Текст книги "Мистификация дю грабли"

– Во, княже, как… – растерялся Добрыня и выжидательно посмотрел на Владимира.

– Да ладно, Добрыня, может, твоей обойдёмся. Потом справишь при случае новую себе…

– Да ты шо, княже? – оторопел Добрыня, нервно ощупывая свою изношенную до облысения шубу.

– Да моя им вряд ли сгодится – уж больно неприглядная на вид… – огорчился князь.

Вот с той поры и появился основной, но очень секретный закон любого государства на русской земле, открытый и, главное, озвученный много веков спустя вроде как Салтыковым-Щедриным, но вечно из-за своей секретности недоступный для понимания простому человеку: российская власть должна держать свой народ в состоянии постоянного изумления…

За дверью тем временем послышались какие-то и вовсе непонятные звуки. Добрыня что есть сил заколотил по массивной двери. Из коридора, усилившись, доносились глухое мычание и шварканье, похоже, что там началась какая-то возня, послышались пощечины и звучные удары чьей-то головой об стену. Хриплый голос поинтересовался:

– Княже, ты там?

– Давай открывай! – рявкнул в ответ Добрыня и, повернувшись к Владимиру, тихо добавил: – Эт наш десятник – Обалдуй, – и в знак восхищения дружинником показал князю большой палец.

В коридоре, тускло освещенном немногочисленными бойницами, завешанными коврами, их слегка удивила новая встреча с Мурзой и его визирем. На визире чалма встала дыбом и слегка набок из-за многочисленных шишек. А на Мурзу смотреть даже князю стало неудобно, ибо его толстое лицо с прищуренными глазками превратилось в сковородку с пухлыми оладьями вместо щек, но почему-то багрово-синего цвета. И из его носа ручьём неслась благородная, судя по запаху, кровь. (Похоже, что молоко для теста жутко скисло).

– Чем теперь-то порадуете, хозяева хреновы? – по простоте душевной обратился к ним Владимир.

– Храты прифесстстфофыфыфать… (прости, читатель, что так длинно) ф-фелихий хняф Фил-им-итир! – с нескрываемой радостью приветствовал своего высокого гостя Мурза. И почему-то выплюнул при этом несколько своих, уже не нужных ему, лишних зубов.

Владимир с Добрыней незаметно переглянулись и… Да-да, начали осваивать имущество негодяев. Перетягивание всякого добра из стороны в сторону у князя с Добрыней с одной стороны и Мурзы с визирем с другой стороны превратило это упражнение впоследствии в игру с перетягиванием каната между командами. Но только тогда это был не спорт и не игра, а забота о национальных интересах. Крымчаки проиграли много ковров, серебряную посуду и кое-что из одежды. Целую гору всякого добра, вокруг которой уже засуетились обозные люди, готовые растащить вещички по своим телегам. Но князь положил глаз и на само поселение:

– Так, Мурза…

Тут надо сделать оговорку: это не князь говорил на чужом языке, это Мурза с визирем знали язык киевлян. Много людей шастали тогда из Корсуня в Киев и обратно.

– …пошли-ка осмотримся. А ты, Добрыня, зови Путяту – пусть догоняет, с ним похожу… А сам займись ночлегом. Что-то мне здесь не по нраву, – подмигнул Владимир воеводе.

Дождавшись Путяту (нравом весьма грозного, но вида кроткого), Владимир с ним неспешно по-хозяйски обошел поселение. Ни один уголок, ни один закуток домовладений не остался неосмотренным зорким глазом князя Киевского. Из приболевших в дороге дружинников и мужиков собрали отряд для заселения, и им досталась для налаживания семейных очагов женская часть городка. Мужчин же всех направили на площадь перед воротами, где была собрана из запасов Мурзы большая куча колодок для снаряжения невольников.

Владимир привел на эту же площадь Мурзу с визирем и несколькими старейшинами. Визиря со старейшинами по знаку князя пристроили к очереди за колодками. Остался лишь Мурза, которого некоторое время оглядывал князь с воеводами.

– Мурза, ну ты ж не в обиде? – равнодушно зевнув, наконец, спросил прежнего хозяина поселения Владимир.

