Текст книги "Почти книжка (сборник)"

С праздником…

– Мы несем теткам радость! – пафосно вещал подвыпивший Васька. – Пробники парфюма и флайер на скидочку. Что еще нужно женщине для счастья?!

– Еще два пива – и я тебя подарю первой попавшейся старой деве. Недвижимость дарить сейчас модно, – бурчал Петька.

– Я позвоню сейчас в агентство и попрошу, чтоб в следующий раз мне выдали более живого напарника, – пригрозил Васька. – Я знаю тебя с самого утра и уже уверен, что у парфюмерного магазина должно быть другое лицо. Ты ж реклама ходячая, а не мораль. Ты лицо компании, а не нудное рыло. Понял?

– Я-то как раз лицо, а не рожа пьяная, – засопел Петька. – Давай уже заканчивать.

– Да тут всего два подарка. Я их сдаю первой же женщине, она плачет от счастья и мы свободны, как валенки пятидесятого размера. Следите, дружище, как работают профессионалы, – подмигнул Васька.

– Дружище… Уже часов шесть как знакомы, – пробурчал Петька и начал следить, как работают профессионалы.

Профессионал нажал на копку дверного звонка. «Бамм!» – ударил колокол где-то в квартире.

– Готично очень, – одобрительно кивнул Васька. – И соседям в радость. Набат в ночи – разве может быть не в радость?

– Слушаю вас внимательно, – сказал хриплый голос за дверью.

– Добрый вечер! – затараторил Васька. – У нас рекламная акция от парфюмерного магазина. Мы дарим подарки женщинам в честь женского дня.

– Какая прелесть, – умилились за дверью. – Подарки – это замечательно. Проходите – незаперто.

– А давайте, вы лучше выйдете, а мы вам тут подарим, – пискнул Петька. – Заходить – неудобно.

– Неудобно, юноша, с переломом обеих ног вальсировать, – назидательно сказали за дверью. – Или мне в моем возрасте самолично за подарками на лестничную площадку шастать? Я дама или кто?

Васька покрутил пальцем у виска и скорчил рожу.

– Не слушайте Петра, мадам. Он молод, глуп и зануден, – обратился он к двери. – Мы входим.

Он открыл дверь и втолкнул Петьку внутрь.

– Проходите. Можно не разуваться, – сказал голос. – У меня тут все простенько.

– Фигассе простенько, – присвистнул Васька. – Одних скульптур штук пятьдесят. И это только в прихожей.

– Пятьдесят шесть, – поправил голос. – Вам нравится? Особенно рекомендую сантехника. На мой взгляд – самый удачный персонаж. Он там, у зеркала стоит.

Сантехник действительно стоял у зеркала со странным выражением лица.

– Странный он на лицо, – сказал шепотом Петька. – Ужас какой-то на лице. Даже и не знаю, что могло так испугать сантехника.

– Я все слышу. Можете не шептаться, – сказали из комнаты. – У меня тут трубу прорвало. Это было ужасно. Даже сантехник ужаснулся. Этот момент я и поймала.

– Вы хотите сказать, что это ваши скульптуры? Вы гениальный скульптор, – галантно произнес Васька.

– Что вы там топчетесь, дарители? – капризно произнес голос. – Я тут вся в ожидании, а они в прихожей топчутся. Смелей, юноши. Проходите.

– Вась… Смотри, – Петька показал на одну из скульптур. – Я его знаю. Он тоже рекламу разносил. Мы с ним флайеры с электроинструментом разносили.

– И что? Первый в истории памятник рекламному агенту, – пожал плечами Васька. – Пошли. Понравишься – тебя тоже увековечат. Пошли, а то в самом деле неудобно. Мадам, а вы где? На кухне?

– Хам! По-вашему, место женщины – на кухне? В спальне я, юноши. Сбылись ваши мечты. Прямо и налево вам. Вы же не против сходить налево?

– Я не пойду, – покачал головой Петька. – Не пойду, и все тут.

– Как миленький пойдешь! – зашипел Васька. – И впереди меня пойдешь. Подарки ж у тебя.

Петька тяжело вздохнул и потопал к спальне, старательно обходя все скульптуры.

– А вот и мы! – у самой спальни Васька обогнал Петю и вошел первым.

– От нашего магазина мы поздравляем вас с женским днем и хотели бы подарить вам вот этот набор… – забубнил Петька, роясь в сумке.

