Текст книги "Золото императора"

– Корректор Перразий и трибун Цириалий, скачите в Рим и объявите Сенату последнюю волю императора Валентиана. Новым императором Великого Рима становится его младший сын. И да пребудет над ним благодать Господня.

Глава 7
Похищенный клад

Гунны в очередной раз обманули готов. Они переправились через Днестр как раз в том месте, где их никто не ждал. Рекс Оттон и боярин Гвидон, шедшие на помощь Алавиве и Придияру Гасту, были отрезаны от основных сил вестготов и вынуждены отступить в горы. Превосходство гуннов в численности было настолько очевидным, что рекс Алавива, назначенный советом старейшин командующим вестготским ополчением, не рискнул им противостоять и отвел своих людей во Фракию под защиту римских орлов. Нерешительность Алавивы привела в ярость Придияра Гаста, жаждавшего отомстить коршунам Баламбера за поражение на Днепре. Древинг обвинил вестгота в трусости, но старый Алавива на его грубость даже бровью не повел.

– Я сохранил людей, Придияр Гаст, а это в создавшихся условиях самое главное.

– А ты уверен, что сохранил? – с ненавистью глянул на него Придияр. – Остготам Алатея и Сафрака здесь, на землях империи, приходится ох как несладко.

Алавива уже успел встретиться и с Алатеем, и с Сафраком, а потому отлично знал о подлостях, чинимых римскими чиновниками в отношении остготов. Но, к сожалению, и у остготов, и у вестготов не было иного выбора, как только принять условия, выдвигаемые Валентом, то есть принять христианство и присягнуть императору.

– Поступай как хочешь, рекс Алавива, а я своим богам не изменю.

– Так скажи об этом не мне, а комиту Лупициану! – побурел от гнева вестгот. – Думаю, ромеи и дня не будут терпеть тебя, древинг, на своей земле. А на нашу поддержку ты не рассчитывай, я не собираюсь воевать с императором Валентом за венедских богов.

– А за готских? – склонился к сидящему на лавке старому рексу Придияр. – Герман Амал тоже отрекся от Одина, и где он теперь?

– Я делаю это не ради власти, не ради спасения собственной жизни, а ради женщин и детей, которые гибнут под копытами гуннской орды. Степняков больше, чем нас, Придияр, и если мы сойдемся с Баламбером в открытой битве, то нам не поможет ни Один, ни Христос.

К сожалению, в словах рекса Алавивы содержалось слишком правды, чтобы от них можно было бы отмахнуться. Придияр это отлично понимал, но мириться с таким положением дел не собирался. Какая жалость, что гунны опередили Оттона и Гвидона. Если бы вестготы соединились с древингами и русколанами, то сил у них хватило бы, пожалуй, чтобы бросить вызов не только Баламберу, но и Валенту.

В шатре Придияра поджидал гость. А рекс далеко не сразу признал в бородатом человеке, поднявшемся со скамьи ему навстречу, старого знакомого.

– Магистр Фронелий, – догадался он наконец и раскинул руки для объятий.

– Возмужал, – оценил его силу римлянин. – Прямо не древинг, а медведь.

Придияр подошел к столу и наполнил кубки отличным фракийским вином. Фронелий охотно выпил и за встречу, и за здоровье рекса, после чего перевернул кубок вверх дном.

– А я ведь нашел золото, – сказал Фронелий почти шепотом. – На развалинах храма Марса, или Арея, как его называют эллины.

– Какое золото? – не сразу сообразил Придияр.

– То самое, ради которого ты рисковал в Риме головой, древинг, – усмехнулся бывший магистр. – Кстати, как поживает прекрасная Ефимия? Надеюсь, она родила тебе сына?

– Даже двоих, – с охотой отозвался Придияр.

– Римская кровь, – прицокнул языком Фронелий. – Они с тобой?

– Нет, я отправил их в Девин, к кудеснице Власте.

– Правильно сделал, – кивнул Фронелий. – Иначе, чего доброго, пришлось бы продать их в рабство, чтобы оплатить долги.

– Думай, что говоришь! – взъярился Придияр.

