Текст книги "Мистификация дю грабли"

 
– Во поли берьёза стояльа,
Во поли кудрявиая стояла,
Люльи-люльи стояла,
Люльи-люльи стояльа.
Некомю берёзьу заломатьи,
Некомю кудрявьу заломатьи…
 

Допеть певцу князь не дал. Он вскочил с женщины и, подойдя к двери, рывком распахнул её. Перед дверью, балансируя на одной лапе, когтями другой терзая струны гуслей, надрывался Теодор.

– Ша, кому сказано? – утихомирил своего гусляра князь. – Ты это… когда я с девкой какой – не шуми. По-хорошему.

– Как скажешь, княже. Понравилось? – подмигнул попугай полуголому Владимиру.

– Во! – показал большой палец князь в знак одобрения.

– Я ещё и не так могу… – ещё раз подмигнул князю польщенный попугай и заковырял когтем в носу.

– Не счас. На трапезе рванешь! Уж больно громко и ладно, то что надо! А говорил, не умеешь. А песня чья?

– Да как бы… моя, – заважничал попугай, задирая клюв вверх.

– Не ври. Ой, не ври! – погрозил ему пальцем князь. – Поди, народная? Народ у меня… страдать умеет.

– Народная так народная, – с явным огорчением согласился попугай.

– Хм, некому заломати… – хмыкнул князь и, обернувшись к проему двери, спросил: – Как тебя там?

– Амалия… – отозвалась женщина.

– Понятно, остальное неважно… – махнул рукой Владимир. – Бысть тебе сегодня после трапезы в моей опочивальне. А то скучно мне. А тебе, – переведя свой взор на Теодора, произнёс он, – быть не только гусляром, но и советником у меня. Не у каждого князя птиса вещая есть! Ишь ты, заломати… – Амалия, загони этого рысенка в зверинец. Там Прокуд, главный ловчий. Отдашь ему.

– Это не риысенок, а кошька, – оправляя платье и подходя к князю, объяснила женщина.

– Шо значит кошка? – нахмурил брови Владимир, став первым человеком на Руси, услышавшим это слово.

– Домашьий зверь, Мурька, кис-кис, – Амалия подняла на руки подбежавшую на её зов кошку и продолжила просвещать князя. – Ручьной. Такьих у… как йето сказьять… Руси нет. А у нас разрешьают держьять только очьень знатным людьям. Только сам базилевс указь пишет, комью дерьжять.

– Ишь ты… сам базилевс… – призадумался князь. – А как на рысь-то похожа. Так отведешь в мои покои. Спасибо за дар.

– Не могью…

– Чево?! – от такого ответа, нарушившего все правила поведения женщины перед князем, у Владимира волосы дыбом стали.

– У кошькьи есть кот, – прижимая к себе и гладя Мурку, ответила Амалия.

– Че ещё за… кот? – удивился Владимир.

– Муж… Мурьки муж – будьют детьи, котьята, – просветила князя Амалия.

– Так… – Владимир больно сжал плечо Амалии и, повернув к лестнице, приказал: – Вон, видишь на привязи Полкана? Отвяжешь, он дорогу в мои покои знает, и быстро туда! Перечить тут мне ещё будет…

– Нельзя. Кошька с собакий пльохо! – взволнованно ответила Амалия.

– Да иди ты! – подтолкнул коленом под зад князь женщину к лестнице и, подойдя к перилам перехода, окликнул пробегавшего по двору мальчишку из челяди: – Малой! Слышь, малой! Отвяжи пса и вместе с этой дурой отведите кошку в опочивальню.

Амалия, еле удержавшись от толчка в спину, недоуменно оглянулась на князя и, прижав к себе кошку, спустилась по лестнице. Князь потянулся, наблюдая сверху за гибкой фигурой Амалии, и повернулся к попугаю:

– А ты че стоишь, чево ждёшь?

– Клиент, тьфу ты, князь, дело не закончено… – деловито прихлопнув крылом пролетавшую муху, ответил Теодор.

– Какое ещё дело?

– Так ты это… с Амалией… – повернув голову набок, с хрипотцой произнёс Теодор.

– Ну и че? – с безразличием в голосе промолвил князь.

– А Дионисий? – попугай важно прошелся взад-вперёд, таща за собой своей лапой гусли. – Он, как бы тебе сказать… ревнивый. Хуже меня.

