Текст книги "Комментарии к русскому переводу романа Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка»"

так как в его руках было сосредоточено такое количество протоколов и совершенно запутанных актов,

В оригинале: poněvadž měl tak hrozné množství restů a spletených akt, где restů – мн. число от деривата с немецкого Rest, то есть неоконченных дел, а вовсе не «протоколов», что, очевидным образом, немаловажно в данном контексте. Аудитор Бернис «имел на руках великое множество неоконченных дел и перепутанных бумаг». Этим же словом rest в оригинале характеризуется и море бумаг и не принятых к исполнению распоряжений, которыми был завален путимский вахмистр Фландерка. У ПГБ уже «хвостов». См. комм., ч. 2, гл. 2, с. 296.

– Servus! /Привет! (лат.)/ – сказал фельдкурат, подавая ему руку. – Как дела?

Сокращение от латинского Ego sum servus tuus – Ваш слуга. Здесь производит впечатление чего-то вынесенного фельдкуратом из духовной семинарии; между тем, как утверждают знатоки, совершенно обычное приветствие в Австро-Венгрии той поры. Чрезвычайно популярное также и в офицерской среде (ZA 1953).

У Гашека такое приветствие в первую очередь характерно для речи армейских пастырей. См. сцену пробуждения обер-фельдкурата Лацины (ч. 2, гл. 3, с. 378). Впрочем, возможно, и сам автор в реальной жизни был не прочь употребить немного латыни в виде приветствия, см. комм. к рассказу вольноопределяющегося Марека (ч. 2, гл. 2, с. 326). В любом случае, немного загордившийся после производства в ординарцы бравый солдат Швейк таким рафинированным образом начнет обращаться к коллеге-ординарцу. Как почти офицер к почти офицеру. См. комм., ч. 2, гл. 5, с. 458.

Зато у меня на примете есть одна девочка…

В оригинале забавное и весьма распространенное – Ale vím o jedné žábě. То есть «имею на примете одну миленькую лягушонку». А можно и совсем по-русски – «телочку». Не то чтобы тут смысл слишком уж страдал, но опять и опять все под одну простую гребенку.

– А ты что поделываешь, святой отец?

– Мне нужен денщик, – сказал фельдкурат.

Сюжетный ход с попаданьем из гарнизонной тюрьмы в денщики полкового священника уже использовался Гашеком в рассказе 1911 года «Бравый солдат Швейк достает церковное вино» («Dobrý voják Švejk opatřuje mešní víno»). В рассказе, правда, военный священник подхватил Швейка не прямо с полковой губы, а сразу на выходе из нее, но зато имя этому опоздавшему попику Гашек дал много цветистее и развесистее кацевского – Августин Клейншродт (Augustin Kleinschrodt).

Но, что радует уже совершенной созвучностью, так это разговор фельдкурата Клейншродта с унтером в канцелярии:

V kanceláři po dlouhém omlouvání vyjádřil se poddůstojník k vojenskému knězi, že dobrý voják Švejk «ist ein Mistvieh», ale důstojný Kleinschrodt ho přerušil: «Ein Mistvieh kann doch gutes Herz haben», k čemuž dobrý voják Švejk pokorně kýval hlavou.

В канцелярии после долгих оправданий Швейка унтер-офицер сообщил воинскому священнику, что бравый солдат «ist ein Mistvieh/Скотина», но чинный Кленшродт оборвал его словами: «Ein Mistvieh kann doch gutes Herz haben/Но и у скотины может сердце оставаться добрым», на что бравый солдат Швейк реагировал, покорно кивая головой.

У нас суд военный, К. und К. Militargericht /Императорско-королевский военный суд/

По всей видимости, это следовало сделать уже давно, но лучше поздно, чем никогда. Являвшееся жителям двойной Австро-Венгерской монархии во всех присутственных местах неизменное сочетание К. und К. (kaiserlich und königlich), родившее равно смешное как для русского уха, так и немецкого, слово-определение Kakanien – всего лишь навсего техническая характеристика устройства государственной власти. Монарх был одновременно австрийским императором и венгерским королем.

– Осмелюсь доложить, – прозвучал наконец добродушный голос Швейка, – я здесь, в гарнизонной тюрьме, вроде как найденыш.

Слова, немедленно вызывающие в памяти пару абзацев из довоенных похождений Швейка. Рассказ «Поход Швейка против Италии» («Švejk stojí proti Itálii»).

Přišla opět inspekce do kasina a nějaký nový důstojník měl to neštěstí, že otázal se u dveří skromně stojícího Švejka, ku které kumpanii patří.

