Текст книги "Комментарии к русскому переводу романа Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка»"

Наш полковник вообще запретил солдатам читать даже «Пражскую официальную газету».

См. комм., ч. 1, гл. 7, с. 83.

В мирное время прыгает, бедняга, как козленок, а разразится война

В оригинале: V době míru běhá takový chudák jako kůzlátko, ale jak vypukne vojna. Vojna (война) – в русском смысле понятное чехам, но очень редко употребляемое слово. Архаизм. Положено говорить válka, как в чешском названии романа «Osudy dobrého vojáka Švejka za světové války». Vojna же в стандартном употреблении – армия, армейская служба. Но Гашеку нравится именно такой праславянский, по-русски звучащий вариант, и он его часто использует. Можно вспомнить ч. 1, гл. 1 – рассуждения Швейка в господе «У Калиха»: Vojna s Turky musí být.

См. предположение о возможных корнях этого в комм., ч. 1, гл. 5, с. 62.

Выздоровеете у нас скорее, чем в Пештянах

Пештяны (Piešťany) – город-курорт в Словакии, знаменитый своими горячими источниками, воды которых считаются целебными в первую очередь для ревматиков и людей, страдающих атеросклерозом. В период юношеского бродяжничества 1901–1902 годов Ярослав Гашек неоднократно оказывался один или с братом Богуславом в этих самых Пештянах.

Я уже ночью заметил, что у меня прошла одышка.

В оригинале já už v noci pozoroval, že mne záducha přešla. Záducha – вполне конкретная астма, а не одышка вообще.

– Коваржик. Осмелюсь доложить, мне был прописан клистир.

– Хорошо, клистир вам еще поставят на дорогу, – распорядился доктор Грюнштейн.

И далее:

Каждый получил предписанную ему солидную порцию. Некоторые пытались воздействовать на исполнителя докторского приказания просьбами или угрозами: дескать, они сами запишутся в санитары, и, может, когда-нибудь нынешние санитары попадут к ним в руки.

Что касается Швейка, то он держался геройски.

– Не щади меня, – подбадривал он палача, ставившего ему клистир. – Помни о присяге. Даже если бы здесь лежал твой отец или родной брат, поставь ему клистир – и никаких. Помни, на этих клистирах держится Австрия. Мы победим!

Фрагмент отсылает к повести, где при выписке Швейка из сумасшедшего дома в связи с призывом всех психов и просто ненормальных на военную службу, бывшему пациенту, бравому солдату также прописывают на дорогу клистир, и он принимает его стоически.

Před odjezdem na vojnu, buď omylem, nebo snad aby úplně uvedli jejich duševní stav do pořádku, předepsal jim lékař ústavu klystýr. Když mu jej dával opatrovník, tu řekl důstojně dobrý voják Švejk: «Nešetři mne, jdu bojovat, nelekám se ani děl, a nebojím se ani tvého klystýru. Rakouský voják se nesmí bát ničeho!».

Перед отъездом в части, может быть по ошибке, а может быть для того, чтобы окончательно привести их рассудок в порядок, доктор всем прописал клистир. Когда пришла и его очередь, то Швейк со всем возможным достоинством велел санитару:

– Не щади меня, еду на фронт, пушек не боюсь, и уж твоего клистира тем более. Австрийский солдат не смеет чего-либо бояться!

Сам Сократ не пил свою чашу с ядом так спокойно, как Швейк

В оригинале все очень четко: Ani Sokrates nepil svou číši bolehlavu. То есть «чашу с цикутой» (болиголовом).

В это время вдова генерала-от-инфантерии, баронесса фон Боценгейм, прилагала неимоверные усилия для того, чтобы разыскать того солдата

Образ аристократки, благодетельствующей австрийским солдатам, по всей видимости, навеян собственными впечатлениями Гашека от посещения Тоцкого лагеря австрийских военнопленных (см. комм., ч. 1, гл. 11, с. 153 и ч. 1, гл. 14, с. 197) делегацией австрийского красного креста в начале весны 1916 года. Главой миссии была графиня Реверетта-Балтхари (hraběnka Reveretta-Bálthary), которая одаривала пленных бельем и деньгами. Другая участница миссии, также графиня Каллиш-Альтенхов (hraběnka Kallisch-Altenhof), раздавала библии, советуя там черпать силы в ожидании победы сил Тройственной коалиции – bibli s poznámkou, že nám ji Rakousko posílá, abychom s důvěrou hleděli na konec války a čerpali z ní sílu. См. фельетон «Из королевской библии» («Z bible kralické» – «Čechoslovan», 1917).