– А-а, ты об этом… – махнул рукой князь и криво улыбнулся.

– У него магия… – распушил свои перья Теодор.

– Чево-чево? – нахмурился Владимир, сжав кулак и поднеся его к голове попугая.

– Порчу нашлет, проклятие. Чародей он. Его трогать – не моги! Сгинешь… – затараторил попугай, с видимым испугом оглядываясь по сторонам.

– А я его хотел… – ещё больше задумался князь.

– Так ты его к пользе своей примени, – качая головой от изумления перед тупостью собеседника, подсказал попугай.

– Это как? – поковыряв в носу пальцем, удивился Владимир и недобро посмотрел на птицу.

– Пошли его в командировку… – прокрутился кругом на одной лапе попугай и встал на обе лапки. – Ну, как в ваших сказках. Пойди туда – не знаю куда… Ну и по мелочи… За тридевять земель…

– Куда-куда? – вытирая палец с козявкой из носу о себя, удивился князь.

– Князь, – покачал головой попугай, ещё больше удивляясь безмозглости Рюриковича, – ты с ним затеял питие-житие…

– Вино хлебное гнать, тихо ты! – прижал палец к губам князь и оглянулся по сторонам, желая схватить на месте с поличным подслушивающих недоброжелателей.

– И я о том же… Гони его по городам своей земли – пусть налаживает торговлю этим вином. А вино-то тебе самому как?

– Ой, крепкое-то, ой, потом сам не помнишь, аль родился, али умер ли, а по утру – ты ли это и где объявился? – с восхищением закатив глаза, ответил Владимир.

– А голова болит? – склонив голову набок, уставился чёрным глазом на князя Теодор.

– А че ей будет? – Владимир аж поперхнулся от такого нелепого предположения.

– И то правда… – согласился Теодор. – Дионисия туда-сюда, Амалию… тогда тоже… сюда-туда… туда-сюда. Назначай её ключницей.

– Это ж как? – оторопел Владимир. – Ключница у меня есть – Лотоша. Она ещё бабке моей служила.

– Старая?

– Что ж ты хотел – лета идут, бегут… – вздохнул князь. – Плохо уж совсем видит.

– Так пусть будет… Будет наиглавной ключницей, а Амалия просто ключницей, но со всеми ключами.

– А и правда, – сдвинул брови Владимир, – почто старушку трудами изводить?

Новую ключницу челядь невзлюбила сразу же, испытывая при ней необъяснимый страх и волнение. После объявления её ключницей уворовать, как прежде до неё, что плохо было кем-нибудь положено, стало не то чтобы невозможно, а нечего. Всё попадало под замки под присмотр её колючих чёрных глаз. Даже её красота – лицо с неземными чертами, с длинными ресницами, тонкими чёрными бровями, обрамленное густыми каштановыми с рыжим отливом волосами, стройное гибкое тело – вызывала у челяди дрожь и беспамятство паники.

Особо невзлюбили её жёны бояр, до ночи смирно дожидавшиеся своих мужей с княжеского пира в самой большой светлице гостевого терема. При появлении Амалии они все разом замирали, боясь даже вздохнуть. Зато без неё, ох, и злословили они, да ещё как:

– Да што в ней князюшка нашел? Кожа да кости!

– А ходит-то как, да разве родовитой бабе так ноги ставить можа? Идет… Будьте-нате… Нет бы идти, как лебедушка…

– Ой, и не говори, подруженька, да как же так, при живом-то, ещё никак не убиенном муже, подарки от князюшки на себя-то напяливать? Да какое ж такое воспитание им там греки в Царьграде-то дают?

– Никаково штыда! – шамкала беззубая главная ключница Лотоша, поднося к столу для умиротворения мнения женского общества Древнерусского государства бадью медовухи.

– Позор, позорно-то как! Вы посмотрите, на какую клячу княже-то наш польстился! – всплакивала в таких случаях Аксинья. (Та самая, что при пожаре в своём тереме спрыгнула на взвод богатырей княжеской пожарной дружины – никто не устоял, протрезвели все).

– Да можно же так? Как так-то? – только и могла перекрыть своим воплем мирный разговор боярских жён жена не просто боярина, а очень даже нужного князю человека – казначея дружины Моисея Батьковича – Надежда Исхаковна (урожденная Рюриковна). – Да как же так, без податей и мзды такие подарки с княжеского плеча носить? И куды смотрит боярский совет? Ой-ё-ёй-ё-ёй-ой!

