Текст книги "Владыки Земли"

* * *

Золотая Колесница спустилась уже к самой земле. Кромешная ночная мгла поглотила все вокруг, и путники не могли понять, где они, и сколько еще до тверди земной, но аромат неведомых цветов, трав и деревье, звуки, что издавали неизвестные им животные, звери, птицы и иные твари, подсказывал – скоро они покинуть резные скамьи и начнется то, чего они так жаждали, но и боялись в душе – поиски Могуч-Камня.

Неожиданно колесница застыла на месте и путники повалились друг на друга. Яровы Птицы потускнели, поблекли, словно бы подернувшись пеплом, как угли прогоревшего костра. Все покрыл кромешный, непроглядный мрак.

Здешняя ночь не походила на привычные ночи – там, дома, даже в безлунную пору можно было разглядеть и землю, и небо, и камни, и деревья. Тут же, не смотря на то, что небо не было затянуто тучами и звезды светили, ни зги не мог рассмотреть человечий глаз – звезды светили так, что ничего ни освещали.

– Темень-то какая! – пробормотала Руна, вглядываясь в низ. Потом вытянула руку и испугано отдернула ее:

– Ой, тут ветка! В лесу мы! Дядько Шык, лес же кругом, гляди сам!

Шык, щелкнув пальцами, засветил бледный, призрачный чарный огонек, и люди невольно отпрянули к передку колесницы – прямо перед ними высился исполинский ствол громадного дерева, морщинистый, узловатый, весь покрытый мхом, оплетенный какими-то ползучими травами.

Колесница стояла на толстенном, в два обхвата, древесном суку, а внизу, под ней, в трех человеческих ростах, виднелась сплошь заросшая высокими кустами с мясистыми листьями земля.

– Вот и прибыли! – сказал Зугур и в свете чародейского огонька начал доставать из мешка кожаные ремни и ладить ременную справу для спуска.

Спустились. Луня, стоя во тьме меж колючих ветвей, по щиколотку утопая в прелой трухе, закрыл глаза и начал вслушиваться в окруживший его лес. Лес был чужим, совсем чужим и даже чуждым для любого человека. Он жил своей, особой жизнью, не похожей на жизнь ни одного из виденных Луней прежде лесов.

Ученик волхва чуял – этот лес был очень большим – без конца и края, и очень древним. Он рос тут всегда, чуть ли не с тех времен, когда Владыка впервые создал растения и разрешил им расти, цвести и умирать, давая жизнь новым побегам.

Ни одно из окружавших Луную деревьев, ни один куст, ни одна травинка, ни даже мох не были знакомы юному роду. И все запахи, звуки, ощущения тоже ни на что не походили. А самое главное – Луня почуял ненасытность этого леса. Здесь постоянно, каждый миг кто-то кого-то ел, пожирал, набивал свою утробу для того, чтобы тут же попасться в пасть более сильному, более могучему хищнику.

Даже растения, опьяняющие сладостными ароматами, кружащими голову, и те безжалостно душили друг друга, оплетали корнями и побегами, выпивали жизненные соки, существовали за счет другого. А были и такие, что питались живой плотью, заманивая в расставленные ловушки живых тварей, от самых мелких, до совсем больших, человеку под стать.

Членистая мелочь, жуки, гусеницы, жрали сам лес. Их было немеренно, неисчислимо, и все они постоянно терзали своими челюстями зеленую плоть растений. Но листьев в лесу было еще больше, и он не страдал от маленьких пожирателей. А вот они сами страдали – их же собратья, и твари побольше постоянно ловили их и ели, а их ели твари еще больше, а их – еще, и так до бесконечности…

Дикая, чужая ночь, напуганная появлением пришельцев, быстро разобралась, что беды от них ждать не след, и вдруг, в одночасье, ожила множеством криков, писков, воплей, стрекотания и свиристения. То там, то сям слышался хруст веток, вспыхивали во мраке огоньки чьих-то любопытных глаз…

– Ой, мамочки! – взвизгнула вдруг Руна: – По мне ползет кто-то! Луня, убери его, ай!!

Шык опустил чародейный огонек, и все увидели здоровенного, с крупную жабу величиной, мохнатого паука, шустро ползущего по Руниной ноге. Луня ударом поршня сбил мохнача на землю, но тот и не думал отступать и пришлось разрубить его мечом.