«Poslušně hlásím, že prosím nevím». «Himlsakra, který regiment zde leží?». «Poslušně hlásím, že prosím nevím». «Člověče, jak se jmenuje město se zdejší posádkou?». «Poslušně hlásím, že prosím nevím». «Tak člověče, jak jste se sem dostal?».

S líbezným úsměvem, dívaje se mile a neobyčejně příjemně na důstojníka, pravil Švejk: «Poslušně hlásím, že jsem se narodil, pak jsem chodil do školy. Nato jsem se učil truhlářem»…

И вновь пришла комиссия в офицерскую столовую, и какой-то офицер имел несчастье спросить у скромно стоявшего у двери Швейка, из какого он подразделения.

– Осмелюсь доложить, не знаю.

– О небо, а где расположение твоей части?

– Осмелюсь доложить, извините, не знаю.

– А просто как этот город называется, ты знаешь?

– Осмелюсь доложить, извините, не знаю.

– Да как вообще ты сюда попал?

С очаровательной улыбкой, глядя мило и сердечно на офицера, Швейк объяснил:

– Осмелюсь доложить, что сначала я родился, потом пошел в школу. Потом сделался плотником…

На нашей улице живет угольщик, у него был совершенно невинный двухлетний мальчик. Забрел раз этот мальчик с Виноград в Либень, уселся на тротуаре, – тут его и нашел полицейский.

На первый взгляд кажется, что вновь сам собой возникает никак не решаемый вопрос о том, где же жил Швейк. В Виноградах или в Нове Место? (комм., ч. 1, гл. 5, с. 64, ч. 1, гл. 7, с. 82). Но и тут же, как мне думается, отпадает. Угол Сокольской и На Бойишты – как раз граница между двумя районами.

Либень (Libeň) – район Праги (Praha-8 и 9), от Виноград по прямой на северо-восток через Жижков и Карлин больше семи километров.

– Поняли наконец, что вы коронованный осел!

Так полагается величать только королей и императоров, но даже простой смотритель, особа отнюдь не коронованная, все же не остался доволен подобным обхождением.

Королей и императоров – очевидный намек на сочетание K. und K. (см. выше комм. к с. 107).

Был у нас там один из Либени

См. выше комм. к с. 108.

Потом один из нас каким-то чудом разжился махоркой

В оригинале: Potom tam jeden od nás dostal zvenčí ňákým způsobem dramky. Dramky – не махорка, а сорт самых дешевых довоенных сигарет Drama. В Примечаниях указывается (ZA 1953), что сотня стоила 1 крону.

Само собой, моментально прибежали надзиратели, позвали смотрителя и фельдфебеля Ржепу.

В ПГБ 1929 – позвали смотрителя и фельдфебеля Ржигу. И это не ошибка, так было в оригинале во всех довоенных изданиях Синека – profousa a kaprála Říhu. Более того, именно так и в рукописи самого Гашека. После войны, когда национализированный текст подвергся литературной редактуре, эта очевидная описка Гашека была обнаружена и Ржига заменен на ранее в этой главе и неоднократно фигурировавшего фельдфебеля Ржепу (Řepa). Что, безусловно, верно, а кроме того, благодаря этой замене имеем теперь трудно оспоримое свидетельство того, что, перерабатывая свой собственный довоенный перевод (ПГБ 1929) в послевоенный (ПГБ 1956), Петр Григорьевич пользовался уже новым отредактированным и иллюстрированным, что немаловажно, чешским изданием романа. См. комм. ч. 1, гл. 10, с. 138 и ч. 1, гл. 14, с. 228.

Веснушчатый ополченец, обладавший самой необузданной фантазией, объявил

Еще раз позволю себе длинную цитату из перевода монографии Томаша Новаковского, сделанного Дмитрием Адаменко (ДА 2011). Здесь уместна и просто необходима для понимания дальнейшего текста романа:

«В 1866–67 годах в австро-венгерской армии специальной комиссией были проведены реформы. В состав комиссии входили победитель при Кустоцце эрцгерцог Альбрехт (Albrecht), фельдмаршалы фон Йохан (von John) и фон Кюн (von Kuhn), полковники Хорст (Horst) и фон Бек (von Beck). Изучив опыт войны 1866 года с Пруссией, комиссия издала «Закон о всеобщей воинской повинности» (Wehrgesetz), который начал действовать с 1868 года. Согласно ему все жители империи мужского пола были обязаны пройти военную службу (allgemeine Wehrpflicht). Закон перечислял состав вооруженных сил: сухопутные войска (Heer), военно-морской флот (Kriegsmarine), территориальная оборона (Landwehr) и ополчение (Landsturm). Составной частью сухопутных войск и территориальной обороны был так называемый запасной резерв (Ersatzreserve des Heer, – der Landwehr). Сухопутные войска и территориальная оборона вместе назывались “армией” (Armee)».

