Текст книги "Комментарии к русскому переводу романа Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка»"

Когда я был на действительной, меня освободили от военной службы из-за идиотизма, общепризнанного идиотизма. По этой причине отпустили из полка двоих: меня и еще одного, капитана фон Кауница. …На учении он каждый раз строил нас, как для церемониального марша, и говорил: «Солдаты… э-э… имейте в виду… э-э… что сегодня… среда, потому что… завтра будет четверг… э-э…»

Здесь в основных чертах впервые набрасывается, по-русски говоря, образ армейского идиота с большими звездочками, немецкая дворянская приставка и страсть к пережевыванию самых банальных и примитивных понятий. Во всей красе явится в следующей главе (ч. 1, гл. 15, с. 236) в виде командира Лукаша – полковника Фридриха Крауса фон Циллергута: Вот это, господа, окно. Да вы знаете, что такое окно? Или: Дорога, по обеим сторонам которой тянутся канавы, называется шоссе. И так далее. См. также комм. к речи нетрезвого поручика Лукаша: ч. 2, гл. 3, с. 401.

В деревне около Пелгржимова был учитель по фамилии Марек.

Пельгржимов (Pelhřimov) – город в средней Чехии на полпути (с северо-запада на юго-восток) между Прагой и Брно, а равно на полпути между Табором и Йглавой (с запада на восток).

Фамилия Марек в части второй книги будет отдана заметному персонажу, альтер-эго самого автора, вольноопределяющемуся Мареку (ч. 2, гл. 2, с. 348). Вероятнее всего, заимствована у реального человека, одного из ближайших друзей Гашека – Карела Марека (Karel Marek). Гашековеды отмечают, что первое упоминание «умеренного прогресса» (za pokrok mírný), развившегося позднее в название шуточной политической партии Гашека, возникает в стихотворении, которое будущий автор «Швейка» написал в 1906 году ко дню рождения своего друга Карела Марека.

Возможно также, что именно отцу Карела Марека сам Гашек, избежавший довоенной службы в армии, обязан неформальными знаниями и представлениями об австрийской воинской истории и славе. Вот, что пишет один из его биографов Вацлав Менгер (VM 1946):

Jedním z nejlepších přátel z té doby byl Karel Marek, nejmilejší Haškův druh, jenž se svým bratrem Jaroslavem vodili Haška k sobě domů do rodiny. Naučil se k nim chodit jako domů a zejména starý pan Marek si ho oblíbil tak, že k nim musil zaskočit téměř denně. Starý pan Marek, předobrý otec a žoviální muž, válečný hrdina z roku 1866 bitvy u Custozzy, měl přeskvělý vyprávěcí talent, s kterým líčil všechny hrůzy války a vojenských tažení, a to bylo právě to, co Haška k němu tak přitahovalo. Od něho se naučil také všechny vojenské písničky, které po celý život s oblibou zpíval.

Одним из его лучших приятелей тех времен был Карел Марек, ближайший друг Гашека, он вместе со своим братом Ярославом водил Гашека к себе домой. В конце концов Гашек так освоился, что приходил туда, пользуясь явным благоволением отца Марека, буквально как к себе, даже днем. Старый пан Марек, добрейший и милейший человек, герой битвы у Кустоцци в 1866-м, был замечательным рассказчиком, и с удовольствием делился историями о тяготах и приключениях армейской жизни – думаю, именно это особенно к нему притягивало Гашека. От Марека-старшего Гашек узнал и множество военных песен, которые всю жизнь потом с удовольствием распевал.

Ну а Ярда Шерак, хорошенько пероворошив метрические книги и полицейские записи о регистрации граждан, почти не сомневается в том, что этого героического папашу Марека звали Яном (Jan Marek) и родился он в 1841-м. Во всяком случае именно такой жил в Праге с женой Анной и сыновьями Карелом и Ярославом до войны в районе, указанном Вацлавом Менгером, – Винограды.

