Текст книги "Комментарии к русскому переводу романа Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка»"

– У нас в селе Ясени, около Йозефова, еще во время Прусской войны тоже вот так повесили одного.

Ясенна (Jasenná) – небольшой населенный пункт в северо-восточной Чехии, близ польской границы, в 8 километрах от Йозефова. Есть свидетельства, что Гашек по приглашению приятеля какое-то время гостил в этой деревне после сараевских событий. Еще раз упоминается в четвертой части этой же главы. См. комм., ч. 1, гл. 10, с. 152.

Йозефов – город-крепость, ныне входит в состав Яромержи (Jaroměř), той самой, что упоминается в любимой песне Швейка «Катька лесника». См. комм., ч. 1, гл. 4, с. 59.

Прусская война – семинедельная война 1866 года немецкой конфедерации во главе с Австрией против Пруссии, завершившаяся тяжелейшим поражением Австрии у Градца Кралове (Hradce Králové) и в результате – утратой многовекового австрийского доминирования в середине Европы. В скобках стоит заметить, что ополченцу, который помнит о событиях тех времен в 1914-м, должно быть хорошо за пятьдесят.

Яромерж находится в двадцати километрах на север от Градца Кралове.

– Может, ты национальный социалист?

Лидер национал-социалистической партии Вацлав Клофач (Václav Klofáč, 1866–1942) вел в начале 1914 года тайные переговоры с русскими дипломатами и военными о возможности, в случае вооруженного конфликта между Россией и Австро-Венгрией, превращения своей партии в тайную диверсионную организацию, всячески способствующую поражению австрийских поработителей чехов. С началом настоящей войны, 4 сентября 1914-го, арестован, заключен в тюрьму и за измену приговорен к смертной казни. Помилован после смерти Франца Иосифа в июле 1917-го новым императором Карлом I. Тогда же был помилован и приговоренный к смертной казни за измену сходного рода лидер младочехов, борец за славянскую федерацию доктор Карел Крамарж (Karel Kramář, 1860–1937).

См. также комм., ч. 1, гл. 3, с. 51 и комм., ч. 2, гл. 5, с. 470.

Все закурили, и конвоиры Швейка стали рассказывать ему о своих семьях, живущих в районе Краловеградца, о женах, о детях, о клочке землицы, о единственной корове…

См. выше комм. к с. 128.

– Пить хочется, – заметил Швейк.

Долговязый и маленький переглянулись.

– По одной кружке и мы бы пропустили, – сказал маленький, почувствовав, что верзила тоже согласен, – но там, где бы на нас не очень глазели.

Здесь Швейк выражает свое желанье накатить чего-нибудь спиртного не самым типичным для чешского языка образом. Он говорит о выпивке, как о простом утолении жажды: хочу пить (Já mám žízeň, řekl Švejk). Слово жажда (žízeň) и его присутствие в этом устойчивом выражении позднее обыгрывается в разговоре Швейка и фельдкурата Каца (см. комм., ч. 1, гл. 10, с. 192). А вот необычное использование «хочу пить» вместо «хочу выпить» – это, судя по воспоминаниям друзей, очень характерная речевая особенность самого Гашека. Вот так, например, однажды он объяснял дружку и соиздателю Франте Зауэру, который запер автора «Швейка» в комнате, ради новой главы, зачем имитировал пожар и вызвал пожарников: «Понимаешь, Франта, прости меня, но мне так захотелось пить!» (Víš, Franto, já jsem měl tekovou žizeň omlouval se!). В общем, тут чудесное, на уровне языка, подтверждение того, что Швейк – это сам Гашек. Они оба, если хотели, то именно что пить.

– Идемте в «Куклик», – предложил Швейк, – там на кухне можно оставить ружья.

Na Kuklíku – бордель и по совместительству ресторан на Петрской площади (Petrské náměstí). Угол Златницкой (Zlatnická) улицы. Дом снесен в 1928-м. Примерно две трети пути до места назначения. Если верить газетной хронике тех времен, место очень беспокойное (JŠ 2010).