– И вам здравствовать, – рассмеялась хозяйка.

Хозяйка сидела в кресле у окна – халат, платок на голове, черные очки, несмотря на царящий в комнате полумрак.

– Красивой женщине в нашем магазине всегда смогут подобрать качественную и недорогую косметику и парфюмерию. К вашим услугам большой выбор средств по уходу за волосами…

Что-то зашипело и платок на голове хозяйки зашевелился.

– Ах… Мои волосы совсем сухие и безжизненные, – захихикала хозяйка и сбросила платок.

– Змеи! Васька… Это… У нее на голове змеи! – закричал Петька и начал отступать к прихожей. – Говорил тебе…

– Простите Петра, – продолжил болтать Васька. – Он принял ваши косы за змей. Вы очаровательны. В нашем магазине вам подберут…

– Мышей, – хозяйка встала с кресла и пошла к Ваське. – Для моих волос – лучше мышей нет ничего. Что вы посоветуете мне для глаз?

– Васька не смотри ей в глаза! – Петька пробивался по прихожей к входной двери. – Это же…

– Медуза-Горгона. К вашим услугам, – сказали в комнате. – Петр, вы точно уходите?

Петька метался по прихожей, сталкиваясь со статуями и почему-то не находя входной двери.

– Эх Василий, Василий… – сказала Медуза в комнате. – Ну почему в этот день даже статуя мужчины пахнет перегаром? Петр, вы где там? Поиграем в гляделки?

Петька к этому моменту обнаружил дверь и шарил по ней в поисках дверной ручки.

– Бросьте, Петя, – зашаркали по прихожей тапочки. – Стала бы я в женский праздник сидеть в этой квартире, если бы эта дверь открывалась изнутри?..

– Выпустите, а? – попросил, не оборачиваясь, Петька. – Я все равно не буду вам в глаза смотреть. Хоть месяц, хоть два – не буду, и все.

– Вы думаете, женщина только и умеет, что глазами стрелять? – захихикала Медуза, приближаясь с усиливающимся шипением. – Вы думаете, прическа не играет большой роли?

Большому кораблю

– Темно, блин, как у негра… Темно, как в сознании у негра-коматозника, – Петрович наощупь передвигался по ночным просторам милой, неосвещенной Родины. – Фонари в стране только под глазами и остались. Ахтыжосспади! Неосвещенные дороги и дураки, которые по ним ходят… Хуже и не придумаешь…

И накаркал – под ногами захлюпало и моментально стало хуже.

– Приплыли, блин, – остановился Петрович. – И куда теперь?

– Ко мне, милый, – хрипло сказали впереди и что-то всплеснуло. – У нас тут будет сборная по синхронному плаванию.

От неожиданности сердце Петровича сплясало джигу по всему организму.

– Охх. А кто там? – поинтересовался он.

– Кто-кто… Форель в пальто, – отозвались из темноты. – Прямо иди.

– А не глубоко? – поинтересовался Петрович.

– Вот мужик пошел – ноги замочить боится, – вздохнули впереди. – Уж на что я – немощная женщина, а и то – гордо рассекаю водную гладь, как румынский авианосец. А этот там топчется. При том что фарватер-то я подсказываю ему.

Петровичу стало стыдно и он шагнул вперед.

– Большому кораблю – большое плаванье! – отозвались впереди. – А сейчас песня. Прощай, любимый город, здесь будет завтра море. Для отважных пловцов.

– От заррраза! – ругнулся Петрович, зачерпнув воды в обувь.

– Во-во. Я тоже там ругалась, – заявили впереди. – Ничего-ничего. Мокрые ноги – первый шаг к возвращению в Мировой океан. Ибо все живое из воды вышло и в нее же и отправится. И сия пучина поглотит всех в один миг. Донна белла марее-е…

– Послушайте, вы можете не петь, а? И так все уже плохо, – пробурчал Петрович.

– Неблагодарная скотина, – спокойно ответила женщина. – Я, может, тебе подсказываю, куда идти. Звуковыми сигналами. Звезда я тебе путеводная, а не громкоговоритель бессмысленный.

– Да тут уже по колено! – возмутился Петрович. – Я бы и сам так смог.

– Прекрасно, – хмыкнула женщина. – То есть не говорить, где там люк канализационный? Вы ж и сами себе лоцман. Нащупаете как-нибудь.