– Если тут каждого паучару мечом рубить придется, у нас мечей не хватит, а, дяденька? – с содроганием спросил Луня, вытирая клинок от беловатой паучьей слизи.

– Однако, назад надо лезть! – приговорил Шык: – Все одно не видать ничего, куда идти, неизвестно. До утра переждем, там оглядимся. Гора, что Могуч-Камень сберегает, рядом где-то должна быть, я так мыслю. Давай, полезли в колесницу, ночевать будем.

В колесницу залезли быстро, но там путников уже ждали – толстенный пестроокрашенный змей притаилась между скамьями, и вдруг выползя из своего убежища, быстро начала оплетать могучими кольцами ноги Зугура. Вагас кинжалом успел отсечь змею башку, но тело гада словно бы жило своей жизнью, и продолжало сдавливать человеческую плоть, точно тиски. Пришлось рубить чешуйчатое змейское тело на куски и выбрасывать их из колесницы вниз, туда, где недавно стояли сами путники.

В темноте сразу затеялась какая-то возня, послышались негромкое рычание, заклацали зубы, зачавкали рты.

– Ой, да что ж тут все такое… голодное-то! – в отчаянии сказала Руна, прижимаясь к мужу. Луня поглади женины волосы, успокоил, как мог.

Всю ночь горел сотворенный Шыком огонек, и путники в очередь несли дозор – в ТАКОМ лесу чуть уснешь, в миг окажешься в чьей-нибудь пасти…

* * *

Утра дождались, как единственного спасения от ночных кошмаров. Все не выспались, а когда на рассвете затеяли утряню, оказалось, что остатки припасов, прихваченных от Корчей, успели попортить муравьи. Луня таких с роду не видал – каждый в полпальцы, челюсти, как у жука-оленя, и кусается до крови.

Солнце, поднявшись над миром, осветило небольшую гору, чьи бурые склоны поднимались прямо из зеленого лесного месива в десяти полетах стрелы от путников. К восходу от нее виднелись сквозь густую и сизую утреннюю дымку зубчатые вершины могучего горного хребта, сверкающие льдом. На перевалах лежали облака, а на далеких склонах виднелись змеящиеся водные потоки, обрывающиеся в бездны сверкающими в солнечных лучах водопадами.

– Дивная земля! – торжественно проговорил Зугур, и Луня невольно удивился – вагас не любил ни гор, ни леса, но этот дикий край, похоже, очаровал его своей первозданной мощью.

Пожевав наскоро то, что пощадили муравьи, путники снова спустились с сука, на котором стояла Золотая Колесница, вниз, и увидали змеевы кости, дочиста обглоданные кем-то и облепленные мелкими жучками.

– Фу, гадость какая! – совсем по-бабьи сказал Руна, поправила кинжал у пояса и спросила у Шыка: – А где пещера-то, в которой камень тот?

– Про то, дочка, не ведаю я пока. – ответил волхв, внимательно вслушиваясь в несмолкаемый лесной гомон: – На гору нам подниматься надо, мыслю я – ТА это гора, а там уж разберемся, что к чему. Зугур! Пойдешь первым! Потом я, Руна, а ты, Лунька, в конце. Всем в оба глядеть – мало какую нечисть тут местные боги носят, в рот им тележное дышло. Кабы беды не случилось! Ну, пошли.

Сказать оказалось легче, чем сделать. Путники уперлись в неодолимое переплетение ветвей, побегов, каких-то зеленых, похожих на змей, отростков, увитых ползучими травами и увешаных бородами мха. Потыкавшись, словно слепые котята, в этих зарослях, люди сбились в кучу и уставились на волхва – что, мол, теперь?

Шык пожал плечами, попытался сотворить заклятие, отворяющее лесной путь, но ничего не вышло – здешний лес не подчинился родским чарам. Тогда вперед выступил Зугур, выволок из ножен меч и начал прорубать дорогу, отсекая с молодецким уханьем и хаканьем зеленые ветви.

Так и пошли. Десять полетов стрелы – путь не дальний, но рубить непотдатливую зелень оказалось тяжко. Вскоре Зугура сменил Луня, потом маленько порубила Руна, а когда пришел черед волхва, он ударил по зелени чарами, проморозив длинный проход.

До подножия горы добрались лишь к полудню. Сильно донимала мошкара, какие-то мелкие, противно звенящие над головами путников твари кусались хуже любого комара, и вскоре у людей начали распухать от укусов лица и кисти рук.

Было нестерпимо жарко, солнце палило с небес так, словно хотело изжарить людей, испепелить лес вокруг, но если люди страдали от этой изнуряющей жары, то лесу было все равно. От заваленной полусгнившими листьями земли поднимался наполненный запахом тлена и гнили туман, вокруг по прежнему гомонили и кричали лесные обитатели, множество птиц, диковинных и разноцветных, перелетали с одного дерева на другое, а от одуряющих запахов цветов, что в великом множестве окружали путников, вскоре у Луни начала кружиться голова.

Каменистые склоны горы, круто уходящие вверх, показались ученику волхва после непроходимых лесных чащоб удобнее мощеной гати, и он проворно полез по камням, увлекая за собой Руну и стремясь побыстрее выбраться повыше, туда, где должен был дуть горный ветерок, приносящий прохладу и сдувающий мелких летучих тварей.

Бурая гора была не очень большой и походила на цогские горы, по которым Луне, Шыку и Зугуру уже приходилось лазить. Правда, там склоны покрывал мох и травы, а здесь всюду был сплошной камень, но привычные к странствиям путники быстро поднимались все выше и выше, оставляя позади страшный дикий лес, огибали скалы и крупные валуны, осматривая на ходу все расщелины – нет ли где входа в пещеру.

Когда солнце до половины прошло путь от полудня до заката, остановились на привал. Попили воды из горного источника, закусили, посидели на камнях, давая отдых усталым ногам.

– Думаю, погоня за нами может быть! – нарушил молчание Зугур: – Эти, что на Деревянных Птицах летают, видели, куда мы путь держали. И не из пугливых они, молоний твоих, волхв, не испугались ни на чуть. Точно говорю – искать нас будут, в догон пустятся, по земле, или по воздуху. Так что оглядываться надо, еще не хватало нам этим перначам в полон попасться. Тогда все, тогда всему конец. Они, как я слыхал от Веда, всех пленников своих в жертву богу какому-то поганому приносят, вот и нас то же ждет…

– Зугур, не каркал бы ты, а? – предложил Луня, поудобнее устраиваясь на плоском камне: – А то с тобой вечно так – что не скажешь – все сбудется. Прямо провидец, вещун вещуном!

– Ага, вот только ни одного хорошего вещевания я от этого провидца ни разу не слыхивал! – мрачно сказал Шык, потом принюхался: – Вроде как запах какой-то чую… лишний какой-то! Птицей пахнет…

Договорить волхв не успел – из-за ближней скалы, бурой и пузатой, похожей на тушу неведомого исполинского зверя, вдруг начали выскакивать смуглокожие люди, голые, но все покрытые разноцветными устрашающими рисунками, в пышных перьевых шапках и в плащах из разноцветных птичьих перьев. Было их много, и ошеломленные путники едва успели встать в круг и достать оружие, как не меньше пяти десятков молчаливых чужаков окружило место привала.

– Глянь-ко, броней не носят! – в полголоса сказал Шыку Зугур: – А оружие странное какое – дубинки с камнями острыми вместо шипов, а мечи-то из злата, или глаза мне врут?

– Не врут, вещун хренов! – зло процедил Шык, оглядывая замерших в десятке шагов смуглокожих: – Видать, злато у них – все одно, что медь у нас, много его тут. Думаю, биться нам придется… Луня, за Руной приглядывай, а ты, девка, с луком промеж нас встань, пулять будешь во всякого, не жалея, поняла?

Руна кивнула:

– Поняла, дядько Шык. А может, говорить с ними можно? Может, не будут они на нас нападать?

– Береженного… – начал было Луня, но договорить не успел – стоящий в стороне от остальных человек в самом пышном и ярком перьевом наряде поднял высоко вверх кривой утолщенный златой клинок и вдруг пронзительным и тонким голосом завопил:

– Ка-а-а-я-ть-и-н-н-к-у!!!

И тут же все окружившие путников люди, дико заорав, бросились вперед, размахивая оружием! Зугур зарычал, размахивая секирой, Луня, выставив перед собой меч и кинжал, принял на клинок одного, рубал с оттяжкой по незащищенной голове второго, еле успел увернуться от свистнувшей совсем рядо дубинки, яростно врубился в сплошное месиво из раскрашенных темных рук, ног, голов…

За своей спиной Луня пару раз слышал теньканье тетивы – хорошо, значит Руна тут, цела, значит. Зугур ревел, словно горный медведь в берлоге, и грозный его рык перекрывал пронзительное верещание врагов. «Сейчас Шык вдарит чем-нибудь чародейским по этим пернатым людям-птицам, и выдюжим мы…», – подумал Луня, но тут в его правую руку, держащую меч, вцепилось сразу несколько врагов, и он еле-еле сумел отбиться кинжалом, отступив на два шага назад.

Наконец над местом битвы грохнуло – Шык пустил в ход чары. Запахло паленым, смуглокожие отпрянули, сбились в кучу и вдруг, повинуясь визгливым приказам своего вожака, бросили бежать, исчезая все за той же большой бурой скалой.

– Ага! Сыгыргын всех ваших матерей тристо тридцать три раза!! – радостно заорал Зугур, но его перебил волхв:

– Лунька, Руна где?!

Луня обернулся, и у него потемнело в глазах – на том месте, где только что стояла его жена, никого не было…

Глава вторая
Могуч-Камень

– Ну чего, волхв? Есть тут колдовство какое, али нет? – спросил Зугур, пробираясь по низкому и пыльном каменному ходу, что вел в самое сердце Бурой горы.

Шык, пыхтящий сзади, прохрипел:

– Пока не чую ничего. Там, впереди, есть что-то, а тут – камень и камень. И пыль еще, язви ее, заразу.

– Я вот чего не пойму. – Зугур обернулся к Шыку, стряхнул красноватую мелкую порошу с головы: – Поганцы эти пернатые, когда в нору Руну уволакивали, чего ж они дозор, заставу или засаду не поставили? Совсем тупые, э?

– Можа и тупые, да только мыслю я – не спроста это. – отозвался Шык: – Надеются они на что-то, крепко надеются. Надо бы Луньку остеречь, а то прет он дуром, голову сломя, кабы не впоролся в дерьмо какое…

Луня и в самом деле ломился по подземному проходу впереди всех и не думал о себе – Руну, его Руну уволокли в своё подземное укрывище какие-то уродливые птицелюди! «Только бы догнать, только бы настичь, только бы Руна жива была и невредима!», – как заклинание повторял ученик волхва, и не было в его голове других мыслей.

Там, наверху, после битвы, а вернее, после побоища, в котором смуглокожие потеряли двенадцать человек, но зато сумели пленить Руну, Луня едва не лишился разума от горя. Зугур, быстро облазив все вокруг, нашел за скалой неприметную расщелину, которая оказалась началом подгорного прохода. Туда и уволокли пленницу пернатые, и отрядники, не раздумывая, бросились в погоню.

– Луня, погоди маленько! – негромко сказал ушедшему далеко вперед ученику волхв.

– Не, дяденька! – глухо отозвался тот из-за поворота: – Без Руны нету мне жизни! Правильно говорил ты там, у Корчей – не на гулянку идем, не надо брать с обой девку. Зря ослушался я тебя… Если случиться с ней чего, если не отобью я ее у хозяев здешних – сам на меч брошусь!

– Луня, ты постой, а то я не догоню тебя никак. – вступил в разговор Зугур: – Тут ловушки всякие быть могут, пернатые-то, подлюки, охрану не поставили, значит, другое что-то их подземельное убежище охраняет. Тут нахрапом нельзя!

И только вагас произнес эти слова, как впереди послышался грохот, гора затряслась, сверху посыпалась пыль, песок, полетели мелкие камешки, и отчаянно закричал Луня.

Он вылетел навстречу Зугуру и Шыку с расширенными от ужаса глазами, и задыхаясь, прохрипел:

– Рухнул свод-то! Нет прохода дале! Все, потерял я Руну, совсем потерял! А-а!!

* * *

Шык засветил чародейный огонек, и путники в полумраке сидели на бурых обломках у сплошной стены камня, перекрывшей проход. Луня плакал, уткнувшись носом в рукав, Зугур молча точил секиру – в ратовище с пернатыми он срубил весьмерых, и теперь приводил оружие в порядок.

Шык же, приникнув всем телом к каменной стене, напряженно вслушивался, вживался в камень, словно пытался стать его частью, изнутри глянуть на все подгорные ходы-выходы.

Так продолжалось долго, очень долго. Зугур доточил свое оружие, взялся за оружие Луни. Вдруг волхв отскочил от бурых камней и крикнул, воздев десницу:

– Камень-твердь, скала-гора! Шык-волхв к тебе взывает, заветным словом заклинает! Песком-прахом разойдись, рассохнись, развейся! Открой проход, нам на ход, мы пройдем, и проход замкнем!

Зашуршало, заскреблось вокруг, Луня с надеждой вскинул голову – и его заплаканное лицо вдруг озарила улыбка. Бурый камень начал оседать, странно потек, словно бы зимний снег у огня, и вскоре лишь завалы бурого мелкого песка преграждали путникам дорогу.

– Вперед! – кринул Луня, выхватил у Зугура свой недоточенный Красный меч и полез через песчаные кучи. Вагас вскочил, шагнул было следом, но обернулся к устало присевшему на камень волхву:

– Чего такое?

Шык вяло махнул рукой:

– Ты иди, за Лунькой пригляди. Притомился я малость – больно уж чары, что творить пришлось, сильны да могучи, отдохнуть мне надо. Я тут… тут вас подожду…

Зугур кивнул и двинулся следом за Луней.

Шли они долго. Преодолев завал, по мановению руки Шыка превратившийся в кучи песка, Луня и Зугур изрядно намозолили ноги по кривым и извилистым норам, пока не оказались в небольшой и круглой пещере с множеством выходов. Из одного из них на побратимов бросились трое стражников, но Зугур даже не успел поднять секиру – Луня берским топориком разбил голову одному, кинжалом заколол второго, а третьего, бросившегося на утек, свалил мечом, догнав и ударив в спину.

– Нам, однако, в тот проход, что стерегли эти… – Зугур пнул ногой мертвое тело. Луня молча кивнул, вытер оружие о перья плащей убитых и они двинулись дальше.

Теперь под ногами уже не скрипел песок и мелкие камни – пол коридора с ровными стенами и потолком был чисто выметен, то и дело попадались вырубленные в камне рожицы чужих то ли богов, то ли демонов, поди пойми. Сквозь пробитые в потолке узкие щели сюда попадал дневной свет, и побратимы шли быстро, едва не бегом.

– Экие чудища! – плюнул на ходу в одну из кривящихся каменных рож Зугур.

Коридор вывел их к выходу. Когда впереди появился свет, Зугур предложил остановиться, ползком подобраться к нему и осторожно осмотреться, но Луня, упрямо стиснув зубы, пошел вперед, и вагасу осталось только присоединиться к своему пылающему неистовством другу.

Выход, высокий и просторный, вывел их на большую каменную площадку. Позади нависала своей тушей бурая гора, впереди обрывалась вниз отвесная пропасть, а слева и справа вдоль гладкой скалы вели вниз узкие тропы.

И там, внизу, слева, раскинулся на отрогах горы огромный, невиданный град. Луня с Зугуром, присев от неожиданности, с открытыми ртами разглядывали его.

Куда там арам с их сложенными их дикого камня серыми башнями! Здешние хоромы слагали не иначе как влоты, а кому еще под силу сдвинуть с места огромные каменные глыбы, да так сложить их, вознести друг на друга, чтобы получились стены и башни в пять сотен локтей высотой?

Весь град стоял на широком горном отроге, и был окружен высоченной и широкой каменной стеной. По краям вздымались могучие башни, увенчанные вытесанными из камня же человеческими головами, с пару быков величиной каждая.

Внутри стены лепились по горным уступам дома с плоскими крышами, стояло несколько ступеньчатых строений, напоминавшие рукотворные горы, а посреди высился самый большой и высокий в граде дом, похожий на огромный муравейник с маленькой плосковинкой на вершине. Там, в окружении каменных идолов горел коптящий черным дымом костер, а по длинной крутой лестнице поднимались к нему десятка два людей, и их плащи и головные уборы из перьев казались отсюда, издали, переливавшимися всеми цветами радуги.

– Гляди, Луня, вон Руну ведут! – вдруг указал Зугур на тропу, что вилась вдоль скалы слева. Луня глянул – и верно! По узкой, двоим не разойтись, тропке, прижимаясь к скале, друг за другом шли их недавние противники, и в середине их пернатой, пестрой цепочки выделялась светлыми волосами связанная по рукам Руна.

Луня вскочил, выхватил меч, и собрался уже ринуться в догон, но Зугур перехватил рода и силой усадил на земь.

– Слушай, чего скажу! Тропка узкая, идут они медленно. Мы их догоним, слов нет. По одному рубать станем – тут ясно все, одолеем, вои они никудышные, никакие, словом. Но вот как до Руны дойдем, дальше чего делать? Она меж них и нас окажется, а разойтись на тропе нельзя – сам видишь. Убьют они ее, убьют, в пропасть столкнут, чтобы до нас добраться.

– Как доберуться, все полягут. – мрачно и решительно вымолвил Луня.

– Да не то говоришь! – досадливо поморщился Зугур: – Им помереть – что высморкаться, они жизни свои не ценят совсем, видел же сам. Руну, Руну мы потеряем, понимаешь?

– Ну и чего делать тогда? – Луня тяжелым, почти отчаявшимся взглядом посмотрел на вагаса. Зугур вместо ответа начал снимать с себя ремень, кивнул Луне – делай то же.

Из поясных ремней связал Зугур хитрую снасть – на одной стороне петля, и на другой петля. И пять локтей сыромятной кожи между ними. Потом пояснил:

– Мы так пойдем – ты первым, я за тобой. Я бы сам впереди пошел, да ты Руну не удержишь, хиловат…

– Это я-то не удержу? – вскинулся Луня, но Зугур не обратил на слова побратима никакого внимания и продолжил:

– Как догоним супостатов, начнешь ты их рубить да колоть, и тела в пропасть сбрасывать. Дорубишься, доколешься до Руны, и присядешь. Я петлю ей кину, у нее руки впереди связаны, уцепиться сможет. А как уцепиться, ты ее в пропасть и столкнешь! Или они – не суть важно. Смекаешь? Я ее на ремне подниму и позади себя поставлю. И все, уходить можно, к волхву возвращаться! Каково придумано, а?

– Ну, а коли убьют ее? – мрачно спросил Луня: – Не успеешь ты ремень ей кинуть, или я присесть не успею, или еще чего?

– У нас другого раза не будет. – ответил Зугур. И добавил, глядя вниз: – Скоро они до града каменного дойдут, а там – не отобьем уже никак. Ну, пошли, что ли?

Луня вздохнул, выхватил из ножен меч и первым ступил на узкую тропку, придерживаясь левой рукой за скалу.

Птицелюдей догнали быстро – двоим бежать по узкой тропке сподручнее, чем трем десяткам человек, да еще с пленницей. Пернатые Луню и Зугура не видели – на затылке ни у кого глаз нету. Луня, вытянув шею, посчитал, скольких ему надо срубить, чтобы добраться до Руны. Вышло – десяток и еще одного. Не мало!

– Ну, Лунька, давай! – шепнул в самое ухо Зугур, и Луня бросился вперед.

Нагнав последнего из птицелюдей, Луня ударил его мечом меж лопаток и спихнул завопившего человека с тропы. Пернатые загомонили, начали оборачиваться, но видеть то, что происходит позади, могли лишь двое-трое последних. Луня шагнул к успевшему повернуться смуглокожему и с боевым кличем родов напал, осыпая противника ударами.

Луне было удобнее рубиться – с правой стороны у него ничего не было, а птицелюдям мешала скала. Миг – и второе тело полетело в пропасть, а потом – и третье, и четвертое.

С пятым, рослым и сильным, Луне пришлось труднее – вооруженный кривым златым мечом и коротким копьем смуглокожий сумел зацепить Луне руку, но натиска разяренного рода не выдержал и тоже полетел вслед за мертвыми соплеменниками вниз.

Луня рубил и колол, отбивая удары врагов, а Зугур, идя сзади по скользкой от крови тропе, орал, обращаясь к Руне:

– Руна! Слушай меня! Как только Лунька до тебя добереться, повернись и хватай петлю, что я тебе брошу. Потом прыгай в пропасть – я тебя вытащу! Поняла? Ответь, поняла?

