Текст книги "Золото императора"

Глава 4
Матрона

Руфин заметил слежку, но особого значения ей не предал. Он почти не сомневался, что патрикий Трулла сделает все возможное, чтобы определить место, где обитает его старый знакомый. Руфин вывел соглядатаев на Капитолийский холм, к храму Юпитера, самому, пожалуй, большому и величественному зданию Рима, а потом благополучно оторвался от них. В храм он, естественно, не пошел. Вряд ли авгуров, в их нынешнем непростом положении, обрадует визит беглого нотария. Чего доброго, они выдадут его властям, несмотря на жреческий сан и длинную череду предков, служивших Юпитеру сотни лет. По Риму ходили упорные слухи, что старую веру скоро запретят, а храмы древних богов сровняют с землей. Нельзя сказать, что император Валентиниан был ярым и последовательным христианином. По слухам, он никак не мог сделать выбор между никеями и арианами, которые вели нескончаемые споры между собой, порождая смуту в душах новообращенных христиан. Однако мятеж Прокопия, в котором приняли участие сторонники старой веры, не мог не насторожить Валентиниана. Император почувствовал опасность, исходящую от патрикиев, а потому сделает все от него зависящее, чтобы покончить с теми, кто олицетворял собой Старый Рим во времена его величия и славы. И, надо признать, помощников у него будет с избытком.

– Я узнал человека, который следил за тобой, – прошипел на ухо Руфину догнавший его Фронелий. – Это некий Эквиций, самый большой негодяй из тех, что встречались на моем пути.

– Он служит патрикию Трулле, – пояснил Руфин.

– А вот в этом я как раз не уверен, – усмехнулся Фронелий. – Потеряв твой след, он направился прямиком к префекту анноны Пордаке. Так утверждают нанятые мной люди.

– А им можно верить?

– Вполне, – кивнул Фронелий. – Им просто незачем меня обманывать.

Нужных людей Фронелий вербовал в притонах и харчевнях. Сейчас у него под рукой имелось не менее сотни головорезов, готовых за хорошую плату на любое преступление. Впрочем, особого доверия Руфин к ним не питал по одной очень простой причине – их можно было перекупить. Полагаться он пока что мог только на своих юных друзей-варваров, которые на удивление легко освоились в Риме. А ведь прошло всего десять дней с того момента, когда ватажка беглого нотария проникла за городские стены.

– Наш друг Придияр приглянулся одной любвеобильной матроне, – усмехнулся Фронелий. – Я же тебе говорил, Руфин, что эти ребята пойдут далеко.

– Нам пока не до развлечений, магистр, – нахмурился патрикий.

– Ты меня не дослушал, друг мой, – укоризненно покачал головой Фронелий. – Рыжий древинг, самый смазливый из наших варваров, и я специально послал его в один из портиков Форума, чтобы он помозолил ей глаза.

– Кому ей?

– Ефимии, вдове патрикия Варнерия. Очень симпатичной бабенке двадцати примерно лет.

– И зачем она нам?

– По слухам, комит Федустий питает к ней самые нежные чувства, – продолжил свой рассказ Фронелий. – Это он помог Ефимии сохранить состояние, когда ее муж покончил с собой.

– А почему патрикий Варнерий решил умереть?

– Он был одним из самых активных участников заговора Прокопия, – охотно пояснил магистр. – Его выдал нотарий Софроний, перебежавший в стан Валента. Варнерий не стал дожидаться ареста и принял яд. Ефимия – христианка, вхожая в дом епископа Симеона. Думаю, нам она может принести немалую пользу.

– Хочешь сказать, что она знает, где находится Фаустина?

– Очень может быть, – кивнул Фронелий. – Ведь Фаустина с дочкой пропали сразу после ареста Луканики. Патрикия отправили в Медиолан, а вот вдову и дочь императора Констанция Федустий почему-то придержал.

– А зачем они ему?

– Ему не Фаустина нужна, а сокровища Прокопия, – понизил голос почти до шепота Фронелий.

Руфин от удивления даже остановился:

– Но ведь все состояние Прокопия конфисковано?

– Речь идет о константинопольской казне, патрикий. По меньшей мере в два миллиона динариев.

До Руфина наконец дошло, почему опальный магистр с таким усердием принялся за поиски Фаустины, рискуя при этом головой. Конечно, Фронелий получил свою долю с разграбленного обоза, но доля эта была не столь уже велика, поскольку захваченный куш пришлось делить на десять тысяч человек. Словом, сумма в пятьдесят тысяч денариев никак не устраивала беглого солдата, и он решил увеличить ее минимум в пять раз.