о котором недавно газета «Богемия» писала

См. комм., ч. 1, гл. 7, с. 83.

– Даже самые простые свиные шкварки можно есть, покуда они теплые.

Здесь ошибка переводчика, искажающая смысл. В оригинале: I ty sprosté lojové škvarky se dají jíst. Lojové škvarky (вообще, lůj) – как раз не свиной, а любой другой животный жир, говяжий или бараний. Соответственно, такая гадость, которую, в отличие от вкусненьких свиных шкварок, не то что в рот брать, смотреть на них тошно. Буквально несчастный, изголодавшийся человек говорит следующее:

– Даже самые простые шкварки из бараньего сала есть можно, покуда они теплые.

– Полегче насчет гусиных шкварок, – сказал больной «раком желудка», – нет ничего лучше гусиных шкварок!

Самое время, наверное, отметить, что сам Гашек любил не только готовить, но и поесть. Очень гордился своим всегдашним раблезианским аппетитом и совершенно упал духом, когда уже в Липницах, незадолго до кончины, это неизменное свойство его организма стало предательски угасать.

Сесил Пэррот пишет (CP 1983), что пищу Гашек любил самую простецкую. И приводит в подтверждение раскавыченную цитату из книги Радко Пытлика (RP 1998). Вот она в оригинальном виде:

Neměl jíst ostrá jídla, ale měl hrozně rád okurky a lák z nich chodil tajně pít k Invaldovům do špíže. Jejich kuchařka Rézinka Špinarová mu musela připravovat jeho oblíbené jídlo, pro které vymyslel název ”kočičí tanec”. Byl to směs nakrájených vařených brambor, pokrytých opečenými kolečky vuřtů a zalitých rozšlehanými vejci. K tomuto jídlu si natočil pivo a byl spokojený.

Несмотря на запрет есть острое, чрезвычайно любил соленые огурцы и огуречный рассол, тайно ходил к Инвальдам (в гостинец «У чешской короны» в Липнице, хозяином которого был Александр Инвальд) и пил из бочки прямо в погребе. Повариха Инвальдов Резинка Шпинарова должна была готовить его любимое блюдо, которому Гашек придумал название «кошачий танец». Это была смесь крошеного картофеля и нарезанных сосисок, залитых яичной болтушкой. К этому блюду Гашек брал себе пиво и чувствовал себя совершенно удовлетворенным.

Забавно, что в свою очередь этот фрагмент (RP 1998) почти дословно повторяет соответствующее место из воспоминаний второй жены Ярослава Гашек Александры Львовой (SL 1965). С той только разницей, что яйца Шуре вспоминаются в другом агрегатном состоянии: не взболтанными, а cваренными вкрутую (na tvrdo uvařených).

Byl to směs nakrájených vařených brambor, nakrájených opečenými kolečky vuřtů a nakrájených, na tvrdo uvařených vejíček.

Иными словами, механика современного гашековедения, не дает нам ясного ответа, что же уплетал за милую душу жизнелюбивый автор «Швейка» в процессе написания романа. Одно лишь несомненно, чтобы запить такой омлет или яичное рагу, если при этом еще посолить как следует, да поперчить, да сдобрить лучком, и 35 стаканов мало.

Камердинер, своими взъерошенными бакенбардами напоминавший Бабинского

Бабинский (Václav Babinský) – легендарный чешский грабитель и убийца (1796–1879), еще при жизни ставший героем романов. Этакий чешский Робин Гуд. Благородный убийца. Отсиживая двадцатилетний срок, перековался в необыкновенно набожного человека и, выйдя из тюрьмы, остаток жизни провел садовником в монастыре. На самом распространенном фотопортрете имеет вид совершенно лысого, безусого и безбородого человека, при этом с шикарнейшими веслами бакенбардов, расширяющихся книзу, чтобы в конце концов срастись у шеи под подбородком лопатой.