Из-за жены свое Моисей Батькович был вынужден даже дверной проем в своём тереме расширить – с годами Надежда Исхаковна всё ширела и ширела и как многие другие знатные боярыни, в ширину стала раза два больше своего роста. А может, из-за одежи так смотрелась?

Как бы то ни было, но новые порядки наводились под строгим присмотром князя. Новые порядки всегда нужны властям, дабы тоску от надоевших прежних порядков смыть слезами изумления от новых.

…Медведь, бесцельно бродивший по запертому внутреннему двору, вдруг остановился и, поведя носом по сторонам, безбоязненно запрыгал в нужную сторону. Вскоре он оказался перед кованой решёткой, откуда ему через приподнятую решётку кто-то протолкнул туес со свежевыловленной рыбой. Рыбы было через край. Медведь ухватил верхнюю рыбину и, мгновенно разодрав её, принялся лакомиться. На эти запахи и чавканье довольного зверя обратили внимание его остальные сородичи, блуждавшие по двору. На их радость из-под решётки появился ещё один туес с рыбой.

Две тени, еле заметные во тьме густой, душной летней ночи, отодвинулись подальше от решётки и заговорили человеческими голосами:

– Да откуда здесь золото, Дионисий? Я тут всё вынюхал. Нет у них никаких приисков. Варвары… – негромко чихнув, произнесла тень повыше другой.

– Не говори, Прокопий… – ответил ему другая тень. – Золото – это не только металл, но и то, за что его можно получить. Народ здешний – для рабства лучший товар. Посмотри, сколько среди них красивых мужчин и женщин, не то что в нашей империи. Мы по сравнению с ними недалеко ушли от уродов и калек. И воинов у них много…

– Дионисий, но воевать с ними базилевс как бы не собирается… Как же этот товар получить? – с сомнением в голосе спросила тень, которая принадлежала Прокопию.

– Надо заставить их жить по нашим законам…

– Это вряд ли получится… – засомневался Прокопий. – Они свои законы презирают, а чужие…

– Да, не получится, если воевать с ними или просто торговать. Но… Но есть одна сила, против которой они не устоят…

– Хм… Наша вера? – усмехнулся Прокопий.

– Правильно, только нам надо не навязывать её, а поделиться ею, как делятся богатые родственники с бедными. Чтобы из поколения в поколение они были благодарны нам за свет истины, – разъяснил Дионисий, вглядываясь в шевелящиеся клубки за решёткой.

– Это сложно, да и путь долгий… Они не просто варвары, у них есть письменность и государственность, пусть не такие развитые, как у нас… Грамотные варвары веру свою просто так не отдадут.

– Вот поэтому план базилевса должен быть выполнен. Они должны принять веру и принять только от нас… – помолчав, Дионисий, понизив голос, продолжил: – Пьянство, пьянство и ещё раз пьянство – вот ключ к успеху. Нам повезло с этим князем. Если его пороки умножить на пьянство его подданных, то свет истины воссияет в полную силу на этой дикой земле. А веру… Нашу Библию запретить переписывать и читать иначе, чем нашим алфавитом.

– Но нас мало… И десяти человек не наберётся… – грустно прошептал Прокопий.

– А больше и не надо, – слегка замявшись, прошептал Дионисий. – Зачем привлекать к себе внимание? Зачем? Это будет неслыханной глупостью. И мы все проиграем. Мы привлечём на помощь… местных иудеев.

– Но тогда здесь будет другая вера, – возразил Прокопий негодующим шёпотом.

– Не будет. Если отбросить всю риторику их священников, то ты обнаружишь, что души всех евреев служат Золотому тельцу, – нравоучительно произнёс Дионисий. – Отними у них выгоду, и у евреев не станет души. На земле не останется ни одного еврея. Зачем им жизнь без служения своей личной выгоде?

– Отдать им всё на откуп? – не удержался громкого возгласа Прокопий и тут же осекся, ощутив даже в темноте тяжёлый взгляд Дионисия.

– Тихо ты… Не совсем. Мы запустим по этой земле сети харчевен, которые тут же попадут во власть иудеев, а сами возьмём главное в свои руки – веру.

– Но где здесь наша выгода? – с недоумением в голосе спросил Прокопий. – И в чём?

