Текст книги "Золото императора"

Глава 4
Русы Кия

В Русколании готов приняли даже лучше, чем рассчитывали вожди. Правда, земли им отвели на границе, но зато вдоволь. Во всяком случае, было где пасти уцелевший скот и возделывать пашню. Князь Коловрат выделил зерно, которого должно было хватить пришельцам до нового урожая, росомоны научили ставить дома на свой лад. Словом, кто захотел осесть на новой земле, тот осел. Сложнее было с мечниками, не знавшими иной работы, кроме ратной. Но здесь на помощь готским вождям пришел патрикий Руфин, выделивший для содержания дружин немалые деньги. Обласкал рексов и воевода Валия, видимо, в расчете на будущие услуги по защите Русколании от грядущего нашествия гуннов. Хотя не исключено, что у воеводы были на готских мечников и иные виды. На это намекнул Оттону патрикий Руфин. Дело в том, что князь Коловрат, коему недавно перевалило за шестьдесят, сильно прихварывал. И это не могло не тревожить старейшин русколанских родов. Венеды и руги видели преемником Коловрата княжича Лебедяна сына Милавы, а у росомонов был свой претендент – княжич Сержень сын Рады. Воеводе Валии удалось переманить на свою сторону часть венедских бояр, но руги были категорически против того, чтобы князем Русколании стал сын росомонки и сестричад воеводы Валии. Масла в разгорающийся пожар взаимных обид подливали и волхвы. Кудесники Перуна, Световида и Даджбога горой стояли за Лебедяна, а кудесник Велеса – за Серженя. Так что у готских вождей появилась возможность найти свое место в рядах противоборствующих сторон не без пользы для собственной мошны. Другое дело, что нарастающая вражда ничего хорошего не сулила ни русколанам, ни готам ввиду грядущего нашествия гуннов. Об этом Оттон Балт сказал боярину Гвидону, гостем которого он стал на правах старой дружбы, но тот в ответ лишь сокрушенно развел руками.

– Никто не хочет уступать, – вздохнул боярин, сильно возмужавший за минувшие годы. – И угораздило же княгинь родить Коловрату сыновей в один год, один день и один час. Правда, волхвы Белеса считают, что княжич Сержень был зачат все же раньше княжича Лебедяна, но у волхвов других венедский богов на сей счет имеется свое мнение.

Разговор этот происходил за пиршественным столом в загородной усадьбе боярина Гвидона, где кроме Оттона поселился еще и патрикий Руфин.

– Я бы на месте князя Коловрата назвал бы преемниками обоих сыновей, раз они в один день родились, пусть вместе и правят. В Римской империи сейчас два соправителя, почему бы в Русколании не быть двум князьям.

– Но ведь это раскол! – ужаснулся Гвидон. – Если у росомонов появится свой князь, то они отпадут от Голуни.

– А вы посадите над росомонами сына венедки Лебедяна, а над ругами и венедами сына росомонки Серженя, – прищурился на растерявшегося боярина Руфин.

Оттон захохотал, ему предложение хитроумного патрикия понравилось. Гвидон, после недолгого размышления, тоже кивнул:

– Я, пожалуй, передам твои слова отцу. Это не самый удачный выход из положения, но, по крайней мере, он удовлетворит многих, если не всех.

– А где невеста? – спросил Оттон. – Хотелось бы взглянуть на твою избранницу, боярин Гвидон.

Гвидон порозовел и, чтобы скрыть смущение, залпом осушил кубок с вином. Отвечать за него пришлось патрикию Руфину:

– Констанцию взяла под свое крыло княгиня Любава.

Оттону очень бы хотелось узнать, для чего Руфину и кудеснице Власте понадобилось выдавать дочь императора Констанция за русколанского боярина Гвидона, обладающего недюжинным магическим даром, но спрашивать об этом римского патрикия было бесполезно. Пока что Балту ясно стало только одно: этот брак настолько важен для Руфина, что для спасения невесты он рисковал головой. И не только своей, надо сказать.