Луня, сваливая очередного птицечеловека, с радостью услыхал сквозь гомон врагов родной голос, крикнувший короткое:

– Да! Я поняла! Ай!

«Не иначе, рот заткнули, аспиды!», – подумал Луня и взъярился пуще прежнего. Красный меч воистину стал красным, по самую рукоять обагренный кровью врагов. Битву на тропе заметили и из града – там на стене собралась целая толпа птицелюдей, а большой, сотни в две воинов, отряд вышел из ворот и бегом двинулся в обход ущелья, не иначе как надеялись пернатые успеть отрезать Луне и Зугур путь к отступлению в глубь горы.

Ближе, ближе, вот всего трое осталось между Луней и Руной, вот уже и двое, вот и один…

Луня замешкался, спихивая тело смуглокожего с тропы, и получил еще одну рану – златой меч оцарапал ему голову и срубил полуха.

– А-а-а! Убью!! – диким голосом заорал Луня, и последний из птицелюдей, увидав свою смерть, что пришла за ним в обличии молодого рода, сам от страха прыгнул в пропасть. Луня присел, Зугур метнул ремень к поворачивающеся Руне, девушка ухватилась за петлю и прыгнула вниз.

– Шакар ыгын! – сипло выругался Зугур по-вагаски, изо всех сил упираясь ногами в узкий каменный карниз и напрягшись, вытянул девушку на тропу. Луня тем временем стоял с клинком наготове, но оставшие птицелюди больше не нападали. Бегом, истошно вопя и толкая друг друга, они уходили по тропе от страшных чужаков, неистовых в сече и искусных в убийстве.

Руна так и бежала со связанными руками, за ней поспешал Зугур, и последним пятился Луня, опасаясь, что враги еще могут вернуться и напасть со спины. До входа в подгорные коридоры путники добрались уже в полумраке – вечер в здешних краях наступал стремительно, словно бы ночь падала на мир из поднебесья.

Отряд птицелюдей, высланный из града, уже успел оббежать ущелье и теперь приближался по восходной тропе к каменной площадке, на которой на миг остановились добытчики Могуч-Камня.

– Они скоро тут будут! – с тревогой сказал Зугур, пока Руна наскоро перевязывала трпяпицей Лунину голову.

– Надо уходить, чем быстрее, тем лучше! – отозвался морщащийся от боли род: – Или встать на этой тропе, и перебить всех до одного!

– Экий ты боец! – усмехнулся Зугур: – Десяток свалил – дважды тебя попятнали, а тут две сотни… Не выстоим, больно много их. Свод бы в норе этой обрушить, да куда нам, силенок не хватит. И Шык в немощь впал посля заклятия своего. Боюсь, пропадем!

– Бойся – не бойся, чему, того не минуть! – откликнулся Луня и подтолкнул Руну ко входу в пещеры: – Давай, ладушка, побежали шибчее.

Словно суслики от хорька, мчались путники по каменным проходам, и вскоре уже оказались в той круглой пещерке, где валялись тела убитых Луней стражников. Тут их поджидал Шык. Волхв был сильно бледен, но смотрел весело.

– А, отбили! Ну, хвала… хвала ВАМ, вои!

– Погоня за нами, волхв! После про все поговорим! – крикнул запыхавшийся Зугур: – Ты скажи лучше, где камень, что нам надобен?

Шык улыбнулся еще шире, запустил руку в свою чародейную котомку, с которой никогда не расставался, и вынул вытянутый, остроугольный черный булыжник, с голову младенца величиной:

– Вот он, камешек! Пока вы Руну спасали, добыл я его, тут, рядышком совсем. Не зря я горы слушал, не зря пути прочуевал… Трудновато пришлось, но…

Из коридора, по которому только что пробежали Зугур, Луня и Руна, послышался шум, шлепание босых ног по камням и крики погони. Вагас, прислушавшись, перебил волхва:

– Все, времени нет. После расскажешь, что и как. Бежим скорее.

И они побежали, и в темноте уже выскочили на склон бурой горы с другой ее стороны.

* * *

До утра путники переждали на вершине той самой скалы, у подножья которой начинался ход к граду птицелюдей. Узкую расщелину Луня с Зугуром, как смогли, завалили камнями, а Шык, не смотря на немощь, приложился с волховством, запечатал выход. Однако до рассвета не никто не сомкнул глаз, ожидая, что враг разберет завал и выберется наружу.

Пронесло…

Едва солнце окрасило вершину бурой горы розовым, едва зажглись, засверкали ледяные шапки на дальних пиках, путники спустились со скалы и двинулись вниз, к лесу и прорубленному в нем проходу.

– Дядько Шык, а чего ж мы есть в обратной дороге будем? – спросила у волхва Руна, прыгая с камня на камень, словно горная козочка.

– Про это я не думал… – озадаченно отозвался Шык и обратился к остальным: – Слышь-те, мужики? Руна правильно спрашивает. Чем харчиться будем? Ведь иначе привезет колесница лишь наши тела иссохшие, и пользы от этого никому не будет. А в поднебесье еды никакой нет, ни птицы не летают, ни звери не рыскают.

– В этих лесах столько тварей разных водиться, не уж-то мы с Лунькой не набьем за полдня дичи на дорожку? И воды в меха наберем, вон он, ключ, что с горы течет.

– А мясо как хранить? – не унимался Шык: – Стухнет все, попортиться. Иль вагасы тухлятиной не брезгуют?

– Я! Я знаю, как мясо сохранить! – радостно запрыгала Руна, перебив налившегося обидой Зугура: – Не пропадет, не стухнет! И готовить как, знаю!

– Ну и как? – не без ехидства поинтересовался волхв.

– На Яровых Птицах жарить да варить будем, а чтоб мясо не портилось, ремнями куски привяжем и за насады свесим. Там, наверху, холодно, мороз шибче, чем зимой. Не попоротиться мясо! – торжествующе закончила Руна, и волхв крякнул:

– Н-да! Молодец, девка, справно придумала! Ну теперь дело за малым – мясца добыть в достатке. Слышь-те, охотнички, как до лесу дойдем, вынайте луки – времени в обрез, седни ночью тронуться бы надо, нам еще в Черный лес идтить посля того, как на Свою Сторону вернемся.

До самого заката промышляли Зугур и Луня в чужом и страшном лесу. Бить старались лишь то зверье, что обличием на знакомую добычу было похоже – чтоб не потравиться потом.

Зугуру посчастливилось на стадо кабанье набрести. Кабаны мелкими были, и без шерсти почти что, но во всем остальном – свиньи свиньями. Вагас настрелял десяток поросят и секирой завалил секача, когда тот ринулся на охотника.

Луне все больше птицы попадались. Всяких разноцветных, клювастых да крикливых он не трогал, а искал похожих на куропаток или на рябцов. Худо-бедно, чего-то добыл, еле доволок. Дичь и зверье в диких лесах непуганное, человека не боиться, бить их не трудно. Но вот кабы знать, кого можно есть, кого нет…

Все дорогу, пока охотился Луня, скакали вокруг него по деревьям нелюди какие-то, вопили, рожи корчили, плодами швыряли. Чар в них ни на чуть, разума тоже – Луня это чуял, но и за зверье не примешь – уж больно на человека похожи, только поменьше, мохнатые и с хвостом. Их, если б захотел, Луня добыл бы и два, и три десятка.

К закату, перетаскав всю добычу к дереву, на котором стояла колесница, охотники присели отдохнуть. Шык и Руна времени тоже зря не теряли – воды запасли, в колеснице прибрались, а потом волхв уснул, подложив под голову свою котомку, и проснулся к вечеру удивительно бодрым и полным сил.

– Ну, чего уселись-то? – спросил он у Луни с Зугуром, выглянув из-за колесничного насада: – Али дел больше нет? Давайте мясо наверх поднимать, да трогаться пора!

– Вот паразит! – прошипел Зугур: – Мы целый день по здешним чащам мотались, гору добычи приперли, а он спал весь день – и теперь повелевать задумал!

– Да ладно тебе! – вступился за волхва Луня: – Он же Могуч-Камень добыл. И Руну мы без него не спасли бы. Давай, поднимайся, кабанов твоих свежевать надо, да шкуры сдирать.

Луня и Зугур споро ободрали и освежевали туши добытых животных, потом секирой порубили на куски, а Руна, ножом нарезав из кабаних шкур ремней по шесть локтей длиной, подвесила мясо к изрядно отяжелевшей колеснице. Шык, глядя на все это, только посмеивался: