Плетень, что огораживал грядки, оторвало от столбиков он повалился и чуть было не уплыл. Пелагея это заметила, взяла с собой Маришку, и они вдвоём побрели по ледяной воде спасать плетень. Маришка, стоя в ледяной воде выше колен, удерживала плетень, пока Пелагея Захаровна привязывала его к столбикам. Это переохлаждение даром не прошло. Маришка так заболела, что у неё отнялись ноги, а лечения никакого, сиди на печке да грейся. Потом мать приготовила какую-то растирку, стала растирать ноги Маришке. Постепенно боль стала уходить, а ноги начали двигаться.

Время не стоит на месте, оно хоть и незаметно, но идёт, вот и к Маришке подошёл семнадцатый год. Пётр Сапожников, как друг Кирилла заходил к ним в гости и встречался с Маришкой. Но не всегда такой приход проходил гладко. Дело в том, что во дворе у Питиримовых был здоровый пёс – охранник, мимо которого надо было проходить с осторожностью. А прапрапрадед Мартин по старости лет совсем стал каким-то обозлённым. Сидит, бывало, на печи, чуть чего ни с того ни с сего норовит костылём трахнуть любого кто проходит мимо. Так что встречи Петра с Маришкой проходили не всегда гладко.

Как-то зимой, поутру, Ермак вышел на улицу, глядь, а на воротах надпись дёгтем: «Привяжите деда и убейте кобеля!» Возмущению Ермака не было предела. Только недавно одна дочь отказалась выполнять родительское решение, а здесь другая не успела подрасти, а ворота уже дёгтем измазали.

– Ну, погодите, устрою я вам трёпку. Это что ж такое? А замазанные дёгтем ворота это позор и признак того, что дочь, как тогда говорили, стала гулящей. Вот из-за чего и закипела гордая душа Ермака. Поэтому, не разбираясь, он собрался избить Маришку, но та ещё спала. Отец снял ворота, отнёс в сарай, подальше от чужих взглядов и взялся состругивать надпись, пока никто не видел.

Проснулась Маришка, стала одеваться. Только надела на одну ногу шерстяной чулок, как вошёл отец. По внешнему виду было видно, что рассержен он до предела. Без всяких объяснений схватил он Маришку за косу, а она как ударит его головой в живот! Да так, что тот от неожиданности выпустил косу. А она выскочила в одном чулке из дому и по снегу да льду кинулась бежать через речку. Прибежала к старшей сестре Арине в одной рубашке. Пока бежала по льду, через речку и по дальнему саду, так и не чувствовала, что изрезала себе голую ногу в кровь.

– Что это с тобой, откуда ты голиком по зиме? – Заохала сестра.

– Что у вас опять случилось? А ну-ка на, одевайся, – подала ей кофту да юбку.

– Давай-ка я тебе ногу перевяжу, а то ты здесь всё перепачкаешь, да ещё, не дай бог, нарывать начнёт, – сокрушалась Арина.

Маришка натягивает на себя поданную ей одежду, да с дрожью в голосе, рассказывает, что утром отец напал на неё, хотел избить, вот она и убежала. Оделась, потом попросила Арину спрятать её и никому не говорить, что она у неё. Мать искала её три дня, заходила к Арине, но та промолчала, а мать ходила по всем соседям всё искала её. На четвёртый день пришла Пелагея Захаровна опять к Арине, плачет, не знает, куда дочь подевалась. Говорит, что Ермак уже поменял ворота и переживает, что дочь пропала. Зря он пытался её наказывать. Как оказалось Маришка-то совсем и не причём.

Пожалела Маришка мать и пришла домой. Дома от брата узнала, кто и почему написал на воротах. Кирилл рассказал, что это Петро написал, потому что кобель порвал ему шаровары – уж больно злой был, а дед Мартын сидит на печке, и как только Пётр проходит мимо него – дед бил его своим костылём по спине. Вот так «трагически» закончилась это история со злым кобелём, вредным прадедом и шуточной надписью на воротах.

Время шло. Кирилл вырос, рубаха парень, весёлый, на гармошке играет, заслушаешься. И в жёны взял себе дивчину тоже развесёлую, Христю, с прозвищем «Коза». Да не разглядел молодой казак, что та не только весёлая, но и непутёвая. Прожил с ней один год и разошёлся. Потом женился на скромной девушке Марии и прожил с ней до конца жизни.

После того как Арина в последний раз ушла от мужа и он с ней развёлся, она тайком продолжала встречаться с Семёном Белокопытовым. А скрываться было от чего, казаки народ своеобразный, и они не позволяли пришлым мужикам не казацкого происхождения внедряться в их общность. Жить рядом – живи, работай, но казачек не замай! А тут, вполне может быть, что и Ермак поспособствовал, так как сильно он был обижен тем, что родная дочь предпочла какого-то мужика вместо мужа, указанного ей отцом. Так это или не так, никто ведь не признается, за что досталось Семёну. Собралось несколько казаков, встретили Семена и избили его до полусмерти. Подруга как увидала, побежала к Арине. И ещё издали начала кричать: «Убили, убили!!!»

– Кого убили, перестань кричать, и объясни, что случилось? – Пытается понять, в чём дело, Арина.

– Да, Семёна твоего убили!

– Что ты мелешь, как убили!? – А у самой уже в глазах темно.

– Да там, на краю хутора лежит весь в крови!

Тут уж Арина подхватилась, побежала на хутор. Бежит кричит, но люди за ней, любопытно ведь, что случилось? Нашла она Семёна, кинулась к нему – нет, не убили, живой он, дышит, только стонет. Видно сильно избили. Попросила она собравшихся казаков отнести Семёна к ней в домик. После этого уже не надо было скрываться, теперь весь хутор знал, что к чему. Арина ухаживала за ним и выходила, но после выздоровления вынуждены они были уехать в Сталинград.

А черепно-мозговая травма не прошла бесследно – Семён начал слепнуть и к сорока годам ослеп совсем, но Арина прожила с ним всю жизнь. У них было четверо детей: Анна, Александра, Пана, Иван. Жили они в городе Волгограде. Семён все делал по дому. Он с палочкой ходил в магазин, рубил дрова, топил печку, носил воду из колодца. Но столярил только для себя.

В 1975 году мама была у них в г. Волгограде. Они жили в маленьком частном домике. Дочки были замужем, сын женат. Все жили отдельно, в своих квартирах, в Волгограде (Сталинграде).