Военная служба начиналась по достижении 21 года и продолжалась:

– в сухопутных войсках – 3 года действительной службы (Präsenzdienst), 7 лет в резерве и 10 лет в запасе;

– в австрийской территориальной обороне (kaiserliche-königliche Landwehr) – 1 год, 11 лет и 12 лет соответственно;

– в венгерской территориальной обороне (königliche-ungarische Landwehr, Honved) – 2, 10 и 12 лет соответственно.

По исполнении 32 лет (33 по данным PJ 2004) «военнообязанный» переходил в категорию «ополченцев». В эту же категорию были зачислены лица, не признанные годными к действительной службе, которым исполнилось 19 лет. Причисленными к ополчению до достижения 42-летнего возраста были рядовые и унтер-офицеры и до достижения 60-летия – офицеры и не призывавшиеся на действительную военную службу. В оригинале «ополченец» – voják od zeměbrany. Zeměbrana – чешское название Landwehr’а. То есть речь в романе о солдате именно этих войск – регулярных войск самообороны. Ополченец по-чешски domobranec. Подробнее см. комм., ч. 2, гл. 2, с. 270.

Следует отметить, что Швейк, как суперарбитрованный за идиотизм (см. комм., ч. 1, гл. 2, с. 43), автоматически из регулярных войск должен был быть переведен в ополчение. Эту самую Domobranu. И замечательным доказательством сказанному является описанный в романе вызов для медицинского освидетельствования на Стршелецкий остров (Střelecký ostrov). Дело в том, что именно там, в залах пивных, точно так же, как и в ресторане «Городская беседа» (Měšťanská beseda; см. комм., ч. 3, гл. 4, с. 204), с середины октября по конец декабря 1914-го и проходили освидетельствования пражских или в Праге находящихся ополченцев всех возрастов (см. комм., ч. 1, гл. 7, с. 80).

Есть все основания полагать, что и сам Гашек был ополченцем-ландштурмаком; во всяком случае, это предположение хорошо увязывается с тем общеизвестным фактом, что после окончания Коммерческого института в 1902-м он не был призван в армию, такое могло случиться лишь если будущий автор «Швейка» был признан негодным к воинской службе в мирное время, что автоматически переводило любого подданного Габсбургов мужского пола в резервы ополчения. Другое дело, что уже в пору военную, горячую медкомиссия могла легко переквалифицировать Гашека во вполне годное для дела пушечное мясо, то есть из домобранца в солдаты полка приписки – 91-го будейовицкого пехотного. Скорее всего, так оно и вышло в реальной жизни.

В заключение заметим, что система комплектования русской армии была мало cхожа c современной ей австро-венгерской, но все же обязанных служить в кайзеровской и королевской территориальной обороне (Landwehr) и уж точно тех, кому судьба кантоваться в ополчении (Landsturm), можно вполне приравнять к русским ратникам 2-го разряда, которые призывались только в военное время и должны были служить в частях, предназначенных для охраны тыла.

Глава 10. Швейк в денщиках у фельдкурата

Швейковская одиссея снова развертывается под почетным эскортом двух солдат

Здесь определение «одиссея», в оригинале: odyssea (Znovu počíná jeho odyssea) – в известном смысле предвестник греческого же определения некоторой особой части полного маршрута Швейка как «анабазиса». См. комм., ч. 2, гл. 2, с. 278.