– Какой обит, ф-фнясь? – удивился Мурза. – Утором я пиль Мурза, тыперь – скромний тселовек. Утором я пиль чай фи сфоем двореса, тыпирь – жина, мнофа жина отдал, двореса, двореса отдал, лутей пиродал, пес денек, миноха лутей… – и он стал заворачивать пальцы, пытаясь или подсчитать все превратности судьбы, либо понять, в чём же его прибыль или убытки.

– Да ну, какой это дворец? – махнул рукой Владимир с недовольным видом.

– Да… Какой? – поддакнул князю Путята, уставившись на Мурзу колючими глазами.

– Дворес это, дворес! – плачущим голосом запротестовал Мурза.

– Да не дворец это, сарай какой-то… – резко осадил бывшего хозяина глинобитных хором Владимир и отряхнул ладони.

– С князем спорить? – возмутился Добрыня и, взяв Мурзу за шиворот, поднес ему под нос свой кулак.

– Хорофо, хорофо, пускай будит сарай! – вынужден был согласиться Мурза, отводя от своего лица пудовый кулак Добрыни. – Пускай фам будет сарай, а мой – дворес…

Вот так, с лёгких уст князя Владимира сорвалось и появилось на Востоке новое слово – сарай, что в переводе обратно на русский означает – дворец.

– Мурзу этого… – задумался Владимир. – Да до кучи к пленникам и на торг, как дойдём.

– А дойдёт? – усомнился Добрыня.

– Эй, Мурза, – окликнул бывшего хозяина Путята, – до Корсуня дойдёшь?

– А засем? – пугливо поглядывая на захваченные в его доме колодки для рабов, которые дружинники уже примеряли к его соплеменникам, ответил Мурза.

– Вот дурья башка, продадим тебя, какой-никакой толк будет… – рассмеялся Путята.

– Погоди, – вмешался Владимир, – у него зубов же нет. Сколько за него выручишь?

– Зубов мало, зато грамотный. Читать-писать умеет. А дурней со здоровыми зубами у нас хватает. Да и прокорм для грамотея не в тягость будет. Без зубов же…

– В колодках не дойдёт… – засомневался Добрыня и покачал головой.

– Мурза, власть любишь? – прищурившись, спросил Владимир.

– Луплю… – признался Мурза, склонившись в поклоне перед Владимиром.

– Ступай во-он туда, пленников видишь? – и Владимир указал рукой Мурзе в сторону пленников.

– Та…

– Ступай туда, будешь у них главным. Передай, шо я сказал. И пущай они тебя на носилках тащат. Ножки береги. Больше повторять не буду, а то… – Владимир, подняв бровь, указал рукой на груду колодок, к которым уже выстроилась очередь из жителей поселения для примерки. Мурза вздохнул и припустил за ворота к каравану невольников.

Рассказывать, как шли дальше – пустая трата времени. Благодаря воеводе Добрыне всё было сделано с умом, которого у воеводы хватало только на войну и на драки в миру. Напоминало это паучью сеть: полк был разделен на десятки и сотни, которые, обложив со всех сторон обоз, неспешно продвигались к Корсуню. Как только обнаруживалась угроза, так сразу со всех сторон на эту угрозу ощеривались копья и мечи дружинников, а позади них флегматично ошивалось, позевывая, подкрепление из обоза. Слух об этой странной тактике плодотворно повлиял на миролюбие местных неудачников…

Стены Корсуня показались Владимиру хлипкими. Он обернулся к Добрыне и многозначительно улыбнулся.

– Вова, – по-своему понял его воевода, – подождём с моря наши ладьи и… как вдарим!

– Я те вдарю, я те вдарю… – незлобиво ответил воеводе Владимир и погрозил ему пальцем.

– Володька, слухай, морскую воду пить не можно, – подскакав к князю, сходу заговорил Путята, – речушек тут не видно. Знать, вода откуда-то со стороны в город идет…

– Разумно. Гляньте-ка туда! – прервал воеводу Владимир, показывая ему рукой в сторону одного из холмов, с которого к городу спешили люди. – Видишь, людишки к городу бегут? А ну перехвати их! Должен быть среди них человечек, что про воду ведает. Должен.