Задерживаться надолго в Русколании Оттон не собирался. Свой долг перед Германарехом он выполнил, самое время возвращаться на Дунай, к своему племени, нежданно-негаданно обретшему свободу после крушения Великой Готии. Руфин, по большому счету, был прав: смерть Германа и Витимира Амалов развязывала вождям вестготов руки. О внуке верховного вождя, тринадцатилетнем Винитаре, можно было пока не думать. Его претензии на власть вряд ли будут поддержаны готскими вождями. Зато среди вестготов наверняка начнется борьба за первенство. А Оттон не единственный рекс в роду Балтов, и чтобы стать верховным вождем вестготов, ему придется много потрудиться. Впрочем, за власть в Вестготии будут бороться не только Балты. Наверняка вмешаются и другие вожди, причем не только вестготы, но и древинги. И одним из таких претендентов может стать Придияр Гаст, если он, конечно, уцелел после кровопролитной битвы. Обидно, конечно, видеть врага в старом и проверенном друге и родственнике, но тут уж ничего не поделаешь, коли даже единокровные братья не щадят друг друга в борьбе за власть. И пример тому у Оттона перед глазами здесь, в Русколании, где великий стол стал поводом для ссоры очень многих родных по крови людей. А ведь князь Коловрат еще жив и достаточно крепко держит в своих руках бразды правления. Зато его смерть обернется многими бедами для Русколании.

– А когда состоится свадебный обряд?

– Через семь дней, – сказал Гвидон и расплылся в ослепительной улыбке. Довольный вид боярина не оставлял сомнений в том, что красота невесты не оставила его равнодушным. Что ж, в таком случае Гвидона можно только поздравить, ибо далеко не каждый брак в этом мире вершится по любви.

– Если ты не будешь возражать, – усмехнулся Оттон, – то я останусь в Голуни до твоей свадьбы.

– Это честь для меня, рекс, – вежливо наклонил голову Гвидон. – Ты всегда будешь самым дорогим гостем в моем доме.

Боярин Гвидон был настолько любезен, что пригласил Оттона Балта не только на свадьбу, но и на предваряющие ее смотрины. Разумеется, и сам жених, и его родные уже успели познакомиться с невестой, но все участники обряда старательно делали вид, что видят прекрасную Констанцию в первый раз. А гостей на смотрины собралось столько, что даже обширный терем воеводы Валии с трудом их вместил. Терем воеводы располагался вблизи Торговой площади, неподалеку от детинца и, безусловно, был одним из лучших в столице Русколании. Пока Оттон разглядывал его расписанные яркими красками стены, ввели невесту князя Гвидона, закутанную в белое покрывало. Констанцию сопровождали три девушки с непокрытыми головами и величественная княгиня Любава, которой Оттон уже имел честь быть представленным. Гости, успевшие занять свои места за пиршественными столами, расставленными вдоль стен, с интересом наблюдали, как невеста восходит на небольшой помост, сооруженный, видимо, специально для этой цели. Помост был покрыт ослепительно белым ковром, скорее всего, парсской работы. Княгиня Любава собственноручно откинула покрывало, скрывающее лицо девушки. Гости вежливо ахнули еще до того, как увидели невесту во всей красе, а поэтому им пришлось ахать повторно, но в этот раз уже вполне искренне, поскольку Констанция действительно была хороша. Оттон помнил Констанцию десятилетней и никак не предполагал, что из пугливой смуглой девочки вырастет такая красавица. Он тоже ахал и восхищенно цокал языком, пока его взгляд не упал на девушку, сопровождающую невесту. Рекса словно крапивой обожгло, и он застыл с открытым ртом, сильно позабавив своим видом Руфина.

– Друг мой, – шепнул Оттону патрикий, – негоже так смотреть на чужую невесту.

– Кто она? – с трудом овладел собой вестгот.

– Констанция? – переспросил удивленный Руфин.

– Я говорю о девушке, стоящей рядом с ней, – просипел Оттон севшим от волнения голосом.

– Это Радмила, дочь воеводы Валии, – пожал плечами Руфин. – Красивая девушка.

– Ты мне ее сосватаешь, патрикий, слышишь! Я не уеду отсюда без нее!

Вот тебе раз. А Руфин считал своего друга Оттона Балта едва не самым хладнокровным и рассудительным человеком среди варваров. А теперь вдруг выясняется, что под этой холодной оболочкой бьется горячее сердце человека, способного потерять голову от единственного взгляда женских очей. Очи, правда, были красивые. Да и сама Радмила была девушка хоть куда. Темноволосая, с чуть заметным румянцем на смуглых щеках. Но в Русколании, как успел заметить Руфин, не ощущалось недостатка в красавицах. И если бы не суровые нравы здешних обитателей, римский патрикий наверняка бы пустился во все тяжкие. Руфин, перешагнув рубеж тридцатилетия, многое растерял из прежнего юношеского пыла, но считал, что если прелюбодеев и следует карать, то не так сурово, как это делают венеды и готы. Все-таки чувство порой способно толкнуть человека на отчаянный поступок. И пример тому рекс Оттон, влюбившийся без памяти, правда, в девушку, а не замужнюю женщину, что в будущем сулило бы ему много бед.

– Хорошо, я поговорю с воеводой Валией, – согласился Руфин. – И отпусти мою руку, рекс, на ней и без того уже остались следы твоих пальцев. Если девушку не сговорили за какого-нибудь здешнего молодца, то вряд ли Валия станет возражать против такого зятя.

– Я его убью, – процедил сквозь зубы Оттон.

– Кого? Воеводу?

– Жениха! Если таковой объявится. А девушку украду.

Руфину достаточно было одного взгляда, вскользь брошенного на бледного рекса, чтобы понять очевидное – этот человек не шутит. И что страсть к красавице Радмиле захватила его целиком. Дабы успокоить взволнованного вестгота, Руфин обратился за сведениями к всезнающему Бермяте.

– Нет, – отмахнулся мечник. – Не было сговора. Радмиле всего шестнадцать лет. Торопиться некуда.

– Ну вот, – облегченно вздохнул Руфин, оборачиваясь к соседу. – За сердце девушки я, конечно, поручиться не могу, но рука ее свободна, рекс Оттон.

– Ты должен поговорить с воеводой сегодня же, слышишь Руфин, – горячо зашептал Оттон. – Я не хочу, чтобы меня опередили в самый последний момент.

Все-таки люди странные существа. И порой даже старые знакомые вдруг открываются с самой неожиданной стороны. У Руфина на рекса Оттона были свои виды, но он, по чести сказать, слегка побаивался хладнокровного вестгота, которого даже смертельная опасность не могла взволновать. А тут вдруг неожиданно выясняется, что есть слабина и у этого железного человека.

Свадьбы боярина Гвидона с Констанцией и рекса Оттона с Радмилой справляли в день Перуна, а потому главными действующими лицами в обряде были его волхвы. Воевода Валия пожертвовал Ударяющему богу годовалого быка, что было с удовлетворением воспринято ругами и венедами. Со стороны росомонских вождей протестов не последовало. И даже волхвы бога Белеса, всегда ревниво относившиеся к подобным жестам, в этот раз промолчали. Перун считался богом воинов, а потому в преддверии вражеского нашествия очень важно было выказать ему уважение. Это понимали не только руги и венеды, но и росомоны, и даже готы, видевшие в нем одного из самых почитаемых своих богов – Тора. Мяса быков, принесенных в этот день на жертвенный камень Перуна, хватило, чтобы накормить всю Голунь, а о браге для обывателей позаботились воевода Валия, патрикий Руфин и князь Коловрат, выступивший в роли названого отца при рексе Оттоне. Балт обратился с этой просьбой к великому князю Русколании по совету Руфина и тем самым снял возможные трения между ружскими боярами и росомонскими вождями. Ибо многие руги, раззадоренные соперничеством, собирались отклонить приглашение Валии на свадебный пир, что не могло быть расценено иначе как оскорбление. Зато участие в свадебных обрядах Коловрата снимало все противоречия.

Свадебный пир длился целую седмицу, далее гулять было невозможно, на носу была страдная пора, и неуместное веселье вождей явилось бы дурным примером для народа. Именно в последний день пира князь Коловрат, в присутствии ружских, венедских, росомонских и готских вождей, назвал своими соправителями и возможными преемниками обоих своих старших сыновей, Лебедяна и Серженя. Причем более всего бояр и вождей поразило, что князем венедского удела стал Сержень, а князем росомонского – Лебедян.

– Судите по Прави, князья, – напутствовал своих сыновей Коловрат, – и пусть опорой вам будут ближники наших богов.

Решение великого князя многие сочли странным, но, с другой стороны, ни одна из противоборствующих в Русколании группировок не могла считать себя ущемленной. Хотели Лебедяна – получите, хотели князя Серженя – вот вам князь, а где и кому из них сидеть и судить, решают не бояре, не воеводы, не кудесники и волхвы, а их отец.

– Мудро рассудил, великий князь, – поднялся из-за стола с кубком в руке воевода Валия. – Да пребудет мир на нашей земле, бояре и вожди, и пусть она всегда будет родной не только нашим детям, но и нашим внукам и правнукам.

Патрикий Руфин решил вернуться на Дунай вместе с рексом Оттоном и его супругой Радмилой. О кагане Баламбере не было ни слуху ни духу, и многие в Русколании не без оснований считали, что гунны в этом году вряд ли предпримут поход. Лето было уже на исходе, а воевать в зиму орде несподручно, негде взять корм для лошадей.

Рекс Оттон, ошалевший от хмельных ночей, не сразу сообразил, о чем ему толкует римский патрикий. Но наконец и до него дошло, что затягивать с возвращением нельзя, ибо скорые осенние дожди могут превратить дороги в непролазную грязь, по которой не пройти ни пешим, ни конным. Прощание юной Радмилы с родными и близкими едва не заставило Руфина прослезиться, чему он слегка подивился. Оказывается, жизнь, полная превратностей, не отбила у него способности сопереживать.

Под защитой тысячи конных вестготов Руфин чувствовал себя в полной безопасности даже на лесной дороге. Оттон, занятый молодой женой, не слишком докучал патрикию разговорами, и потому у бывшего нотария, а ныне ведуна бога Белеса, высокого ранга посвящения, было время, чтобы обдумать ситуацию и наметить дальнейший план действий. За время пребывания в Русколании Руфин несколько раз встречался не только с кудесником Велегастом, но и с первыми ближниками других славянских богов. Все они отлично понимали, что гуннского нашествия Русколания может и не пережить. И что выбор антского князя Буса, возможно, не самый худший в нынешней ситуации. Другое дело, что для русколанов этот путь закрыт. Никто, ни князь Коловрат, ни воевода Валия, ни кудесники всех без исключения венедских богов не допускали мысли о союзе с гуннами. А значит, для русколанов в случае поражение оставался только один путь – исход. Исход с земли, которую они обживали более двухсот лет. Многие ружские роды еще хранили память об отступлении с берегов Варяжского моря под ударами готов. Тогда их племя распалось надвое, часть родов осела на Дунае близ границ Римской империи, другая часть, более многочисленная, расселилась по Днепру и Дону, смешавшись с венедами, которые проникли в эти земли еще ранее, и росомонами, пришедшими на Дон с востока. Ругам на Дунае пришлось тяжелее всего. Не желая признавать власть готов, они приняли предложение римского императора Констанция и поселились частью в римской провинции Дакии, а частью были переброшены в далекую Британию. Как сложилась судьба британских ругов, Руфин не знал. Зато дакийские руги продолжали играть в полураспавшемся под ударами готов Венедском союзе весьма важную роль. Едва ли не все ведуны и волхвы триады Белобога были выходцами из знатных ружских родов. Немало ругов было и среди волхвов Белеса. Правда, Скотий бог привечал не только ругов, но и знатных мужей из других племен, среди его ближников были не только венеды, но и готы, и росомоны, и древинги, и сарматы, и даже аланы, потерявшие свою землю, но не желавшие смириться с поражением. Посредницами между волхвами триады Белобога и ближниками Белеса, как правило, выступали жрицы венедских богинь, Лады, Лели и Макоши. Первые две считались Рожаницами, помогавшими богу Роду создать этот мир. Третья почиталась не только как богиня удачи и судьбы, но и как жена бога Белеса. Патрикию Руфину понадобилось немало времени, чтобы разобраться во взаимоотношениях венедских богов и богинь и их ближников. Помогла ему в этом кудесница Власта, с которой Руфина связывали отношения настолько тесные, что это вызывало подчас глухой ропот среди венедской и ружской знати. Кудесницу обвиняли в телесной слабости к римскому патрикию, но Власта резко осаживала злопыхателей, заявляя, что ведун Белеса Руфин люб не ей, а богине Ладе. Именно в силу этой причины римский патрикий в числе немногих мужчин был допущен в священный город Девин, куда стекались вести едва ли не со всего мира. И где зрели замыслы, крайне опасные как для Римской империи в целом, так и для императоров Валентиниана и Валента в частности. Причем умный Валентиниан об этих замыслах либо знал, либо догадывался. Во всяком случае, он сумел раскрыть заговор, едва не отколовший от Рима провинцию Галлию. Правда, для этого ему пришлось уничтожить чуть ли не всех знатных мужей многочисленного племени франков, являвшихся острием копья, пущенного венедскими богами и их ближниками в самое сердце Рима. Руфин принял участие в этой войне на стороне франков, коих венеды называли вранками, то есть воронами, и хлебнул полной чашей горечь поражения. Вранки, племя венедского корня, были вытеснены из Панонии все теми же готами две сотни лет назад, но, даже смешавшись с кельтами и алеманами, они не потеряли связи ни с прародиной, ни с богами.

– Ты собираешься заехать в Киев? – спросил Оттон у Руфина.

– Да, – кивнул головой патрикий. – Во-первых, мне нужно повидаться с князем Световладом, а во-вторых, всем нам следует передохнуть после долгого пути, и прежде всего твоей жене Радмиле.

Беспокойство Оттона Балта было понятно Руфину. Рекс торопился вернуться домой, дабы не дать соперникам похоронить себя раньше времени. Впрочем, в борьбе за власть над вестготами Оттон мог рассчитывать на помощь как дроттов, так и венедских волхвов. Другое дело, что в нынешней ситуации вестготом будет нелегко удержать за собой земли, захваченные когда-то дедами. Окрестные венедские племена наверняка припомнят им былые обиды и воспользуются гибелью Великой Готии, чтобы свести с ними счеты. Со временем следует донести эту мысль в осторожной форме до Оттона Балта и намекнуть ему, что подлинную свою родину вестготы могут обрести во Фракии и Илирике.

Князь Световлад принял Руфина с распростертыми объятиями, но в его серых умных глазах читалась настороженность. Похоже, он вообразил, что римский патрикий, посвященный едва ли не во все тайны венедских волхвов, станет склонять его к губительному союзу с Русколанией. Князь Световлад был человеком далеко не старым, ему совсем недавно миновало сорок, но крайне осторожным. Впрочем, вряд ли эта самая осторожность была его врожденным качеством. Скорее его поведение обуславливалось внешними обстоятельствами. Борусия уступала Русколании как по территории, так и по количеству жителей. Зато здесь, в окрестностях города, основанного самим Кием, располагались храмы едва ли не всех главных венедских богов. Сам Киев был несколько меньше Голуни, зато окружен труднопроходимыми лесами и представлял собой довольно крепкий орешек, раскусить который не удалось даже готами. У Световлада были все основания полагать, что и гунны Баламбера обойдут его землю стороной. Об этом он без обиняков сказал Руфину, когда гость и хозяин остались наедине.

– Кудесница Власта и кудесник Велегаст думают так же, – кивнул Руфин. – Борусия должна стать тем местом, где могут найти приют русколаны в случае неудачного исхода войны.

– Безусловно, я окажу помощь беженцам, – нахмурил густые брови Световлад, – но это может не понравиться гуннам.

– Именно поэтому ты должен заключить тайный союз с Баламбером раньше, чем гунны вторгнутся в Русколань.

– Я тебя не понимаю, посвященный Руфин, – прищурился на гостя Световлад. – Это твой совет или…

– Или, – усмехнулся патрикий. – Венеды и руги не должны разделить участь готов, скитающихся по миру без всякой надежды найти пристанище. Конечно, Борусия не может вместить всех русколанов, а потому часть из них уйдет на север. Степняки не отважатся преследовать их в густых лесах. Другую часть мы перебросим на Дунай.

– Зачем?

– Нам нужны испытанные бойцы, князь. Время Рима уже ушло, а мы не можем допустить хаоса на землях, отпадающих от империи. Равным образом мы не позволим пришельцам с востока, как бы они ни были сильны, диктовать свою волю Европе. Нам нужны новые центры силы от моря Варяжского до моря Средиземного, от Британии до Карфагена. И одним из таких центров будет Киев. Не сразу, князь, и, наверное, не при нашей с тобой жизни. Так думают кудесники венедских богов, так думают умнейшие из римлян, которые считают, что крушение великой империи не должно стать концом человечества. Великой Гуннии не будет, князь Световлад, степь не должна поглотить город.

– Орда Баламбера увеличилась едва ли не вдвое, – вздохнул князь, подливая гостю вино в кубок. – Рост ее идет как за счет покоренных племен, так и за счет степняков с Итиля.

– Я знаю, – кивнул Руфин. – У нас есть свои люди в окружении Баламбера.

– Мне следует обратиться к ним?

– Нет, – ответил патрикий. – Тебе лучше действовать через князя Буса, он первым ступил на тот путь, который, возможно, придется пройти многим венедским вождям.

– Уж не хочешь ли ты сказать, посвященный Руфин, что старый хитрец действовал по указке волхвов? – спросил потрясенный Световлад.

– Готия была заражена арианством, – жестко произнес Руфин. – И эта зараза стала распространяться среди окрестных племен. И мы вынуждены были принять непростое решение.

– Кто это «мы»? – усмехнулся Световид.

– Русы Кия. Те, кто однажды уже потерпел поражение в Трое и не хочет, чтобы горькая судьба предков-изгоев стала нашей судьбой. Каждому выпадет свое, князь. Кому-то суждено пасть в противоборстве с гуннами. А кому-то заменить степняков в окружении кагана. Кому-то придется разрушать отжившее, а кому-то сохранять наследие предков. Я пойду путем Ярилы-Велеса, путем кровавых перемен. Ты, князь, останешься верен Даджбогу и будешь делать все, чтобы сберечь Киев. А какой из этих путей легче, знают только боги.

– Но ведь у гуннов свои кумиры, Руфин, – с сомнением покачал головой Световлад.

– Гунны составляют ничтожное меньшинство в орде Баламбера, – усмехнулся патрикий. – Они будут смешиваться кровью с венедами и готами, пока не растворятся в них без следа. И богами их детей и внуков будут венедские боги.