Хозяин в «Куклике» – Серабона, сокол, его нечего бояться…

Радко Пытлик всегда был уверен, что человек по фамилии Серабона в самом деле был хозяином ресторана «На Куклике». Однако Ярда Шерак справедливо сомневался, поскольку совершенно точно установил, по газетным объявлениям, что имя на вывеске Куклика было иное – «Ресторан Вилема Српа» («Restaurace Viléma Srpa»). Ситуация если не разъяснилась, то по крайней мере само противоречие снялось, когда в 2012 году один словацкий собиратель старинных открыток прислал Ярде скан карточки 1906 года с изображением крупнотоннажного господина в тройке с брелоками и в точно такой ермолке-тюбетейке, какую рисовал на голове гостинского Паливца иллюстратор «Швейка» Йозеф Лада. Над господином призыв:

Miláčku nezapomeň a přijd’ k Serabonovi “NA JEDNU DOBROU”

Дружище, не забудь и приди к Серабоно «НА ОДНУ ДОБРУЮ [кружку]»

Пониже справа и слева две синие печати:

Vilém Srp hostinský “u Serabono” Praha-II Petrské nám., 1190

Вилем Срп, гостинский «у Серабоно», Прага-2, Петрска площадь, 1190.

Одной рукой солидный господин придерживает опертый на круглый одноногий столик барочный картуш со словами Vilém Srp hostinský Serabono Praha 1906.

В ногах господина слова POZDRAV Z PRAHY.

Какой напрашивается вывод? Скорее всего, Серабоно было прозвищем самого Вилема Српа.

Сокол – в оригинале hostinský Serabona je Sokol, то есть точнее был бы перевод: «Хозяин Серабона из Сокола». Основанное в 1862-м как противовес немецким любительским спортивным обществам и дожившее до наших дней, чешское массовое физкультурное движение Česká obec sokolská (ČOS). Помимо пропаганды физкультуры и здорового образа жизни среди чехов, проводило также массовые спортивные и патриотические мероприятия. В частности, средства на памятник павшим на Била Гора были собраны, и сам камень поставлен тщанием сокольской организации. Члены общества обращались друг к другу «брат» или «сестра». Активным членом Сокола уже в республике стал один из основателей и первый президент Чехословакии Томаш Масарик (Tomáš Garrigue Masaryk).

См. комм. о Стршелецком острове, ч. 1, гл. 7, с. 80.

Там играют на скрипке и на гармонике, бывают девки и другие приличные люди, которых не пускают в «репрезентяк».

Ярда Шерак (JŠ 2010) на своем сайте приводит давнее газетное объявление:

«Pozor! V hostinci “na Kuklíku” každý den hudba a zpěv, v sobotu do rána otveřeno. O dobrý nápoj a polévku jest postaráno».

Внимание! В гостинце «на Куклике» каждый день музыка и песни, в субботу работаем до утра. Суп и напитки самые лучшие.

Репрезентяк – в оригинале Represenťák, и это вовсе не ресторан, как пишет в комментариях переводчик (с. 432), а народное название Reprezentační dům оbce pražské – Пражского представительского дома, ныне все того же красавца архитектуры сецессиона Общественного дома на площади Республики (Obecní dům v Praze na Náměstí Republiky). В многочисленных залах Представительского дома проходили концерты, лекции, общественные собрания, на которые пьяниц и проституток, как водится, не звали. Не пускали и в шикарные заведения общественного питания, имевшиеся на первом этаже и в полуподвале.

Согласно Годику и Ланде (HL 1998), в полуподвале Репрезентяка до войны народ угощали вполне демократичные рюмочная, ресторан и диковинный американский бар, а на первом этаже блистали более консервативные и аристократичные кафе и ресторан.

Ну а «Куклик» располагался буквально в паре сотне метров от Репрезенятка. Только нырни с проспекта в не очень чистую боковую улицу. И завершая рассказ о нем, трудно удержаться и не привести весь целиком давний газетный репортаж (JH 2010), очень напоминающий, как справедливо заключает Ярда Шерак, наитипичнейшую швейковскую байку о человеческой неблагодарности. «Национальная политика», № 185, 15.05.1923 (Národní politika, číslo 185. 18. kvétna 1923).