– Надо уметь делиться… в свою пользу. Ну, и выгода… А где эту выгоду евреи будут хранить и пользоваться ею? – усмехнулся Дионисий, дотрагиваясь рукой до плеча Прокопия.

– В метрополии?

– Угадал. А там базилевс и возьмёт с них свои проценты. А здесь мы не будем привлекать к себе внимание… – ещё больше понизив голос, ответил Дионисий. – Мы скроемся за иудеями, как за ширмой. Если что-то пойдёт не так – отвечать за наши ошибки будут они.

– А с кем мне такие дела вести среди евреев? – спросил Прокопий, нагнувшись к решётке и всматриваясь во двор.

– Я оставлю тебе вот этот список, – Дионисий вытянул из рукава свиток и, протянув его Прокопию, продолжил: – Сегодня я получил приказ князя отправляться на север и налаживать там производство хлебного вина по нашему рецепту.

– А Амалия? – встрепенулся Прокопий.

– Полукровка она. Мать её из здешних мест. Ей легче. Останется здесь. Полагаюсь на тебя. Хотя знаю, что вы как кошка с собакой ужиться не можете, но дело общее, и его нам надо сделать. На моё имя с купцами будут приходить письма из Константинополя, Амалия знает, как их надо читать. Вы должны как можно лучше сыграть свои роли. У базилевса длинные руки. Да и наших родственников в метрополии надо пожалеть. Постарайся, пока меня не будет, выследить лазутчиков базилевса, – задумчиво произнёс Дионисий. – Поверь, это тоже очень-очень важно.

– Ты думаешь, они тут?

– Они – везде, – вздохнул Дионисий. – В разных народах. И все хорошую подготовку проходят. До меня тут был Амвросий с этим заданием, ещё при князе Святославе. Нашли повешенным вон там… – показал он куда-то в темноту.

– Но, может, это… – не скрывая сомнения, прошептал Прокопий. – Может, совпадение?

– Нет, его не просто повесили, у него к руке был привязан свиток на латыни со словами «suum cuique».

– Каждому свое… – перевел вслух Прокопий поскучневшим голосом.

– Ты думаешь, это здешние разбойники по-латыни развлекались?

– Ну уж нет. А за что Амвросия? – озадаченно спросил Прокопий задрожавшим голосом.

– Уже после того как он с боярами продал печенегам Святослава, приспичило ему воевать руками сторонников Святослава с княгиней Ольгой. Ему столько писем пришло от базилевса, а он на них перестал отвечать. Ну, и много такого, чего нам не известно… Вот нашу группу и прислали заменить ненадёжных слуг базилевса. Амали детские годы провела с княгиней Ольгой. Хорошо знает Владимира. Это он её может не помнить. А она его хорошо помнит. Отец её забрал в империю, а мать осталась с княгиней Ольгой. Лучшей подругой была княгине. И незаметной. Её даже сейчас отыскать среди челяди невозможно. Свое дело она тоже хорошо знает.

– Хотелось бы знать, где она сейчас? – поинтересовался Прокопий равнодушным тоном.

– Играет вместе с дочерью… в призраков. Всё. Тебе об этом знать пока рано. Амали введет тебя в дело, когда ей понадобиться твоя помощь. Ты ведь прекрасный гример?

– Кое-что умею… – пожал плечами Прокопий и краем накидки протер глаза.

– Не скромничай. У тебя лучше получается, чем у Амали. Так что повнимательней будьте. Да, а с Теодором как у тебя дела? – внезапно как о человеке, вспомнив о попугае, спросил Дионисий и внимательно посмотрел на Прокопия.

– Дрессировка улучшает его характер, – промямли Прокопий и отошел на шаг в темноту.

– Не переусердствуй… – строго приказал Дионисий, почувствовав даже в темноте улыбку на лице Прокопия. – Нам надо пройти по лезвию ножа, и в нашем деле любые мелочи могут обойтись очень-очень дорого, если ими пренебрегать.

– От рук отбивается иногда. Князь к нему очень привязался. Не к добру это, – расстроено проговорил Прокопий, потерев пальцами виски.

– Что-то серьёзное? – уточнил Дионисий, положив руку на плечо Прокопия.

– Ну, да. Когда я рядом с ними, он иногда перестаёт подыгрывать мне с моим чревовещанием, – ответил Прокопий. – Если князь что-то заподозрит, то…

– Справишься. Что ты думаешь о… домовых? – внезапно перевел разговор в другое русло Дионисий.