– Фаустина слишком глупа, чтобы Прокопий доверил ей столь важную тайну, – с сомнением покачал головой Руфин.

– Однако Федустий думает иначе, – возразил Фронелий, с подозрением глядя на патрикия. – И в данном случае я склонен верить ему, а не тебе.

– Ты, кажется, в чем-то меня подозреваешь? – прищурился на магистра Руфин.

– За эти месяцы, патрикий, я успел к тебе присмотреться, – спокойно сказал Фронелий. – Ты не принадлежишь к числу людей, теряющих голову из-за женщины.

– Мне не нужна Фаустина, – рассердился Руфин. – Мне нужна Констанция, дочь императора, именно она станет ставкой в моей будущей игре.

– Я готов тебя поддержать, патрикий, во всех твоих начинаниях, даже самых рискованных, но я вправе рассчитывать на свою долю барыша.

– А ты уверен, что Прокопий не растратил эти деньги?

– Уверен, патрикий.

– Хорошо, – кивнул Руфин. – Если мы найдем деньги, ты получишь шестую их часть. Клянусь Юпитером!

– А почему не пятую? – насторожился Фронелий, хорошо умевший считать.

– Ты хочешь обездолить бедную вдову? – насмешливо спросил Руфин.

– Я для этого слишком благороден, – криво усмехнулся опальный магистр. – Я принимаю твои условия, патрикий.

Для Руфина слухи о сокровищах Прокопия стали полной неожиданностью. Это сильно затрудняло его задачу. И дело здесь было не в Фронелии. Два изгоя всегда договорятся между собой. Просто Фаустина и ее дочь превращались в очень ценную добычу, которую нелегко будет вырвать из цепких рук комита Федустия. А ведь будущее Констанции определял не только сами Руфин, но и боги. Патрикий ведь не зря наведался в столицу венедских амазонок город Девин. Ему требовалось знать будущее и не только свое. Он получил ответ если не на все, то на очень многие вопросы. И теперь ему осталось всего ничего – найти ту, которой сведущие люди предсказали великую судьбу.

– Так я отправляю Придияра к Ефимии? – спросил Фронелий.

– Отправляй, – махнул рукой Руфин. – Будем надеяться, что вождь древингов справится с поставленной задачей.

Рим поначалу оглушил Придияра. Он никак не предполагал, что на белом свете существуют такие огромные города. Его удивили величественные здания Вечного города, бесчисленные улицы, вымощенные камнем, но куда большее впечатление на него произвели люди, живущие в этом гигантском муравейнике и находящие, видимо, особую приятность в общении друг с другом. Кому и зачем понадобилось собрать такое количество людей за городскими стенами, Придияр понятия не имел, а все вроде бы знающий Фронелий так и не смог ему объяснить. Не было на этом свете дела, которое могло бы оправдать существование такого большого города. А потому немудрено, что количество бездельников, нищих и воров в Риме превышало все мыслимые пределы. Придияр родился в городе, но в городе венедском, построенном для того, чтобы дать надежное убежище княжеской дружине, лучшим мужам племени, торговцам и ремесленникам. Причем последние, чтобы прокормить семью, занимались еще и земледелием. Но большинство соплеменников Придияра жили все-таки в небольших селах, ближе к пашням, и трудились не покладая рук. Бездельников в венедских городах и селах не было, как не было их и в поселениях готских. Увечные, конечно, имелись, но они не слонялись по улицам с протянутой рукой. Семьи и роды кормили тех, кто не мог добыть себе пропитание сам. Чужого древинги не брали. Кража относилась к столь тяжким проступком, что человек, совершивший ее, неизбежно становился изгоем, проклинаемый не только людьми, но и богами. Конечно, в войнах венеды и готы брали добычу и пленных. Добычу делили, а пленных через три года отпускали. Никому и в голову бы не пришло принуждать их к работе всю оставшуюся жизнь. Конечно, пленный был врагом и чужаком, но в этом мире нет такой вины, за которую простой смертный вправе лишить человека свободы. А в Риме рабов насчитывалось едва ли не больше, чем свободных людей. Да и можно ли назвать свободными тех, у кого нет ни пашни, ни резца, дабы прокормить себя и своих близких. Добро бы местные обыватели были воинами. Но, по словам Фронелия, римляне крайне неохотно шли на военную службу, и императорам приходилось набирать в легионы людей из окрестных племен. Именно эти наемники, служившие империи за деньги, и добывали славу Великому Риму в последние десятилетия. Фронелий сказал, что долго так продолжаться не может и что не за горами уже тот час, когда Рим рухнет на головы своих вконец обленившихся обитателей, которым кроме вина, хлеба и зрелищ более ничего уже не нужно.