– Я понимаю твой гнев, рекс, – вздохнул Фронелий, – и разделяю его. Ромеи поступают с готами по-свински. А знаешь, кто придумал эту коммерцию на детских слезах? Пордака, бывший префект анноны города Рима. Ты должен его помнить.

– Жирный боров с красными глазками.

– Вот именно, – кивнул головой Фронелий. – Теперь этот боров стал нотарием. Он правая рука комита Лупициана, которого мы изрядно пощипали десять лет назад.

– А чего ты хочешь от меня?

– Мне нужно, чтобы ты взял город Маркианаполь и удержал его за собой хотя бы полдня. Думаю, этого будет достаточно, чтобы вывезти сокровища Прокопия.

– Ты в своем уме, высокородный Фронелий? – вскричал Придияр. – У меня под рукой только десять тысяч древингов, а ты предлагаешь мне воевать с самой могущественной в мире империей.

– Ты забыл о женщинах и детях, вождь, – спокойно отозвался Фронелий. – Чем ты собираешься их кормить? Тебе золото нужно больше, чем мне. И я его тебе дам. Правда, нам придется отсыпать малую толику одной даме, но это такая мелочь, о которой и говорить не стоит.

– Но ведь Валентиниан и Валент не простят древингам разорения города. И куда нам прикажешь деваться в таком случае?

– Валентиниана ты можешь не опасаться, рекс, – усмехнулся Фронелий. – Патрикий Руфин уже успел отправить его на тот свет. Что же касается Валента, то я ведь не предлагаю тебе разорять город. Устрой за его стенами небольшую заварушку. Прижми хвост комиту Лупициану и его легионерам. Их в городе не так уж много. Не более четырех тысяч человек. Ты блокируешь легионеров в казармах и возьмешь под свой контроль ворота. Остальное предоставь мне.

– Сколько там золота? – нахмурился Придияр.

– По самым скромным прикидкам – два миллиона денариев. Как ты помнишь, мы уже поделили их на пять частей. Твоя доля – триста тысяч. Этого вполне хватит, чтобы кормить твоих древингов в течение нескольких лет. Если уж вас согнали с родной земли, рекс Придияр, надо устраиваться на чужой, а это потребует больших расходов.

– Ладно, Фронелий, меня ты убедил, – вздохнул Придияр, – терять нам действительно нечего.

Нотарий Пордака терпеливо ждал. Он не стал делиться своей тайной даже с комитом Лупицианом, хотя отлично понимал, что в одиночку с Фронелием ему не справиться. Но всему свое время. Сокровища Прокопия не получится вывезти в седельной сумке. Требовалось по меньшей мере несколько десятков подвод. А такой обоз нельзя незаметно вывести из города ни днем, ни ночью. Пордака не спускал глаз с бывшего магистра пехоты, но, к сожалению, Фронелий вел рассеянный образ жизни, болтался по местным харчевням, чуть ли не каждый вечер навещал Целестину, а о золоте Прокопия даже не помышлял. Конечно, Пордака мог бы схватить Фронелия и с помощью пыток добиться от него правды. Но у него не было уверенности, что бывший магистр прибыл в Маркианаполь именно за сокровищами. Кроме того, в одиночку Пордаке с Фронелием не справиться, а найти в чужом городе людей, на которых можно положиться, практически невозможно. Значит, придется привлекать Лупициана с его костоломами. Но далеко не факт, что бравый комит, добравшись до сокровищ, поделится ими с нотарием Пордакой. Во всяком случае, сам Пордака на месте Лупициана просто устранил бы свидетелей и прибрал бы золото к рукам. Именно поэтому бывший префект анноны решил привлечь Лупициана к делу только тогда, когда будет точно знать, где лежат сокровища Прокопия. И только в том случае, если взять их в одиночку будет практически невозможно.

А тем временем во Фракию прихлынула новая волна беженцев. Теперь к остготам добавились теснимые гуннами вестготы и древинги. По прикидкам Пордаки, количество вооруженных людей в провинции превысило сорок тысяч. А под рукой у комита Лупициана имелось всего тридцать тысяч легионеров, разбросанных по разным городам и крепостям. Не говоря уже о том, что по крайней мере треть римских легионов была сформирована из тех же готов. И как эти люди поведут себя при столкновении с соплеменниками, не знал никто, включая самого Лупициана.