«Ze soudní síně

Zmizelé skvosty (Před senátem. – Zločin krádeže)

V hostinci “na Kuklíku” v ulici Petrské jest výčep ve starodávné boudě, jejíž dřevěný strop je tak vysoký, že se naň může vlézti jen po žebříku. Je tam složeno různé harampádí a to tak málo cenné, že se hostinský Vilém Srb již 23 let na ně nepodival. Ale najednou si přece na strop vzpomněl. Potřeboval bezpečný ukryt pro krabici se zlatými skvosty v ceně 50.000 Kč a ukryl ji tudíž tam, kam už téměř čtvrt století lidská noha nepáchla. To se stalo letos dne 23. února.

Počínal-li si při tom tak opatrně, že ho nikdo nepozoroval, kdož vi? Ale jisto je, dne 3. března když náhodou oba manželé Srbovi onemocněli, oznámila 40letá služebná Barbora Egrová dceři hostinského, že jí paní poručila, aby vysmejčila strop nad výčepem. Dcera se tomu sice divila, ale nechtic proti matčiné rozkazu jednati, nechala služebuou smejčiti. Když pak za dva dny oznámila otci, že Baruška smejčila boudu, chytil se hostinský za hlavu a zoufalo vykřikl: “Já tam mám zlato! Že už je pryč!” A bylo. Našla se jen od něho krabice ve sklepě v bedně pod pískem.

Podezření z této krádeže padlo na Barušku, pro krádeže již trestanou. Neboť bylo zjištěno, že hned po krádeži šla s taškou do blízkého hostince “u Bubeniků”, kde na ni čekal její 41letý milenec Karel Řezniček, a podstrčila mu nějakou kasičku. Pak se vrátila “na Kuklik” a jakmile jí zaměstnavatelka řekla, že se dnes s práci loudá, praštila se všim a šla v tu chvíli ze služby. Dle žaloby byla patrně se svým milým, který byl už rovněž pro krádeže trestán, dobře smluvena, a proto byli oba zatčeni a včera postaveni před soud. Oba houževnatě popírali a poněvadž svědků proti nim nebylo, byli ozvobozeni. Senátu předsedal vrchní rada Hellriegel, žalobcem byl státni zástupce dr. Papík.

Из зала суда

Пропавшие драгоценности. (Слушанье дела о краже)

В гостинце “На Кулику”, что на Петрской улице, имеется пивная стойка в такой стародавней пристройке, что залезть на ее высокие деревянные антресоли можно только по приставной лестнице. Навалена там всякая деревянная рухлядь, настолько малоценная, что гостинский Вилем Срб (так в газетной заметке – Vilém Srb, ну то есть превратили Вилема Српа, совершенно в духе, можно сказать, сокольских чаяний и идеалов, в братушку Серба. – С.С.) уже 23 года как туда не поднимался. Но вот недавно про антресоли вспомнил. Потребовалось ему спрятать в безопасном месте коробочку с золотыми драгоценностями на сумму 50 тысяч крон, и там он ее и спрятал, где почти четверть столетия не ступала нога человека. Случилось это 23 февраля сего года.

Насколько он при этом был осторожен и убедился ли, что его никто не видит, кто знает? Зато точно известно, что 3 марта, когда случилось так, что одновременно захворали и слегли оба супруга Србы, сорокалетняя Барбора Егрова, служившая прислугой, объявила дочери гостинского, что хозяйка ей приказала прибраться на антресолях над стойкой. Дочь этому очень удивилась, но, не желая спорить с приказанием матери, разрешила служанке прибрать. Когда же через два дня она сообщила отцу, что Барушка прибралась наверху, гостинский схватился за голову и отчаянно вскрикнул: “У меня же там золото. Наверное, ушло!” И точно. Нашлась одна только коробочка в подвале в ящике с песком.