две бутылки какого-то ликера военного производства с этикеткой: «Gott strafe England» /Боже, покарай Англию (нем.)/

Этой фразе, ставшей призывом времени и налезшей на все и вся, как в Австро-Венгрии, так и в Германии, посвящен поздний киевский рассказ Гашека («Československý voják», 1917), с тем же названием «Gott strafe England!». Среди прочего, в этом рассказе повествуется о горькой судьбе вольноопределяющегося Гашека, по приказу командира сочинившего стишок на тему божьей кары Англии, но, увы, с неполиткорректной мыслью о необходимости мобилизации для этого самого Всевышнего. См. комм., ч. 2, гл. 2, с. 324.

Франц-Иосиф и Вильгельм, державшие друг друга за руки, словно в детской игре «Агу – не могу, засмейся – не хочу».

Вильгельм (Wilhelm II, Friedrich Wilhelm Viktor Albert von Preußen, 1859–1941) – немецкий император. По окончании Первой мировой войны был признан в Версале главным военным преступником, нарушившим мир и покой в Европе.

«Агу – не могу, засмейся – не хочу» – в оригинале детская игра называется «Králíček v své jamce seděl sám, ubožátko, co je ti, že nemůžeš skákati» («Кролик в своей ямке сидел один, бедняжечка, а ты кто такой, что не можешь скакать»).

На самом деле обычно не кролик в ямке, а зайчик. Играют в зайчика так: выбранный зверюшкой садится в центр, а все остальные дети водят вокруг него хоровод и поют.

 
Zajíček v své jamce sedí sám, sedí sám,
ubožáčku co je ti, že nemůžeš skákati,
chutě skoč, chutě skoč a vyskoč!
 

Как только доходят до последней строчки: «Хочет выскочить, и скок», «зайчик» хватает ближайшего из хоровода и отправляет на свое место, а сам становится в круг. И все начинается сначала. Очень похоже на всем знакомый «Каравай, каравай, кого хочешь, выбирай».

«Картинки из жизни нашего монарха», которую написал заслуженный главный редактор нашей нынешней официальной газеты «Чехословацкая Республика»; редактор тонко разбирался в жизни старого Франца Иосифа.

Имя первого и на момент написания первой части Швейка единственного редактора официальной газеты только что образовавшейся страны Чехословакии «Československá republika (Pražské noviny)» хорошо известно (HL 1998, BH 2012). Это Йозеф Ян Сватек (Josef Jan Svátek). Никаких книг о бывшем императоре ни до войны, ни после нее сам главный не писал и не издавал. Лишь сборнички романтических миниатюр и рассказов. Зато его многолетний подчиненный, то есть сотрудник все той же официальной газеты как времен имперских, так и республиканских Отакар Филип (Otakar Filip, 1874–1931), действительно, что удалось чудесным образом выяснить завсегдатаю всех возможных библиотек в мире Йомару Хонси, выпустил перед войной в казенном императорском издательстве юбилейную книгу с названием, явно позднее вдохновившим Гашека, – «Восьмидесятилетний властелин: Замечательные события и занимательные картины из жизни Его Величества императора и короля Франца Иосифа I» (Osmdesátiletý mocnář: Význačné události a zajímavé obrazy ze života jeho veličenstva císaře a krále Františka Josefa I, Místodržitelské knihtiskárny, Praha 1910, 242 s.). А во время войны этот же певец монарха выдал еще и штуку для детей с совсем уже лизоблюдским заглавием «Главный защитник чешских детей, Его Величество император и король Франц Иосиф I» (Nejvyšší ochránce českých dětí, Jeho Veličenstvo císař a král František Josef I). По этому поводу не без законной иронии Йомар замечает, что объявление о замечательной новинке оттиснуто в «Национальной политике» («Národní politika») как раз в тот самый день, 18 августа 1915, когда на другом конце восточной Европы, в Галиции, будущий автор Швейка был награжден медалью за храбрость.

В общем, очевидно: автору Швейка не могло не казаться абсурдным то обстоятельство, что официальная газета молодой независимой страны сохранила зачем-то старый подзаголовок времен австрийского владычества «Pražské noviny» (см. комм., ч. 1, гл. 7, с. 83), или, что совсем уже смешно, того же самого главного редактора, который сидел в газете с тем же именем и назначением при Габсбургах, с самого верноподданного 1891 года, ну и, кончено, его вечного сотрудника Отакара Филипа.