– Готов следует разоружить, – сказал Пордака комиту Лупициану и ректору Максиму, – иначе они могут натворить много бед.

– Жалобы на готов идут со всех сторон, – горестно вздохнул Максим. – Варвары разорили десятки вилл в окрестностях Маркианаполя и Андрионаполя, включая загородную усадьбу светлейшего Сальзулы. В ответ Сальзула отказался платить жалованье легионам трибунов Сперида и Колии. Как вам это понравится, высокородный Лупициан?

Комиту Лупициану обстановка, создавшаяся во Фракии, категорически не нравилась. Во-первых, легионеры Сперида и Колии давно должны были покинуть Андрионаполь и отправиться на подмогу императору Валенту, застрявшему в Антиохии по причине недостатка сил. Во-вторых, он лично приказал светлейшему Сальзуле выплатить готским легионерам все причитающиеся им деньги, более того, он эти деньги ему послал. А этот идиот взял денарии себе, якобы в счет погашения понесенных убытков. Если так будет продолжаться и дальше, то высокородному Лупициану придется прибегнуть к крайним мерам, то есть заковать в железо не только проходимца Сальзулу, но и ректора Максима, который своим бездействием потворствует казнокрадам.

– Но позволь, высокородный Лупициан, – вскричал потрясенный до глубины души Максим. – При чем же здесь я?

– Если готы взбунтуются, светлейший, то не поздоровится ни тебе, ни мне, ни Сальзуле, – почти прорычал комит. – Это ты можешь понять!

– Ну, хорошо, – пошел на попятную Максим, – давайте разоружим готов.

– Пордака, – обернулся Лупициан к нотарию, – хлеб в городе есть?

– Я закупил его специально для такого случая, – кивнул расторопный нотарий. – Думаю, готы, получив продовольствие на несколько дней, станут куда более покладистыми.

– Но это же огромные расходы, – всплеснул руками Максим. – Куриалы будут решительно возражать!

– А ты передай своим куриалам, что если готы не получат продовольствия, то они разорят все загородные виллы, – прорычал разъяренный комит, – а я не смогу им помешать, поскольку у меня не хватит сил, чтобы обуздать многотысячные толпы.

До ректора Максима наконец дошло, что ситуация может обернуться очень скверно, настолько скверно, что даже заступничество сиятельного Петрония не спасет его от гнева императора Валента. А потому он заверил комита и нотария, что будет всячески содействовать их разумному плану и даже внесет небольшую толику средств для закупки продовольствия.

– Сколько? – прямо спросил Пордака.

– Пятьсот денариев.

– Две тысячи, – жестко сказал комит Лупициан, чем поверг нервного ректора в тихий ужас.

Решено было пригласить вождей варваров в город, дабы здесь, за крепкими стенами, продиктовать им свои условия. Пордака усомнился, что готы примут условия комита, и настоятельно советовал Лупициану вызвать к Маркианаполю десять легионов пехоты и три тысячи клибонариев. Такая демонстрация силы не будет лишней.

– Ты преувеличиваешь опасность, светлейший Пордака, – возразил нотарию Максим. – Сил в городе и вокруг него достаточно. Я приказал трибуну Аполлинарию перекрыть все дороги, ведущие из города. К тому же мы не можем на виду у гуннов снимать легионеров с границы империи. Чего доброго, Баламбер воспользуется ситуацией, и тогда нам с вами станет совсем худо.

Комит Лупициан счел опасения Максима разумными и решил для начала провести переговоры с вождями, а уж потом принимать силовые меры.

– Я бы поступил иначе, – прищурился на комита Пордака. – Если вожди не примут наши условия, их следует убить. Вряд ли обезглавленные готы смогут оказать нам серьезное сопротивление.

– С этим торопиться не будем, – нахмурился Лупициан. – Надо прощупать настроение вождей, подкупить колеблющихся, а уж потом избавляться от упорствующих.

Нотарий Пордака, озабоченный спасением империи, тем не менее не выпускал из виду Фронелия. От своих агентов он узнал, что бывший магистр наведался в лагерь вестготов и о чем-то долго разговаривал с одним из вождей. К сожалению, имя вождя агенты не запомнили, уж слишком экзотично оно звучало для эллинского уха. После визита к вестготам Фронелий развил бурную деятельность. На глазах агентов Пордаки он закупил до полусотни подвод и чуть ли не целый табун лошадей. Причем посредницей во многих сделках выступала прекрасная Целестина. Из чего нотарий сделал вывод, что вдова патрикия Кастриция пошла на сговор с врагами империи, дабы получить свою долю сокровищ. Скорее всего, Фронелий попытается через Целестину договориться с ректором Максимом о беспрепятственном выезде обоза из города. Наверняка ничего не подозревающий ректор такое разрешение даст, и тогда у бывшего магистра пехоты появится шанс умыкнуть золото из-под носа верных слуг императора. Промедление в данной ситуации было смерти подобно, а потому Пордака скрепя сердце вынужден был обратиться за помощью к Лупициану.

– Ты уверен, что Целестина собирается похитить золото Прокопия? – недоверчиво покосился на Пордаку комит.

– А для чего ей, по-твоему, понадобилось пятьдесят подвод? – усмехнулся нотарий. – Что еще можно вывезти из этого захудалого городишки? Благовония, что ли? Кроме того, я опознал в одном из гостей прекрасной патрицианки бывшего магистра Фронелия.

– А почему ты его не задержал? – сверкнул глазами Лупициан.

– Тебе золото нужно, комит, или старый солдафон, о котором уже забыли оба императора? – обиделся Пордака.

– О Валенте не скажу, но в отношении Валентиниана ты, пожалуй, прав, – криво усмехнулся Лупициан.

– А что у нас с Валентинианом? – удивился Пордака.

– Император умер десять дней тому назад, – сказал спокойно Лупициан. – Я разговаривал с гонцом, которого комит Меровлад направил с печальной вестью к божественному Валенту.

Пордака так и не смог придать своему лицу скорбное выражение, приличествующее случаю. Его буквально распирало от восторга. Со смертью Валентиниана заканчивалась опала бывшего префекта анноны, и он теперь мог без опаски вернуться в Рим. И хорошо бы вернуться в Вечный город с казной, распухшей от золота.

– Не так откровенно, Пордака, – осудил обрадованного нотария Лупициан.

– Я считаю, комит, что в создавшейся ситуации нам следует наплевать на договоренности с префектом Софронием. Ведь наверняка Целестина действует по его указке.

– Допустим, – задумчиво протянул Лупициан. – А что ты скажешь императору Валенту?

– Ничего, высокородный комит, – усмехнулся Пордака. – В конце концов, у нас с тобой слишком много забот, чтобы следить за блудницами. И если благородная Целестина сгинет где-то на дороге вместе с обозом, то в чем же здесь наша вина? Вряд ли в создавшейся ситуации префект Софроний пойдет искать правду к императору Валенту.

– Я дам тебе людей, Пордака, – кивнул Лупициан. – Куда ты собираешься переправить обоз?

– В загородную усадьбу Максима, которую он передал в твое распоряжение, комит.

– А что ты скажешь моим людям?

– Скажу, что благородная Целестина пыталась вывезти из города продовольствие, вопреки твоему прямому распоряжению, и тем самым обречь нас на голодную смерть.

– Разумно, – согласился комит. – И как мы поделим с тобой это «продовольствие», светлейший Пордака.

– Я свое место знаю, высокородный Лупициан, – улыбнулся нотарий. – Сорок процентов – мне, шестьдесят – тебе. И хорошо бы устроить в городе какую-нибудь заварушку с участием готов. Чтобы отбить у обывателей память об обозе. Был он или не был. Выезжал из города или не выезжал.

– Действуй, Пордака, – приказал Лупициан. – Пусть тебе сопутствует удача.

Переговоры с вождями готов не заладились с самого начала. По мнению Пордаки, комит Лупициан взял неверный тон в общении с варварами. Вряд ли следовало столь уж откровенно демонстрировать римское высокомерие. Лупициан даже не предложил вождям сесть, они так и стояли отдельной группой в огромном зале курии, предназначенном для торжественных приемов, а комит с ректором сидели в креслах на возвышении, окруженные десятком телохранителей. Кроме того, Лупициан обложил курию плотным кольцом из легионеров, что, конечно же, не могло не насторожить готов, прибывших на встречу с ромеями в сопровождении небольшой свиты в двадцать человек. Все готы были при мечах, но без доспехов, подчеркивая тем самым свои мирные намерения. Пордаке очень хотелось послушать, о чем будут говорить Лупициан с вождями, но, к сожалению, его терзали другие заботы. Фронелий не подавал признаков жизни. Агенты Пордаки прочесали весь город, но бывшего магистра не обнаружили. Не нашли они и обоза, который, по прикидкам нотария, должен был находиться на одном из постоялых дворов.

– Ищите, – прорычал на своих нерасторопных подручных Пордака. – Упустите обоз – я вам головы оторву.

Нотарий вернулся в зал, когда спор между вождями и римскими чиновниками достиг апогея. Комит Лупициан побурел от гнева и нервно теребил край своего роскошного плаща, ректор Максим, наоборот, смотрелся бледнее обычного и косил глазами в сторону ближайшей двери.

– Оружия мы не отдадим, – твердо сказал один из готов. – Не вы его нам давали, не вам и отнимать.

Пордаке показалось, что он где-то видел этого рыжеватого молодца, тридцати примерно лет, с пронзительными синими глазами. Однако ему пришлось поднапрячь свою память, чтобы сообразить наконец, что перед ним один из тех самых варваров, которых патрикий Руфин бросил на агентов комита Федустия в доме несчастного ростовщика Гортензия, позднее обвиненного в колдовстве. Именно этот рыжий гот едва не снес Пордаке голову, когда тот вздумал проявить неуместную доблесть. Потрясенный нотарий направился прямиком к комиту Лупициану и прошептал ему на ухо роковые слова:

– Это рекс Придияр Гаст, один из сподвижников Руфина.

Собственно, Пордака хотел лишь предостеречь комита от поспешных действий в отношении варваров, но вышло все наоборот. Видимо, в Лупициане все это время жила обида за поражение, нанесенное ему варварами в битве десять лет назад. Он взревел раненым быком и, обернувшись к телохранителям, крикнул срывающимся голосом:

– Убейте их!

Этот приказ был столь неожиданным, а безумие, вдруг захлестнувшее обычно сдержанного комита, столь очевидным, что телохранители растерялись. К тому же Лупициан не взял в расчет того обстоятельства, что вожди варваров числом превосходили его личную охрану раза в полтора, а потому и обнажать мечи в такой ситуации было чистым безумием. Тем не менее кровь пролилась, и пролилась она раньше, чем Пордака, вооруженный, к слову, лишь кинжалом, успел добраться до двери. Опомнившийся Лупициан метнулся вслед за расторопным нотарием с громким криком:

– На помощь, легионеры, здесь убивают вашего комита!

Панический крик Лупициана был услышан, толпа легионеров ворвалась в зал, и началась такая рубка, от которой у Пордаки волосы встали дыбом. Комит и нотарий успели невредимыми покинуть залитый кровью зал. А вот ректору Максиму повезло гораздо меньше, он поскользнулся на мраморном полу и попал-таки под удар разъяренного гота. Со двора курии неслись крики. Похоже, легионеры спешили на помощь своим товарищам. Пордака уже вздохнул было с облегчением, но, как вскоре выяснилось, преждевременно. К готам тоже подошло подкрепление. Трудно сказать, каким образом варвары узнали о кровавой бойне в курии, но весьма значительная их часть прорвала оцепление у ворот и бурным потоком хлынула в город. Пордака, шепча проклятия по адресу как покойного Максима, так и живого пока Лупициана, которые затеяли совершенно не к месту кровавую бойню, не удосужившись прикрыть городские ворота, все-таки сумел чудом выскользнуть из смертельной ловушки. И уже здесь, в двадцати шагах от курии, он столкнулся нос к носу со своим агентом.

– Обоз выехал из развалин храма Арея и движется по улицам города к воротам, – обдал нотария перегаром пронырливый эллин.

Теперь Пордаке стало понятно, почему готы ринулись в город. О бойне в курии они не знали и не могли знать, просто Фронелий и Придияр Гаст договорились затеять в городе беспорядки, дабы позволить обозу беспрепятственно покинуть город. Надо отдать должное готам, они грамотно перекрыли узкую улочку, ведущую от казарм к воротам. Легионеры, встревоженные криками, бросились было к курии, но наткнулись на ощетинившуюся копьями фалангу и не сумели с ходу проломить стену из человеческих тел. Пордака не знал, удалось ли уцелеть в кровавом угаре комиту Лупициану, зато он собственными глазами видел, как Придияр Гаст в окружении горстки готов прорубился сквозь кольцо растерявшихся легионеров и соединился с толпой разъяренных варваров. Теперь готы заблокировали не только казармы, но и курию. Видимо, рыжий Придияр даже в этой непростой ситуации не потерял головы и действовал по плану, согласованному с Фронелием. Что ж, у светлейшего Пордаки тоже был свой замысел, коварством не уступающий замыслу противников, и нотарий решил, что сейчас наступило самое подходящее время для его реализации.

– Коня мне, – рявкнул он на своего агента.

Кони были приготовлены заранее. Пордака без помех проник в конюшню дворца светлейшего Максима, расположенного недалеко от курии, и сел в седло. К нему присоединились пятеро агентов, навербованных в городских притонах. Вид у них был довольно воинственный, и Пордака очень надеялся, что городские головорезы сумеют защитить его от случайного наскока.

Нотарий подъехал к городским воротам, когда последние телеги обоза с сокровищами уже покидали гудевший растревоженным муравейником город. Со стороны курии доносились громкие крики и лязг оружия. Пока что трудно было понять, кто там берет верх, но это в данную минуту не слишком волновало Пордаку. Куда больше его беспокоила мысль о том, успел ли трибун Аполлинарий с сотней клибонариев занять заранее оговоренную позицию. Пордака, в сопровождении своих агентов, поскакал вслед за обозом, стараясь держаться в отдалении, дабы не быть опознанным Фронелием или Целестиной. К счастью, пыль, поднятая телегами, послужила для него хорошим прикрытием. Нотарию удалось незаметно обогнуть обоз и даже опередить его на дороге, ведущей к Андрионаполю. Здесь в небольшой рощице его поджидал трибун Аполлинарий со своими клибонариями.

– Ну что? – спросил трибун у Пордаки, вспотевшего от переживаний и бешеной скачки.

– Это они, – ткнул пальцем в клубы пыли нотарий.

– И сколько их?

– Десятка полтора охранников и возницы, – возликовал Пордака. – Я бы не стал тебя отрывать от службы, светлейший Аполлинарий, если бы не подлость спекулянтов, прячущих продовольствие, чтобы потом продать его подороже. А голодные готы того и гляди взбунтуются, и тогда всем нам придется худо.

Клибонариям лихого трибуна даже не пришлось обнажать мечей. Охрана обоза разбежалась раньше, чем Пордака успел глазом моргнуть. Подчиненным Аполлинария с большим трудом удалось с помощью ругани и плетей удержать возниц, едва не побросавших лошадей прямо на дороге. Протест по поводу враждебных действий клибонариев выразила только благородная Целестина, однако и она быстро увяла, как только опознала в одном из грабителей светлейшего Пордаку.

– Будешь молчать – не обижу, – успел шепнуть ей нотарий, после чего умная женщина сразу же примолкла.

Обоз продолжил свой прерванный путь, но теперь уже под бдительной охраной конников императора Валента. Пока в создавшейся ситуации Пордаку огорчало только одно – бывший магистр Фронелий опять проскользнул у него между пальцев. А ведь наверняка негодяй выехал из города вместе с обозом. Впрочем, ввиду большого прибытка об этом досадном упущении можно было забыть. Куда больше Пордаку волновал другой вопрос: жив ли комит Лупициан? Придется ли нотарию отдавать ему половину сокровищ, или потери Пордаки ограничатся лишь небольшой суммой, выплаченной Аполлинарию и его подручным? Бывшего префекта анноны так и подмывало заглянуть в одну из телег, прикрытую плотной материей, но он сумел обуздать свое неуместное в данных обстоятельствах любопытство. Содержимое мешков он еще сумеет проверить, а пока следует спокойно обдумать, каким образом переправить обретенное богатство в Рим с наименьшими потерями. Если Лупициана действительно уже нет в живых, то Пордаке придется договариваться с Целестиной и ее мужем Софронием, что, конечно, чревато потерями, зато позволит нотарию избежать ненужных вопросов и придирок.

До виллы Максима, расположенной в десяти милях от города, обоз добрался уже под вечер. Вилла была обнесена довольно высокой оградой, и это как нельзя более устраивало светлейшего Пордаку. Он первым подскакал к воротам и грозно прикрикнул на замешкавшегося раба. Нотария в усадьбе знали очень хорошо, а потому никому и в голову не пришло ослушаться его приказов. Пятьдесят телег хоть и с трудом, но разместились в обширном дворе. Лошадей выпрягли и устроили под навесами. Оставалось только выпроводить клибонариев из усадьбы, не вызвав у них неудовольствия и подозрений. Пордака с широкой улыбкой на устах подошел к трибуну Аполлинарию и торжественно вручил ему довольно увесистый кожаный мешочек:

– Здесь пятьсот денариев. Подарок тебе и твоим людям от комита Лупициана.

Аполлинарий хоть и был удивлен неслыханной щедростью своего обычно скупого начальника, но деньги взял. После чего взмахом руки приказал своим людям следовать за собой. Пордака проводил глазами клибонариев, облегченно вздохнул и приказал рабам закрывать ворота. После чего помог скучающей Целестине выбраться из возка на дорожку, присыпанную речным песком.

– Надеюсь, тебя не слишком утомила эта поездка, благородная госпожа?

– Боже, – всплеснула руками Целестина. – Сколько на мне пыли.

– Сушь, – сочувственно вздохнул Пордака, хищным взглядом ощупывая ближайшую телегу.

В последний момент он все-таки не удержался и откинул полотно. Мешок, лежащий сверху, был под завязку набит монетами. В другом, если судить на ощупь, хранилась золотая посуда. У Пордаки перехватило дух. Такого богатства ему еще не приходилось видеть, а уж тем более трогать руками.

– Пойдем уже, – насмешливо сказала ему Целестина. – Золотом сыт не будешь.

Пордака хоть и с трудом, но все-таки оторвался от обретенных сокровищ. Сердце его трепетало от счастья. Будь его воля, он так бы и остался лежать на этих мешках, но здравый смысл подсказывал другое. Бурно проведенный день мог сказаться на его здоровье. Требовалось восстановить растраченные силы и промочить горло глотком хорошего фракийского вина.

– Ужин готов? – спросил он у склонившегося в поклоне управляющего.

– Не изволь сомневаться, патрикий, – расплылся в улыбке старый мошенник. – Я лично распорядился, чтобы к столу был подан твой любимый паштет из гусиной печенки.

Пордака до конца исполнил роль любезного и хорошо воспитанного римского патрикия, проводив Целестину, озабоченную своим внешним видом, до бассейна, заполненного теплой водой, и сдал ее на руки рабынь. К столу он пошел один. Но каково же было его изумление, когда он вдруг обнаружил в доме покойного ректора Максима людей, в общество которых он никак не рассчитывал попасть.

– Заставляешь себя ждать, светлейший Пордака, – обиженно прогудел при виде нотария магистр Фронелий. – Мы с патрикием Руфином и высокородными рексами успели уже по два раза кубки осушить, пока ты там возился во дворе.

Потрясенный Пордака икнул, взмахнул руками и рухнул без чувств прямо под ноги удивленного Фронелия.

– Что это с ним? – спросил магистр у своих сотрапезников.

– Это от радости, – усмехнулся Оттон Балт. – Такая неожиданная встреча.