Текст книги "Почти книжка (сборник)"

Отщепенец

В Далеком Лесу жил Гном.

Он, конечно, мог бы жить в большом городе, но тогда сказки не получилась бы. Потому что обязательно нашелся бы кто-то суровый и начал бы уточнять – а в каком городе, а адрес точный давайте… И обязательно подловил бы автора на вранье. Дескать, был я там – гномов нет в этом городе. Конечно, сказка – в любом случае ложь, но она же и намек. А какой из горожан потерпит намек на свой город? Потому и живут сказочные персонажи в Далеком Лесу. Ну или на худой конец в маленькой деревеньке, которая находится на опушке того же леса.

Гном, проживаючи в Далеком Лесу, порядком одичал – жрал руками, отрыгивал сытно после еды, кирку бросал где попало, посуду мыл не каждый день, о чистке зубов и говорить не приходится. Он ведь не бобер какой, чтоб зубами хвастаться, а гном.

По вечерам, возвращаясь откуда-нибудь, он пел гномью песню «Эт хом, Эт хом – с работы мы идем». Врал, конечно, подлец. Какая в лесу работа для гнома? Разве что у Гор Далеких, но туда ходить было далеко и лениво. Да еще с киркой тяжелой. Да еще затем, чтоб камень всякий киркой этой колупать…

Гном пел фальшиво, зато громко и самозабвенно. Так, что совы просыпались и с осуждающим угуканьем падали с деревьев. Гном собирал упавших сов и играл с ними в Эхо.

– Угу! – кричал он совам в круглые от природы и отвращения к Гному глаза.

– Угу-угу-гу-гу! – вразнобой откликались совы.

– Оппа! – кричал Гном совам.

– Угу-угу-угу-гу-гу… – откликались совы.

Совы, конечно, знали, как срифмовать гномье «оппа», но в силу воспитанности отвечали «угу». Потому как для сов наступала очевидная оппа – часа два игры в эхо. Но не более двух часов игры.

Потому что после двух часов этого крика просыпалось настоящее Эхо Дальнего Леса и доходчиво объясняло Гному, что оно думает о сказочных персонажах, играющих в эхо. А уж Эхо Далекого Леса было на удивление выразительным и своенравным.

– Я тебе покажу «Оппа»!! – кричало эхо. – Я тебе, зар-разе, щас покажу «Угу»! Поселили его тут, а он орет так, что его аж на родине слышно! Подлец какой! Еще и птиц мучает.

– Ничего себе, Эхо! – восхищался Гном.

– Эхо, Эхо! Стас Пьехо!! – уже более мирно ругалось Эхо. – Чего орешь-то?

– Я ж в лесу!! – смеялся Гном. – В лесу кричать – самое милое дело.

– Дело, дело… Да ты офигело! – спорило Эхо.

– Молодец!! – восторженно кричал Гном.

– Подлец!! – уже по инерции кричало Эхо. – Я, между прочим, и похуже могу срифмовать.

– Не-е-е. Не надо! – отказывался Гном. – Завтра жди меня. Я ужинать иду!

– Жду, жду! – отвечало Эхо. – Чтоб ты там подавился уже когда-нибудь!

– Забудь, забудь! – передразнивал Гном Эхо и закатывался со смеху.

– Вот же дурак, – бурчало Эхо и начинало смеяться с Гномом.

И хохот их доносился аж до Далеких Гор, где становился слышен обыкновенным гномам – работягам, которые день деньской в поте лица били кирками о камень. Гномы прекращали работу и начинали вслух осуждать Гнома из Далекого Леса.

– Выродок! – шумели гномы. – Прыщ на честном гномьем лице! Отщепенец! Лентяй! Стыдно слышать!

В общем, завидовали Гному по-черному. Даже пробовали орать что-то оскорбительное Гному из далекого леса, но Эхо Далеких Гор было измотано тюканьем кирок по камню и поэтому до Далекого Леса долетало лишь:

– …ак! …ас! …бок! …шел! …ись! …зёл!

– В горах уже веселятся! – говорил Гном, когда слышал эти звуки. – Хорошо им. Их много. А мне тут поужинать не с кем.

– У тебя и поесть нечего! – возражали Гному мыши под полом.

– Да как нет-то? – удивлялся Гном. – Полно же всего – колбаса, сыр, мясо, эль. Всегда полно. Вы чего?

– Это когда ты дома – полно. А когда тебя нету – нет ничего, – плакались мыши. – А порог перешагнул – опять полно. И откуда все берется только?

– Не знаю, – пожимал плечами Гном. – Я об этом не думаю никогда. Когда у меня все есть – меня это устраивает. А откуда оно все берется – я предпочитаю не думать. Тут как с золотом – если копать, оно быстро исчезает. А если не копать – всегда там будет.

– Аха-хахаха! – смеялись мыши. – Ты-то откуда знаешь, что будет, если копать?

– Я знаю, что если не копать – так и останется! – говорил Гном и показывал язык. – А зачем вам моя еда, когда меня дома нет? Вы хотели ужинать без меня? А?

– Нет, конечно, – юлили мыши. – Это просто академический интерес.

– Ворье кругом! – бурчал притворно Гном, накрывая на стол. – Лишь бы скрысить что-нибудь.

– Клевета!!! – пищали мыши и нагло лезли на стол…

После ужина Гном прощался с мышами и уходил на крышу своего домика. Там он задумчиво курил трубку и слушал, как в Лесу кто-то кого-то ест.

– Дикие места, – неодобрительно покачивал головой Гном. – В городах, небось, все не так. Лучше и интереснее.

А потом Гном уходил спать и ему снился Париж. А известно же – увидеть Париж и умереть. Поэтому Гном смотрел на Париж и умирал тотчас же. Иногда, правда, снился Алапаевск и тогда гном не знал, что делать. То ли тоже помереть, то ли город осмотреть. Так до утра и маялся.

Утром он открывал глаза и кричал во все горло:

– Привет, Эхо!!! Я тебя не разбудил?!!

– С добрым утром, дебил, – просыпалось старое ворчливое Эхо Дальнего Леса…

Пятница в Далеком Лесу

В этот день Гном из Далекого Леса сидел в хижине и занимался привычным делом – Фигней. Фигня получалась занимательной и хихикала тихо при виде стараний Гнома.

– Стой ровно, дура! – хихикал в ответ Гном и тянулся кистью.

– Сам дурак! Щекотно же! – хихикала Фигня с холста.

– Сейчас рога пририсую! – пригрозил Гном.

– Здра-аа-ась, – протянула Фигня. – Две недели назад пририсовал уже.

– Оппа, – удивился Гном. – Я думал, это прическа такая. А, и все равно. Еще два рога пририсую.

– Так это ж Фигня получится! – смеялась Фигня с холста. – Шестирогая, причем.

– Вот-вот, – кивал Гном и тянулся кисточкой.

– Смысл рисовать, если не видно ни зги, а? – спросили с холста.

Гном оглянулся и не увидел ничего. Потому что в лесу вообще темнеет раньше, а уж в Далеком Лесу темнеть начинает вообще с самого утра. А в домике Гнома свет появлялся, только если о притолоку лбом звездануться, да так, чтоб искры посыпались из глаз.

– Не буду я головой биться, – отказался Гном. – Во-первых, потому что больно. Во-вторых, так даже прикольнее получается. Наверное. А завтра на улицу вынесу и посмотрю, чего вышло. Посмеюсь заодно.

– Хихихихи. Знал бы ты, чего ты мне сейчас пририсовал, – смеялась Фигня.

Гном задумался. Биться головой в притолоку по-прежнему не хотелось. А на рисунок взглянуть хотелось. Вот такой вот дуализм образовался и внутреннее противоречие.

– Угу! – сказал Филин где-то в лесу.

– О! Независимый эксперт! – обрадовался Гном. – И в темноте видит.

Он выскочил на крыльцо и ласково позвал Филина:

– Цып-цып-цып. Иди-ка сюда? Мышь дам! А ты посмотришь, чего нарисовано?

– Ы-ы, – отказался Филин.

– Завтра ж рассветет, – пригрозил Гном.

– Угу, – беспечно согласился Филин.

– Ды-ды-дымс!! – загрохотало у крыльца.

– Что ты опять творишь?! – испуганно закричало Эхо Дальнего Леса.

– Ничего! – ответил Гном. – Это мой авторитет упал только что. С крыльца.

– Ца-ца-ца, – посочувствовало Эхо.

– Ха-ха-ха-ха! – засмеялся Филин.

– Бабах! – еще ниже упал авторитет.

– Вот же подлая птица! – разозлился Гном и кинулся к дереву с Филином.

Вернее, к тому, с которого слышался хохот Филина.

– Бум! – сказало какое-то другое, совершенно постороннее дерево, встретившись с головой Гнома. И вспышка осветила Далекий Лес.

– Айййя! – схватился за голову Гном, останавливая поток искр из глаз.

– Айййя! – закрыл глаза Филин, временно ослепший от вспышки.

– Айййя! – упала с дерева какая-то мирная, гражданская Белка. – Что тут происходит?

– Хахахаха! – засмеялось Эхо. – Поймал?

– Поймал. Угу, – мрачно сказал Гном, нащупывая шишку.

– Угу-угу! – подхватил Филин.

– Угу-угу-угу-угу! – разнесло Эхо.

– Что здесь происходит, я спрашиваю! – не унималась Белка. – Почему я не могу спать по ночам? А? Что за безобразие?! Что за коллективное угуканье в ночи?

– Угомонись! – цыкнул Гном. – Еще не ночь – вот ты и не спишь. Вечер только.

– Еще не вечер! – затянуло Эхо. – Еще не вече-е-ерррр.

– Еще не все погасли краски! – закричали с холста в домике.

Филину стало интересно, кто кричит в домике, и он влетел в окошко.

– Ух, – сказал Филин в домике.

– Не надо глаза округлять тут на меня! – сказала Фигня с холста.

– Ну что там? Что там? – спросил Гном у Филина. – Что нарисовано?

– Фигня какая-то, – выдал экспертную оценку Филин.

– Хорошо, – сказал Гном и присел на крылечко.

– Хорошоооо-то, хороошооо, – запело Эхо.

– Что тут происходит, я спрашиваю?! – заорала Белка. – Почему Эхо не повторяет, а отсебятину несет?

– О. Кстати, да! – спохватился Гном. – Что это ты отсебятину там несешь? Ты же Эхо.

– Ну и что? – ответило Эхо. – Могу я расслабиться в пятницу вечером?

– Можешь, конечно, – кивнул Гном и закурил трубочку.

И в Далеком Лесу стало совсем тихо. Только было слышно, как недовольно бормочет Белка и как фальшиво поет всякую попсу расслабившееся Эхо.

А Гном прекратил заниматься Фигней и начал смотреть на звезды. А звезды смотрели на Гнома и дружелюбно подмигивали ему.

Почти мистика

Время невидимок

Он был обычным серым типом. Таких просто не замечаешь до тех пор, пока они не наступят тебе на ногу или пока в голове у них не щелкнет невидимый рубильник и они не начнут вести себя, мягко говоря, нетипично. Голосят песни или бьют чечетку.

Или, например, как этот тип, подсевший за соседний столик. Он взял пива за стойкой, расплатился, но за стойкой сидеть не стал, а пересел за столик, находящийся, к моему вящему сожалению, в непосредственной близости от меня.

Я скользнул по нему взглядом и моментально забыл о нем, вернувшись к философскому созерцанию содержимого своего бокала. Когда ты сидишь в баре один и стараешься качественно убить немалое количество времени, время чувствует твои недобрые намерения и начинает прятаться от тебя.

То, когда ты успеваешь отсидеть себе все конечности и начинаешь думать о том, что пора бы и честь знать, часы издевательски показывают, что прошло всего-то минут семь. То вдруг случайно обнаруживаешь, что последнюю кружку пива ты пьешь уже час времени, а содержимое кружки не уменьшилось ни на йоту.

Поэтому трудно сказать, через сколько минут или кружек пива я вновь посмотрел на типа за соседним столиком. Тип был занят медитацией. Он остеклил свой взгляд, направил его в свой бокал и утруждал свои пальцы попытками достать что-то особо ценное из своего носа. Извлеченное тщательно осматривалось, скатывалось, выбраковывалось и отправлялось под стол. Видимо, именно под столом находилось кладбище неудачных катышков.

– Эй!! – не выдержал я. – Вы не могли бы прекратить это? Вы ведь не один здесь, верно?

– А? – удивился тип. – Вы со мной говорите?

– С вами, с вами! – пробурчал я. – Если совсем уж невмоготу – вышли бы в уборную, там выкопали бы из недр носа все, что отыщете, а потом обратно за стол.

– Ух-ты! – обрадовался почему-то тип. – Вы меня видите разве?

– В этом и проблема, – вздохнул я. – Если бы я вас не видел – вечер не стал бы отвратительным в один миг.

– Не перегибайте, – отмахнулся тип. – Подумаешь – в носу ковырял… Я был уверен, что вы меня не видите. Потому и не прятался особо.

– Так ведь и в баре еще люди есть – они тоже могут увидеть. Им тоже было бы неприятно, – я уже был не рад, что сделал замечание, а не отвернулся и забыл.

– И они не должны видеть, – тип понизил голос до шепота и сказал: – Видите ли, все дело в том, что я человек-невидимка.

– Замечательно. Кого только не встретишь в пивной, – хмыкнул я. – А я Бэтмэн. Будем знакомы. Будете еще у нас в городе – заходите. А теперь – не смею задерживать. Было приятно поговорить.

– Нет, нет. Я вовсе не псих, – подсел этот непонятный тип за мой столик. – Я действительно невидимка.

– Я вас вижу, – пожал плечами я. – Вы невидимка-неудачник, видимо.

– Именно! – обрадовался собеседник. – Вы видите самую суть. Я в школе еще понял, что я невидимка. Однажды мой отец пытался меня найти в школе. «Вы не видели Вадима?» – спросил он у всех моих одноклассников и учителей. Оказалось, что никто из них меня не видел. А я был в школе, весь день. Они меня не видели, понимаете?

– Бывает, – пожал я плечами еще раз. – Они вас попросту не заметили.

– Да. А в институте… Вы можете перечислить своих институтских друзей? – спросил он и отхлебнул из бокала.

– Ну, конечно, могу.

– А они вас? Вот. В этом и разница – кто-то да вспомнит вас. Зовут на встречи выпускников. А меня не вспоминает никто, – как-то даже торжествуя сказал человек-невидимка.

– Так, может, вы не запомнились никак? – без капли сострадания сказал я. – Скучный тип – таких не запоминают.

– Или они все меня не видели ни разу, – сказал он. – Понимаете?

– Да бред это! – почему-то даже разозлился я. – Вы получали диплом, паспорт, вы где-то живете, у вас есть соседи…

– Они все меня не видят, – упрямо покачал головой он. – Я два года назад потерял сознание во дворе. Случайно вышло. Кто-то по голове ударил сзади. Мобильный отобрали. Я три часа во дворе лежал – меня никто не видел.

– Да бросьте вы, – возразил я. – Видели наверняка. Подумали, что пьяный валяется. Связываться не хотели.

– Вы думаете? Потом милиция ходила, свидетелей искали. Как вы думаете, какой ответ они смогли получить?

– Никто не видел ничего? – попытался угадать я.

– Более того, никто такого соседа не вспомнил, – подтвердил он. – Никогда не видели такого. Не припомнят такого.

– Да ладно вам. Невидимка нашелся… На работе вас знают ведь?

– Я дома работаю. Оутсорсинг. Так что – нет. Я невидимка таки. Никто меня не видит. Невидимее меня нет вовсе. Соседи меня никогда не видели, официанты меня никогда не замечают, женщины меня не видят. Никто не видит меня, понимаете?

– Я-то вас вижу! – выдал я последний свой аргумент. – Или вот, если попытаетесь банк ограбить – увидят же.

– Сволочной мир, – вздохнул Невидимка. – Для того чтоб тебя увидели – приходится ковырять в носу. Или какую-нибудь еще гадость сделать.

– Не расстраивайтесь. Просто миру на нас плевать, – успокоил я его и окликнул официанта: – Еще пива. Мне и молодому человеку.

– Какому молодому человеку? – вытаращился на меня официант.

Приманка

– …приказываю тебе – явись!! – закончил Леха читать заклинание.

В пентаграмме явно пренебрегли приказом и являться никто не собирался.

– хммм… Заявись! – пробурчал Леха и подошел к пентаграмме. – Что ж не так, а? Вроде все как положено…

– Бу! – крикнуло нечто в пентаграмме и щелкнуло клыками у Лехиного носа.

Леха заорал и каким-то немыслимо хитрым прыжком перенесся в наиболее удаленный от пентаграммы угол комнаты.

– Хахаха… Вот это да. Нуль-транспортировка практически, – засмеялись в пентаграмме.

Леха подавил желание выбежать из комнаты и посмотрел на пентаграмму. В пентаграмме невесть откуда появилось кресло, в котором сидел обыкновенный мужчина неопределенного возраста, похожий на утомленного жизнью офисного работника.

– С ума сошли? – возмутился Леха. – Разве можно так людей пугать?

– Только людей и можно, – кивнул тип в кресле и закинул ногу на ногу. – Можно и кошек, конечно, но люди забавнее. Иной, бывало, как прыгнет! Недавно в окно мужик выскочил. С рамой прямо и с решетками. И решетки, между прочим, не хлипкие были. Основательные такие.

– Выжил мужик-то? – спросил Леха.

– Не-а, – равнодушно покачал головой мужчина и закурил. – Ничего, что я курю?

– Ничего, – пожал плечами Леха. – Дым-то в пентаграмме только будет. Сера и дым не покинут пентаграммы.

– Угу, – кивнул Дьявол и выпустил кольцо дыма.

Кольцо растеклось по невидимой стене пентаграммы.

– Работает! – повеселел Леха. – Не соврали, значит.

– Старинный рецепт, – снова кивнул Дьявол. – Проверенный тысячу раз. Ну давай к делу, что ли?

– Сделка! С одной стороны – я, с другой – ты. Значит, так, – деловито с листка затараторил Леха. – Мне – бессмертие и здоровье. Никаких окаменений и бессмертия в веках. Денег – по желанию, любую сумму, в любой валюте, в любом банке, в любом кармане, на любой карточке и, как говорится, тэдэ. Способность к гипнозу и дар убеждения. То бишь я бессмертен, богат и все меня слушаются. Тебе – мою душу.

– Угу. И душу я получаю после смерти тебя – бессмертного? Так? – презрительно спросил Дьявол. – Самый хитрый делец у нас тут выискался. Не было еще таких.

– А чего? – начал уговаривать Леха. – Мне ж надоест рано или поздно. Я и прекращу контракт. И это… силу еще хочу. Так, чтобы сильнее всех быть.

– Ну эт понятно, – кивнул Дьявол. – Чтобы в рыло кому-то – бац! А тот и улетел. А ты абсолютный олимпийский чемпион во всем. Правильно?

– Ну да, – обрадовался Леха. – А тебе – душу. По-моему, стандартный контракт.

– Ага. Очень выгодный для меня, – с издевкой подхватил Дьявол.

– Ну так – да! – обрадованно сказал Леха. – Дьяволу нужны души. Мне нужны всякие приятности в жизни. Взаимовыгодный контракт. Я живу, ты стараешься сделать так, чтоб мне жить надоело.

– А чего так мелко-то? – спросил Дьявол. – Где умение летать? Где способность перемещаться во времени? Где способность исцелять плевком в рожу? Где фантазия, в конце концов?

– А мне лишнего не надо, – гордо сказал Леха, ощущая себя неудачником.

– А то бы включил пункт, по которому я обязуюсь по истечении контракта сделать тебя святым мучеником и препроводить в райские кущи? – предложил Дьявол. – Чего мелочиться-то?

– Не-не-не, – замотал головой Леха. – Ты ж должен по контракту что-то получить. Вот и заберешь душу.

– А давай ты сам ее заберешь? – подмигнул Дьявол и пустил колечко дыма. – А мне бессмертие и прочую фигню? Давай?

– А тебе зачем? – Леха проводил взглядом колечко из дыма, проплывшее по всей комнате. – Ты же и так вроде…

– Кто тебе сказал-то? – Дьявол поднялся и потянулся.

– Ну как… Все знают, – пробормотал Леха.

– Знают. Точно, – кивнул Дьявол и шагнул за пентаграмму. – Я сам и придумал эту сказку. И про душу, и про контракты со мной, и про пентаграмму. Фауст, по-моему, был идеален.

– Сгинь! – Леха перекрестился. – Повелеваю!

– А заклинание придумал не я. Сигнал вызова до меня придумали. Я пересказал просто. В красивой легенде. А как же? – хмыкнул Дьявол и пошел к Лехе. – Если не придумать красивой легенды – кто бы меня вызвал?

– Сгинь! Я приказываю! – закричал Леха.

– Угу. А сигнал отбоя я обнародовать забыл, – сочувственно сказал Дьявол и мигнул желтым глазом.

– Контракт! Мы подпишем договор! – прошептал Леха. – Все по-честному…

– Да кто вам сказал, что со мной можно договориться, а? – хихикнул Дьявол и присел рядом с Лехой.

– Ты заберешь душу? – с ужасом прошептал Леха. – Прямо сейчас?

– И кто вам сказал, что пища духовная лучше свежего мяса? – доверительно прошептал Дьявол на ухо Лехе. – Что ж вы меня моими же сказками накормить пытаетесь, а?

Мусор

Машина заехала во двор ровно в шесть вечера, по своему обычному расписанию. С подножки спрыгнул мрачный тип в замызганной одежде и замахал колокольчиком.

«Первоклашка хренов», – мрачно подумал Степаныч, отошел от окна, рухнул на диван и притворился спящим.

– Степаныч!! Степаныч!! – забежала в комнату жена. – Вставай! Машина ж здесь уже. Колокольчика не слышишь? Не притворяйся, ты же не спишь.

– Да ну, – буркнул Степаныч, садясь на диване. – Завтра. Завтра ж они тоже приедут. Завтра и пойду.

– Сегодня, – отрезала жена. – Этих твоих «завтра» уж сколько было. Уже неделю как «завтра-завтра». Вставай. Сегодня. Вчера ж договорились на сегодня. Вот и иди.

– Ладно, – сдался Степаныч и встал. – Носки надену и иду.

– Вот твои носки, – кинула она черным комочком в сторону дивана. – И не телись. Пропустишь ведь машину, как вчера.

– Приготовилась, – проворчал Степаныч. – Небось пару постарей до полуночи выбирала.

– Хамло, – устало сказала жена. – Я их штопала вчера до полуночи. Для тебя, между прочим.

– Не для меня ведь. А чтоб подруги твои дурного о тебе не подумали, из-за того, что мужик твой в рваных носках. И про бритье и стрижку нудила все утро поэтому. А на меня тебе плевать. И новые непонятно для кого хранишь, – отмахнулся Степаныч и сел надевать носки.

– Все сказал? – злобно рявкнула жена. – Было б не наплевать – не выбрасывала бы. Сам виноват. Старая ненужная вещь – вот ты кто. Потому и выбрасываю.

– А иди ты, – сказал Степаныч и пошел к выходу.

– Стой! – загремело сзади.

– Что еще? – с надеждой спросил Степаныч.

– Пакет с мусором по пути захвати, – убила надежду жена.

– Фиг! – с вызовом сказал Степаныч. – Сами теперь под собой убирайте.

– Как есть сволочь, – сказала жена. – Все равно ж по пути. Мог ведь как человек уйти.

– Как человек и ухожу, – сказал Степаныч. – В латанных носках и в трениках.

– Не уходишь. Отуходился, – уничижительно прошипела бывшая уже супруга. – Выбрасываем ненужное. В смокинге тебя выбрасывать, что ль? Он денег стоит. Иди уже.

– Пойду, – пошел Степаныч к двери.

– Ключи оставь, – забеспокоилась жена.

Степаныч хотел было сказать о тридцати совместно прожитых годах, о том, что всякое было, о благодарности и еще о куче никому уже не нужных вещей, но в горле что-то булькнуло и говорить расхотелось совсем. Он молча положил ключи и побрел к дверям обуваться.

– Тапки надень, – бросила в спину жена.

– Обойдусь, – зло бросил Степаныч. – Они денег стоят. Босым пойду. И носки свои забери. Пригодятся.

Степаныч снял носки и вышел. На лестнице колокольчик было слышно отчетливее. Степаныч начал спускаться.

– О! Степаныч! – поднимался навстречу Ванька-сосед. – Дай закурить?

– Нету у меня, – Степаныч вспомнил, что сигареты остались на кухне. – Дома остались. У моей спроси – вынесет.

– А сам бы вернулся! – жизнерадостно предложил Ванька. – Благо всего пару ступеней от дома спустился. Или примет плохих боишься? Обулся бы заодно…

– Некуда мне возвращаться, – сказал Степаныч и попытался пройти.

– Как. Ой… – вдруг услышал Ванька колокольчик во дворе. – Выбросила? Неужели?

Степаныч кивнул молча.

– Вот же стервь, – плюнул Ванька. – Ты ничего… погоди… Может, у них там… Мне рассказывали – в соседнем дворе одна такая же выбросила мужика. А он через полгода на джипе во двор приехал. Она там к нему – то-се… прости, мол… А сама денег хочет. По глазам видно…

– И чего он? Дал? – спросил Степаныч, который в сотый раз уже слышал эту байку.

– Ни ко-пей-ки! – торжествующе отчеканил Ванька. – Иди, грит, отсюда, попрошайка!

– Зря. Я бы дал. Жили ж вместе, – сказал Степаныч и пошел вниз.

– Святой человек! Вот такой мужик! – восхищался в спину Ванька. – И чего ей надо, а? Чего бабам надо, а? Не пойду я к ней за сигаретами, Степаныч! Вот те крест – не пойду!

Степаныч пожал плечами и продолжил шлепать босыми ногами по прохладным ступеням.

В дверях подъезда Степаныча чуть не сбила Марина Григорьевна, женщина самого что ни на есть ягодного возраста с третьего этажа, которую за разбитной характер и сбитую фигуру иначе как Маринкой во дворе никто не называл.

– Вот только попробуй! Попробуй только!! – взвизгнула Маринка, отскакивая к стене. – Ущипни, и умрешь сразу! Вот, ей-богу, прибью! Или закричу.

– Прибивай тогда сразу! – хихикнул Степаныч. – Потому как все равно ведь ущипну.

– Ну, Степаныыыч! – жеманно пропела Маринка. – Ну в возрасте же уже. Что за манера у вас, мужиков, а?

– А и что, что в возрасте? – степенно рассудил Степаныч. – Мужик всякую дрянь в руки не возьмет. А особо ценными вещами, наоборот, руки занять стремится. Ладони наполнить. Ну или хотя бы щепотку отщипнуть.

И ущипнул-таки, подлец, даму за положенное место.

– Ай! – довольно взвизгнула Маринка и шлепнула Степаныча по руке. – За грудь еще ухватись! Вот пенсионер ушлый пошел. Босиком шастает… Ты чего босиком-то?

– А-а, – вспомнил Степаныч. – А чего мне обуваться? Меня во дворе машина ждет.

– Врешь ты все! – хихикнула Маринка. – Тоже мне директор нашелся. Машина его ждет. Мусорная там только!

И зашлась хохотом.

– Вот-вот, – кивнул Степаныч. – Она и ждет.

– Шутник! – похвалила Маринка и ускакала вверх по лестнице.

– Вот же дьявол в юбке, – покачал головой Степаныч и вышел из подъезда.

Во дворе полным ходом шел обычный летний вечер, с домино, разговорами, перекличкой с дальними балконами, кричащими детьми, музыкой из открытого окна. И звоном колокольчика.

– Степаныч! Давай к нам! – закричали от доминошного стола.

– Степаныч! По маршруту! – закричала с балкона жена. – Машину пропустишь! Мужчина! С колокольчиком! Это к вам вышли!

Во дворе разом ахнули. В установившейся тишине послышалось чье-то злое ругательство. Мужик перестал звонить в колокольчик, посмотрел внимательно на Степаныча, чему-то своему одобрительно кивнул и пошел к Степанычу.

– Ну? Пошли, что ли? – сказал мужик.

– А… А чего там? – спросил Степаныч, который вдруг понял, что это все всерьез.

– А я знаю? Я довожу до места, – пожал плечами мужик. – Меня не выбрасывали пока.

– Ну… это… А куда везешь? – Степаныч все никак не мог сформулировать. – Со мной как все будет?

– Тебя как зовут, дед? – спросил мужик.

– Степаныч, – протянул руку Степаныч.

– Степаныч, родной. А сейчас тебе как? Хорошо? – участливо спросил мужик.

– Да какое там… – махнул рукой Степаныч, которому вдруг захотелось поплакать. – Не нужен ведь… Выбросили.

– Ну так и чего ты переживаешь-то? – хлопнул дружески по плечу мужик. – Дальше будет – или все так же, как сейчас, или же лучше. Идем? Или останешься? Смотри, можешь до завтра остаться – завтра заберу. Может, подберет кто… Ну ты как?

– Закурить дай, – попросил Степаныч.

Принял сигарету, прикурил, затянулся и посмотрел вокруг. От доминошного столика смотрели испуганно и сочувственно. Бабушки у подъезда шептали свое «А сам виноват…». Дети смотрели с любопытством и пересмеивались чему-то своему. На до боли знакомом балконе не было никого.

«А и к чертям», – решил Степаныч, бросил сигарету и повернулся к мужику:

– Поехали. Чего я тут забыл…

– Молодец! – похвалил мужик и открыл дверь. – Забирайся. Там курить можно. И попить есть что.

– Все будет хорошо, – утвердительно заверил непонятно кого Степаныч.

– Обязательно будет, – отозвался мужик.

В машине действительно было удобно, тихо и можно было покурить.