На футляре была картинка, на которой разрывалась шрапнель и герой в стальной каске с винтовкой наперевес бросался в атаку.

В оригинале: nějaký člověk v šišáku se žene s bodákem kupředu. Šišák – вовсе не стальная каска (знаменитая, с рожками), которая, кстати, появилась в немецкой армии только лишь в 1916 году. Это шлем, в достатке первых лет войны кожаный, позднее от нехватки средств и ресурсов фетровый, с металлическим шишаком на темечке, откуда название. Тот самый, анекдотический, который надевали карикатуристы всего мира на голову кровожадному немецкому императору Вильгельму II. Немецкое название головного убора – Pickelhaube.

Следует заметить, что шапки с шишаком носили и австрийские жандармы (см. иллюстрации Лады к путешествию Швейка с жандармом из Путима в Писек – ч. 2, гл. 2, с. 312 и 316). Но это совсем иная модель. Здесь обшитая тканью пробка, впрочем, точно так же, как и немецкий пикель, увенчанная металлическим шишаком. Ну и, конечно же, снабженная увесистой двуглавой птицей – австрийским государственным орлом спереди.

Вполне родственными этим головным уборам были шлемы советских милиционеров времен НЭПа. Те самые, о которых вспоминает М. А. Булгаков, описывая представление Воланда: «Тотчас в бельэтаже появился шлем милиционера, из бельэтажа кого-то повели». И уж конечно, современные каски английских «бобби».

Пачка сухарей была без картинки, но зато на ней написали стихотворение:

 
Österreich, du edles Haus,
steck deine Fahne aus,
lass sie im Winde wehen,
Österreich muß ewig stehen.
 

На другой стороне был помещен чешский перевод:

 
О Австро-Венгрия! Могучая держава!
Пусть развевается твой благородный флаг!
Пусть развевается он величаво,
Неколебима Австрия в веках!
 

В зачине коллективной шуточной трехчастной сценки 1911 года «Крепость» (Pevnost/Die Festung) это песня, которую на сторожевом посту под крепостью Монфальконе распевает (chodí sem a tam s kvérem a zpívá) бравый солдат Швейк. Делает это он с добавлением еще одной пятой строчки – «Hoch, Österreich, Hoch».

С учетом того, что среди соавторов сценки «Крепость», помимо самого Гашека, числится известный чешский литератор, журналист, пародист, но прежде всего поэт Йозеф Мах (Josef Mach 05.02.1883–08.11.1951), рукой которого, предположительно, и записан сохранившийся в архиве Здены Анчика экземпляр «Крепости» (См. Větrný mlynář a jeho dcera: Kabaretní scény a hry bohémské družiny Jaroslava Haška. Hašek. Československý spisovatel, 1976. 236 s. С. 32 и 221), а также замечания Франтишека Лангера (там же, с. 12) о том, что стихи для коллективных сценок 1911-го писал как правило именно Мах, можно вполне допустить, что автором и этой рифмованной пародии на высокий патриотический стиль эпохи является он. Ну или сам Гашек, сумевший и пару своих собственных рифмованных строчек для роли Швейка отстоять.

В этой связи любопытно, что в современном ретро-романе а ля Том Клэнси, но об австро-венгерских подводниках, британского беллетриста Джона Биггинса (John Biggins. A Sailor of Austria: In Which, Without Really Intending to, Otto Prohaska Becomes Official War Hero No. 27 of the Habsburg Empire (The Otto Prohaska Novel #1), Ithaca, NY: McBooks Press, 2005) этот шуточный стишок стал вполне серьезным и высокохудожественным эпиграфом. При этом авторство и прочие исторические атрибуты такие – «Патриотическое стихотворение. Аноним, Вена, 1915» (Patriotic verse, Anon, Vienna, 1915).

– Хотел бы я знать, о чем вы, морская свинья, думаете сейчас?

и далее здесь же:

Почему же вы, сиамский слон, не думаете?

Перевод верный буквально – в оригинале Швейка называют vy mořské prase. Но для чеха это звучит иначе, чем для русского, потому что морская свинка – по-чешски просто morče и никакая вовсе свинья (prase) к этому слову не прилагается. То есть тут не искажение, вытягивание или расширение, а нечто новое и фантастическое.

