Текст книги "В интересах следствия"

ЛЮСЕНДА

Фризе проснулся, почувствовал, что кто-то пытается снять с него пиджак. Он осторожно приоткрыл глаза и увидел перед собой миловидное полудетское лицо.

– Проснулся? – шепнула Люся. – Подымись чуток. Без одежды лучше выспишься.

Владимир послушно выполнил все ее требования и почувствовал небывалое облегчение, оказавшись раздетым до пояса. Но Люся не собиралась на этом останавливаться. Начала расстегивать ремень на брюках.

– Стоп. – Он осторожно отстранил ее маленькую руку и покосился на кровать.

Генерал сладко сопел на ней в полной парадной форме. Даже исчезнувшая на время красная каскетка «Труссарди» венчала опять плешивую голову.

– В отключке, – заметив взгляд Владимира, сообщила Люся. – Я Васеньке в вино снотворного натолкала.

В густой предрассветной мгле девушка напомнила Фризе привидение. А может быть, добрую фею?

– Откуда у тебя снотворное?

– А… – беспечно отозвалась Люся. – Я на городской свалке подрабатываю. Там всего навалом. Таблеток старых! Ух!

– Твой Васенька может от старых таблеток и сандалии откинуть.

– Когда-нибудь все равно умрет. Он больной. Старенький.

– Не такой уж и старенький.

– Что ты! Сорок лет!

Она попыталась вырвать руку, но Фризе держал ее крепко.

– Зачем связалась со стариком? Нашла бы помоложе. – Он был до крайности удивлен, что Василию всего сорок. А выглядел действительно стариком.

– Он меня не бьет, – доложила Люся с гордостью. – А потом вот это. – Девушка все-таки вырвала руку из его ладони и, расстегнув французскую булавку на кармашке халата, достала какую-то бумажку. Бережно развернула и помахала перед лицом Владимира. Он узнал стодолларовую купюру. Люся вернула деньги в кармашек и тщательно зашпилила его.

– Богатый у тебя друг! – сказал Фризе с восхищением. – Это что ж? Лужков бомжам такие бабки выдает?

– Скажешь! Такая халява подвернулась.

– Ну и держись за него, красавица.

– Да ты не думай – я сейчас с ним не живу. Всякий раз таблеток в «красноту» толку. А потом рассказываю, как мы здорово с ним трахались. Как он…

Фризе не дал ей продолжить. Осторожно прикрыл рот ладонью. Остановив поток откровений, не удержался, спросил:

– Верит?

– Не знаю. Может, верит, может, нет. Но ему нравится, как я рассказываю. Бывает, что повторить просит. – Теперь она сама взяла ладонь Владимира и, приложив к губам, поцеловала. – Ты знаешь, зачем они тебя в компанию взяли?

– Решили питерца пригреть?

– Держи карман шире! Хотят вместе с тобой в Питер смыться. У них там дело намечается. Этих, – Люся похлопала себя по зашпиленному карману, – у них навалом. А в Москве и бакса не разменяешь. Все у ментов под колпаком. И крутые лютуют.

– А в Питере их с оркестром встретят?

– Ну… В Питере ты поможешь. У них план – приоденут тебя и пустят по обменным пунктам.

– Чудаки.

– Только, знаешь, мил друг, поберегись. Потом они тебя замочат. – Девушка сообщила ему эту новость таким спокойным, обыденным голосом, что у Владимира мурашки по спине пробежали. – Свидетель-то им зачем?

– А тебя не замочат?

– Да в любую минуту могут. Жизнь такая. Но я мало знаю. Считают, что ничего. – Она попыталась изобразить загадочную улыбку, а получилось совсем по-детски: «А я знаю, где мама прячет от меня конфеты». – В Питере и ты услышишь кое-что.

– Что я в Питере забыл? Только что слинял оттуда.

– Уговорят. – Она вдруг задумалась. – Только одному Боженьке известно, как теперь дела пойдут. Если Колю Колизея замочили… Или менты его с бабками загребли…

– С баксами? – уточнил Фризе.

Но Люся не ответила. Распахнула халатик и крепко прижалась грудью к его груди.

– Ты и на бомжа-то не похож, Володенька.

Она стала гладить его щеку. Потом рука проворно скользнула вниз под одеяло.

– Люсенда! – Фризе опять перехватил ее руку и прижал к дивану. – Мы так не договаривались.

Его раздирали противоречия. Не хватало еще связаться с такой сыроежкой! Владимир предполагал, что девушке не больше пятнадцати. Вот только развитая грудь… Впрочем, все они, акселератки, такие. А эта к тому же подруга бомжа. Шугануть ее немедленно! Правда, сыроежка в призрачных отсветах мигающей рекламы, в распахнутом халатике, теплая, податливая, с мягкими пухлыми губами, казалась такой привлекательной… И похоже, могла о многом рассказать. Что ж, кинуться в омут?

Он отверг и то и другое. Победила холодная расчетливость.

– Люсенда, у нас все впереди, – шепнул он и не удержался, нежно поцеловал девчонку в губы. Потом застегнул ее халатик. Кивнул на спящего. – Пока он здесь – ни-ни!

– Да ты что-о? Он же…

– Сейчас не могу. Давай встретимся завтра.

– Завтра уже наступило. – Люся дернула полы халата так, что отлетели пуговицы. Взяла груди в ладони. – Целуй!

Фризе осторожно прикоснулся губами к длинным твердым соскам. Решительно, но не грубо запахнул халат. Положил между собой и Люсей жесткий диванный валик.

– Не будем ссориться, малышка. При нем – любовь не состоится.

– Я не малышка. Мне девятнадцать.

– Ври больше. От силы – пятнадцать.

Люся усмехнулась. На этот раз совсем не по-детски. Улыбкой многоопытной женщины, знающей цену словам. Особенно мужским.

– Ну-ну! А про любовь ты зачем сказал?

– С языка сорвалось.

Она долго молчала. Внимательно разглядывала Владимира большими глазами, в которых то вспыхивали, то гасли отсветы рекламы американских сигарет.

– Ладно, – наконец произнесла девушка хрипловатым голосом. – Не обманешь? Придешь?

– Приду.

– Да ты же не знаешь, в какой квартире я живу! – Люся засмеялась. – Или опять по пожарной лестнице полезешь?

– Не полезу. Когда уходил бы – взглянул на номер.

– И правда! А я, дура, не сообразила. Запомни: пятый этаж. Квартира 100. Если Лейла откроет – скажешь, к Людмиле Прокофьевой. Лады? – Она круто изменила тему разговора. – А у тебя была семья?

Борясь со сном, сыщик поведал ей душераздирающую историю своей семейной жизни. Рассказывал, а сам не переставал думать о том, как Люся задавала свой вопрос: «А у тебя была семья?» Не спросила: «Где твоя семья?» Не спросила: «Есть ли у тебя семья?» «Сколько же бомжовых историй пришлось ей выслушать, – подумал Фризе, – чтобы твердо усвоить – бомж никогда не говорит о семье в настоящем времени».

Заметив, что у Владимира слипаются глаза, Люся сказала:

– Поспи. И я чуточку вздремну.

ЗАПИСКА

Фризе проснулся от завывания милицейской сирены. Ее звук постепенно отдалялся и отдалялся и наконец затих в стороне Лужников. Когда отец Владимира, Фризе-старший, впервые приехал в США на научную конференцию, ему больше всего досаждали сирены полицейских автомобилей по ночам.

«Как они там спят? – ворчал он по приезде. – Чтобы выдержать такое безобразие, надо быть глухим». Как бы он сердился, доживи до нынешних времен!

У Петра Фризе имелись и более серьезные причины подозревать янки в повальной глухоте. По его мнению выходило, что у американцев начисто отсутствует способность слышать, что говорят о них другие. Не американцы.

Старенький будильник, без стекла, с облупившимся циферблатом, показывал десять часов. У Владимира мелькнула мысль о том, что Люсенда нашла будильник там же, где и залежалые, давно просроченные таблетки от бессонницы. На городской свалке.

Генерал все еще спал. Теперь уже без красной шапочки. Лицом к стене. На большой темной плешке – не то загорелой, не то давно немытой – выступили бисеринки пота. У сыщика эта плешка, бисеринки пота, похожие на капли смолы, вызвали приступ нехороших мыслей. После откровений Люсенды бомж сделался ему ненавистен.

Отвернувшись, Фризе пробормотал: «Не введи нас, Господи, во искушение. Спаси нас, Господи, от лукавого».

При дневном свете комната выглядела совсем убого. Кровать, старый диван-оттоманка. Владимир вспомнил забытое словечко из прошлого.

Одежда висела на стене на гвоздиках. Шкаф отсутствовал. На этажерке – целый зверинец. Фарфоровые слоны, жирафы, лошади, мартышки… Некоторые фигурки были очень изящные и могли бы украсить любую коллекцию. Если бы не один большой изъян – все звери были калеками. Трещины, отбитые носы и конечности, щербины. Зоопарк калек. На городской свалке Люсенда не только зарабатывала себе на хлеб.

На столе, покрытом клеенкой, гордо возвышалась пустая бутылка из-под очень дешевого портвейна. Владимир обратил внимание на то, что бутылка чисто вымыта.

«Чего ради тогда она красуется на самом видном месте?» – подумал сыщик и поднялся с дивана. Подошел к столу. Под бутылкой лежала записка. Крупным детским почерком было написано:

«Володя, я пошла в магазин. Васеньку не буди, он поспит до полдня. Скоро приду. Л.».

Свое послание хозяйка изобразила на плотном белом листе. Лист этот повидал на своем веку немало. Ржавого цвета круг от бутылки портвейна, характерный отпечаток кроссовки, пара жирных пятен – все эти следы жизнедеятельности человека уместились на площади размером в половину стандартного листа для ксерокса.

Фризе взял записку в руки. Перевернул.

То, что перед ним был финансовый документ, сомнений не вызывало, но за все время своей службы в районной прокуратуре, за годы, когда он занимался частной практикой, такие документы Владимиру никогда не попадались. А главное – не попадались документы, в которых бы значились такие суммы.

Австралийский Банк Развития обращался к Дойче Банку с просьбой принять наличными пятьдесят миллионов долларов США и открыть счет на имя госпожи Анны Б. Доценко. Деньги предназначались для покупки недвижимости в Федеративной Республике Германии.

Бланк был отпечатан на немецком языке. И на немецком заполнен. Заполнен очень аккуратно и четко. Почти каллиграфическим почерком. Только подписан по-русски: «А. Доценко».

Фризе сунул листок в карман. А если Люсенда спросит, куда он дел записку? Что ответить? Сделал самолетик и пустил в окно? Что у него хобби – собирает автографы знакомых девушек?

Где-то в глубинах квартиры хлопнула дверь.

Легкие шаги протопали по коридору.

– Проснулся, гостенек? – Хозяйка стояла на пороге комнаты с авоськой в руке и улыбалась. – А у меня батончик свежий. Горячий!

Она и сама выглядела свежей. Школьница, вернувшаяся с прогулки. Но, несмотря на приветливую улыбку, в глазах Люсенды – теперь Фризе увидел, что они небесного цвета, – проглядывала печаль.

Девушка положила авоську на стол. Подмигнув, убрала бутылку:

– Записку прочел?

– Не пойму, на каком языке ты мне написала. – Фризе помахал бумажкой.

– Да не там читаешь! Переверни!

– Прочел я, прочел. Шучу. Бумагу тоже со свалки приносишь?

– Скажешь! Васенька где-то подобрал целую пачку таких листков. Наказал выбросить, да я несколько листов прижала. Те, что поплотнее.

Фризе насторожился. Почувствовал, что стоит на пороге разгадки непонятной истории с долларами, от которых так открещивался его клиент, ограбленный коллекционер Цветухин. Чтобы не показывать своей заинтересованности, он круто переменил тему разговора:

– Что ты все «Васенька» да «Васенька»? Он тебе по шее за это не накостыляет?

– За что? За «Васеньку»?

– Ну да! Сю-сю-сю да сю-сю-сю!

– Ой, насмешил! Кто ж на ласковое слово обижается? А у него слова только и остались. – Она многозначительно посмотрела на Фризе. Наверное, хотела напомнить ночной разговор.

– Мне бы «Володенька» надоел.

– «Володеньку» надо заслужить! – с вызовом ответила девушка и деловито принялась выгружать из авоськи продукты: батон, кирпич черного хлеба, пакет молока. На свою записку она больше не взглянула.

Фризе незаметно опустил записку в боковой карман пиджака, висевшего на спинке стула. И больше не стал задавать никаких вопросов. Решил, как только представится возможность, провести в комнате небольшой обыск. Может быть, остались и еще какие-нибудь «плотные листочки».

– Что вы там шушукаетесь? – неожиданно подал голос Генерал. – Думаете, я сплю? Все слышу.

Бомж сбросил на пол одеяло. Сел. Грязная дырявая тельняшка и теплые кальсоны придавали ему домашний вид. Фризе удивился. Он помнил, что, укладываясь в постель, бомж не позволил Люсе стащить с него генеральскую форму.

Заметив на столе хлеб и пакет молока, Василий спросил:

– Как на воле?

– Плохо, Васенька. – Люся наклонилась к нему и торопливо зашептала в ухо.

– Да говори ты нормально! Все свои. – Бомж зыркнул на Фризе. Нахмурился: – Володька, ты с Люськой еще не… того?

– Чего мелешь, чего мелешь! – запротестовала девушка.

А Владимир спокойно ответил:

– Еще не того.

– Нашли о чем погаными языками чесать! Коленьку-то подстрелили!

– Во бляха-муха! Подстрелили? Менты?

– А я знаю? В булочной продавщица сказала – утром во дворе труп нашли. Старика. Ментов понаехало! По квартирам ходили, свидетелей искали.

Фризе с огорчением подумал о том, что Люсенда ему и словом не обмолвилась о смерти Колизея. Ждала, когда проснется Васенька. Почему?

– Точно ли Колизей? – спросил Генерал.

– Точно, точно! Как портрет продавщица обрисовала, я так и обмерла. Он! Точно. Две дырки в груди и одна – в затылке.

Люсенда сказала так, словно эти три раны и были главным подтверждением того, что убит Николай Тарасович.

– А все остальное? – Глаза-щелочки Генерала так и впились в Люсино лицо.

Теперь у Фризе не было сомнений в том, что распихивал по карманам Колизей, когда они бежали с чердака.

– Спроси чего попроще.

Васенька несколько минут сидел молча. Даже глаза прикрыл. По сошедшимся гармошкой на лбу морщинам, по напряженному лицу можно было догадаться, как медленно протекает у него мыслительный процесс.

– Значит, он во двор успел забежать? – спросил наконец Генерал. – Подале от лестницы.

– Успел. Да что толку? Менты и ко мне нагрянут. Не счас, так потом. Спрячу вас под кровать.

– Уходить надо, – отрезал бомж. – Я не ментов боюсь.

– Куда уходить?

– На кудыкину гору.

– Меня Памперс звал в одно местечко… – Фризе пересказал все, что услышал от Памперса про лес по Усовской железнодорожной ветке.

Не упомянул только про черный «линкольн».

– Развесил уши, – проворчал Васенька и, поднявшись с кровати, стал одеваться.

Люся нарезала хлеб, поставила на стол три разнокалиберные чашки. Разлила в них молоко.

– Пивка бы, – вздохнул бомж, с ненавистью посмотрев на молоко. Тем не менее взял самую большую чашку, выпил ее залпом и наполнил снова. – Нам бы отсюда выбраться. Найдем место и получше. В Питере-то сможешь устроить?

– Мне там делать нечего.

– Ну-ну! – Генерал выпил вторую чашку молока и опять сел на кровать. К хлебу он не притронулся.

– И чего ты все Памперса поминаешь? – решила поддержать своего покровителя Люся. – Он, правда, был мужик добрый. Ласковый. Но зануда… Спасу нет. И язык без костей.

– Почему говоришь «был»?

Люся и бомж обменялись быстрыми взглядами.

– Был да сплыл. – Генерал насупился. – Мужики трепали – получил большой отлуп и помер. А баба не врет. Балабол твой Памперс. Знаешь, почему он свою кликуху получил?

– Нет, – Фризе вспомнил слова Памперса о том, что ехидными прозвищами награждал своих знакомых Николай Тарасович.

– Увидел однажды по телебачению рекламу памперсов и заплакал. Кабы, говорит, раньше знал про эти штуки, никогда от жены не сбежал. Она ему тройню поднесла. Трех девчонок. Бедный мужик днем вкалывал, а по ночам пеленки стирал. – Генерал засмеялся и тут же резко оборвал смех. – Хрен с ним! Надо думать, как с хаты свалить по-тихому. А то и сами попадем, и Люську подставим.

Фризе достал из своей сумки терьера и протянул Люсенде:

– Возьми, хозяюшка. На память о постояльце.

– Ой! Володенька, какой ты добрый! – Она прижала игрушку к груди. – Собачка – прелесть.

– Сваливаем, твою мать. – Генерал дернул Фризе за рукав. – Развели тут!…

БЕГСТВО

Но свалили они с квартиры только поздно вечером.

Люся еще раз вышла из дому проверить, нет ли поблизости милиционеров, и вернулась взволнованная.

– В переулке ментовский «УАЗ»! С решетками. Два мужика в штатском на первом этаже в карты играют.

– Что за мужики? – спросил Генерал.

– Менты! Кто ж еще! Сидят на подоконнике, как у себя дома. Только бельмами зыркают.

– Еще чего узнала?

– Дворничиха Лиза шепнула – на чердаке слесаря решетками все ходы-выходы заваривают. Всех ментов и всю власть на свете матерят.

Генерал помрачнел.

А Фризе подумал о том, что теперь не скоро сможет вызволить с чердака свою «беретту». Да и уцелеет ли она? Хорошо, что нигде не зарегистрирована.

Рассказам Люсенды он поверил лишь отчасти. Уж очень старалась девушка быть убедительной. Переигрывала. А к тому же извлекла из-под кровати бутылку портвейна. Поставила перед бомжом:

– Побалуйся, Васенька.

Владимир заметил, что бутылку уже откупоривали. Пластиковая пробка была слегка надрезана. «Ах, шалунья, – подумал он. – Опять снотворного натолкала».

Генерал от вина отказался. Лег на кровать, достал свой заветный спичечный коробок, зажал во рту спичку с наркотой. Фризе на этот раз даже не предложил оттянуться.

Не прошло и десяти минут, как он впал в забытье. Слова о том, что они могут подставить Люсю, примирили Фризе с бомжом. Все-таки осталось в Генерале что-то человеческое.

– Володенька. – Люсенда подошла к сыщику и нежно провела ладонью по его волосам.

– Мы же договорились, красавица. – Он приложил палец к губам.

– Договорились, договорились, – недовольно прошептала девушка. – Ты что нос воротишь? – Но руку убрала. – Прошвырнусь к подружке. Не торчать же весь день с малохольными придурками!

Но прежде, чем отчалить, Люсенда устроила для гостя целое представление.

Не стесняясь, со скрытым вызовом, сбросила с себя всю одежду и, раздумывая, что бы надеть, разгуливала по крошечной комнате нагишом. Одежды у нее было мало – кот наплакал, и Люся по два-три раза примеряла один и тот же лифчик или водолазку.

Фризе наблюдал за «демонстрацией мод» со смешанным чувством восхищения и жалости. Ему чудилось, что борьбу за это стройное девичье тело ведут две силы: прекрасные гены, порода, неведомо какими путями доставшаяся Люсенде. И мерзкий, неустроенный быт, полуголодное существование. Результат этой борьбы казался Владимиру предрешенным.

У девушки была длинная шея, красивые мочки ушей, предназначенные для изящных сережек, небольшие упругие груди. Длинные ноги, соблазнительная узкая полоска золотистых волос внизу живота… Владимир с трудом удерживал себя от того, чтобы коснуться ее ладонью.

Но как только Люсенда поднимала руки, чтобы надеть водолазку, ребра проступали как у дистрофика. На левой груди, переливаясь всеми цветами радуги, красовался кровоподтек, на бедрах виднелись старые бледные синяки. И кожа выглядела нездоровой, тусклой.

– Ну что же мне надеть-то? – капризно спросила девушка, почувствовав, что гость неотрывно следит за ней. – Скажи, Володенька.

– Желтую майку и джинсы. И никаких лифчиков.

– Чудачок! Меня и в лифчике обязательно какой-нибудь козел ущипнет. И в метро, и в троллейбусе. – Она посмотрела на отключившегося Генерала и спросила шепотом: – Я тебе нравлюсь?

– Подкормить бы тебя, Люсенда, – задумчиво сказал Фризе, все еще находясь во власти своих невеселых мыслей. – Подкормить да обогреть.

– Любишь девушек в теле? – Она остановилась прямо перед ним. Наглая и в то же время уязвленная его ответом.

– Люблю таких, как ты.

– Да ничего страшного. Я подкормлюсь. – Люся сняла со спинки стула халатик. Достала из кармашка все ту же стодолларовую бумажку. Помахала у Фризе перед носом. – Подкормлюсь. Ладушки?

– Ладушки.

Когда хозяйка ушла, Владимир внимательно осмотрел комнату. Перетряхнул все Люсины вещи, заглянул под клеенку на столе. Перелистал каждую страницу старых рекламных газет.

Единственной добычей стал голубой документ, опять на немецком языке, подписанный все той же Анной Б. Доценко и руководителем Южно-Германской риелторской фирмы Юргеном Коппелем. Это была декларация о намерениях. О намерениях Анны Б. Доценко купить замок в Баварии…

* * *

… Владимир подумал, что владелец сверкающей хромом иномарки притормозил только для того, чтобы отматерить лезущего под колеса странного субъекта в генеральском кителе и старой красной каскетке на голове. Но то ли генеральская форма сработала, то ли им просто повезло. Машина остановилась. Довершили дело несколько денежных купюр, которыми бомж помахал перед носом здоровенного амбала-водителя. Было темно, и Фризе не разглядел, какого достоинства купюры. А водила в них моментально разобрался. Он тут же открыл заднюю дверцу своего шикарного лимузина. Василий лихо вскочил в салон, подвинулся, освобождая место для Фризе.

Они ехали молча. Время от времени бомж только бросал коротко:

– У светофора направо! Бери налево! Направо. Еще направо!

Дважды они проехали по одной и той же улице и наконец выбрались на набережную. Напротив сверкающего огнями Дома правительства попали в пробку. На большом трехцветном плакате, прикрепленном к фонарному столбу, красовалась надпись: «Никто не сможет помочь России, кроме нас самих».

– Не жаль на агитки деньги тратить? – проворчал бомж. – России никто не сможет помочь!

Мимо пронесся кортеж черных автомобилей с мигалками, джипы охраны. Крупный, полный собственного достоинства гаишник поднял жезл. Резкая трель милицейского свистка возвестила о том, что трасса освободилась. Поток машин двинулся дальше.

Погладив белое кожаное сиденье, Владимир усмехнулся: «Как бы не пришлось водителю пожалеть, что взял таких пассажиров. Можем испачкать салон».

У большого мрачного дома на Рочдельской улице бомж сказал:

– Под арку, во двор.

– Во двор не поеду, – заартачился водитель.

– Пес с тобой, – согласился Василий. – Тормози.

Они выбрались из машины, и бомж подтолкнул Фризе к воротам. Но во двор они заходить не стали. Молча постояли минуту-две, потом Василий осторожно выглянул в переулок. Машина, которая их привезла, уехала.

– Кажись, пронесло, – с облегчением сказал бомж. Он взглянул на Владимира повеселевшими глазами. – Пронесло. Утекли от Люськи, как тени. Ни один козел не заметил.

– А чего они в доме ищут?

– Трясут нашего брата. Ты еще не врубился?

Фризе промолчал.

– Ну да, ну да! Откуда ж тебе знать наши дела? Придет время… – Генерал небрежно махнул рукой. – Где ночевать собрался?

Фризе неопределенно пожал плечами:

– Попробую еще раз на вокзале.

– Тьфу! Опять загребут. У тебя никаких знакомых в Москве?

– Нет.

– Да? А я надеялся, что имеешь в запасе какую-нибудь бабу. Старую знакомую по киношным делам. Актриску. Ночку отлежаться.

– Сейчас тепло. Можно и на лестнице, и в саду.

– Неужели не понимаешь? Опасно стало нашему брату. Придется в Рочдельских банях отсидеться.

– В банях?

– Пошли. Потихоньку. Что-то я больную ногу натрудил. Бегаю, как заяц. Жратвы в палатке купим – и в баню. Деньжата есть в заначке?