Владимир как в воду глядел. (Теперь понятно, откуда такое выражение появилось на Руси?) И правда, дружинники большого полка после тёплой беседы с греками (по горячке сломанные ребра и разбитые носы не в счёт) вскоре нашли родник и подземный канал, по которому вода поступала в город. Канал перегородили, а ручей из родника пустили по старому руслу. По расчётам воевод, запаса воды в городе было дней на десять, не больше. Вот так началась очень странная осада: любопытные горожане потом, если позволяла погода, собирались по вечерам на стенах и считали количество костров осаждавшего воинства. Осаждающие, так же дождавшись заката солнца и вместе с ним вечерней прохлады, неспешно катались на лошадях вокруг стен города и пересвистывались и переругивались с осажденными жителями Корсуня.

А в тот день на сковородке моря жарилось солнце. Оранжевый желток закатывался за край горизонта, избегая встречи с голодными взорами людей, а белая полоска облаков шкворчала аппетитным лёгким ветерком… Тьфу ты, прости, читатель, с утра не завтракал, как и сам князь, вот с голодухи и попёр пейзаж. В общем, был вечер, и был закат. В животе князя синхронно с животом автора журчало напоминание о бренности жизни. Но князь (на то он и князь), в отличие от автора, долго терпеть эту тщетность жизни не мог. Возможно, не мне одному приходят на голодный ум фантазии, уместные скорее для поварской книги, чем летописи своих воспоминаний.

Князь ухмыльнулся и простер руку в сторону впадины между холмами, заросшими деревьями и кустарниками. Дошли. Пройдя несколько раз от начала городских стен и до конца, князь со своей малой дружиной наконец-то сделал выбор для стоянки. На месте, указанном его рукой, не мешкая поставили его шатёр. И кашевары тут же споро засуетились у своих телег с припасами, чтобы накормить вояк, добравшихся до цели похода. Место для шатра на возвышении было выбрано с умом, с него хорошо были видны воины на стенах, чуть дальше них промежутки некоторых городских улиц, и был виден уголок бухты, занятый портом.

Огромный, сдвоенный, с одним защищенным проходом между своими частями лагерь под неусыпным бдением Добрыни был споро и надёжно оборудован и укреплен от всякой неожиданности исторических времён. Потом взялись за обустройство лагеря не только обозные мужики, но и дружинники, до темноты успевшие соорудить множество шатров и просто шалашей из нарубленных веток. Владимиру у костра было как-то всё же непривычно без своих бояр приниматься за трапезу. Да-да, за всё время похода он так и не сумел привыкнуть к тишине своих походных ужинов: ни тебе дружного чавканья за столом, ни тебе хвалебного гула голосов в честь хозяина, ни тебе скоморохов и драк из-за спора о старшинстве бояр в очереди перед лежащей рабыней-трофеем, добытой у соседей.

Это была всё-таки удивительная осада: славяне к штурму явно не готовились, стенобитных орудий со стен города никто не видел, со стороны моря медленно по кругу ходили ладьи, задерживая суда, шедшие в порт, потом их заворачивали мимо города дальше в бухту. Кровь не проливалась. Только что вода в город не поступала, так её запасов было достаточно для многодневной осады. Среди людей, не успевших укрыться в городе и захваченных вблизи города, оказались каменотесы и добытчики камня. О чём с ними разговаривал Владимир, так и осталось неизвестным. Вот только после этого разговора Владимир выбрал место с видом на море, и эти люди принялись за работу. Строили они быстро, свое дело знали. И получилась у них… купель. То-то эти мастера после разговора с Владимиром долго так сидели вечером у костра, не скрывая своего удивления.