украл у меня парадный мундир и продал его в еврейском квартале

В оригинале имя собственное – у Евреев (v Židech). По официальному названию бывшего пражского еврейского гетто – Židovské město (Еврейский город, нем. Judenstadt). Выражение «у Евреев» (v Židech), употребляемое Лукашем, – пренебрежительно-уничижительное. К нейтральным и вполне официальным относились Йозефов (Josefov) и Пятый округ (Pátá čtvrť), от которого, в свою очередь, образовывалось оскорбительное Еврейский округ (Židovská čtvrť).

По поводу этого ныне полностью срытого и перестроенного пражского района, исторически располагавшегося по линии современных улиц (начиная с севера и далее против часовой) 17-го листопаду, Широка, Валентинска, Капрова, Яхимова, Костечна, Душна плюс восточный островок (также против часовой с севера) Душна, Веженска, Кози, Билкова, следует заметить, что и сама по себе Прага, с чудесными и Старо, и Ново Место, которые, конечно, на самом-то деле Мнесто (Město), несмотря на весь свой сказочно-барочный облик, не в меньшей степени, чем родная нам советской кройки и вышивки Москва, утратила тот исторический вид, который имела сотню лет тому назад во времена веселого писателя и его никогда не унывающего героя. Варианты преобразований самые разные, от легких косметических мазков до самой решительной хирургии с полным уже превращением мальчика в девочку. Так что человек, надеющийся в современной Праге увидеть те же фасады, что и герои любимой книги, скорее всего на нужном месте просто походит по асфальту давно раздавшейся вширь улицы.

Возвращаясь же к Йозефову и множеству его действительно существовавших малоразборчивых старьевщиков с дурною репутацией, нужно заметить, что, после того как в 1850 году добрый император Йозеф II уравнял в правах своих подданных иудейского вероисповедания с христианами (что, кстати, в виде признательности и благодарности привело к смене названия Еврейского гетто на Йозефов) и разрешил, тем самым, евреям жить не за оградой, а где им вздумается, народ Израилев из бывшего гетто стал тут же вымываться. Перебираться на более комфортные и устроенные соседние с гетто христианские изначально улицы Капрову, Душну, Длуоху и т. д. Место же евреев в кривых и узких улочках и тесных темных комнатах стал самым активным образом занимать люмпенский элемент всех национальностей и конфессий. В результате за пятьдесят лет, к началу двадцатого столетья, ко времени своего уничтожения, Йозефов превратился в настоящую интернациональную клоаку, в которой всякого рода распивочные и разливочные, бордели и дома свиданий, маскирующиеся под что угодно, включая лавки старьевщиков, составляли основу бизнеса и жизни.

Еще раз упоминается, и снова как место, где бизнес грязен и нечист, в самом уже конце книги. См. комм. о швейцаре-сутенере, ч. 4, гл. 2, с. 282.

великолепный подарок одной влюбленной фабрикантши

См. по поводу возможного источника идеи о фабрикантше (továrnice) комм., ч. 1, гл. 14, с. 218.

Несколько лет назад в гостинице «У Штупартов»

В оригинале: V domě, U Štupartů, то есть в доме «У Штупартов». В здании с этим названием, находившемся на углу улиц Якубска (Jakubská) и Мала Штупартска (Malé Štupartská), где в XVIII веке жила семья королевского наместника Петера Штупарта фон Левенталя (Peter Stupart von Löwenthal), была в начале ХХ века не гостиница, а популярная, благодаря своему удобному расположению в самом центре старого города, пивная (гостинец). Именно ее, по мнению большинства исследователей, и имеет в виду Швейк. Сам дом был разобран в 1911-м в рамках мероприятий по строительству городской канализации и больше не существует. А вот уже в новом здании, возведенном на месте прежнего, появилась гостиница. А на первом этаже – винарня «Chapeau rouge» («Красная шапочка») и поныне там пребывающая.

В ПГБ 1929 точнее, но с ошибкой в имени – Несколько лет назад у Штупгартов (так, с «г»).

Так нет же, каждому подавай родословную, вот и приходилось печатать эти родословные и из какой-нибудь коширжской дворняжки, родившейся на кирпичном заводе, делать самого чистокровного дворянина из баварской псарни Армина фон Баргейма.

Из какой-нибудь коширжской дворняжки – прямая ссылка на события собственной жизни Гашека. В Коширже (Košíře) – небольшом городке, расположенном между Мотолем и Смиховым, c 1922 года ставшем частью пражского пятого округа, находилась редакция журнала «Мир животных» («Svět zvířat»), а при ней собачий питомник, принадлежавший хозяину журнала Вацлаву Фуксу (Václav Fuchs). С 1909 по 1910 год Гашек, сменив на посту редактора «Мира животных» своего друга и благодетеля Ладислава Гаека (Ladislav Hájek), сам лично участвовал как в выпуске журнала, так и в уходе за собаками пана Фукса (см. пересказ этой истории вольноопределяющимся Мареком, ч. 2, гл. 3, с. 366). Естественным образом, недалеко от службы зятя, виллы редакции и питомника тесть после женитьбы дочери Ярмилы в 1910-м снял молодым квартиру на улице Под Кламовкой (Pod Klamovkou 1125); ныне это угловой дом (U demartinky 2, он же Plzeňská 161). Именно здесь, технически в Смихове, но у самой границы с Коширже, в конце 1910-го Гашек, уволенный Фуксом за первоапрельские статьи о несуществующих животных в неапрельских номерах, зарегистрировал, причем на имя молодой жены Ярмилы, свое собственное, конкурирующее с делом бывшего работодателя, предприятие – собачий завод, с претенциозным названием «Институт собаковедения» («Kynologický ústav»).

О том, что бизнес был агрессивным, провокативным и вполне швейковским, красноречиво свидетельствует объявление, счастливо найденное Йомаром Хонси в номере газеты «Чех» (Čech, 17.11.1910)

«Kynologický ústav.

Praha-Klamovka, Košíře čís.1125 – dodá Vám všechny čistokrevné psy za ceny o 50 % levněji oproti psincům.

Институт собаковедения.

Прага-Кламовка. Коширже, 1125 – поставит Вам любых чистокровных собак по цене на 50 % меньшей, чем заводчики».

К несчастью, розыгрыши с собачьими родословными, которыми главным образом этот институт и занимался, в отличие от литературных розыгрышей, принесли будущему автору «Швейка» не славу, а повестку в суд, и только чудо, а также заступничество важных людей спасли его и жену от тюрьмы.

В ПГБ 1929 это многозначное определение «коширжской» опущено – вот и приходилось печатать эти родословные и из какой-нибудь дворняжки… Но любопытно, что при этом неказистый оборот «и из какой-нибудь» вместо напрашивавшегося «чтобы из какой-нибудь», а равно и два «из» через строку пережил как правку, так и редактуру.

См. также комм., ч. 1, гл. 14, с. 227 и ч. 1, гл. 15, с. 246.

Возвращаясь же к теме художеств с собачьими родословными, окрасом и зубами псов, будет нелишним отметить, что проделки такого рода были обычным делом в чешской столице на заре беззаботного прошлого века. Вполне гашековский (да и швейковский) шахер-махер с благородными животными, например, провертывал задолго до невинных опытов самого Ярослава не кто-нибудь, а сам предшественник Гаека и Гашека на посту главного редактора «Мира животных» (с 1898 по 1906) Карел Кукла (см. упоминание о нем и его литературной деятельности – комм., ч. 2, гл. 2, с. 299). И между прочим, там же, все в том же патриархально-дачном Коширже. Только, в отличие от Гашеков, срок за свои кинологические штучки Кукла в конце концов отхватил вполне реальный. Как уверяет Радко Пытлик (RP 2013), целых 14 дней отсидки. Ну, то есть во времена оны острижка болонки в таксу все же скорее проходила по части пусть и не слишком остроумной, даже антиобщественной, но все же шутки, чем страшного, ничем не искупаемого злодеяния.

Вот купил я однажды этакого кобеля, звали его Балабан, так он из-за своих папаш получился таким безобразным, что все собаки от него шарахались.

Очевидная перекличка с ранним рассказом Гашека «Об одной ужасной собаке» («O jednom hrozném psu» – «Svět zvířat», 1909).

Nádherný byl! To jsem hned zpozoroval. Vypadal trochu jako drahocenný skyteriér nebo stájový pinč. Ti mívají korektně přistřižené uši do výšky a krátký, useknutý ocas. Tenhle však byl dle mého zdání ještě hezčí. Ocas měl jako pointr, jedno ucho měl do háčku, jako ho nosí skotský ovčák, collie. Druhé ucho měl stojaté jako trpasličí francouzský buldok, hlava připomínala nepovedeného pudla. Pokud se týče těla, to byla v mých očích teprve krása. Jeho tělo bylo podobno foxteriérovi kříženému se psem křepelákem.

Он был великолепен. Это я сразу заметил. Был немного похож на очень ценного скай-терьера или миттельшнауцера. У этих собак стоячие, коротко купированные уши и такой же короткий купированный хвост. Эта же псина на мой вкус была еще лучше. Хвост был у нее как у пойнтера, одно ухо висело лопаткой, как у шотландской овчарки, колли. Другое ухо стояло торчком, как у карликового французского бульдожки, а сама голова напоминала испорченного пуделя. Тело же было такое, как будто фокстерьера скрестили со спаниелем.

И далее:

A víte, co jsem v náhlém návalu velkomyslnosti udělal? Psa jsem daroval, a poněvadž jsem neznal jeho jména, vybrali jsme je z knihy Václava Fuchse Všechny druhy psů slovem i obrazem. Ami, Arnik, Amíček, Amidor, Afik, Babyka, Babka, Benda, Bika, Balabán, Blekta, Bobeček, Brbloň, Brbloun, Bundáš, až konečně Cikán.

И знаете, что я в приступе великодушия сделал? Подарил этого пса, но из-за того, что я не знал его имени, мы прозвище выбрали из книги Вацлава Фукса «Все породы собак в описаниях и иллюстрациях». Ами, Амик, Амичек, Амидор, Бабика, Бабка, Бенда, Балабан, Блекта, Бобичек, Брблонь, Брблоун, Бундаш, и наконец Цыган.

См. также комм. к сходному месту о составных собаках, ч. 1, гл. 6, с. 79.

Купил я его из жалости; был он такой покинутый и все время сидел у меня дома в углу, все грустил, так что я вынужден был продать его за пинчера. Больше всего пришлось поработать, когда я его перекрашивал под цвет перца с солью.

В оригинале: prodat za stájovýho pinče. То есть вновь речь не о пинчере, а о миттельшнауцере. Остается лишь удивляться тому упорству, с каким ПГБ игнорирует даже явные и прямые указания на породу судьбоносной для Швейка и Лукаша собаки. «Перец и соль» (pepř a sůl) – паспортный окрас миттельшнауцера. Вот выдержка из стандарта: «Характерные черты: окрас “перец с солью” (каждый остевой волосок имеет зоны – белые и черные)». Кстати, с учетом этой зебрости каждого волоска, можно поверить Швейку, что работа была не из легких. См. также комм., ч. 1, гл. 14, с. 227.

лучше всего купите ляпису, разведите и выкрасьте пса

Ляпис – нитрат серебра AgNO₃, по-чешски – dusičnan stříbrný. В оригинале другое химическое соединение – třaskavé stříbro – гремучее серебро, AgONC. И похоже, это очередная смешная оговорка Швейка. Поскольку гремучее серебро – в ту пору армейское взрывчатое вещество, в воде нерастворимое, в отличие от вполне гражданского ляписа, который может быть легко разведен и действительно позволяет что-нибудь зачернить, но, кажется, не это имел в виду автор романа. То есть пропала шутка.

кормите его мышьяком в лошадиных дозах

Мышьяк. В оригинале: utrejch – оксид мышьяка. Издавна, да, кажется, и по сей день считается в зоотехнике стимулятором роста и добавляется в чистом виде или в соединениях в корм. Несомненный канцероген.

Если кто-нибудь хочет купить болонку, а у вас дома ничего, кроме охотничьей собаки, нет, то вы должны суметь заговорить покупателя так, чтобы тот увел с собой вместо болонки охотничью собаку. Если же случайно у вас на руках только фокстерьер

В оригинале: Jestli si někdo od vás chce koupit ratlíčka. То есть болонка на самом деле ратличек, пражский крысарчик. И тут же, не моргнув глазом, всего лишь через пару слов – a jestli náhodou máte doma jen ratlíčka (если же случайно у вас на руках только фокстерьер), все тот же крысолов-ратлик превращен в фокстерьера. Понятно, что все упоминания далее по тексту карликового фокстерьера – это упоминания trpasličího ratlíčka. См. также ч. 1, гл. 1, с. 28.

Любопытно, что ПГБ не смутило даже то, что в этой же самой главе фокстерьер появляется и называется своим собственным именем: см. здесь с. 185.

Вырвали у него из хвоста все перья и разукрасились ими, словно полицейские.

См. комм. о полицейских-петухах, ч. 1, гл. 5, с. 62.

Кое-кто из моих друзей взял с собой на фронт собаку. Потом товарищи писали мне, что в обществе такого верного и преданного друга фронтовая служба протекает незаметно.

Реальному Рудольфу Лукасу реальные Ярослав Гашек и Франтишек Страшлипка уже на фронте притащили откуда-то собаку, действительно ставшую офицеру верным другом. Во всяком случае, во время сентябрьского 1915 года отступления австрийцев в Галиции из трех пропавших – собаки, Гашека и Страшлипки – в свое подразделение через какое-то время вернулся лишь один – пес Лукаса (JM 1924).

Какая порода, по-вашему, лучше всех; то есть я имею в виду собаку-друга? Был у меня когда-то пинчер

Пинчер, в отличие от многоликого в переводе ратлика, в оригинале всегда stájový pinč – миттельшнауцер.

Пинчеры умнее фокстерьеров.

Очевидное прямое упоминание фокстерьера здесь – Je ještě chytřejší než foxteriér – тем не менее не заставило ПГБ вернуться и пересмотреть предыдущий абзац. См. комм., ч. 1, гл. 14, с. 207.

Султан наградил императора Вильгельма большой военной медалью, а у меня до сих пор даже малой серебряной медали нет.

Султан – Мехмед V Решад (Mehmed V Reşad, 1844–1918) – формально глава Османской империи. В ноябре 1914-го, когда империя вступила в войну на стороне Тройственного союза, объявил джихад (газават) странам Антанты.

В газете «Национальная политика» – она же «сучка» (см. комм., ч. 1, гл. 2, с. 43) – за 10 марта 1915 года находим (Ярда Шерак) сообщение с таким ключевыми фразами:

Султан:

Prosím Vaše Veličenstvo, abyste přijal moje nejsrdečnjší blahopřání k velkolepým vítězstvím, jež právě vybojovaly Vaše hrdinné císařské armády na východě za Vašeho vrchního velení a abyste přijal na znamení mého obdivu imitiazskou válečnou medaili

Прошу Ваше величество принять мои самые искренние поздравления в связи с великолепными победами, которые только что одержали Ваши героические императорские армии на востоке под Вашим верховным командованием и в знак моего восхищения принять имитяжскую военную медаль.

Вильгельм:

jakož i vysokým vyznamenáním, jež ráčilo mi Vaše Veličenstvo propůjčiti, prosim, abyste přijal za obé moje nejsrdečnějši díky

И также в связи с высокой почестью, которой Ваше Величество соизволило меня отметить, прошу принять за обе мою сердечную признательность.

Это неожиданное «обе» в последней фразе заставляет предполагать, что в марте 1915-го султан пожаловал императора сразу двумя знаками отличия – медалью Имитяз (İmtiyaz Madalyası) и Военной медалью (Harp Madalyası), у нас известной под названием Галлиполийская звезда, а в Германии – Железный полумесяц (Eiserner Halbmond). А о том, что немецкий император действительно был кавалером и первой генеральской, и второй солдатской награды за доблесть в бою, мы знаем благодаря цветной фотографии императора в форме турецкого фельдмаршала с рубиновой звездой Военной медали на правой груди и Имитязом с планкой «1915» на левой. В газетном сообщении, по всей видимости, потерялось «и» между «имитяжскую» и «военную».

Следует отметить, что это первое из целой цепочки событий, относящихся к марту-апрелю 1915 года, упоминаемых в этой главе (ч. 1, гл. 14). Очевидно, что при написании этой части романа Гашек пользовался какими-то материалами, календарями, газетами и т. д., относящимися к совершенно конкретному периоду, однако в этой же главе, когда Лукаш диктует Швейку дату (см. комм., ч. 1, гл. 14, с. 224), происходит неожиданный и кажущийся необъяснимым временной сдвиг на полгода назад.

– Никак нет, господин обер-лейтенант, числа еще не хватает.

– «Двадцатого декабря тысяча девятьсот четырнадцатого года».

Мысль о серебряной медали (см. комм., ч. 1, гл. 14, с. 195), которой его все время обносят, будет постоянно занимать мысли Швейка. Сравни с часто цитируемым фрагментом из ч. 2, гл. 2, с. 341:

– Вы спите, товарищ?

– Не спится, – ответил Швейк со своей койки, – размышляю…

– О чем же вы размышляете, товарищ?

– О большой серебряной медали «За храбрость», которую получил столяр с Вавровой улицы на Краловских Виноградах по фамилии Мличко…

И так далее.

Поручик во сне перевернулся на другой бок, пробормотал: «Три дня ареста!» – и заснул опять.

В оригинале: «Tři dny kasárníka!» Касарник – не арест, а запрет на увольнение. Буквально: исключительное пребывание в казарме. Три дня без увольнительной – вот что на самом деле пробормотал во сне Лукаш. Действительно, мягкий и незлобный человек.

У нас на улице, у кондитера Бильчицкого

В оригинале: u nás v ulici u cukráře Bělčickýho. Если в один прекрасный день кто-то из гашековедов отыщет в какой-то из старых адресных книг и саму кондитерскую, и ее адрес, то вопрос о возможном местожительстве Швейка раз и навсегда прояснится, а может быть, еще более запутается. См. также комм., ч. 1, гл. 5, с. 64 и ч. 1, гл. 7, с. 82. Но в любом случае, очень похож этот Бильчицкий на того самого кондитера, у которого пани Мюллерова одалживала коляску, чтобы везти разбитого ревматизмом Швейка на медкомиссию. См. комм., ч. 1, гл. 7, с. 81.

Кондитеров и просто торговцев сладостями в Праге перед войной насчитывалась не одна сотня. Больше 350, например, в одном только адресном справочнике 1906 года Войтеха Крауса (Vojtěch Kraus. Adresář královského hlavního města Prahy a obcí sousedních). И в этом изобилии нет ни одной хозяйской фамилий, хоть как-то похожей на Бильчицкий. Зато есть интересный объект и не где-нибудь, а на улице с названием На Бойишти. В доме номер 10, то есть непосредственно у пивной «У чаши», находился магазин сладостей (cukrářské zboží) Вацлава Поспишела (Václav Pospíšil). А всего у этого, по всей видимости, весьма предприимчивого человека перед войной в Праге было шесть подобных точек. Помимо упомянутой, еще по одной на Штепанской, Шкоржепской, Мысликовой, Липовой и Йечной. Соответственно, делает вполне правдоподобный вывод Йомар Хонси, Бельчицкий в такого рода чужом магазинчике мог быть просто главным приказчиком или распорядителем, по имени которого известно заведение на улице. Ну, то есть задача отыскания прототипа и его географической привязки еще труднее, чем казалось первоначально.

В заключение добавим, что в предполагаемом месте жительства романного Швейка, в районе улицы На Бойишты, кроме упомянутой уже торговли сладостями Поспишила такую же держала в доме номер 20, госпожа Карла Ворлова (Karla Vorlová) и за углом на Вавровой (Vávrova), дом 10, –пан Йозеф Суда (Josef Suda).