Подробно о склонности офицеров императорской королевской армии к дарвинской силы провидениям и зоологическому визионерству Гашек пишет во второй части романа. См. комм., ч. 2, гл. 2, с. 334 и там же, с. 336.

Но все это очевидное перенесение и даже агитационно-пропагандистское использование собственной гашековской страсти к выдумыванию «сернистых китов», то есть невиданных созданий из неведомых краев, о чем в романе красочно рассказывает альтер-эго автора вольноопределяющийся Марек. См. комм., ч. 2, гл. 3, с. 367.

– У нас уже имеются о вас сведения. Der Keri meint: man wird glauben, er sei ein wirklicher Idiot… /Этот молодчик думает, что ему поверят, будто он действительно идиот… (нем.)/ Вы вовсе не идиот, Швейк, вы хитрая бестия и пройдоха, вы жулик, хулиган, сволочь! Понимаете?

Место интересное тем, что, вопреки явному правилу всех предыдущих и последущих глав, немец или немецкий подпевала – штабной врач использует народный, разговорный чешский (см. комм., ч. 1, гл. 1, с. 26).

“Držte hubu,” přerušil Švejka zuřivě předseda komise, “o vás už máme zprávy. Der Kerl meint: man wird glauben, er sei ein wirklicher Idiot… Žádnej (ý) idiot nejste, Švejku, chytrej (ý) jste, mazanej (ý) jste, lump jste, uličník, všivák, rozumíte…”

И еще ярче это в следующем длинном высказывании штабного врача: Chlap je zdravej jako ryba и т. д.

 
Я-то вздумал в самом деле
Баловать с войной, –
Дескать, через две недели
Попаду домой.
 

Начало старинной многокуплетной солдатской песни «Vojna není špás» («Война не шутка»), воображаемый разговор воина с далекой милой:

 
Má milá se ptala, jak je na vojně
Na vojně krev teče, modrooké děvče,
Tak je na vojně.
Все гадала милая, как же мне там на войне,
Кровь там на войне течет, синеокая моя,
вот как на войне.
 

Здесь фактически эхо, пересказ и народный комментарий к обвинениям, прозвучавшим из уст председателя медкомиссии. Стоит, однако, заметить, что выражение «Баловаться с войной» вместо подлинного: Vždycky jsem si myslel, že je vojna špás (Все я думал, что война – шуточка такая) весьма затемняет очевидную отсылку к тому, что Швейку в оригинале говорит штабной врач, отправляя в тюрьму:

Myslí si, že jsou zde jen kvůli jeho zábavě, že je celá vojna legrace, špásovná věc. Oni vám to, Švejku, na garnisoně ukážou, že vojna není žádná sranda.

Вы думали, вы тут для собственного увеселения, что война – шутка, игра такая. Они вам, Швейк, там в военной тюрьме объяснят, что война – никакой не балаган.

что они будут непобедимыми воинами и никогда не забудут о славе Радецкого и принца Евгения Савойского

Фельдмаршал Радецкий – см. комм., ч. 1, гл. 7, с. 86.

Принц Евгений Савойский (Prinz Eugen von Savoyen, 1663–1736) – еще один величайший австрийский полководец не немецких кровей. Француз. Генералиссимус. Герой многих успешных кампаний, победитель турок, итальянцев и французов. И, между прочим, кавалер бендеровского ордена Золотого руна.

Глава 9. Швейк в гарнизонной тюрьме

Я сам знал одного сверхштатного преподавателя математики, который должен был служить в артиллерии.

Сверхштаным преподавателем математики (suplent matematiky) в реальном училище на Микуландской улице в Праге (reálka na Mikulandské ul.) был одно время (1877–1889) собственный отец Ярослава Гашека Йозеф (1843–1896). Место штатного преподавателя он получить не мог, поскольку не имел диплома о завершении университетского курса.

Для гарнизонной тюрьмы поставляла свежий материал также гражданская полиция: господа Клима, Славичек и Кo.

См. комм., ч. 1, гл. 2, с. 42. Эту пару следователей, с их подлинными именами, Гашек сделал героями одного из своих киевских рассказов «У кого какая окружность шеи» («Kolik kdo má kolem krku» – «Čechoslovan», 1917).

Komisař Klíma byl černý, Slavíček byl plavý. Chodili vždy spolu a dohromady dělali jakýsi živý černožlutý prapor.

Комиссар Клима был брюнетом, а Славичек – блондином. Всюду они бывали вместе и представляли из себя что-то вроде живого черно-желтого флага.

То есть не очень будущий автор Швейка их боялся, блюстителей порядка, блондина и брюнета. Чего нельзя сказать обо всех последующих издателях и редакторах этого текста. Начиная с самого первого собрания сочинений Гашека (Sebrane spisy, 1925, редактор Антонин Доленский (Antonín Dolenský), издатель Адольф Синек (Adolf Synek)) в этом рассказе Клима стал Сливой (Slíva), а Славичек – Клабичеком (Klabíček). Таким остаются и во всех последующих переизданиях, включая и нынешние, хотя покойники, как правило, уже не судятся по поводу возможных оскорблений чести и достоинства, а также ущерба профессиональной репутации.

Один из биографов Гашека Вацлав Менгер (Václav Menger) утверждает, что именно пан Клима допрашивал шутника и юмориста после того, как он в первые месяцы войны зарегистрировался в номерах «У Вальшов» (U Valšů) как русский купец. См. комм., ч. 1, гл. 2, с. 44.

Утверждение, как выяснил Йомар Хонси, не соответствующее действительности.

При просмотре уведомительных заявлений для иностранцев 24 ноября констатировано, что в гостинице у Вальшов проживает Ярослав Гашек, который, в соответствии с его заявлением, родился в Киеве и прибыл из Москвы. По официальному приказу упомянутый в заявлении доставлен и опознан, как известный писатель и журналист Ярослав Гашек, который во время допроса сообщил, что хотел убедиться, действительно ли информирование полиции в части знаний об иностранных гражданах в военное время поставлено на должном уровне – и с этой целью якобы написал в упомянутом заявлении ложные данные о себе.

Při přehlížení lístků opovědních pro cizince dne 24tého listopadu konstatováno, že v hostinci u Valsů ubytován jest Jaroslav Hašek dle udání v Kyjevě rozený a z Moskvy přicházející. Z uředního rozkazu byl na lístku uvedený předveden a zjištěn v něm známý spisovatel a žurnalista Jaroslav Hašek, ktery při výslechu udal, že se chtěl přesvědčiti, zda policejní opatření stran evidence cizích príslušníků v dobe válečné řádně jsou prováděna – proto prý napsal na zmíněný lístek falešná data.

Под полицейским документом подпись: Славичек (Slaviček). Дата – 30 ноября 1914.

Любопытно, что после образования независимой Чехословакии оба следователя и защитника монархии был прощены и направлены на укрепление кадров республиканской периферии. Согласно Бржетиславу Гуле (BH 2012), Ярослав Клима в 1918-м стал начальником новой полиции в Кошице, а Карел Славичек ту же должность отхватил в самой Братиславе. И впрямь всем и давно известно, кадры решают все, особенно там, где требуются слежка и дознание. Вот и наглядная иллюстрация.

Из Градчанской гарнизонной тюрьмы путь вел через Бржевнов на Мотольский плац.

Бржевнов – см. комм., ч. 1, гл. 8, с. 90.

Мотольский плац (Motolské cvičiště) – по имени округа Motol, обширное, слегка всхолмленное пространство на юго-запад от Бржевнова в современном округе Прага-5. Использовалось, правда, уже не для расстрелов, а как место военных занятий до середины пятидесятых годов двадцатого века. Ныне территория гольф-клуба (Plzeňská, 401/2).

Неподалеку у мотольской клиники есть памятник солдату 102-го бенешовского запасного полка Йозефу Кудрне (Josef Kudrna), за участие в антиофицерском мятеже расстрелянному 7 мая 1915 года на мотольском плацу в устрашение всем, прямо на глазах выстроенных солдат пражских полков. Благодаря общественной огласке стал народным героем. О солдате Кудрне написана пьеса и снят в 1928 году немой фильм. В пригороде Брно Туржани (Brno-Tuřany) есть улица Кудрны. Кудрна упоминается и в романе. См. комм. о его «преступлении»: ч. 2, гл. 3, с. 383. В общем, место не без значения для чешской национальной истории.