Осада продолжалась, Владимир очень редко выходил из своего шатра (да и то по нужде крайней), где его навещали воеводы, лазутчики и прислуга. Владимир слушал советы своих воевод, но штурм откладывал. Так потянулись за горизонт событий дни и недели. Вяло как-то славяне бузили, а защитники города строили рожи и орали боевые песни с городских стен. Владимир захандрил от неопределенности: то ли в Киев возвращаться (нельзя так надолго столицу оставлять – вернёшься, а там уж точно забудут, как и звали тебя!), то ли штурмовать – переломать, пожечь всё и потом потратить казну на погребение жителей города. Ну никакой тебе выгоды…

Но как-то вечером решил князь прогуляться (для здоровья полезно, кто будет отрицать?). Дисциплина киевских вояк и защитников города его озадачила, однако. Вокруг костров люди веселились с горожанками, время от времени новые парочки отходили недалеко от костра и… (Нет, далеко в кусты дружинникам отлучаться, видимо, совесть не позволяла – как-никак они держали город в осаде, то есть были при деле). Такого количества обнаруженных разом голых задниц своих дружинников князю никогда прежде видеть не доводилось. Он остановился на тропинке, ведущей к дороге в город, принял глубокомысленный вид и невольно покачал головой от увиденного. Ворота в город были распахнуты настежь, в арке ворот дружинники, торгуясь, спорили с возмущенными горожанами по поводу вина в кувшинах и свежевыпеченного хлеба. (Торговля есть торговля). Возле одинокого дуба на перекрестке прямо напротив ворот шла потасовка двух дружинников с тремя горожанами, третий дружинник за ними ковырял в носу. Судя по всему, шла уже семейная склока между зятьями-славянами и обиженными отцами греческих семейств. Рядом с драчунами стояли, подперев руками бока, три гречанки-девицы с растрёпанными волосами и с оголенными плечами и… Ну, в общем, полуголые. Владимир вздохнул и пошел к шатру Добрыни. Внутри шатра было весело и шумно: женские взвизгивания, мужские басовито-неразборчивые голоса, кто-то то и дело опирался в боковине шатра, оставляя на ткани следы локтей или головы с плечами. Владимир откинул полог и вошел в сумрак шатра. Его тут же обвили полные женские руки и потянуло на себя бесстыдно обнаженное тело. Владимир отказываться не стал.

В шатре было душно, и Владимиру через некоторое время захотелось на воздух. Он встал с женщины и потянул её за волосы из шатра. Владимир усадил женщину на какую-то подстилку рядом с костром и сам присел рядом, не выпуская из руки её волосы. Из шатра, пошатываясь, вышел полуголый (в рубахе, но без портков), взлохмаченный Добрыня, громко зевнул и накинул на князя с женщиной красный плащ. Князь вздохнул и посмотрел в глаза прижавшейся к нему женщины. Потом оглянулся на Добрыню и с укоризной спросил:

– Добрыня, мы ж на войне али как?

– Дак, это… Воюем! – решил Добрыня, пальцами расчесывая то бороду, то седые лохмы на голове.

– Как? – спросил Владимир, улыбнувшись в бороду.

– Дык… Ну, так… – промямлил воевода с растерянным видом.

– Когда город брать будем? – ехидно улыбнулся князь.

– А чего его брать? – растерялся воевода. – Счас вот кликну… Тама из самоволки бойцы вернутся, построимся и…

– Погоди, из какой такой самоволки? – насторожился Владимир.

– Ну, это… из города. Володь, ну стоко дней дружина без женских ласк…

– А вдруг враг какой объявится? А мы тута все голышом скачем? Непорядок, – погрозил пальцем Добрыне князь.

– Да, непорядок… – согласился Добрыня, оглядываясь по сторонам.

– Княже, – томным голоском вступила в разговор женщина, – да зачем воевать с нами?

– Ты-то што лезешь промеж мужчин? – нахмурился Владимир.

– Подожди, князь, дай слово молвить… – изобразив на лице само смирение, не унималась женщина. – Новости могу рассказать. Ты вряд ли слышал…

– Да погоди ты со своими сплетнями! – прервал её Владимир. – Добрыня, ну-ка шой-то ты там про самоволки брякнул?

– Дык энто… – помялся Добрыня, пытаясь что-то сообразить в ответ. – На разведку… вот, – выдохнул он и вытер испарину со лба.

– Какая такая разведка? – ещё больше впал в недоумение Владимир, строго глядя на воеводу.

– Дык, эно как… в городе… разведать, шо и как, – стушевался Добрыня.

– А причём здеся самоволка, – вытянув шею к воеводе, выдохнул Владимир, – я тебя, дурака старого, спрашиваю!

– Дык… это… без спросу… вот… – совсем уж жалким голосом попытался объяснить Добрыня.

– Без спроса ходют в разведку? – многозначительно вопросил Владимир, пытаясь удержаться от смеха.

– Ну, да… самовольщики… говорю же, самовольщики… – совсем уж потерянно ответил Добрыня.

– И чё? Много чё узнали? – поинтересовался князь, опуская глаза.

– Ну как чё? – удивилась тугодумию князя женщина. – Они теперь про всё разнюхали: про девок, про вино, где, какое и почём. Люди они вежливые, даже старух вон на руках по кустам растащили…

– Так мы берём город али не берём? – изумился князь, разведя руками. – На штурм пойдём али нет?

– Да зачем идтить на штурм? – снова вмешалась женщина. – Орать, пыхтеть, лезть на стены! Шуму-то, шуму сколько! А мусору после вас… А о людях вы подумали, драчуны несчастные? – в сердцах воскликнула женщина. – Ты сначала, княже, вояк своих с улиц и площадей принеси сюда.

– Как это «принеси»? – оторопел Владимир. – Чай, не дрова, а воины!

– Дрова – не дрова… Иди, собери их. А то добрым людям по улице не пройти – перешагивать через твоих вояк надо. А детишки чему учатся? Нет бы чему доброму, полезному, так вот на тебе – разлеглись, ни пройти, ни проехать, девок за ноги, подолы на их головы и под себя, чтобы помягче было. А дети всё видят! Вот кем они станут, когда вырастут?

Изумлению князя и воеводы от подобной смелости женщины не было предела. У князя даже веко задёргалось.

– Женщина… – только собрался что ответить Владимир, как услышал ещё кое-что от неё.

– …у меня вон, одежду мою теперь не сыскать… Вот этот, – показала она на Добрыню, – меня уже без исподнего забрал себе. В чём мне к мужу возвращаться? Ты знаешь, сколько платье стоило?

– Нехорошо… – с укоризной произнёс Владимир, стараясь не глядеть в сторону своего верного воеводы.

– Приоденем… – просипел Добрыня, пытаясь прокашляться.

– Ну-у, к мужу… – задумался Владимир.

– Да, к мужу… – обиженно глядя на князя, согласилась женщина.

– Дети есть? – поинтересовался Владимир, погладив её по голове.

– Есть… дочка, – отдернула голову женщина.

– Оставишь дочку мужу…

– Как это оставишь? – воскликнула женщина и открыла рот от изумления.

– Так… – треснув женщину по голове, объяснил Владимир. – Оставишь дочку мужу, а сама останешься при мне. По хозяйству… – женщина тихо захныкала то ли от боли, то ли от новости.

– Не хнычь! – прикрикнул на неё Владимир, укрывая её бесстыже обнажённые колени полой плаща. – Кто у вас главный в городе?

– Вот те раз! – удивилась женщина, перестав хныкать. – Ты припёрся воевать сюда и не знаешь, с кем? – и тут же получила в ответ очередную затрещину.

– Тебя не спросил, как нам воевать! – возмутился Владимир. – Так кто главный-то?

– Епископ… – с гримасой обиды на лице ответила женщина.

– Какой ещё такой епископ? Князь тут какой-то был… Был или не был?

– Ну, был, – всхлипнула женщина. – Чё толку-то от него? Наместник это был… из Константинополя. Он только нам налоги впаривал да подати увеличил в свой карман, да девок бесплатно раздавал своим родственникам в рабство.

– Где он?

– Сбежал, как только вы появились… – вздохнула женщина и утерла лицо от слезинок.

– Куды? – нагнулся князь к её лицу.

– А куда он ещё сбежит? В каменоломни, там, пещеры, – вздохнула женщина и добавила: – И там люди живут…

– Найтить его можа? – угрюмо насупившись и пряча глаза от Владимира, поинтересовался Добрыня.

– А как же… Там он, там… С женой и дочкой младшей, а сыновья и старшая сбежали в Константинополь.

– Добрыня, ты всё слышал, вперёд! – приказал Владимир. – И доставь их…

– Княже, погоди. Ты ж не знаешь где их искать, – остановила Добрыню и Владимира женщина.

– И хде их искать?

– На развилке… В одну сторону каменоломни, а прямо две пещеры и направо дорога через виноградники в горы. Так вот на развилке в пещеры, там монахини, скит у них там… – объяснила женщина и показала рукой на дорогу, ведущую вверх по склонам ближних холмов.

– Дальше… – проговорил Владимир.

– А дальше что? Монахини, они точно знают, где он прячется… – прижалась лицом к плечу князя женщина и сразу же пальчиком кокетливо дотронулась до бороды Владимира.

– Это почему?

– Да он их грозился, грозился… – взяв за руку Владимира, как бы с отрешенным видом сказала женщина и потянула его руку к своей груди.

– Чево? – нетерпеливо оборвал её Владимир.

– Обесчестить… Обесчестить грозился и так и не сдержал своего слова. Какой он после этого христианин? Болтун. Так что пусть твои дружинники вместо него сдержат слово, а монашки его за это точно сдадут… – целуя руку князю, сообщила женщина.

– Добрыня, бери бойцов покрепче и дуй за этим бессовестным, – приказал Владимир, хлопнув Добрыню по плечу. Воевода кивнул и грузно побежал к лошадям на привязи недалеко от шатров.

– Княже, а ещё он… – мстительно прикусывая губы, обратилась к Владимиру женщина.

– Чево? – обернулся к ней Владимир.

– Говорил, что ты просил его дочку замуж, а он, мол, нехристям некрещеным дочку не выдаст…

– Так и сказал? – оторопел князь.

– Так и сказал… при всех! – вздернула плечами женщина и отвернулась от князя.

– Дочку? – задумался Владимир. – Я… просил?

– Ну, да, дочку… Да забыл, что ли? Красивая такая. Девственница, прячут её от чужих глаз. Так он сказал, что отдаст её лучше первому встречному, чем какому-то там князю Киевскому.

– Так и сказал? – рассвирепел Владимир, сжимая кулаки.

– Да… Мол, кто этот князь? Так себе… Никто, мол, да и слух идет, что князь этот сын рабыни… – отмахнулась от Владимира женщина с еле заметной улыбкой на губах.

– Заткнись! – оборвал женщину Владимир. – Как тебя зовут?

– Вера, – вздохнула женщина.

– Странное имя… Не для человека. Вера – это, ну, вера в судьбу, вера в удачу, вера в богов…

– Нормальное имя, – улыбнулась женщина. – Значит, мне к мужу не возвращаться?

– Здесь будешь – при мне, – взглянув в глаза женщины, решил Владимир и сильно сжал её руку в своей.

– Дочку жалко, – вздохнула женщина и притянула Владимира к своей обнаженной груди.

– Возьмёшь с собой, но шобы я её не видел, – разрешил Владимир, тиская её груди.

– Другое дело, – согласилась женщина, искоса загадочно взглянув на князя.

Вскоре послышался дробный топот копыт. К Владимиру спешил Добрыня с развевающейся на ветру бородой. Конь с воеводой бережливо перескакивал через влюбленные парочки. Парочки не обращали никакого внимания на опасность и продолжали заниматься своими делами.

– Всё, Вовка, отправил. Парни толковые монашек возьмут.

– Каких монашек? Мне эта… Наместник нужен, – ответил князь, отрываясь от женщины. Вера приподнялась и подтянула на себя плащ.

– Приволокут… Я сказал, шобы волокли всех, хто монашек обижал. Всех приволокут.

– Ладно, теперь слухай… Пойдёшь, Добрыня, к Домне, человек он сведущий в таких делах – напишет послание и, как обычно, дружиннику какому привязать к стреле, стрелу запустить в город.

– Люди, – выпростав из-под плаща руки и воздев их к небу, воскликнула женщина, – посмотрите на них! Ворота, ворота открыты, население в кустах поражение уже столько дней празднует, а он стрелу запускает! И кто её там подберёт? Твои пьяные вояки, если слезут с наших девок? – только тут она заметила, как колышутся на свободе её груди. Она поддернула к себе плащ с плеча Владимира и невозмутимо прикрыла их под хмурыми взглядами мужчин.

– Не, ты глянь на неё! – ошарашенно показав на женщину, обратился Владимир к Добрыне. – Так и нарывается на взбучку!

– Нехорошо… – покивал в знак согласия с князем Добрыня. – Нехорошо…

– И што ж ты нам, глупая башка, посоветуешь? – отвесив ей ещё один подзатыльник, спросил у женщины Владимир.

– Чё дерёшься-то… – явно приготовившись к истерике, произнесла женщина и всхлипнула.

– Тихо! – заметив вскипающие родники слёз в глазах собеседницы, приказал Владимир. – Тихо! Где этот ваш…

– Епископ?

– Ну, да, – хмыкнул Владимир.

– В своём доме, возле собора… – приглаживая руками растрёпанные волосы, подсказала женщина.

– Добрыня, наведи порядок в дружинах и в город! Я пока с малой дружиной здесь тебя покараулю. Давай, ступай! – махнул рукой в сторону города Владимир и принялся приводить себя в порядок.

– Дак это… – в великом смущении развел руками Добрыня.

– Чё эт те не понятно? – рассерженно рявкнул Владимир на воеводу.

– Дак эт… эт… как же без грамот каких аль… печатей всяких?

– Ты чё, мне уж не доверяешь?

– Доверяю, Вовка, но сам посуди… – помолчав от непонятного для себя смущения, выдавил из себя воевода. – Война как… Как законно-то шобы вышло…

– Законно, незаконно… – оборвал его Владимир. – Сечи не будет? Да и плевать… Не будет… Просто примай город.

Добрыня пожал плечами и поплелся на своей лошадке исполнять приказ. Вскоре понукаемые сотниками к городским воротам потекли ручейками отряды дружинников. Торговцы у ворот ненадолго посторонились, потом стали лаяться с командирами, если те пытались оградить подчиненных от покупки товаров. Также человеческими реками они разошлись по улицам города, постепенно заполняя дома и строения. Вскоре улицы опустели, а отовсюду из домов стал разноситься над городом весёлый гвалт и запахи еды и угощений. Какое-то время спустя к шатру Владимира прискакал гонец от Добрыни:

– Княже, айда в город! Там столы накрывают!

Владимир приосанился, повел плечами, отобрал у женщины алый плащ и накинул его на себя. Оглядев спереди и сзади смелую, но уж слишком нагую женщину, нахмурился и приказал:

– В шатёр! Прикройся чем-нибудь, а то в соблазн норовишь ввести воинов. Найдёшь, чем прикрыться, – и, взглянув ещё раз на голую женщину со спины, тут же скрывшуюся за пологом шатра, довольно хмыкнул: – Хороша-а! Искусница-мастерица ночная.

Город встретил Владимира неразберихой и сутолокой, свойственной смене власти. Славяне помоложе гонялись по улицам и переулкам за девками. Люди (и не только славяне) постарше с запасом пустых котомок за плечами бродили по городу, заглядывая во все уголки в поисках наживы. Владимир проехал к дому епископа, там его ожидала толпа горожан и воеводы. Нестройный гул толпы затих, со ступенек перед домом спустились воеводы и помогли князю сойти с лошадки. Из толпы выделился епископ в омофоре с митрой на голове, который, подойдя к Владимиру, протянул одну руку для лобызания, а другой попытался его осенить позолоченным крестом. Владимир, не задумываясь, легко принял его на обычный приём рукопашного боя и грохнул владыку спиной оземь.

Только после объяснений Путяты и людей из свиты епископа Владимир понял, что немного ошибся в его намерениях. С ушибленной спиной клирики унесли старика на руках в его покои, так же шустро по лестнице обратно спустился один из священников, подобрал митру, слетевшую с головы епископа, и тут же приподняв полы рясы, прыжками через ступеньки вернулся в дом. А Владимир, смущаясь, повернулся к Добрыне и негромко спросил:

– И… ихде тут столы?

– Да вона… – показал рукой Добрыня на калитку двора у дома епископа. Двор располагался между домом и невысокой церковью куполом, покрытым разноцветными изразцами. Князь первым вошел во двор, посреди которого в два ряда были расставлены длинные столы, заставленные непривычными блюдами и вазами с кувшинами. Владимира усадили в центре спиной к дому, и он, оказавшись лицом к церкви, стал внимательно её рассматривать. Обед продолжался долго. За столами вперемежку со славянами сидели знатные люди города и несколько клириков в монашеском облачении. Разговаривали немного, больше приглядывались друг к другу. И лишь когда зажгли десятки факелов на стене дома и между деревьями во дворе, Владимир поднялся и, несмотря на уговоры, сел на лошадку и направился к своему шатру.

У шатра его тоже ждали, причём видно было, что долго. Владимир спешился и направился к ожидавшим его людям. При его появлении они все повставали с мест. Он сразу обратил внимание на связанных мужчину и женщину. Он подошел к шатру, откинул полог и заглянул внутрь. Ему навстречу из шатра, пригнувшись под пологом, выскользнула Вера. Она обернулась к нему, смело взяла его за руку и, загадочно улыбаясь, подвела его к связанным пленникам. Владимир внимательно осмотрел с головы до ног чернобородого, ещё не старого богато одетого человека со связанными за спиной руками. Затем перевел свой взгляд на женщину и, встретившись с глазами, полными немой ненависти и презрения вместо страха, хмыкнул себе в бороду и посмотрел на Веру.

– Подарок тебе, князь… – поняв его взгляд, произнесла женщина и хищно сощурившись, добавила: – Ты бы слышал, что он говорил тут нам. Хорошо, твои орлы по-гречески не понимают.

– Болтун неосторожный. И што ж такого он городил? – спросил князь, приподняв за подбородок голову женщины.

– Говорил, что из-за него базилевс вам всем уши поотрезает. Что тебя на кол посадит… – ответила женщина, глядя глаза в глаза князю.

– Это тот базилевс, который помощи у меня просит, дабы с врагами своими справиться? Или другой? У вас же два счас базилевса? – протерев ладонью слегка осоловевшие глаза после угощения во дворе дома епископа, спросил Владимир.

– У меня один базилевс – Василий! Ставить, князь, надо на победителей, а не на того, на которого ставил этот болтун. А вот и его дочь… – провела рукой Вера в сторону прижавшейся к матери девушки. Она была невысокой, худенькой, но очень стройной с большими крепкими грудями и с ореолом золотисто-рыжеватых волос, заплетенных в косички на голове. Одета она была не по погоде, которая с помощью заплутавшего на земле ветерка неспешно рассыпала над землей редкие, по-осеннему холодные дождинки. Простая серая туника с накидкой на плечах только подчеркивала хрупкость этого юного безгрешного существа. Кстати, не с таких ли туник или их подобия славянки начали мастерить свои сарафаны на любой вкус и цвет?

– Малая больно… – ухмыльнулся Владимир, оглядев оценивающим взглядом девушку.

– Да, но они сами хотят отдать её за первого встречного. Но вот за сына рабыни… – договорить Вера не успела. Владимир наотмашь, не глядя, ударил её по лицу, и она от такого удара едва устояла на ногах, отшагнув назад.

– Ну, князь, простишь их? – как ни в чём ни бывало спросила Вера, оттерев рукой кровь с губы.

– Зачем? Да и девка красивая… – усмехнулся Владимир и рукой примял свою бороду. – Если надо мной судьба поглумилась, то теперь мне есть чем ответить ей…

– Князь, вели их привязать покрепче, – заглядывая ему в лицо, попросила Вера, – к столбу у входа. Пусть испьют чашу позора до дна.

– Умно… – согласно кивнул ей Владимир и дал знак дружинникам, ожидавшим его распоряжений. Три дружинника, сноровисто успокоив несколькими сильными ударами пленников, привязали их к столбу, поддерживавшему край шатра у входа, пока Вера, отняв у матери девушку, нагибала её и заводила ей руки за спину.

– Ну – ка… – махнул рукой Владимир, предлагая всем удалиться.

– Княже, не гони прочь. Будет отбиваться – я помогу, – склонившись перед Владимиром, попросила Вера.

– Ну, ладно, коль охота тебе, – усмехнулся Владимир и, зажав рукой рот девочке, потащил её внутрь шатра. Вскоре оттуда послышались сдавленные крики и визг жертвы. Вера, с ухмылкой глядя на страдания наместника с женой, подошла к ним и, отчеканивая каждый звук, процедила: