Текст книги "Владыки Земли"

Глава последняя
Великое Лихо

Шык был жив, но сознание не спешило возвращаться в старое тело волхва. И Луня, и Руна, и даже Зугур, который в знахарстве смыслил совсем мало, пытались очухать Шыка, но все без толку. А время шло, и солнце все выше и выше поднималось на голубом небосводе. Наконец Зугур махнул рукой:

– Не выйдет так ничего. Рунка, ты с ним останься, посиди, покарауль тут, мало ли что, а мы с Луней пойдет в нору молот златой искать. Эх, кабы знать еще, каков тот молот из себя…

– Хорс же говорил – златой молот, значит из злата, надо думать! – ответил Луня, но Зугур только махнул рукой, мол, не умничай, это-то и козе понятно, что из злата…

В чертог Чернобога вошли с опаской – мало ли что? Если на самой вершине утеса людям ничего не грозило – аров, что шли следом за ними, догнали и порвали на куски зулы Гроума, а их после того самих нагнали посланные Любо свежие дружины, и в лютой сече Гроум чарами обрушил большой кусок круговой дороги, обрушил вместе с арами и зулами, преградив таким образом путь остальным арам, а оставшись один, поспешил на подмогу Шыку.

Это все путники разглядели и уяснили уже после того, как грозный некогда Хозяин Черного леса и сразивший его колдун сорвались в бездну, и потому оставили Руну с Шыком одних безо всякой опаски.

В чертоге Чернобога же могло таиться и злое чародейство, и какие-нибудь недобитые беры, к примеру, посыльные или дозорные. Но все оказалось иначе.

Зугур и Луня осторожно прошли мимо пылающих черных огней и ступили под темные своды каменного чертога. Тут царил мрак и удушливая жара, показавшаяся побратимам особенно тяжкой после свежего и бодрящего ветра поднебесья, что не на мгновение не утихал на вершине утеса, шумя в верхушках черных елях.

Зугур, оставшийся без своей любимой секиры, которая улетела вместе с Чернобогом, перед тем, как войти, взял у Луни цогский кинжал и нарубил охапку смолистых еловых сучьев – вместо факелов. Шагнув под своды обиталища Чернобога, люди запалили по суку, и в мятущимся пламени начали оглядываться, смекая, что тут и как.

Чертог, невысокий и неказистый снаружи, оказался лишь входом в большой зал, углубленный в тело Черного утеса. В дальнем конце зала Зугур и Луня увидали высокий престол с резной спинкой и подлокотниками в виде согнувшихся человеческих скелетов.

– Вот оно, седалище поганое! – пробормотал Луня, а Зугур, кивнув на каменный стол, что высился сбоку от престола, добавил:

– И едалище к тому ж!

Весь пол в зале был усеян хрустящими обломками, мусором и тряпьем, и Луня не сразу понял, что они с Зугуром ступают по человеческим останкам, по костям сотен и сотен несчастных, замученных в этой обители ужаса и смерти.

– Ну и где тут молот? – сам у себя спросил Зугур, прошелся по залу, внимательно оглядел стены, обошел стол, сунул горящий сук за резную спинку престола, потом крикнул Луне:

– Что делать-то? Нет тут ни хрена, или я не вижу, что-то в глазах пятнисто как-то. Иди-ка, сам посмотри.

Луня подошел к престолу, оглядел его со всех сторон, еще раз прошелся по залу – ничего!

– Да что этого чернорогого козла все волки, какие в посмертии его поганом окажуться, порвали и сожрали! – рассвирепел Зугур: – Ну где тут найдешь этот молот? И Шык валяется, точно колода, видать, крепко его приложило! Время, время ведь уходит! Лунька, что молчишь, делать что-то надо! Может, чем другим этот Могуч-Камень разбить можно?

– Хорс говорил – златым молотом, значит, надо молотом, и не чем иным! – отозвался Луня, которого уже начала трясти дрожь, как будто ученик волхва подхватил Трясу. Еще бы, Шык в беспамятстве, час назначенный близиться, и все прахом может пойти только потому, что они с Зугуром слишком тупыми оказались, и молот найти не сумели.

«Думай, Лунька, думай!», – сам себе повелел ученик волхва, присел на край Чернобогова престола, отмахнулся от что-то говорящего ему Зугура, и закрыл глаза, попытавшись, как когда-то на пути к Ортайгу, послушать камни.

Сперва он ничего не услышал. Потом со всех сторон вдруг нахлынули на Луню странные звуки – похоже на далекий-далекий плач и вой, точно стоит он посреди густого леса, а вокруг него, меж кустов, меж деревьев бродят сотни сотен усталых и изможденных людей, и плачут, стенают, просят о чем-то.

«Это ж души загубленных Чернобогом!», – вдруг догадался Луня: «Может, они подсказать смогут? Может, их спросить? Но как?».

Луня напряг всю свою невеликую чародейскую силу, начал вспоминать заклятия, что использовал Шык для вызова духов, но в голову, как на зло, лез только знахарский наговор, успокаивающий такого злого духа, что в кишках у перебравших гороховой каши заводится.

«Нет, не помогут мне души эти!», – наконец решил Луня: «Они тут сколько лет бродят, их дух Чернобогов пропитал, проел насквозь, точно моль доху в сундуке у дурной хозяйки проедает. И камни здешние ничего не скажут, и стены эти, и ели за порогом. Но к кому ж возвать тогда? Кто поможет, кто найдет?…»

Мысли Луни прервал Зугур. Вагас выходил наружу, и теперь явился с тревожной вестью:

– Слышь, Лунька, солнце-то уже половину пути до полудня прошло, поспешать надо! Руна говорит – Шык дышать начал глубже, головой вертел пару раз, но в себя никак не придет. Думай, думай давай!

– Да думаю я, Зугур, всю думалку уже поломал, а не выходит ничего! Может, вовсе ошибся Хорс? Может, и нет тут никакого златого молота? И вообще, что за молот такой, откуда и для чего он? И почему именно им Могуч-Камень древний разбить можно?

– Сь-сь-и-и-у-ю! Нашел, у кого спросить… – насмешливо присвистнул Зугур: – Я и здоровый-то не больно в таких делах соображал, а уж раненый да голодный и вовсе еле-еле имя свое вспомнить могу.

Вагас ушел – в зале Чернобога ему было не по себе, и он пошел бродить меж черных елей, надеясь найти там хоть какую-нибудь разгадку того, где спрятан златой молот.

Луня же так и остался сидеть, и чем больше он думал, тем меньше мыслей про то, как отыскать молот, оставалось в его голове. Лишь одно чародейство могло мало-мальски помочь, но было оно сложным и опасным. Могло так статься, что Луне после него не быть живым, однако прикинув и так, и этак, ученик волхва понял – иного пути нет…

* * *

Солнце уже на ладонь минуло половину пути до полудня. Луня, закрыв глаза, сидел в изголовии у попрежнему лежащего в беспамястве волхва, положив руку ему на лоб. Зугур поодаль разводил костер, Руна набивала деревянный рожок травами из чародейской котомки волхва.

– Готово? – Луня открыл глаза, улыбнулся жене через силу, но по бледному лицу и бескровным губам Руна поняла – боится Луня, боится и тревожится, не за себя, за то, что не сможет все, как надо, сделать.

– Держи, ладо мое, да сторожись там. Иной мир, он на то и иной, чтобы там иные жили, а не мы. – Руна протянула мужу набитый рожок, взяла железный меч и Лунин кинжал, ударила для пробы бронзой о железо.

«Дзинь-тан!» – звонко раскатилось над вершиной Черного утеса. Зугур шагнул от костра с горящей еловой веткой, протянул Луне. Ученик волхва запалил чародейские травы в рожке, и знакомый сладковатый дымок поплыл окрест, одурманивая и навевая сон. Луня закрыл глаза и храбро вдохнул дурмана, страясь одновременно представить, как душа его вылетает из тела и устремляется в иной мир, туда, где ныне душа волхва бродит.

Сперва вроде ничего не происходило, только круги цветные перед глазами проплывали, а потом вдруг увидал Луня сверху костер, людей каких-то. Вот девушка с двумя клинками обнаженными на коленях, вот старик лежит, а рядом с ним парень какой-то обросший. И мужик еще поодаль, смотрит тревожно, солнце меряет.

«Так это ж я сижу возле Шыка!», – вдруг осенило Луню: «А это Руна и Зугур! Вот чудно-то!». И тут вдруг все закружилось, завертелось перед взором ученика волхва, и неожиданно оказался он в длинной и темной пещере, наполненной туманом или дымом. В ушах голоса закурлыкали, завыли, заквакали противно, и какие-то жуткие личины из мрака то и дело высовываться начали, пугать, зубами клацать.

«Дяденько Шык!», – хотел крикнуть Луня, но ни звука не смог издать. Тогда представил он образ волхва – морщинистое лицо, пронзительный взгляд, белую бороду, и тут же услыхал сквозь квак и вой:

«Лунька? Ты ли это? Но как попал ты сюда?»

«Я это, дяденька, за тобой я! Беда у нас! В беспамятстве ты, а мы молот златой найти не можем, чтобы Могуч-Камень разбить. И времени мало до полудня! Пойдем со мной, назад, а?»

«А ты знаешь, куда попал ты?»

«Нет, дяденька, я зелье дурманное из рога вдохнул и душа моя полетела куда-то. Я тебя звал, вот и дозвался…»

«Эх, Лунька! Нет отсюда возврата, никак не возможно нам с тобой обратно в тела наши вернуться. Это место – начало пути в посмертный мир, туда, где души предков наших обитают. Мне-то, вишь, пора пришла, посля того, как Чернобог проклятый саданул меня лапищей своей. А вот ты зря сюда залетел, по дурости, ну да теперь уж сделанного не воротишь. Вот так Судьбина распорядилась, вот так все сложилось…»

«Нет, дяденька, не может такого быть! Морок это, биться надо, вырываться надо отсюда. Я Руне манку сделал, из меча и кинжала, она стучит в них, и мы на стук этот назад сможем добраться.»

«Нет, Луня, нет.»

«Да, дяденька, да, захотеть только надо! Ну, а как же род людской, а? А Небесная Гора? Она ж скоро уже на Землю упадет. А ты, значит, дяденька, помирать собрался? Котомку сложил и к душам предков бежишь?»

«Ну пойми же, Луня, сын Мочага, нет отсюда пути, нет и быть не может, и никакая манка не поможет нам…»

«Есть путь.»

«Это кто сказал, дяденька?»

«Не знаю, Лунька, не пойму никак. Вроде душа человечья, а не мертвая…»

«Правильно догадался, волхв, так оно и есть. И душа моя тут, и сам я не мертв. Я помогал тебе однажды, и думаю, не забыл ты помощь мою. А теперь дай, с сыном поговорю я, а после вас выведу отсюда и до того места, откуда манку хорошо слышно, доведу.»

* * *

«Здрав будь, сынок.»

«И тебе зравия на долгие лета, батя.»

«Не чаял я, что вот так мы с тобой повидаемся. Горжусь я тобой, Лунька, ибо великим мужем ты вырос, и деяния твои велики, равно, как и спутников твоих.»

«Благи дарю тебе, батя, за слова добрые. Ты не серчай на меня, только без благославения твоего женился я. Жену Руной зовут, она Корчу, что в Доме на Великом Ходу Хозяином был, внучкой приходится.»

«Совет да любовь, сынок. Совсем большой ты у меня. Мы не свидимся с тобой боле, чую я, не доведется, так прими благословение мое и жене передай, а теперь прощаться давай, торопиться надо, а то не поспеете вы с волхвом ко сроку. Прощай, сынок.»

«Прощай, батя.»

* * *

Дзинь-тан! Дзинь-тан! Дзинь-тан! «В кузнице я, что ли?», – сквозь тяжелый сон подумал Луня, с трудом разлепил глаза и с удивлением увидел напряженную Руну, мерно стучащую мечом о его кинжал, а рядом Шыка, которому помогал подняться с земли Зугур, в стороне – черные ели невиданной высоты и солнце, подбирающееся к полудню. И все вспомнил.

– Молот! Дяденька, молот где? Чародействуй быстрее, время…

– Сейчас, Лунька, сейчас! – Шык и сам торопился, но был слишком слаб, и если бы не Зугур, которого тоже шатало, но который все ж смог поддержать старое тело, волхв упал бы на камни. Закрыв глаза, Шык поводил в воздухе рукой, прошептал что-то, и заговорил, запинаясь:

– Беги, в чертог Чернобогов беги! Златой молот под престолом его, ронять престол надо, на части разбивать, или еще как. Давай, торопись, а я помогу, как смогу.

Луня сорвался с места и вместе с Руной бросился ко входу в заваленный костями зал, прихватив из костра пару пылающих еловых ветвей.

– Ну, Рунка, навалились! И… раз! И… два! И…

Луня выгибался дугой, пытаясь сдвинуть с места высокий и широкий престол, Руна тоже упиралась со всей своей немогучей силою, но черный резной трон как стоял недвижимо, так и оставался стоять.

– Не получается ничего, ладушка! Тяжел престол этот треклятый! Может, Зугура позвать? – Руна смахнула со лба прядь волос, тяжело дыша привалилась к резной спинке. Луня в ответ только головой покачал:

– Он сейчас плохой помошник, себя еле носит. Чарами надо! Погоди-ка, как там…

Луня воздел руки, совсем как Шык, когда творил свое волховство, и нараспев произнес:

– Молния-огница, перка небесная, из туч сизых, из облаков белых сюда сойди, в престол черный приди, камень сокруши, остальное не тронь…

Сперва ничего не произошло. Потом где-то в небесной дальней дали глухо заворчал гром, и вдруг с ужасным грохотом разлетелась каменная крыша чертога и ветвистая молния ударила в черный резной трон, разбив, расколов его на части и ослепив еле успевших отбежать в сторону Луню и Руну.

– Вон он, молот-то! – закричала первой Руна, жмуря заслезившиеся глаза и указывая рукой на странную круглую колотушку из злата, что открылась после того, как расколотый престол Чернобога разбросало окрест.

Луня поднял молот, удивленно повертел его в руках, пробормотал:

– Молот, молот… Чухмарь какой-то, а не молот!

А Руна уже тащила мужа прочь из разрушенного чертога:

– Быстрее давай, после ворчать будешь. Дело-то уже совсем к полудню…

Луня следом за женой поспешил к выходу, и еще не успев дойти до светлого проема, вдруг услыхал испуганный голос Зугура:

– Гля, волхв, солнце тухнет!!

* * *

Это и впрямь было страшно. С восходной стороны на светлый лик светила наползала корявая, изломанная тень, косо срезая дневной свет и мраком сумеречным накрывая замершую в предчувствии недобром Землю. Потемнели небеса, бездонная и светлая синь их стала наливаться чернотой, и вот уже высыпали вкруг затемненного светила звезды, коим лишь ночь блистать положено.

– Ч-что эт-то, дяденька?… – запинаясь, спросил Луня, застыв столбом дорожным у выхода из чертога и обнимая обмершую от страха Руну. Шык повернулся к ученику, и Луня заметил, что в наступившем мраке глаза волхва горят, точно у волка.

– Небесная Гора над Землей летит! – громко крикнул Шык, и поддерживающий его Зугур отшатнулся от неожиданности. Тем временем черная тень мало-помалу двигалась к закату, и вот уже сияющий край солнечного диска вынырнул из-за Небесной Горы, и яркие лучи ударили по глазам людей, заставляя их прищуриться.

– Камень, волхв, камень доставай! – Зугур, увидав в руках Луни молот, начал тормошить волхва, но Шык некоторое время был словно в беспамятстве – он глядел на небо, бормотал что-то и глаза его застыли, точно ледяные.

Наконец, когда Небесная Гора ушла на закат, и от былого мрака и следа не осталось, волхв вдруг очнулся, засуетился, развязывая котомку, вынул бережно Могуч-Камень, положил его рядом, встал, отступил на шаг, кивнув ученику:

– Ну, Лунька, давай, бей!

Луня удивленно и испуганно замотал головой:

– А чего я-то? Может, сам ты, дяденька?

– Ага, вы еще палочки тянуть начните, умники. – со злостью вмешался Зугур: – Солнце вон на полудне почти, Небесная Гора того гляди на Землю свалится, а они рядятся. Лунька, бей, а то я тебе сам врежу…

Договорить вагас не успел – прямо из воздуха рядом с утесом, в трех десятках локтей от него, вдруг возникла огромная темно-синяя фигура, вроде и на человеческую похожая, но рост ее высоте утеса равнялся. Исполинские глаза полыхали гневом, и гнев этот мог испепелить любого. Миг – ярко-синяя огненная стрела вылетела из правого глаза, и прежде чем Луня, уже догадавшийся, кто к ним пожаловал, успел добежать с занесенным молотом до Могуч-Камня, синий огонь ударил в вершину утеса, расшвыряв людей во все стороны.

Луня упал на спину, сильно ударившись головой, и молот вылетел из его руки, откатившись в сторону. Шыка и Зугура огненная стрела отбросила к концу круговой дороги, и лишь Руна успела укрыться от напасти, нырнув в чертог Чернобога.

И тут же на распластанные средь обломков тела людей легли чары недвижимости, и Шык подумал, что пришел конец всему. Луня, у которого в голове звон стоял, стиснул зубы, что б не разреветься от обиды – ведь двух шагов не добежал, всего-то! Зугур же молчать не стал, все Владыке вслух высказал, да такими словами, что Руна, стоя внутри чертога у проемины входной, покраснела невольно…

Синяя фигура Владыки подплыла ближе, зашевелились уста его и низкий, рокочущий, давящий голос сотряс Черный утес. Оглушенные и ослепленные люди замерли в ужасе, ибо был это глас САМОГО ВЛАДЫКИ, ПЕРВОГО БОГА, сотворившего этот мир и все сущее в нем:

– КАК ПОСМЕЛИ ВЫ, НИЧТОЖНЫЕ ТВОРЕНИЯ НЕДОСТОЙНОГО МОЕГО ПОДМАСТЕРИЯ, ПОСЯГНУТЬ НА ЗАМЫСЕЛ МОЙ И ВОЛЕ МОЕЙ ВОСПРОТИВИТЬСЯ? НА СЛАВУ ПОТЕШИЛСЯ Я НАПОСЛЕДОК, ВИДЯ, КАК РОД ЛЮДСКОЙ ГУБИТ САМ СЕБЯ, И ТОЛЬКО ВЫ, ЖАЛКИЕ ЧЕРВИ ПОД НОГАМИ МОИМИ, НЕ РАДОВАЛИ МЕНЯ, А ОСМЕЛИЛИСЬ СО МНОЙ ТЯГАТЬСЯ! НО ВСЕ КОНЧЕНО, ИБО В ЭТОТ МИГ НЕБЕСНАЯ ГОРА ПАДАЕТ НА ЗЕМЛЮ И ВСКОРЕ ВСЕ НЕДОСТОЙНЫЕ ДЫШАТЬ ВОЗДУХОМ И ХОДИТЬ ПО ТВЕРДИ ПОГИБНУТ, И Я СМОГУ НАСЛАДИТЬСЯ ДОЛГОЖДАННЫМ ПОКОЕМ. И НЕ БУДЕТ НИКАКИХ НОВЫХ БОГОВ, И НИЧЕГО НЕ БУДЕТ ИЗ ТОГО, ЧТО НЕ ПО НРАВУ МНЕ, ИБО Я – ВЛАДЫКА МИРА, Я ПРАВЛЮ ИМ, И НИКТО ИНОЙ НА МИР МОЙ ПОСЯГАТЬ НЕ СМЕЕТ…

Владыка еще что-то говорил, грозя самыми страшными карами ослушникам, но Руне было не до того. Она, украдкой выглядывая из чертога, хорошо видела, где лежит златой молот и Могуч-Камень. Но чтобы подхватить круглое било, добраться до камня и разбить его, ей нужно было шагов тридцать бежать по заваленной осколками черных камней вершине утеса под жутким взглядом Владыки, и это казалось хуже смерти.

– Ну, давай же! Ну… – подбадривала сама себя Руна, сжимая кулаки и плача от страха, однако ноги словно бы отказывались повиноваться, не двигались с места, а Небесная Гора где-то там, на другом краю мира, в этот миг все ближе и ближе подлетала к поверхности Земли.

– Ну ноженьки, ну милые!.. – бормотала Руна, и вдруг взгляд ее упал на кусок отколотого камня, лежащего неподалеку от входного проема. Точно во сне, увидала Руна, как короткая-короткая тень, что давал осколок, умалилась и стала не больше волоса. Полдень! И разом исчезли и страх, и сомнения…

Руна выметнулась из-за спасительных каменных плит и вихрем понеслась к златому молоту, на бегу поминая всех гремских, родских и иных, пусть и мертвых, богов-обережников. Вот уже и молот почти-что под ногами, надо только подхватить… Есть! Теперь к камню.

Владыка, заметив бегущую девушку, сразу все понял, но даже ему, самому могучему и неодолимому во вселенной существу, воплощению силы, быстроты и мощи, не удалось мгновенно остановить Руну, и синяя молния ударила в вершину утеса прямо за спиной девушки, но уже после того, как успела она подхватить златой молот!

Руну швырнуло вперед, к самому Могуч-Камню, перевернуло несколько раз и так ударило оземь, что перед глазами у девушки поплыли разноцветные круги. Но она успела увидеть, как выскользнувший из ее разжавшейся руки молот, покувыркавшись в воздухе, ударился о Могуч-Камень, как брызнули во все стороны вдруг вспыхнувшие странным мертвенно-белым огнем каменные осколки, и успела услыхать, как неподвижный Зугур в отчаянии крикнул:

– Полдень!

А лежащий рядом с ним Шык негромко сказал:

– От Судьбины не уйдешь…

Замежень

Сидели на елках, перекликались. Дождь пополам с песком, что шел почти беспристанно из низких буробрюхих туч, изредка сменялся пронизывающим ветром, и тогда огромные волны захлестывали хлипкие людские убежища. Мутная, грязная вода заливала всех с головой, мочила и без того насквозь мокрую одежду. Ни еды, ни огня, вместо неба – мрак, вместо земли – хлябь, но все же они были живы, а пока человек жив, ему надо надеятся…

Руна с Луней теснее прижались друг к другу, прикрываясь распоротым мехом для воды, как плащем. Верхушки трех стянутых вместе ремнями черных елей, что росли на вершине утеса, стали для них единственным убежищем, и качаясь на сырых ветвях, они держались друг за друга и пели песни, чтобы не заснуть и не свалиться в затопившие все вокруг воды.

На дальней черной лесине Зугур сидел, и громко орал он, проклиная и понося от нечего делать всех богов на свете, благо, в момент тот ни одного живого бога на Земле не было.

Чудно и непонятно уму людскому такое, однако ж так и случилось, как Белун предрекал – после того, как разлетелся Могуч-Камень на мелкие части, сгинул и Владыка, и все иные боги на всем белом свете, и их создания нелюдские и неживые сгинули тоже, лишь плоть живая, людская и животная, да разум человеческий, непокорный и своенравный, остались на земле.

Шык на соседней елке просто привязал себя к сучьям и то ли спал, то ли бредил – сил держаться самому у старого волхва не было. Пуще зеницы оковой берег волхв схороненные в котомке его Ведовы Скрижали, что в развалинах Корчева Дома нашли путники луну назад, и в этом ныне, после Великого Лиха, видел волхв долг свой – Знания сберечь, и людям уцелевшим передать…

* * *

Прошло девять дней с тех пор, как Руне в самый последний миг удалось разбить Могуч-Камень, как сгинул Владыка, и как Небесная Гора все же ударила в окиян-море где-то далеко на закате и полуночи.

Тогда, в Яров день, люди на вершине Черного утеса сперва ничего не почувствовали. На глаза у изумленных и обрадованных Шыка, Зугура, Луни и полуоглушенной Руны Владыка вдруг расстаял, точно дым костровой под сильным порывом ветра, исчез, сгинул без следа, и тут же чары недвижимости, что наложил он на людей, тоже исчезли.

– Радуйтесь, други! – торжественно провозгласил тогда Шык, первым, не смотря на возраст и раны, поднимаясь на ноги: – Одолели мы ворога, одолели Лихо Великое!

И все повскакивали, и начали обнимать друг друга, радоваться и плакать, а Зугур поднял Руну на плечи и скакал с нею, точно арпак со всадником, и про рану забыл на радостях…

А потом вдруг содрогнулась земля, раз, другой, третий, и черные дымы из трещин у основания утеса ударили в небо сильно и дружно. Шык побледнел, и повелев замолчать радостным своим спутникам, приник ухом к камням и долго слушал, а когда вновь на ноги поднялся, увидали все, что волхв испуган страшно, и ужас круглит глаза его.

– Лишь полдела удалось нам, други… – глухо вымолвил тогда Шык, печально повесив седую голову: – Владыку и творения его поганые и впрямь одолели мы, но случилось это лишь после того, как Небесная Гора ударилась о Землю…

Никто не запомнил, что делали они после этих жутких слов. То ли слонялись по изрытой яминами и трещинами вершине Черного утеса в тоске и печали, то ли сидели рядком на камнях, каждый о своем думая, то ли прощались друг с другом…

Солнце всего на ладонь сдвинулось с полуденной точки своей, когда первый признак Великого Лиха достиг Черного утеса. С заката пришел ветер, сперва не очень сильный, но затем перешедший в пыльную бурю, а за ней надвигались тучи, и были они невиданного буро-черного цвета, и заполонили собой весь окоем от заката до полуночи.

Страшный вой и ор поднялся у подножия Черного утеса, где в полуразрушенном городище берском собрались во множестве рати разных народов, что помешать четырем путникам хотели, да благодаря чарам Шыковым и стараниям Гроумовым так и не смогли. Увидали, почуяли, поняли люди, что что-то страшное случилось в мире, и в великой сумятице пытались спастись, уйти прочь от рокового утеса, но только от судьбы никому еще уйти не удалось, даже на самом резвом арпаке…

Тучи приближались стремительно и в их неумолимом натиске увидели люди смерть свою, но это было только начало…

Буря, что ярилась и выла в ветвях елей, вдруг улеглась, и тогда из заполонивших уже все небо туч пошел ливень, про который вернее было бы сказать: «Небо упало на землю».

Потоки грязной воды, пополам с песком, камнями, илом, грязью сбивали людей с ног, волокли по камням, и если бы Зугур не успел размотать ремни, что всегда таскал с собой в своем мешке, и путники не привязались бы к черным елям, их просто смыло бы с вершины утеса.

Но и это было еще не самое страшное. Ходившая ходуном земля вдруг буквально встала на дыбы, и утес раскололся надвое, и большая его часть вместе с чертогом Чернобоговым обрушилась с ужасающим грохотом вниз, погребая под собой сотни разноплеменных воинов, не успевших уйти из городища, и грохот от обвала этого перекрыл даже рев ливня и вой ветра.

Судьбина ли берегла четверку измученных людей, привязавшихся к еловым стволам, или просто случай так выпал, только пять елей устояли, и были это как раз те деревья, что спасали путников от потоков воды, падающей, рвущейся с неба.

В мятущейся мгле ни зги было не разглядеть, но Шык вдруг закричал в уши своим спутникам:

– Наверх! Надо лезть выше! Иначе скоро мы утонем!

И они полезли по мокрым и колючим ветвям, срываясь, прикрываясь руками от грязевых водопадов. И только достигли верхних сучьев, как утес задрожал пуще прежнего, повеяло холодом и даже сквозь ужасающий ливень люди ощутили пронизывающую сырость, надвигающуюся отовсюду, а воздух вокруг стал водяной пылью, и пыль эта была соленой, как слезы.

В миг этот, понимали путники, по всей Земле огромной сотни сотен сынов и дочерей рода человеческого смерть принимают, не успев по себе ни тризны, ни поминок справить. И мужи взрослые, и дети малые, и старцы дряхлые, и девки пригожие – у всех людей, у всех народов одна доля, один удел, и никого не минет чаша смертная…

Великое Лихо пришло, и Владыка даже в посмертии своем мог потешиться вволю, ибо никакая месть, никакая кара, никакая смерть, пусть даже и самого разбожеского бога, никогда не сможет искупить тех бесчисленных смертей, тех загубленных жизней людских, что пали жертвой Небесной Горы, жертвой Великого Лиха…

Решили тогда четверо полумертвых путников, хватающихся за привязанные к еловым стволам ремни, что и их смертный час настал, ибо дышать стало нечем, кругом была вода, и она не пришла в виде большой волны, не затопила медленно Черный лес, и даже не упала с неба, хотя в начале можно было подумать, что так и будет.

Просто в один момент воздух вокруг стал соленой морской водой, и накрыл всех, и люди сознание терять стали от удушья, но потом чуть-чуть ослаб напор водный, чуть-чуть получшело, и, то ли потому, что высоко очень забрались, то ли потому, что Судьбина их хранила, выжили они, за верхушки черных елей ухватясь…

* * *

Прошло девять дней. Впервые утих ненадолго ветер, чуть-чуть ослабел дождь, и впервые смогли поговорить спасшиеся. Шыка прокричал остальным:

– Мыслю я, други, что Скрижали Ведовы великую службу сослужат еще роду людскому, ибо записаны в них все знания и умения, что человеку доступны, и когда вновь расселятся люди по Земле, пригодятся им знания эти, из мрака на свет выведут.

– Ты в уме, волхв? – проорал Зугур: – Тут семидицу с лишним мокрой задницей над водой висишь, того гляди, загинешь совсем, а ты про Скрижали баешь! Лучше скажи, чего жрать будем? Молчишь? То-то!

Луня, обидевшись за Шыка, ответил побратиму:

– Прав он, Зугур, Скрижали эти ценнее всего сейчас, и жизни наши в сравнении с ними – тьфу, ибо без Знания не выживут люди!

– Да понимаю я… – откликнулся вагас: – Просто обидно мне, что все случилось так, обидно и горько, и вину я перед всеми людьми загибшими чую, вот и ярюсь… Утопился бы, да вы без меня пропадете. Слышь, волхв, а может, не все люди погибли, а? Может, выжил кто?

Шык ответил не сразу, помолчал сперва, размышляя, потом заговорил, стараясь перекричать шум ветра и дождя:

– Не всех людей истребить хотел Владыка, да и Хорс нам не все так, как есть, обсказал. Открылось мне ныне, что дело вот как было: выбрал по Владыкиному указу некий его подручный семью людскую из народа, в далеких полуденных краях обитающего, помог главе семьи той, что Владыке приглянулся чем-то, огромадный корабь построить, и в тот корабь поместить и зверей всяких, и семена трав, и саженцы деревьев. Ныне болтается этот корабь по волнам морским, а после, когда отхлынут воды, выйдут спасшиеся люди на сушу, зверей выпустят, поля засеют, и станут жить-поживать, плодиться и размножаться…

Вот только одного не пойму я – если главу семьи этой надоумил подручник Владыков, как спастись, чего ж тот муж триждыдостойный родню, родовичей, соседей и иных каких людей не взял с собой? Али воли боговой убоялся? Али еще почему?…

Но, так ли, иначе ли, не одни мы спаслись. И, окормя нас, омы на вершине Мантры укрылись, и в Спящих Горах отсидевшиеся есть, хуры ли, вагасы ли, ары ли, или еще кто – про то после узнаем. И на Той Стороне, чую, спасся кто-то.

Словом, выжили люди, кто по подсказке, а кто и против воли боговой. И у всех ныне свой путь, и никогда отныне не будут понимать народы Земли друг друга так, как во времена Великого Хода понимали.

Имена богов сгинувших в именах новых богов зазвучат, равно как и названия народов и мест, ныне исчезнувших, в памяти людской возродится. И будут новые ахеи, и новые кель, и даже ары новые будут, но только очень не скоро случиться это. У нас же, Владыку сокрушивших, свой путь, ибо так получилось, что главные тяготы по обустройству Земли-матушки посля паскудств всех нынешних на нас лягут…

Так говорил, а вернее, кричал, перекрывая неумолкающий шум дождя, Шык со своей елки, и остальные внимали ему, запоминая.

Дни шли за днями. Зугур, хоть и раненый, хоть и усталый, все пытался выловить из воды какую-нибудь утонувшую убоину, зверя иль птицу. Туша горной козы, невесть как занесенная волнами к Черному утесу, и оглушенный вагасом здоровенный осетр, очумело метавшийся в мутной воде, дали людям возможность выжить, но не более того.

Голод, холод и страх терзали их, и хотя и всматривались они с надеждой в сумрак, что царил уже вторую семидицу с лишком над миром, ничего не приносили боле темные воды, лишь плыли мимо нескончаемой вереницей вырванные с корнем деревья, сор, ветки и листья, да изредка всплывали от подножия утеса вздувшиеся синие тела в бронзовых бронях или черных плащах – все воинство аров, беров, хуров, корья и прочих служащих Любо народов нашло смерть свою в волнах Великого Лиха.

Люди исхудали сверх всякой меры, и казалось им, что смерть все же настигнет их, приберет к себе, не утопив, так голодом уморив…

* * *

Вода начала спадать на двадцать первый день. Руна, поутру отжимая из распущенных волос воду, с удивлением заметила, что небо вроде как прояснилось, а ветви елей, что еще вчера мокли в воде почти целиком, теперь низко-низко висели над нею, роняя с вздрагивающих лап крупные капли.

Она растолкала мужа, и Луня от неожиданности чуть не вывалился из наспех связанной люльки, которую они с Руной приспособили под постель, первую их НАСТОЯЩУЮ постель.

Луня, сообразив, в чем дело, окликнул Шыка, но волвх уже знал, что вода уходит, и даже предрек, что через три дня они смогут ступить на твердую землю.

– Ну вот и конец кукованию нашему! – подытожил Луня, но Руна перебила его, указывая в чуть развидневшуюся даль:

– Глянь-ка, плывет чего-то…