– Бллууррб, – самостоятельно нашел люк Петрович. Он вынырнул и закричал:

– Бардак какой!! Вообще озверели!

– Да, да. Никакого порядка, – согласилась женщина. – От люка на мой голос шагайте. А я вам пока спою. Меняя укусила акулаа, кааагда я стоял в океанее…

– Погодите вы петь, гражданочка. Вы прямо мне говорите – впереди там как? В смысле фарватера? – обеспокоился Петрович.

– А какая вам разница-то? Вы же все равно уже мокрый, – резонно ответила женщина.

– Вот именно. Мне и так противно. А вы тут еще и поете, – проявил черную неблагодарность Петрович.

– Вам не нравится, как я пою? – возмутилась женщина. – Да у меня в ногах пачками валялись театры с хорами. Просили заткну… кха-кха… петь просили. Значит, так – либо я молчу, либо вы на песню идете. На раздумье – секунда.

– Это бесчеловечно! – взвыл Петрович.

– Эээйй, моряяк, ты слиишком доолго плавааал… – верно поняла женщина.

– Послушайте, тут уже по пояс! – прервал пение Петрович.

– Проклятый эгоист, – выругалась женщина. – Это вам по пояс. А я – женщина миниатюрная. Мне тут по грудь самую. Знала бы маменька, чем перси девичьи омоют…

– Так и куда мы тогда идем? – забеспокоился Петрович. – Вы что-то видите впереди?

– Вижу, конечно. Смуглые люди ночью на черной скатерти сервируют черный шоколад. Явственно вижу, – отозвалась женщина. – О! Давайте сюда. Здесь помельче. Никак до берега дошли. Давайте скорей.

Петрович рванулся вперед, провалился по грудь и пустился вплавь…

– Эй, эй! Гражданочка!! – позвал он. – Тут у меня вообще ноги до дна не достают. Вы хоть спойте что-нибудь. Чтоб знать, куда плыть.

– Ага! Враз понадобилось искусство! – обрадовалась женщина и заголосила: – Плывииии ко мнеее, моеее бревнооо. Плывии сквозь ноочь…

– Плыву, плыву! – Петрович шел красивым кролем. – Что ж за лужи такие, а?

– Приплыли! – скомандовали совсем близко. – Кидайте якорь, юноша. С приплытием вас.

– Тут дна нет! – запаниковал Петрович. – Куда приплыли?

– Вообще приплыли, – спокойно шепнула в ухо женщина. – Дно есть. Внизу где-то. Далеко, наверное.

– Что за хулиганство?! – Петрович рванулся на голос и схватился за что-то, наощупь напоминающее…

– Ай-ай! Крыло! – закричал женский голос. – Офигели совсем? Нельзя девушку за крылья хватать. Сначала в ЗАГС, потом уж и за крылья. Ишь, моду взяли.

– Я не понимаю… – Петрович отпустил крыло. – Вы – птица?

– Наполовину. Полуженщина, полуптица, – отрапортовал голос. – Лицо и грудь – есть. Рук и ног – нету. Опять же хвост почему-то куцый. Вот такая вот подлость мироздания. Сирена мы. С рождения аж. Ну или с вылупления из яйца. Не помню уже. Завлекла очередную жертву чарующими песнями. Вас, то бишь. Все как положено.

– И что? Я ж обратно могу поплыть! – сказал Петрович и поплыл обратно.

– А вот это вряд ли, – сказала сирена и, усевшись на плечи Петровичу, запела: – Отлив лениво ткет по дну узоры пенных кружев. Мы пригласили тишину на наш прощальный ужин…

Крик

Крик родился ранним вечером, когда все уже вернулись с работы, но ужин еще не готов, а по телевизору идет какая-то многосерийная фигня.

Крик был качественным – хриплым, до безумия тоскливым, ужасающим. В крике было все – горечь потери, безумие, боль, страдание, бессилие. Крик летел над городом, стучась в окна благополучных семей, приходил к ужину одиноких, врывался в комнаты влюбленных пар.

– Что это, а? – спросила она. – Страшно.

– Напился кто-то, – пожал плечами он, набирая воды в чайник. – Вот и страдает.

– Может, случилось что-то? – не унималась она. – Так кричать просто так не будут.

– Может, и случилось, – равнодушно бросил он и поставил чайник на плиту. – Всегда у кого-то что-то случается.

– Тебе не страшно?