Есть определенные основания предполагать, что сюжетный ход с парой солдатиков-чехов, сердечно симпатизирующих своему арестанту, охотно с ним надирающихся по пути к месту препровождения и затем, ввиду веселого расстройства организма, естественным образом переходящих из категории конвоиров в разряд конвоируемых, – отголосок реального происшествия, случившегося на глазах всей литературно-художественной Праги с ближайшим приятелем Гашека, в середине войны мобилизованным для несения нестроевой службы, Зденеком Матеем Кудеем. В уже упоминавшихся неизданных воспоминаниях Кудея (ZK XXXX), в главах, относящихся к 1917 году (с. 117–120), находим отменный анекдот о том, как два солдата из числа кладненских решительно антиавстрийски настроенных шахтериков препровождали беднягу Зденека Матея, пойманного в Праге за день до этого на самоволке, с погоржельской гауптвахты к месту постоянной службы в городе Бероун. Совпадения и траектории движения и хода действий просто удивительные, с той только разницей, что за Карловым мостом кудейевский конвой двинул не влево в сторону Репрезентяка (Флоренции и Карлина), как швейковский, а вправо в сторону Национального театра (Новего места). И далее на углу Фердинандового (ныне Национального) проспекта и улицы На Перштине в знаменитом артистическом кафе «Унион» (увы, снесенном много лет назад) произошло примерно то же самое, что и в романном «Куклике». Винтовки со штыками ушли за вычеп, а с вычепа пришли стаканы и бутылки. И так гуляли туда-сюда целый вечер. Ну и понятно, что сокола в «Унионке» звали на Серабона, а иначе, Патера-Еувропа (Patera-Euvropa – именно так в рукописи Кудея, с лишним «u»). Все, естественно, закончилось тем, что незадачливую пару отяжелевших совершенно безнадежно конвоиров Кудей с дружеской помощью приятеля Лади Янчака (Láďa Jančák) кое-как затолкал в последний отходящий в ту ночь на Бероун поезд. И сам, конечно, влез, бережно храня при этом казенные винтовки и примкнутые к ним штыки. (См. комм. о заключительном аккорде истории – ч. 1, гл. 10, с. 135.)

См. также апокрифическую перекличку романных перипетий и россказней неистощимого Кудея в связи с историей о явке немощного на призывной пункт в инвалидной коляске (комм., ч. 1, гл. 7, с. 81).

В любом случае любопытно, что сюжет, возможно уже ходячий, с бухими конвоирами будущий автор «Швейка» примеривал и на себя лично. Так, упоминая о любви Гашека к самому бессовестному приукрашиванию сплетен о себе самом, Франтишек Лангер в книге воспоминаний (FL 1963, s. 82) приводит и такой уже послевоенный 1921 года эпизод одной беседы в пражском кафе:

«a on mě doplnil přehnanou historkou, jak byl do pluku přiveden zpět z Kyjeva eskortu, kterou vlastně musel vodit a řídit sám, protože se cestou v jednom kuse opíjela.

и он [Гашек] в свою очередь дополнил мой рассказ совершено неправдоподобной историей о том, что конвой, который его вез из Киева в полк, он должен был вести и направлять сам лично, поскольку дорогой весь его состав напился вдрызг».

В его штаны влезло бы еще три Швейка. Бесконечные складки, от ног и чуть ли не до шеи, – а штаны доходили до самой шеи, – поневоле привлекали внимание зевак. Громадная грязная и засаленная гимнастерка с заплатами на локтях болталась на Швейке, как кафтан на огородном пугале.

Очевидно, что часть воинского обмундирования, прикрывающую нижние конечности, только глубоко гражданский человек мог назвать штанами. Это брюки, форменные брюки. Слово «гимнастерка», бесспорно, военное, очень русское – это армейская рубаха, созданная на основе косоворотки и введенная в армейский обиход впервые в Туркестанском военном округе в 1880 году, когда на полотняную косоворотку, выдававшуюся солдатам для гимнастических занятий, прикрепили погоны и разрешили носить ее вместе с поясной и плечевой портупеей в строю и вне строя. В случае австрийской армии, как справедливо отмечал мой товарищ D-1945, речь все-таки, наверное, идет о блузе или кителе, полевом или форменном. Во всяком случае, этот предмет воинского гардероба распахивался полностью и снимался легко и без затей, а не через голову, как гимнастерка, с ее разрезом и пуговицами до середины груди. Ну а если почему-либо все же держаться непременно за русский цейхгауз, то там, где на плечах гимнастерка, на ногах и бедрах, конечно, шаровары.

А насколько гимнастерка – исконно русская часть обмундирования, напоминает нам не кто-нибудь, а Бунин, Иван Алексеевич, в одной из самых замечательных книг эмигрантского периода «Жизнь Арсеньева», когда рассказывает о прощании в самом конце двадцатых на юге Франции с великим князем Николаем Николаевичем (см. комм., ч. 2, гл. 2, с. 307):

«Но я произношу это слово только потому, что вдруг теряюсь: внезапно вижу на крыльце то, чего не видел уже целых десять лет и что поражает меня как чудодейственно воскресшая вдруг передо мной вся моя прежняя жизнь: светлоглазого русского офицера в гимнастерке, в погонах…»

Штаны висели, как у клоуна в цирке.