Вина в городе хватало. Харчевен здесь имелось великое множество, и эти заведения не пустовали ни днем, ни ночью. О зрелищах и говорить нечего. От танцовщиц и гимнастов на улицах проходу не было. Придияр собственными глазами видел пожирателя огня и рассказал об этом товарищам. Гвидон и Оттон ему не поверили. А Фронелий только посмеялся над наивностью варваров и пообещал сводить их в театр. В театр вожди пока не попали, но ипподром посетили. Гонки колесниц произвели на них приятное впечатление. Правда, разгорячившийся Оттон проиграл сто денариев, побившись об заклад с одним из римлян, но огорчения по этому поводу не испытал. Да и с какой стати готу огорчаться по поводу денег, которые с ветра пришли и на ветер ушли. Фронелий такого равнодушия к золоту своих молодых друзей понять не мог и постоянно огорчался по поводу их неразумия. Особенно удивлял его Гвидон, севший забавы ради за кости с одним торговцем и выигравший пятьсот денариев. Сам Фронелий обычно проигрывал, и удача русколана, впервые в жизни взявшего в руки игральные кости, его просто потрясла. Он уговорил Гвидона сыграть еще раз. Результат был тот же самый. Русколан опять выиграл, но в этот раз уже тысячу денариев.

Фронелий вошел в раж и стал таскать Гвидона по игорным притонам, коих в Риме было великое множество. Русколан выигрывал. Причем далеко не всегда это сходило ему с рук. Попадались игроки, которые пытались обвинить Гвидона в нечистоплотности. Обычно подобные облыжные обвинения заканчивались большой дракой, в которой вожди неизменно брали верх. Слава о Гвидоне полетела по притонам Рима, и закончилось все тем, что никто уже не хотел садиться за игру с удачливым варваром. А многие игроки даже отказывались метать кости в его присутствии. Ибо если Гвидон стоял за спиной Фронелия, то выигрывал Фронелий, если за спиной Оттона, то выигрывал Оттон, если за спиной Придияра, то выигрывал Придияр. И никто не мог понять, в чем же секрет его столь неожиданно открывшегося дара. Игральные кости ложились на стол так, как этого хотелось Гвидону, и ничего с этим поделать было нельзя. После этого случая с боярином Гвидоном Фронелий почему-то решил, что вождям варваров подвластно все. Он так и сказал Придияру:

– Если уж вы, ребята, способны обыграть в кости лучших мужей римского дна, не говоря уже о дурнях с туго набитой мошной, то римские матроны сами будут падать в ваши объятия.

– Мне готские и венедские девушки нравятся больше, чем римлянки, – буркнул Оттон.

– Так не о девушках речь, – возмутился Фронелий. – Я говорю об искусстве любви, дарованном Венерой, которым обладают только женщины из самых знатных римских родов. Угождая матроне, вы угождаете богине любви.

Словом, Фронелий умел разжечь любопытство, и этот его дар грозил выйти Придияру боком. Главной помехой для общения с женщиной для древинга было незнание языка. За две недели, проведенные в Риме, он сумел выучить несколько десятков слов, которых вполне хватало, чтобы заказать еду в харчевне, но, разумеется, их недостало бы для объяснения в любви.

– Жест в общении с женщиной значит куда больше, чем слово, – утешил его Фронелий. – Имей это в виду Придияр.

Раб, пригласивший Придияра в дом матроны, говорил по-фракийски, и это слегка успокоило древинга. В крайнем случае, можно будет объясниться через толмача. Вот только вряд ли с таким знанием языка Придияр сумеет узнать у Ефимии, где находится Фаустина. Эту мысль высказал не Фронелий, а все тот же Оттон, обладавший от природы холодным и острым умом.

– Ты, главное, сумей завоевать любовь тоскующей женщины, а уж потом мы найдем способ выудить у нее нужные нам сведения. Вы что же, хотите разбить сердце Руфина? Он же не сможет жить без своей Фаустины.

– Так ведь она ему не жена? – удивился Гвидон.

– Жена или не жена, – наставительно заметил Фронелий, – а сердцу не прикажешь, русколан. Смотри, как убивается по поводу прекрасной Лавинии наш знакомый, патрикий Трулла.

– А мне Марцелин сказал, что она блудница, – пробурчал Оттон. – Эта Лавиния таких патрикиев, как Трулла, считает десятками.

– Ты не суди ее, гот, – усмехнулся Фронелий, – каждый добывает пропитание, как умеет. Да и не к Лавинии мы посылаем Придияра, а к Ефимии, почтенной и всеми уважаемой вдове.

– Почтенные вдовы не ищут случайных знакомств, – отрезал упрямый Оттон.

– Вдова – не весталка, – махнул рукой Фронелий. – Почему бы ей не приветить красивого юнца и не послужить богине любви Венере.

– Ты же сказал, что она христианка?

– Не надо, высокородный Оттон, путать веру с обычаем, – рассердился Фронелий. – Не может римская матрона, тем более вдова, жить в забвении. Люди перестанут ее уважать.

– Каждое племя живет по-своему, – примирительно заметил Гвидон.

– Вот именно, – обрадовался поддержке боярина Фронелий. – Если римлянка приглашает мужчину в дом, то это вовсе не означает, что она жаждет предаться блуду.

– А чего она в таком случае жаждет?

– Философской беседы, – отрезал магистр.

Его ответ поставил вождей в тупик, поскольку слово «философ» им явно было незнакомо. Пришлось Фронелию объяснять, что речь идет о мудрости, о познании мира, о тайнах бытия.

– Придияр посвященный, – кивнул головой Гвидон. – Им будет, о чем поговорить.

Теперь уже вождям пришлось объяснять Фронелию, не знающему тонкостей чужого языка, что означают слова «посвященный», «ведун» и «волхв».

– А я ведь сразу догадался, что вы ребята не простые, – задумчиво произнес Фронелий. – Таково прежде в Риме не бывало, чтобы шестерки выпадали четыре раза подряд.

Раб ждал Придияра в том же портике на Форуме, где состоялась их первая встреча. И хотя сумерки уже опустились на город, оживленный даже в эту пору, он сразу же опознал вождя. Раб был далеко не молод, скорее всего, ему уже перевалило за шестьдесят, о чем свидетельствовали лицо и морщинистые руки. Придияр не удержался и высказался мимоходом по поводу старых сводников, позорящих свои седины. Его слова не столько обидели раба, сколько развеселили.

– Я благодарен тебе, рекс, хотя бы за то, что ты увидел во мне человека, а не говорящее орудие. Разве можно обвинять мотыгу в том, что она бьет тебя по голове, а не возделывает землю?

– Ты же не мотыга? – удивился Придияр.

– Во всяком случае, у меня есть язык и ноги, чтобы довести тебя, рекс, до дома моей госпожи, а большего от раба не требуется.

– Но имя-то у тебя есть?

– Зови меня Фракийцем, рекс, так будет проще.

– И давно ты живешь в Риме?

– Я здесь родился. Рабом был мой отец, а я всего лишь пошел по стезе, предназначенной мне богом.

– Ты христианин? – предположил Придияр.

– Как ты догадался? – удивился Фракиец.

– А в кого еще верить рабу, как не в распятого бога.

– Но ведь в него верят и патрикии?!

– Нет, – покачал головой Придияр. – Патрикий не может служить богу рабов. Иначе чем же он от них отличается?

– А ты философ, рекс, – усмехнулся старик.

– Я ведун высокого ранга посвящения, Фракиец, и я иду той дорогой, которой шли мои предки. И другой дороги я не ищу.

Дворец Ефимии был одним из лучших в Риме, во всяком случае, так показалось Придияру. Впрочем, древинг пока что не мог похвастаться знакомствами с родовитыми людьми города, а потому и не брался судить с полной ответственностью об их жилищах. Тем более что проник он во дворец Ефимии не с главного входа. Фракиец зажег светильник, но уютнее от этого Придияру не стало. Поэтому, прежде чем ступить на первую ступеньку лестницы, он на всякий случай проверил, как вынимается из ножен меч.

– Успокойся, рекс, – обернулся к нему Фракиец, – никто не собирается тебя убивать. Высокородная Ефимия всего лишь хочет обменяться с тобой парой слов.

– Разве что парой, – усмехнулся Придияр. – Я не знаю здешнего языка.

– На этот счет можешь не волноваться, рекс. Ефимия тебя поймет.

В доме, видимо, было много народу, во всяком случае, Придияр слышал голоса, несущиеся со всех сторон, но навстречу им никто так и не попался. Судя по всему, Фракиец вел его потайным путем.

– И сколько рабов у Ефимии? – спросил Придияр.

– В доме не более сорока, – с охотою отозвался Фракиец. – А в усадьбах более двадцати тысяч.

– Зачем ей столько? – поразился вождь.

– Кто-то же должен ухаживать за матроной и обеспечивать ей роскошную жизнь, – пожал плечами Фракиец. – Не ею заведено, не ей и менять.

Самое забавное, что Придияр даже не знал, как выглядит женщина, пригласившая его в свой дом. Единственное, что он успел разглядеть, так это на редкость выразительные глаза да пухлые губы, прошептавшие на ухо склоненному рабу несколько слов. Оставалось надеяться, что внешность матроны его не разочарует или, во всяком случае, разочарует не настолько, чтобы прыгать в распахнутое окно.

Фракиец привел Придияра в довольно большую комнату, посреди которой стояло огромное ложе, способное вместить четырех человек, по меньшей мере. Римляне уступали в росте северянам, это касалось не только мужчин, но и женщин. Тогда тем более не понятно, зачем они строили такие огромные дома с высокими потолками и делали мебель, предназначенную для гигантов.

– Скажи, Фракиец, волоты в ваших краях есть? – спросил негромко Придияр.

– Какие еще волоты? – не понял раб.

– Великаны, – пояснил вождь.

Фракиец, похоже, сообразил наконец, о чем речь, и разразился старческим дребезжащим смехом.

– Я уверен только в одном, рекс, в этой спальне волотов точно не было, – сказал старый раб, отсмеявшись. – Да и мужчины здесь редкие гости.

Фракиец оставил на столике светильник и скрылся за дверью. Придияр подошел к открытому окну и выглянул в сад. В саду было настолько тихо, что древинг услышал не только шелест листвы, но и журчание воды в фонтане. Вечный город никогда не засыпал окончательно, но ночью шум на его улицах стихал, что не могло не радовать человека, привыкшего к порядку и тишине. Слабый шорох за спиной заставил Придияра обернуться. Две женщины вошли в ложницу и остановились на пороге. Одна из них, та, что повыше ростом, была, скорее всего, рабыней. Вторая, с распущенными по плечам волосами, – хозяйкой. Увидев мужчину, рослая рабыня хихикнула и тут же прикрыла рот ладошкой. Хозяйка что-то сказала ей, не поворачивая головы, и рабыня, отступив назад, словно бы растворилась во мраке. Черноволосая женщина подошла к столу и взяла в руки светильник. Возможно, ей хотелось получше рассмотреть гостя, который продолжал стоять у окна в напряженной позе, готовый к неожиданностям. Придияр отметил про себя, что женщина молода и хороша собой. Тогда тем более странно, что она ищет развлечений с залетными молодцами вместо того, что повторно выйти замуж.

– Ты друг патрикия Руфина? – спросила женщина на чистейшем венедском языке.

Придияр вздрогнул от неожиданности. Он никак не рассчитывал услышать родную речь в чужом доме, да еще из уст женщины, которая была, если судить по внешнему виду, италийкой.

– Не понимаю, о ком ты говоришь, – пожал плечами Придияр и шагнул вперед.

Однако Ефимию его движение не испугало. Она спокойно смотрела на приближающегося варвара, и в глазах ее явственно читалось любопытство. Придияр окинул быстрым взглядом тело римлянки, прикрытое лишь легкой полупрозрачной материей, и порозовел от смущения.

– Ты мне не доверяешь, – сказала женщина, присаживаясь на край ложа. – Впрочем, это понятно. О встрече с тобой меня попросила Фаустина.

– Я не знаю никакой Фаустины, – хриплым голосом отозвался Придияр.

– Возможно, – кивнула Ефимия, – но ты сможешь передать ее слова Руфину. Не перебивай меня, варвар.

– Я не варвар, – резко ответил Придияр. – Я рекс древингов, советую тебе запомнить это, женщина.

Римлянка засмеялась, бросив при этом на гостя откровенный взгляд, от которого Придияра обдало жаром.

– Ты не варвар, ты не знаешь ни Руфина, ни Фаустину, – проговорила Ефимия. – Тогда что же ты делаешь в моей спальне?

– Раб сказал, что ты хочешь меня видеть, – слегка растерялся от такого напора Придияр.

– И ты всегда являешься по первому зову женщины, рекс древингов? – насмешливо спросила Ефимия.

– Всегда, – не сразу нашелся с ответом Придияр.

– Зачем?

– Чтобы поговорить с ней о философии, – рассердился Придияр. – Я, правда, не знаю твоего языка, зато ты прекрасно говоришь на венедском.

– Я родилась в Панонии, – пояснила Ефимия. – Мой отец, высокородный Стронций, был викарием тех мест. Я прожила в Панонии почти пятнадцать лет и лишь перед самым замужеством приехала в Рим.

– Ты не сказала, зачем я тебе понадобился, – нахмурился Придияр.

– А ты не догадываешься, зачем нужен вдове здоровый красивый мужчина? – Ефимия одним движением избавилась от одежды и предстала перед потрясенным Придияром во всей своей ослепительной наготе. – Поторопись, рекс древингов, а то я передумаю.

Бесстыдство римской матроны слегка покоробило Придияра, но отнюдь не охладило его пыла. Нежные руки Ефимии обвили его глею и утащили в глубокий и темный омут, где древинг едва не задохнулся от страсти. Возможно, Фронелий и не врал, когда утверждал, что знатных римлянок обучают искусству любви богини. Но если это так, то следует признать, что Ефимия – одна из самых даровитых учениц Венеры. Во всяком случае, вдова патрикия хорошо знала, как разбудить в мужчине желание и как его удовлетворить. Впрочем, она и сама отдавалось любовному угару с таким пылом, что ее стоны и крики наверняка разносились не только по дому, но и по саду.

– Не суди меня слишком строго, рекс, – сказала Ефимия, чуть отстраняясь от Придияра. – Ты первый мой любовник после целого года воздержания. Это Фаустина ввела меня в грех. Если бы не ее уговоры, то я бы никогда не осмелилась пригласить в свой дом мужчину. Но раз ты пришел, то отпустить тебя без поцелуя было выше моих сил.

– Поцелуем ты не ограничилась, – буркнул Придияр, с трудом обретающий себя после ласк римской матроны.

– Я застенчива от природы, рекс древингов. – Ефимия мягко провела ладонью по его волосам. – А потому очень боялась, что страх пересилит во мне желание и я сбегу отсюда раньше, чем ты осмелишься меня обнять. Наверное, я поторопилась и едва не отпугнула тебя.

– С чего ты взяла, что я испугался? – обиделся Придияр.

– Я поняла это по твоим глазам, ужас в них был почти священным. Насколько я знаю, венеды еще сохранили веру в божественное предназначение любви и вовсе не считают ее простым блудом. И возможно, вы правы. Хотя епископ Симеон наверняка осудит меня за эти слова.

– Это и есть римская философия? – полюбопытствовал заинтересованный Придияр.

Ефимия засмеялась и тут же впилась губами в губы любовника, словно хотела высосать воздух из его груди. Все-таки она была очень жадной до утех женщиной. Настолько жадной, что Придияр с трудом верил в ее годичное воздержание. И, набравшись смелости, он высказал ей свои сомнения на этот счет. Правда, уже после того, как новая вспышка страсти сошла на нет.

– А ты ревнивый, – осудила его Ефимия.

– Просто мне известно имя человека, который добивается твоего расположения.

– Ты имеешь в виду Федустия? – удивилась матрона.

– А разве он не помог тебе в трудный час?

– Милый друг, комита интересуют мои деньги, но отнюдь не я, – усмехнулась Ефимия. – Мы заключили с ним сделку. Он помогает мне сохранить состояние мужа, а я выхожу за него замуж после годичного вдовства. К сожалению, у меня не было выбора. Я не привыкла жить в нищете.

– Значит, ваша свадьба не за горами?

– Срок истекает через неделю, – вздохнула Ефимия. – Но я приготовила комиту сюрприз. С твоей помощью, божественный Придияр.

– А почему божественный? – удивился древинг.

– Потому что ты император моей души и моего тела. Во всяком случае, до утра. Какое было бы счастье, если бы оно вообще не наступило.

– Мне тоже хорошо с тобой, – вздохнул Придияр.

– Докажи, – попросила Ефимия. – Я должна отблагодарить Венеру за то, что родилась женщиной.

– А разве за это благодарят?

– В такие ночи – да.