– Почему мне должно быть страшно? – хмыкнул он. – У какого-то лузера что-то случилось – я-то при чем?

– Да ты послушай! Неужели тебе не страшно? Это же вой, а не крик.

– Покричат – перестанут, – отрезал он и закрыл окна.

Крик сквозь закрытые окна долетал в виде протяжного стона. Как будто кто-то в квартире разучился беззвучно дышать и на выдохе однозвучно рассказывал о том, что все плохо.

– И что? Закрылся? – презрительно сказала она. – Стало лучше?

– Чего ты хочешь, а? – разозлился он. – Пойти добить этого крикуна? Чтоб не мучался. Добить?

– Хочу, чтоб стало тихо. Хочу. Слышать этого не хочу, понимаешь? – закричала она. – Я с ума сойду, если это не прекратится!

– Добить его?!! – заорал он. – Чего ты от меня хочешь, а?!

– Сходи. Милый, сходи, – начала скороговоркой уговаривать она. – Сходи – посмотри. Может кому-то очень плохо. Сходи. Поговори с ним. А вдруг там беда? А?

– Да не пойду я, – отмахнулся он. – Пусть кричит. Может, перестанет?

– Как ты можешь быть таким равнодушным?! – наигранно возмутилась она. – А может, когда-то я буду лежать и кричать, а ко мне никто не подойдет! Представил?

– Представил, – буркнул он и спросил: – Ты ведь не из-за того, что тебе не наплевать на него, а просто потому, что не хочешь слышать?

– Сделай что-нибудь!!! – завизжала она. – Я не могу больше!!!

– Сейчас. Я сейчас схожу. Потому что не могу слышать этого больше, – пообещал он.

– Он ужасно кричит, правда? – успокоилась она. – Сделай что-нибудь.

– При чем тут он? – со злостью бросил он. – Я твоего визга не могу больше слышать.

И выбежал из квартиры. На улице крик жил совершенно другой жизнью – полноценной и насыщенной. Он бил по ушам, хватал ледяной рукой за сердце, пугал и звал к себе. Он быстро зашагал к тому месту, откуда лился этот хриплый ужас. Кварталы послушно убегали назад, сбегая с горки. Он упрямо поднимался на холм, с твердым желанием изувечить крикуна, кем бы он не был и как бы изувечен этот крикун уже не был к тому времени, как он доберется до него.

Крикуном оказался худой, небритый мужчина, который сидел на детской площадке, выглядел совершенно спокойным и, казалось, упивался тем криком, что исходил из его нутра.

– Заткнись! – закричал добежавший. – Не ори!

– Я и не ору, – удивленно ответил небритый. – С чего ты взял?

– А кто? Кто орет тогда? – взбесился добежавший. – Я, по-твоему, ору? Я?

– Хмм… – задумался небритый. – Наверное. Наверное… Нет. Точно – ты орешь. Ты. Ты стоишь тут и орешь.

– Псих! Конченный псих! – закричал добежавший и ударил небритого ногой. – Мне-то с чего орать?

– Есть причины, – небритый потер ушибленный бок. – Я тебя понимаю. Если бы я потерял свою женщину – я бы тоже выл так.

– Ты псих! – опешил добежавший. – Никого я не терял. Все дома у меня. А у тебя нет.

– Пока. Пока не терял, – грустно сказал небритый. – Но скоро потеряешь. Совсем скоро. Потому и воешь.

– Придурок, – с ненавистью выдохнул добежавший. – Из дурки сбежал?

– Чайник, – спокойно сказал небритый.

– Кто чайник? – добежавшему хотелось ударить психа еще раз и бить его до тех пор, пока тот не закричит опять, но уже от боли. – Кто здесь чайник, я спрашиваю?

– Здесь – никто, – опять удивился небритый. – У тебя дома чайник. На плите.

– Я знаю! – закричал опять добежавший. – Я знаю, что там чайник! И я бы чай уже пил, если бы не твои крики! Если бы она не взбесилась из за твоих криков.

– Не пил бы, – спокойно ответил небритый. – Ты поставил его на плиту. Газ открыл, а запал не нажал. Чайники от утечки газа не закипают. А она придет на кухню, шелкнет выключателем. И все.

– Что? – опешил добежавший. – Как… Что ты говоришь? Не может быть…

В стороне рвануло неожиданно громко. Он медленно обернулся. Горело сильным желтым факелом.

«Странно. Бетон же вроде. Чему там гореть так? – подумалось некстати. – Высоко – ветром задувает. А она…» Он обернулся и посмотрел на небритого.

– Все. Теперь можешь выть, – сочувственно сказал небритый, поднимаясь.

Он смотрел на небритого, пока тот не вошел в один из подъездов.

И, оставшись один, он закричал.

Крик был качественным – хриплым, до безумия тоскливым, ужасающим. В крике было все – горечь потери, безумие, боль, страдание, бессилие. Крик летел над городом, стучась в окна благополучных семей, приходил к ужину одиноких, врывался в комнаты влюбленных пар.

Буйство духов

Это был самый нелепый из призраков, когда-либо встречавшихся на пути человека. Если после встречи обычного, страшного привидения у человека случались крики ужаса и обильное поседение всего волосяного покрова, то после встречи с этим призраком человек еще долго хрюкал со смеху и покачивал головой, приговаривая «Ну и ну… Бывает же такое…»

Особенно громко люди смеялись, когда узнавали, что призрака при жизни звали Феофаном. И вроде бы ничего смешного не было в имени этом, но люди и при жизни начинают смеяться над одноклассником с таким именем и всячески его травить. Особенно в деревне Солено-Ваньково, где на протяжении многих сотен лет всех младенцев мужского пола по старинной традиции, называли Ваньками. Ну или Валентинами, в случае, если родители хотели выпендриться перед соседями и назвать как-то сына пооригинальнее. В этой деревне-то и имя Дмитрий или Степан считались невообразимо смешными. А уж стонущее привидение по имени Феофан было вообще чем-то запредельным.

Смешнее этого старожилы считали всего только две вещи – когда у первого парторга во время районной партконференции лопнули сзади штаны и когда тетка Семеновна через забор соседский полезла, да юбкой за штакетину и зацепилась. До утра висела, между прочим. А под утро кто-то грамотный из студентов мелом на заборе написал «Не срывать до полной половой зрелости».

Зато по длительности перформанса Феофану не было равных. Что парторг-то? Зашил штаны, посмущался лет пятнадцать и кончилось веселье. Что Семеновна? Обождала половой зрелости, сняли с забора – и все. А Феофан в призраках ходил никак не меньше ста лет и был известной по области достопримечательностью. Да еще какой – со всех окрестных деревень крестьяне тянулись поржать над Феофаном. В райцентре прогорал уже который по счету держатель зала кривых зеркал. Владельцы бродячих цирков скидывались и платили местному попу, отцу Иоанну, за изгнание Феофана. Понимали же шельмы, что пока Феофан воет в Солено-Ваньково, в их цирк, с побитым молью медведем и престарелой шпагоглотательницей, никто не пойдет. Отец Иоанн деньги принимал, гарантий никаких не давал и начинал готовиться к обряду. В деревне всегда загодя узнавали о том, что отец Иоанн готовится к обряду упокоения неугомонной души Феофановой. Со двора отца Иоанна слышалось громкое «Помоги мне, Господи, Владыко Вседержащий, не заржать хотя бы во время обряда» и громкий хохот бедного священнослужителя. Вспоминал, небось, потешное лицо Феофаново и вой потусторонний «Бойся Феофана!! Бойся!!» И картинка-то, на первый взгляд, ужасная вполне, да только Феофан ведь был самым нелепым привидением и выл страшное, либо в стене наполовину застряв, либо лицо на задницу по растерянности сместив. В последний раз отец Иоанн почти дочитал молитву о упокоении души Феофановой, как тот появился пред светлы очи священника, лихо джигитуя на чьей-то козе. Подлетел подлец потусторонний к святому отцу, отсалютовал лихо и гаркнул:

– Призрак Феофан для вечного упокоения прибыл! – наподдал козе крепкого пендаля, несмотря на то, что являлся бесплотным духом, и продолжил:

– Опосля меня, вашсиятельство, из животного этого дьявола изгоните, а? Ей-же-ей, нечистая в ней живет. Седло не приемлет!

Молодцеватый вид Феофана, недоумевающий вид козы и их обоюдное блеяние лишило отца Ионна всяческой возможности продолжать обряд. Поскольку много ли силы в обряде, если человек, проводящий его, ржет конским образом и по земле катается?

Особую радость местному населению доставляли приезжие. Бывало, заедет кто в деревню, обратится к местному с какой-нибудь невинной фразой типа «Воды бы испить, уважаемый» или «Куда ты прешь, каззел, не видишь машина едет?», как местный начинал хрюкать подозрительно и бормотать «Сейчас, сейчас». Глянь, а и Феофан тут – из облака материлизуется, строго на приезжих поглядит и начинает дурачиться всяко:

– Сейчас я вас, зарразы, до смерти всех запугаю! Аоууу! Никшните, сволочи! Феофан здесь! Ща вы тут все бедными Йориками запоете!

Приезжие вроде и пугаться начинают: шутка ли – призрак. Да еще и днем. Но Феофан тут же все портил и спотыкался о какую-нибудь кочку. Падал подлец мордой в лужу и орал, булькая:

– Никому не расходиться! Я даже мордой в земле страшен! Бойтесь эктоплазмы!

Тут уж никто не выдерживал и ржать начинал почище любого Буцефала.

На ржание Феофан обижался, из белесого тумана превращался в пурпурного от смущения и исчезал с неприличным звуком, от которого у смертных делались судороги и истерика повсеместная.

Но однажды в деревне остановился какой-то красный джип с надписью «Необъяснимо, но факт», откуда выпрыгнул странный человек и забубнил в микрофон:

– Жители этой деревни не понаслышке знают о существовании духов и паранормальных явлений. Каждый день и каждую ночь ужасное привидение делает жизнь жителей этой деревни кошмаром. Призрак Феофана отравляет жизнь жителям этой деревни…

Феофан давно уже материализовался за спиной странного человека, но при виде его серьезной, лысой башки слова сказать не мог, а только хохотал беззвучно и пальцем тыкал в сторону телеведущего.

– Мы решили провести эксперимент! – зловеще продолжал молодой человек. – Как ни странно, наша аппаратура не подтверждает присутствия какой-то потусторонней силы. Но мы взяли с собой в экспедицию специалиста по паранормальным явлениям, известного в стране экстрасенса – Григория Семеновича Бумца!

На звук своей фамилии из джипа выполз второй странный человек, одетый в белые шорты, алый плащ и золотую цепь. При виде экстрасенса Феофан еще сильнее затрясся в беззвучном хохоте и стал хвататься за живот. Экстрасенс деловито прошел сквозь Феофана и сказал в микрофон:

– Я чувствую в этом месте какую-то странную энергетику. Здесь наверняка существует что-то паранормальное!

На этих словах местное население полегло под заборы со смеху, а что-то паранормальное наконец-то собралось с силами и отвесило пендаля экстрасенсу. Экстрасенс вздрогнул, побледнел и сказал:

– Это место разрушительно влияет на мое биополе! Я не могу здесь находиться прямо. Мне прямо физически больно становится. Здесь, наверное, произошло какое-то ужасное преступление!

– Боже мой! – серьезно ахнул телеведущий. – Что же здесь произошло?!

– Дайте подумать! – заорал Феофан. – Да, да, да! Здесь произошло! В тыщадевятьсотпсятпятом году Ванька Сторополев облапил за филейные части Нюрку Степнову!

– Врешь, гад! – закричала Нюрка. – Мне тогда от силы десять лет было! Ну – пятнадцать! Ну никак не больше двадцати!

– Не мешайте, гражданочка, – строго сказал телеведущий. – Мы тут призрака ищем. А вы мешаете.

– Чего его искать-то, эту сволочь из тумана?! – закричал только что оцарапанный супругой Ванька Строполев. – Вон он стоит – треплется!

– А нет-нет-нет! – закричал Феофан. – И пострашней тут вещи происходили! Что там филей…

– Врешь, подлец потусторонний!!! – надрывно закричала Зинка Крепнева. – Не было ничего! Врешь!

– Не было, не было! – заорал Ванька Николышин. – Вранье!! Ни в шестьдесят пятом не было, ни в семьдесят четвертом! Поклеп!!

– Хахахахах!! – зловеще засмеялся Феофан. – Как же, как же… А вот если мы отойдем шагов на пятьдесят вооон к той поленнице – там вообще ужас творился в шестьдесят девятом!

– Люди добрые!! – закричали хором Ванька Стронин и Ванька Лопушнов. – Вранье же! Не было ничего! Не было!

– А говорят, надо упокоить кости покойного и дух тогда успокоится! – перекричал всех экстрасенс. – Если тут, конечно, есть дух какой-то! Я пока только всяких крикунов вижу! И энергетику чувствую! А вы мешаете! Эх вы, деревня! Для вас же стараемся! Попытаемся найти ваше привидение, останки его и все исправим! А вы мешаете!

– Где помер этот гад, а? – обвела всех взглядом, пунцовая от смущения и воспоминаний Зинка. – А то он тут еще, бог знает, чего наврет! Про семьдесят первый, например, наврать может. Или про семьдесят первый, но уже не май, а сентябрь.

– Кто ж его знает-то? – развели руками сторожилы. – Отродясь в деревне не было Феофанов. Был бы – знали бы. А этот – непонятно откуда.

– Ах так?! От меня избавиться вздумали? – взъярился Феофан и отвесил телеведущему крепкого леща. – Гражданин ведущий! Имею доложить вам всю правду про подлецов из этой деревни!

Ведущий потер затылок и неприязненно посмотрел на экстрасенса.

– Наша программа провела исследования и выяснила, что призрак, не дающий жизни местному населению, вовсе никакой не Феофан, – серьезно сказал телеведущий.

– О как! – ахнули местные. – А кто ж это?

– Дяденька ведущий! – повалился в ноги Феофан. – Не погубите. Чего угодно ради заклинаю! Зачем этому сброду правда? Они ж, подлецы, ржут и передачу снимать мешают! Эхх… Что ж ты меня не слышишь-то, материалист поганый?!

– Тут очень сильная энергетика!! – закатил глаза экстрасенс. – У меня от нее аура прям квардратная становится и биополе невспаханным кажется!

– Не томи, родной! – закричали из толпы. – Кто ж это, если не Феофан?!

– Сволочи!! – заметался Феофан. – Курей у Стебелевых крал Ванька Семеновский! Каждый вечер шастал! А сам орал громче всех, что вора изловить надо! Зинка, кстати, не только в семьдесят первом…

– Мы выяснили, что при жизни это был… – сделал паузу ведущий.

– Мамочки! – негромко сказал Феофан…

– Кто?! – вырвалось в один голос у всех местных.

– Иван Топорылов. Именно он погиб в этой деревне при невыясненных обстоятельствах, – закончил телеведущий.

– Ванька-Забоданец! – ахнули местные и начали вспоминать:

– Серпом подрезался. В магометане хотел…

– На рогах коровы вешаться хотел…

– Амбар-то и рухни на него, болезного!..

– И прямиком ему пониже спины! Рукояткой, ага!..

– А как везли к дохтуру с дровень-то и уронили…

– Глянь, а он там…

– Хахахах! Вот жеж дурак-то был!

– И главное – тверезый весь был…

– А дохтур ему – я вам щас дыхание… И перепутал…

– Хахахах! Так от чего ж он умер-то?

– Так ведь это… – и шепотом друг другу на ухо. И от шепота – этого мужское гоготание, бабский румянец и радостное удивление – «Да иди ты!!»

– Смейтесь! Сволочи! – закричал багровый как закат лже-Феофан. – Как тогда были сволочи, так и сейчас сволочи! Умер ведь человек! Умер! Что ж вы ржете-то?!

– Так ведь как умер! – гоготала деревня. – Вот же беспутный! И привидение такое же – бестолковое! Хахаха…

– Сволочи! Тогда я хоть сам помер, а сейчас вы меня убиваете. Что я вам сделал-то? – заплакал Феофан и вдруг полыхнул яркой вспышкой.

– Ишь ты! – удивились местные. – Сгорел совсем. Со стыда, наверное. Сгинул Феофан-то…

– В этом месте изменилась энергетика! – завыл экстрасенс. – Нету ничего больше!

– И не было ничего! – в сердцах бросил ведущий. – Жители – дураки какие-то. Все ржут и орут. А у нас передача страшная! А эти ржут! Поехали лучше про чудовище в парке рассказывать. Или про то, как тебя инопланетяне украли.

– Я не могу рассказывать, как меня украли! – сказал экстрасенс, усаживаясь в машину. – У меня дар пропадет, если расскажу! Я перестану духов чувствовать!

– Не перестанешь. Я тебе так перестану потом – своих не узнаешь! – буркнул телеведущий и сел в джип. И уехали они дальше искать чего-то необъяснимого.

А местные по домам разошлись. Уныло так шли, молча. В глаза друг другу не смотрели почему-то. А Ваньке Семеновскому морду кто-то бил. Чтоб курей неповадно таскать было.