В оригинале здесь крайне редкий, но встречающийся не только у Гашека англицизм, причем без транскрипции – clown (Kalhoty visely na něm jako kostým na clownovi z cirku). Обычное слово для обозначения коверного в чешском рифмуется с именем автора «Швейка» – šašek. Так его часто и дразнили недруги Hašek – šašek. Можно предположить, что это одна из причин такого выхода романного вокабуляра за все мыслимые нормативные границы словарей.

Еще о неожиданных гашековских англицизмах см. комм., ч. 1, гл. 13, с. 176.

Так подвигались они к Карлину, где жил фельдкурат.

Карлин – см. комм., ч. 1, гл. 4, с. 60. К сказанному можно добавить, что на северо-востоке Карлин упирается в Либень, а на севере ограничен берегом Влтавы. Место низкое, полностью затопленное во время знаменитого пражского наводнения 2002 года.

В Карлине на тогдашнем проспекте Палацкого (Palackého třída, ныне улица Кржижикова – Křižíkova), параллельном центральной магистрали Краловскому проспекту (Královská třída), ныне Соколовскому (Sokolovská), стояли казармы (на самом деле целый городской блок, совершенно ныне обветшавший и заброшенный, с фасадом в современной нумерации на Křižíkova, 12 и боковыми крыльями – Vítkova, 9 и Prvního pluku, 2). Упоминаются Швейком в ч. 1, гл. 4, с. 60. Эти казармы (называвшиеся Фердинандовыми – Ferdinandovy) и были местом службы фельдкурата Каца. Но если последнее предположительно по сумме гашековских намеков, то совершенно точно другое – здесь располагались, помимо всего прочего, командование Императорского и королевского чешского пехотного полка им. генерала полевой артиллерии Губерта фон Цибулки номер 91 (C. a K. český pěší pluk polního zbrojmistra Huberta rytíře Czibulky č. 91), штаб самого полка, а также личный состав 2-го и 3-го батальонов. 4-й батальон квартировал в Ческих Будейовицах, а 1-й – в городе Будва (Budva), Южная Долмация, нынешняя Черногория (JŠ 2010).

Швейк служил в 91-м полку, покуда не был комиссован, и продолжал считать этот полк своим и на гражданке. В карлинские казармы на Краловском явился призванный на службу зимой 1915-го Ярослав Гашек. И сам Гашек, и его герой призывались в 91-й полк как выходцы из южной Чехии. См. комм., ч. 2, гл. 3, с. 362.

Стоит заметить, что карлинские казармы вошли не только в русскую литературу ХХ века через выдуманного веселого солдата Швейка, но и через вполне реального генерала Сергея Николаевича Войцеховского – в не очень веселую русскую историю. Здесь, в декабре 1921-го в месте расквартировки запасных отделов бывшего легионерского полка им. Яна Жижки из Троцнова (Jana Žižky z Trocnova), родного Войцеховскому по уральским боям 1918-го, бывшему белому генералу, герою сибирского Ледового похода, была предоставлена общинная приписка (domovské právо – Palackého třída 10 (ныне Křižíkova 12 в Praze 8 – Karlíně), необходимая для получения чехословацкого гражданства.

Но в любом случае от гарнизонной тюрьмы на Капуцинской до карлинских казарм через Малую Страну и Старе Место чуть меньше пяти километров.

В этот момент они проходили по Малой Стране под галереей.

Речь, очевидно, о Малостранской площади, на которой, как на верхней, градчанской, так и на нижней стороне, что ближе к Влтаве, стоят дома с арками галерей. Впрочем, есть галерея и на улице Томашска (Tomášská). Дорога от Замецких сходов (Zámecké schody) через Томашскую по Летенской (Letenská) и Манесов (Mánesův) мост была бы самой прямой в Карлин, но герои Гашека предпочли другой мост. А может быть, широченный Манесов, открытый как раз в 1914-м на месте узенького Рудольфовского перехода (Rudolfova lávka), к описываемым событиям еще не был вполне готов.

Карлов мост они миновали в полном молчании.

См. комм., ч. 1, гл. 4. с. 58.

Но на Карловой улице маленький толстяк опять заговорил со Швейком:

Карлова улица (Karlova) – смешная, с коленцем улица, ведущая от Карлова моста на Староместскую площадь. Ныне главная туристическая артерия Праги, где каждый уголок и камешек, по-чешски выражаясь, буквально obklopení разноязычными бездельниками.