– На этой земле во что угодно поверишь… – прошептал в ответ Прокопий. – Очарование варварства…

– Я тоже, по-моему, стал страдать от излишнего суеверия. Но на всякий случай продолжать встречи с нашими людьми надо не в жилых помещениях. Говорят, домовые ладана боятся. Испробуй.

– Столько ладана придётся потратить… – разочарованно ответил Прокопий.

– Это не твоя забота. Амали знает, где наш малый тайник, там и запас ладана имеется. Когда дождёшься каравана из империи, встретишь его вместе с Амали, – Дионисий помолчал, нервно оглядываясь по сторонам, и продолжил: – Она знает условные знаки. В её беседы с купцами не вмешивайся. Твоя задача – оберегать её. Надо будет – пойдёшь вместо неё на плаху! С базилевсом шутить нельзя…

Выглянула луна из-за высокой, причудливо изломанной крыши большого терема. Собеседники замолкли и отошли подальше в тень. Медведи, получив нежданную ночную прибавку к своему рациону, с тихим рычанием доели последнюю рыбину, разорванную на куски и поделенную ими между собой, и неспешно разбрелись по внутреннему двору. Осторожно ступая по деревянному настилу, люди подошли поближе к решётке и оглядели доступное их взору пространство двора. Чернеющие на фоне бревенчатых стен окна, казалось, таили для собеседников скрытую угрозу.

– Что-то мне здесь не по себе, Прокопий, давай расходиться, – прошептал Дионисий, прячась от освещенных лунным светом прутьев решётки.

– Вот и не верь после этого в нечистые силы… – так же шёпотом ответил ему Прокопий.

Трудно было что-то разглядеть и тем более признать это за очевидное, но то ли лунный свет так тускло, едва различимо искажал силуэты медведей, то ли и вправду их кто-то оседлал и верхом на них пустились вскачь по кругу. Вскоре неслышные тени собеседников слились с кромешной тьмой лестничных переходов детинца.

…Князь с проворством, достойным лучшего применения, разбросал заботы и текущие дела своей державы на помощников, пообещав содрать с них по три шкуры за неисполнения оных, и проводил время в свое удовольствие в кругу самых верных и неугомонных друзей. Жизнь в городе кипела не только делами, но и слухами. Время от времени киевляне бросали свои дела и удовлетворяли свое любопытство, порожденное порцией слухов, толпами собираясь на открытии очередной корчмы или возведенной по новому проекту башни на окружье городских стен.

Дионисия выпроводили, да не на скору руку и абы как, а дали ему в дорогу ватагу смышленых лихих людишек, обоз снарядили с мастеровыми людьми. И наказал ему князь не торопиться, а за месяцев этак девять как можно больше поселений и городищ обрадовать новыми питейными заведениями, да чтобы так, как это в греческой земле устроено.

Все хлопоты, заботы княжеской жизни исчезали, как только вечерело. И тут вновь и вновь, и всегда неожиданно то тут, то там возникали видения. И что с этим прикажете делать? Владимир совсем было извелся, но вспомнил, что такое не в его правилах. Делать князю было нечего, пришлось ему мириться в очередной раз с предводителем домовых – Игилкой. Да, идти к нему на поклон. На поклон к своему родовому домовому. К такому же главному среди своих, как сам Владимир у славян…

– Галашка, – остановил он пробегавшую мимо девушку, – дуй к Масляте и возьми у него бадью с медовухой. Скажь ему, что я приказал.

Девушка на радостях, что князь знает её по имени и обратил на неё свое внимание, как на крыльях, сметая всё на своём пути длинной толстой косой, понеслась выполнять его повеление. Владимир в задумчивости прохаживался по двору, пока не вернулась девушка с полной бадьей. Похлопав и помяв девушку по заду и по грудям, князь забрал у неё бадью и пошел к терему. Девица разомлела и, томно виляя, приплясывая ягодицами, не торопясь пошла по своим делам, не обращая никакого внимания на завистливые взгляды челяди изо всех уголков двора.

Князь вошел в свою светлицу на втором этаже, подошел к дымоходу от печи с первого этажа и, оглянувшись на дверь, постучал по нему тяжёлым перстнем на пальце. Тишина. Князь приложился ухом к дымоходу и ещё раз постучал.

– Ну, кого там ещё принесло? – гулко, но внятно отозвался на стуки дымоход.

– Игил, Игилушко, подь-ка на беседу… – негромко предложил князь и стукнул ещё несколько раз по дымоходу.

– Драться будешь? – заухало, завыло в дымоходе.

– Да нет же. Дело есть… – досадливо махнул рукой князь.

– А Теодор рядом? – завсхлипывал дымоход.

– Теодор? А-а птиса-то… – вспомнил князь и обернулся к попугаю.

– Гони его в шею, иначе не выйду! – ухнуло из заслонки.

Князь вернулся ко входу и, пинком отправив попугая с лестницы вниз, к сеням, прикрыл за собой дверь.

– Ну, выходи, Игилушка… – негромко позвал князь домового. – Выходи.

– А ты тряпье из заслонки вытащи… – захныкало в трубе.

– Какое ещё тряпье? – удивился Владимир, оглядывая дымоход.

– Какое, какое… Жинка этого грека заложила, да ещё ядом каким-то его облила. Боюсь.

– Какой ещё яд? Ну, я им всем устрою! – погрозил кому-то кулаком Владимир и приложился ухом к дымоходу.

– Да уж устрой ему, как этой жинке устроил – знаем! – заухало, а потом захохотало в трубе.

– Ну и как я ей, а? – повел плечами князь, дождавшись пока домовой отсмеётся.

– Ай, молодца ты ей показал, княже, я аж залюбовался… – с восхищением в голосе ответил домовой и снова заухал в трубе от удовольствия.

– Вот то-то же. Давай вылезай! – предложил Владимир, отходя подальше от заслонки.

– Так тряпки убери! – не попросил, а приказал домовой. – Иначе не вылезу.

Владимир даже похрюкал от удовольствия и шумно втягивал ноздрями воздух, пока из заслонки вытаскивал какую-то рогожу, пропахшую… ладаном.

– Нет, ты посмотри, чем тебя… травят! – захохотал князь, вытащив рогожу из трубы. – Эт не яд, Игилка, это ж знатное зелье! Ладаном зовут. Я за это золотом плачу, а ты гутаришь, шо тебя травят? Меня б так травили…

– Погоди, хозяин, и тебя потравят! – всхлипнул домовой в дымоходе, мелкой дрожью избавляясь от сажи и паутины.

Перед князем возникло целое облако сажи и пепла. Он отступил назад от дымохода и замахал рукавом:

– Эй, где ты там и чем же ты недоволен?

– Так я ж – сила нечистая! Куды мне до благовоний и антибиотиков? – сконфузился от такого приёма Игил.

– До чево-чево? – прищурился Владимир.

– Ну, по-гречески это… называется у них. Нечистую силу, ну, микробы там, бактерии, вирусы изничтожать…

– Так, замолк! Будешь ещё мне тута гнать заморские словечки. Вылезай давай, а то терем пожгу вместе с тобой! Ты меня знаешь!

– Знаю, хозяин, знаю. Но запомни: с этой поры три шкуры спускать буду со славян… три шкуры! Чтобы вонь свою, как греки свое зловоние, за эту заразу не скрывали, а запросто, чтоб почаще мылись и парились, – миролюбиво предложил домовой.

– Ты на шо намекаешь? Шо я воняю? Вылазь, в последний раз говорю, – рассердился не на шутку князь.

– Терем пожгёшь? – всхлипнул, размазывая сопли по паутине, свисающей из дымохода, домовой.

– Пожгу! Вот-те Перунов знак! – Владимир скрутил фигуру из трёх пальцев и, сунув руку в отверстие заслонки, пошарил этой фигурой в дымоходе.

– Убери подальше тряпки, тут ещё одна… болтается… – жалобно попросил князя закашлявшийся домовой.

– Вот то-то же… – хмыкнул Владимир, отряхивая руку от сажи на рукаве. Потом, пошарив в дымоходе, извлек ещё один свёрток тряпья. Только после этого из кирпичного дымохода выползло облако, слегка громыхнуло, поискрило и отряхнулось от сажи. Немного покружившись по горнице, это самое оно прилегло на лавку.

– Ты это, прими свой облик, неча тут… Детишек с бабами тут нетути, и пугать тебе некого. Вот, медовуху принес – лакай.

Домовой мгновенно материализовался и, спустившись с лавки, припал бадье. Князь снял со стены рушник и, обметя им сажу с лавки, присел на неё рядом с домовым и, похлопав в ладоши, произнёс:

– Ну, будя, будя! А то опять буйствовать не по времени начнешь. День на дворе – светло ещё для твоих проказ. Ух, ты… – осекся Владимир, вглядываясь в домового.

– Ик-ик, – оторвавшись от медовухи, домовой взглянул на князя и жалобно повторил: – Княже, не надо терем жечь…

– Да… это… – замахал руками князь. – Ты на кого похож?

– А чем тебе моя личина не нравится? – обиделся домовой.

– Пужать годи… – князь сел на лавку и стал со всех сторон разглядывать домового. – Похож на не знамо что…

Домовой внешне напоминал человекоподобное существо с длинной нечесаной гривой волос. Казалось, он весь закрывается ими с головы до пят, оставляя прорехи в своей внешности для глаз и большого грушевидного носа. Роста маленького, очень юркое существо со времени его изгнания с Лысой Горы со всеми сородичами в жилища людские, приобрело все навыки скалолаза-прохиндея, способного появиться и исчезнуть сквозь самую маленькую щель или дырочку. Но что же так удивило Владимира? Впрочем, дадим ему самому слово:

– Игилушка, а че эт ты в таком виде?

– В каком-таком? – встрепенулся домовой.

– Раньше был о-го-го, а счас? На космы свои посмотри… Кто ж тебя так разодрал? Ты раньше даже с дружиной моей спорил, кто сноровистей и кто сильней, да кто летучей в драке… А счас? Весь обдёрганный, весь…

– Раньше я только со славянами бузил, теперь вот… языки осваиваю. Вот вышиванку, – поскреб себя по груди домовой, мотая головой, – пришлось украсть, за своего чтоб сойти…

– Да весь какой-то ты обдолбанный, убогий… – продолжал сокрушаться князь.

– Эх, Володюшка, куды мир катится? Кого только в Киеве теперь нет. Заглянешь к кому попугать-повеселить и не знаешь, на каком языке обматерить хозяев. Вот сего дня под утро схлопотал такое от веника, что и не сказать, не передать. А до этого че только ещё выслушать не пришлось. Ты память мою знаешь, передам дословно:

«– Питаю, як вихована людина, кто сало анулював?

– Запитай чого легшее.

– Дружина, востаннє тебе культурно питаю», – подражая голосам собеседников, заверещал, загундосил домовой.

После этих слов князь насторожился и, пристав с лавки, стал очень внимательно прислушиваться к каждому слову домового. Домовой бесстрастно продолжал декламировать:

«– Тю, забув чи що де живемо? Кацапи ж кругом. У них і питай…

– А це що ще за чоловік у тебе за спиною?

– Та сусід зайшов ось і ніяк піти не хоче Каже, що домовик.

– Та який домовик? Кобель це кацапський!

– Ех, був би хоч і справді кобель. А то цілий день одна самотня…

– Дура, заклопотана, ось хто сало вкрав?

– Стривай, я сама…

– Ні вже, я сам – в дупу його, в дупу. Щоб сало там у нього застрягло».

– Ну, что-нибудь понял, княже? Ох, и прилетело же мне, – огорченно вздохнул домовой. – А тут ещё твой Теодор повадился к моим бабам шастать. Интриган заморский…

– Ну, чего ж тут не понять? – нахмурился князь. – Дружина… Восстание готовят! Вовремя я с тобой встретился. И кацапы ещё какие-то у них тут. Бунт, значит, затевают! Ну, бывай, Игилушка…

– Погоди, княже, а звал-то зачем? – уныло спросил домовой, не услышав от князя даже сочувствия.

– Ах, да… – вспомнив, зачем ему понадобился домовой, остановился князь. – Ну, это теперь не главное… Хотя, Игилушка, по-быстрому только, а то вон какие дела в городе происходят. Игилушка, вопрос: а может такое быть, что бабушка моя временами воскресает?

– Ох-хо-хо, с твоей бабушкой и не такое станется! Молчу-молчу… – затрясся от страха при одном упоминании княгини Ольги домовой.

– Ты её видел, видишь ли где? – продолжал допытываться Владимир. – Когда видишь?

– Да она мне после того, что вытворяла, до скончания веков будет видеться! Она ж у меня вот где сидит, – ткнул себя пальцем под горлом, домовой, обиженный странными вопросами.

– Без обмана? – уперев руки в бока и нагнувшись к домовому, спросил Владимир.

– А то ж, обманешь тебя… – ответил домовой и на глазах князя надулся от недоверия к себе.

– Ну, бывай! – махнул рукой Владимир и заторопился к выходу.

– Бывай, княже, бывай, а с Теодором-то что делать? – взмолился домовой, трясясь от обиды.

– Потом, всё потом… Хотя, подожди-ка… подожди. Где, говоришь, семья эта обитает? – остановился Владимир у выхода и пощёлкал пальцами.

– Какая такая семья? – в который раз удивился домовой.

– Ну, этих хазаров… – нетерпеливо подгонял Владимир с ответом флегматичное существо, обиженное на весь белый свет.

– В предградье, княже. Будто ты не знаешь… – взмахнул домовой своей накидкой из паутины.

– Ну, не знаю, не знаю… где? – рассердился Владимир на домового.

– Ну как где… Там болотце было, так твой Добрыня за мзду невеликую им место для поселения отвел.

– На Добрыню не наговаривай – честнее него у меня помощника пока нет… – строго посмотрел на домового князь и поинтересовался: – А откуда они пришли?

– Кажись, всё-таки из Хазарии… – задумался домовой, рукой подперев чело.

– Во как! Мой папаня их в двери выпнул, а они, значит, в оконце полезли. И много их? – нахмурился Владимир.

– Хватает. На этом болотце столько своих курятников построили… – всплеснул руками-крыльями домовой и закрутился на месте.

– Каких ещё курятников? – развел руками князь. – И хде, в Киеве?

– Так они не из дерева избы строят. Из веток каких-то, коровьим навозом стены мажут, – остановился домовой и вперился дикими глазами в князя.

– Точно, хазары! Вот тебе и бунт! Изнутри, знать, хотят нас одолеть! – хлопнул себя по лбу ладонью князь.

– Так, княже, они как-то на хазар всё же мало похожи – голь перекатная. Вон, даже твои счетоводы дружинные тоже вроде иудеи, а их язык не понимают. Говорят, что хохлы это какие-то…

– Так, а девки у них? – облизнулся Владимир.

– Смачные, но пробляди, каких свет не видывал!

– Шо ж ты хочешь? Хазарки ведь. Знамо дело… Ладно, русичи мы! Справимся, – подтянув на поясе кушак, решил князь.

– Ой, княже, вряд ли. Они ж без всякого дегтя в жопу пролезут… Они уже сейчас киевлян родовых… приезжими обзывают.

– Найдём управу… Бунт, значит… – сжал губы Владимир. – Ну, я им не папаня! Всех изведу!

– Поскорей бы, княже… – засуетился домовой над бадьей с медовухой. – Княже, – сделав несколько торопливых глотков, он просящим тоном всё-таки успел попросить вдогонку: – Одной бадьи маловато… гости будут с Лысой Горы к ночи у меня! Добавь…

– Медовухи больше не дам! Самому уже не хватает… – отрезал Владимир, остановившись перед лестницей. – В горнице у ключницы найдёшь бочонок с хлебным вином нового способа. Возьмёшь его. От сердца отрываю!

Тут надо кое-чего объяснить. Именно благодаря домовым, их невероятно прочной памяти мы сохранили в точности свои предания, былины и сказки. Их уважению к фактам, событиям и календарям учиться и учиться и монастырским летописцам, и нынешним учёным.

С бунтом покончили быстро. Опыт был немалый у князя, и нрава он был решительного. Кудахтали бабы и девки, визжали дети, плакали старые, и шумела, кукарекала, визжала и лаяла на всякие лады живность. А вот мужские особи довольно кряхтели, натягивая портки на свои поротые задницы, каялись в ещё больших преступлениях против князя Киевского. Им добавляли ещё и ещё, пока князю не надоели эти странные преступники, вымаливавшие для себя всё больше и больше плетей для наказания.

– Они че? Че эт? Развлекаться вздумали?! Ну уж нет – у меня делов выше теремов! – разозлился Владимир и, пришпорив коня, рванул узду в сторону Чернигова – дань собирать с непокорных горожан. Хохлов по их искреннему желанию как следует много-много ещё раз выпороли, выселили из Киева, да и расселили их всех по окраине государства, подальше от приличных смердов. Курятники в Заградье отдали цыганам. Хохлы с отбитыми задницами могли утешатся только салом и вспоминать на все лады негостеприимный град Киев – столицу проклятых русичей.