Подозрение сейчас же пало на Барушку, уже однажды судимую за воровство. К тому же было выяснено, что сразу в день пропажи она с сумочкой пришла в расположенный поблизости гостинец “У Бубенников”, где ее ждал сорокаоднолетний любовник Карел Ржезничек, и сунула ему какую-то копилку. После чего возвратилась в “Куклик”, и когда ей работодательница сказала, что она сегодня совсем бездельничает, немедленно со всеми распрощалась и тут же ушла с работы. Согласно обвинению, была со своим любовником, которого ранее точно так же уже судили за кражу в сговоре, и поэтому оба были арестованы и предстали перед судом. Однако оба все упрямо отрицали, и поскольку доказательств предъявлено не было, были в конце концов отпущены. Председательствовал на суде старший советник Хеллрейгель, а обвинителем выступал прокурор доктор Папик».

Во всех случаях путь героев Гашека от Карловой улицы до «Куклика» на Петрской площади естественным образом (Карлова улица, Малая площадь, Большая, ныне Староместская, Целетна, Элишкин проспект и, наконец, Трухляржска) стелился мимо этого самого Репрезентяка (угол Целетной и Элишкиного, а если точнее, то выход Целетной из-под Прашной браны на Йозефовскую площадь и сразу налево). Так что комментарий скорее всего в виду самого строения или в непосредственной близости.

За одним столом спал пьяный сардинщик.

Sardinkář – торговец вразнос, с лотка, свежей и соленой рыбой.

«На Панкраце, на холме, есть чудесная аллея».

Какая-то барышня сидела на коленях у юноши потасканного вида, с безукоризненным пробором, и пела сиплым голосом:

 
Обзавелся я девчонкой,
А гуляет с ней другой.
 

Начальная строчка и две последующих – часть первого куплета очень известной народной песни «Что мне привиделось» («O čem se mi zdalo»).

 
Na Pankráci, na malém vršíčku
stojí pěkné stromořadí
Měl jsem holku namluvenou,
ale jiný mi za ní chodí
 

Содержание в точности соответствует грустной попевке из кинофильма «С легким паром» – была тебе любимая, а стала мне жена (VP 1968).

другой же уверял, будто она вчера пошла спать с одним солдатом в гостиницу «Вальшум».

В оригинале: k «Valšům» do hotelu. Речь о гостинице «У Валшов» («U Valšů») с почасовым прейскурантом. То есть в гостиницу к «Валшам». См. также комм. о розыгрыше Гашека ч. 1, гл. 9, с. 106.

Отсутствие какой-то системы в передаче имен и названий только подтверждает небольшое исправление, сделанное здесь в ПГБ 1967. Конец предложения в этой редакции выглядит так: в «гостиницу Валша». Определенно лучше не стало.

Велеть, чтоб вам сыграли? Попросить «Сиротку»?

И далее:

 
Чуть понятливее стала,
Все о маме вопрошала,
Все о маме вопрошала…
 

Начальные строки долгой народной песни о девочке-сироте и злой мачехе, что сводит приемную дочь в могилу.

 
Разлука, ах, разлука –
Для сердца злая мука.
 

Припев жестокого городского романса «Разлука» («Loučení»). Любимый женится на другой, но брошенная знает, что годы спустя у ее гроба неверный обязательно поймет, какую настоящую любовь потерял (VP 1968).

 
On zapomněl na dobu naší lásky a vypustil ji z duše docela,
On ženil se a já jsem se šla dívat, když jinou
dívku vedl z kostela.
O loučení! O loučení, mé srdéčko je láskou strápený.
O loučení.
O loučení! O loučení, mé srdéčko je láskou strápený.
Он забыл нашу любовь и из сердца выгнал всю,
Женится он на другой, а я в храм иду смотрю.
О разлука! О разлука, любовь сердце мучает.
О разлука! О разлука, любовь сердце мучает.
 

Брось забавлять этих чудаков!

В оригинале: Budeš je bavit, nádivy! Nádiva – вовсе не чудак, а зануда. Много о себе мнящий нудила. Любопытно, что в ПГБ 1929 «Брось их забавлять, чудила!», т. е. обращение, что элементарно по падежному окончанию не проходит. Звательный будет nádivo. Тем не менее в ПГБ 1967 снова видим возвращение к раннему варианту: «Да брось ты их забавлять, чудак!».

полицейский комиссар Драшнер

Ладислав Драшнер (Ladislav Drašner) – реальное лицо, упорно и неуклонно продвигаясь по служебной лестнице с самого ее низа, стал комиссаром пражской полиции в 1913 году. После войны в республике дослужился до начальника 4-го отдела, службы по надзору за нравственностью (HL 1998, JŠ 2010).

Еще раз, и вновь в связи с полицейскими облавами на проституток, упоминается в ч. 2, гл. 3, с. 373.

 
Как от Драшнера, от пана,
Паника поднялась.
Лишь одна Марженка спьяна
Его не боялась…
 

Вацлав Плетка (VP 1968) пишет, что эта песенка знакома была не одним лишь только посетителям ресторации «На Куклике». Всем известная дворовая история называется «Песня о Маржене» («Písen o Mařeně»), из полного текста, приведенного Плеткой, следует, что пьяное бесстрашие дорого обошлось Маржене.

Потом Швейк вспомнил еще об одном поэте, который сиживал вон там под зеркалом и среди шума и гама, под звуки гармошки, сочинял стихи и тут же читал их проституткам.

Здесь речь об одном из самых близких друзей Гашека – литераторе, прозаике и поэте Густаве Опоченском (Gustav Roger Opočenský, 1881–1949). В свою очередь, автор множества цветистых анекдотов о своем знаменитом друге.

– Пойду-ка потанцую, – сказал он после пятой кружки пива, увидав, как пары танцуют «шляпака».

Šlapák – чешский народный танец с притопами, но без подскоков. Размер военный, маршевый, 2/4.

Остановились они за «Флоренцией» в маленьком кафе, где толстяк продал свои серебряные часы,

Совершенно непонятно, по какой причине Флоренци (Florenci) – не кафе, не ресторан, а название района на границе Старе Место и Карлина оказалось в русском переводе в кавычках. Ныне знаменит центральной пражской автостанцией, а во времена Швейка это было место расположения дешевых привокзальных борделей.

Въедливый Бржетислав Гула (BH 2012) полагает, что речь идет не о самом районе, подвергшемся при современной модернизации пражской железнодорожной сети коренной ломке и перестройке, а конкретно о главной его улице – На Флоренци (Na Florenci), существующей и ныне и соединяющей Гавличкову улицу с тем, что осталось от садов Яна Шверми (Jana Švermy). То есть продали приятели часы где-то за этими садами.

См. также комм., ч. 2, гл. 1, с. 256.

В варианте ПГБ 1929 топоним Флоренци вообще опущен. «Остановились они в маленькой кофейне».

Сверхчеловеческими усилиями ему удалось наконец дотащить своих конвоиров до Краловской улицы, где жил фельдкурат.

Краловский проспект (Královská třídá), см. комм., ч. 1, гл. 4, с. 60 и ч. 1, гл. 10, с. 127.

– Так. Это во-вторых. А теперь в-третьих. Водку пьете?

– Никак нет, водки не пью, только ром.

В оригинале никакая водка не упоминается, речь совершенно о другом, во всех разнообразнейших вариантах популярном, таком же национальном, как и пиво, чешском напитке – коржалке (kořalka).

«Tak to by bylo to druhé. A teď to třetí. Pijete kořalku?».

«Poslušně hlásím, že kořalku nepiju, jenom rum».

Чешская коржалка – вовсе не разведенный студеной водой до 40 градусов крепости пшеничный или картофельный спирт. Это либо самое простое – наливка, или немного получше и честнее – спиртовая настойка на травах, пряностях и т. д. (koření + alkohol) без последующей перегонки, либо настоящий плодово-овощной самогон с или без спец. добавок к начальной браге (сливовица или джин, например). Разницу между первыми, наиболее дешевыми, «поддельными» (наливка) и вторым, настоящим, благородным типом напитков, производимым из фруктовой браги или настойки путем повторной перегонки, подробно обсуждает фельдкурат Кац в одной из частей этой же главы. См. комм., ч. 1, гл. 10, с. 146. См. также комм., ч. 1, гл. 14, с. 216.

Очевидно, что «коржалка», как и многое другое специфически чешское – «вычеп», например, «господа» и т. д., могло быть узаконено в переводе с помощью комментария. К сожалению, этот простой прием сохранения местного вкуса и аромата используется переводчиком очень редко. В виде исключения, см. «трафика», комм., ч. 2, гл. 3, с. 393 и «тлаченка» – ч. 2, гл. 5, с. 476.

Следует заметить, что неизменное превращение при переводе «коржалки» в «водку» может делать русский текст смешным даже там, где чешский вполне нейтрален. Например, когда «водка» оказывается во фляжке француза (см. комм., ч. 3, гл. 3, с. 139). Или рождается из простого типографского пробела (см. комм., ч. 3, гл. 3, с. 148).

Итак, слова Наполеона «На войне ситуация меняется с каждым мгновением» нашли здесь свое полное подтверждение.

Слова, из-за своей очевидной банальности приписываемые, вообще говоря, целой армии военачальников от австрийского генералиссимуса Альбрехта Вальштайна до великого немецкого стратега Карла фон Клаузевица.

– Теперь вы по крайней мере видите, что военная служба вам не фунт изюма. Я только исполняю свой долг. Я влип в это дело случайно, как и вы, но, как говорится, мне «улыбнулась фортуна».

– Я бы чего-нибудь выпил! – в отчаянии повторял оптимист.

Верзила встал и, пошатываясь, подошел к двери.

– Пусти нас домой, – сказал он Швейку, – брось дурачиться, голубчик!

– Отойди! – ответил Швейк. – Я вас должен караулить. Теперь мы незнакомы.

Очень важное, с моей точки зрения, но редко замечаемое критиками место, отлично между тем демонстрирующее ту легкость и естественность, с которой Швейк становится обыкновенным подлецом, едва лишь судьба, пусть на минуточку, переводит его из жертвы в хозяина положения.

См. также испытание пани Вендлеровой (комм., ч. 1, гл. 14, с. 211) и воспитание Балоуна (комм., ч. 3, гл. 2, с. 122).

Ну и трудно удержаться от сравнения, столь важного в бесконечном процессе познания. Матей Кудей, в реальной жизни согласно городским легендам провернувший буквально то же самое (см. комм., ч. 1, гл. 10, с. 126), в конце пути со своими бухими конвоирами поступил не в пример человеколюбивее и благороднее Швейка:

«Dalo to mnoho práce, nežli jsem dostal moji průvodci do vozu. Usnuli mně tam dříve, nežli se vlak rozjel tunelem k Berounu. Cestou do Berouna se sice trochu prospali, ale já jsem uznal za nejlepši, nejíti už s nimi v noci do kasáren, poněvadž jsem se obával nějakých následků a přemluvil jsem je, aby přenocovali u mně, v mém soukromém bytě v městě.

Пришлось мне повозиться, прежде чем я запихнул моих сопровождающих в вагон. Уснули они там быстрее, чем поезд въехал в туннель, тронувшись в Бероун. Дорогой до Бероуна они слегка проспались, но все же я счел за лучшее не идти с ними такими ночью в казарму, поскольку опасался каких-нибудь последствий, и уговорил переночевать у меня, в моей собственной городской квартире».

На третий день пришел денщик поручика Гельмиха

Точно так же, как это имеет место с воинскими званиями (см. комм., ч. 1, гл. 9, с. 111), в тексте Гашека вполне определенным образом используются разные варианты определения денщика. В авторском тексте, если отсутствует ирония или сарказм, это «армейский слуга» (vojenský sluha), как в этом фрагменте:

Třetího dne přišel vojenský sluha od nadporučíka Helmicha.

В прямой речи солдат и офицеров в зависимости от ситуации и национальной принадлежности говорящих используется три разных немецких деривата – несколько пренебрежительное, но ходовое pucflek (Putzfleck), как, например, парой абзацев ниже:

«Poslušně hlásím», odpověděl Švejk, přidržuje polního kuráta opěk ke stěně, «že jsem váš pucflek, pane feldkurát».