Текст книги "В интересах следствия"

ПАМПЕРС

Фризе все дальше и дальше уходил от Белорусского вокзала. Постепенно его шаги становились все медленнее и медленнее. А рядом с неуклюжим серым утесом Дома кино Фризе и вовсе остановился: «Чего ради я дал деру? Ну поймает меня рыжий жулик в погонах. Посадит в камеру вместе с другими бомжами. Что и входит в мои планы. Неудобно будет предстать перед майоршей? Кому неудобно? Владимиру Фризе? Так его нет. Уехал за границу. А бомжу Володьке плевать на сантименты. У него вместо совести – голодный желудок. Обманывать не краснея – его профессиональное достоинство. Так он же ей такую историю скормил про ребеночка! Соврет и еще. Будет знать, кому можно верить, кому ни за какие коврижки нельзя. Тоже мне следователь! Не зря ей Рамодин доверился!»

Настроив себя на воинственный лад, Владимир почувствовал облегчение. Уверенность вновь вернулась к нему. Он круто развернулся и чуть не сшиб с ног темнорожего бомжа Памперса. Тот стоял у края тротуара и, держа в распухшей ладони бутылку пива «Балтика», принюхивался к открытому горлышку.

– Чтоб тебя, гаденыш! – выругался бомж и, пытаясь удержать равновесие, ухватился за лацканы бархатного пиджака Фризе. – А, это ты! Откупился, значит, от Чубайса?! Сколько отслюнил поганой скотине?

– Ментиха выручила. Анастасия. Отшила твоего дружка как миленького.

– Следовательша? – с почтением произнес бомж и опять принюхался к бутылке. – Она по справедливости. Повезло. Рыжий вынул бы из тебя все до рублика. Ты куда колесишь?

– Туда, откуда пришел.

– Брось. Загудишь в садильникnote 1Note1
  Садильник – милиция.


[Закрыть].

– А где не загудишь? У вас, в Москве, же, менты сбесились. Хватают мужиков подряд.

– Слышал?

– Глухой не услышит. Я вторые сутки не сплю. Приткнусь в зале ожидания и давану до вечера. А ты пивком разжился?

– Никак не пойму – пиво в бутылке или? У этого гадючника, – он посмотрел на кино, ныне – Дом Ханжонкова, – часто оставляют бутылки с недопитым пивом. Идут ночью из бара или с сеанса, сосут пиво. Не допьют – ставят на панель. Кто их знает почему? Может, горчит? Или теплым показалось. Вот мы по утрянке и сшибаем опохмелку. Да какие-то падлы прыскать в бутылку повадились. Убил бы! – Решившись, наконец, он глотнул из бутылки. Иссиня-черное лицо расплылось в улыбке. – Тип-топ! Даже не горчит. – Он с наслаждением вылил в глотку остатки пива и швырнул бутылку к подъезду.

Они медленно – Памперс еле-еле переваливался с ноги на ногу – поплелись в сторону вокзала. Бомж молчал, углубленный в свои невеселые мысли. Невеселые потому, что время от времени он горестно вздыхал и бросал на Фризе жалобные взгляды. Словно искал сочувствия. Владимир ждал, когда Памперс сам разговорится, вопросов не задавал.

– Меня величают Алексеем, – наконец сказал бомж. – Стал, знаешь, отвыкать от своего имени. А Памперс – это так… Кликуха. Тут один мужик, из наших, всем кликухи раздает. Однозвездочного олуха Чубайсом окрестил. Прямо в точку. Правда?

– Правда.

На углу Грузинского вала и Брестской Памперс остановился:

– Дальше я ни ногой.

– Тебя не Чубайс так разукрасил?

– Нет. Он по другой части. Шмонает, стервь. Это, – бомж слегка коснулся распухшими пальцами лица, – другая история. Спасибо, жив остался. – Тело его непроизвольно передернулось. – Закурить не найдется?

Фризе опять, как и в первый рал, достал из нагрудного кармашка папиросу, протянул Памперсу. Не стал дожидаться, когда тот попросит огонька, и зажег спичку.

Закурив, бомж сказал с удивлением:

– Хорош карман у твоего клифта. Курево в нем не кончается. Я твой должник. Тут недалеко есть чебуречная, старый армянин такую вкуснятину ляпает. Бывает, под хорошее настроение и нашему брату перепадает. Пойдем? А поспим в лесу. Клевое местечко я знаю! Тепло, светло и не дует. Я там «линкольн» нашел. Новехонький. Только как решето от пуль. На нем крутые мужики миллиард на 6-м Ростовском грабанули. И на засаду напоролись. Менты с ног сбились – ищут тачку. А я завернул в чащу… По нужде. Штаны спустил. Присел. Гляжу, под лапником что-то блеснуло. Я даже забыл, для чего штаны снял. Кинулся лапник скидывать. «Линкольн»!

– Менты ищут, найти не могут, – с иронией произнес Фризе. – А ты присел – и нате! «Линкольн» тут как тут.

– Побожиться?

– Да ладно. Радуйся.

Они свернули на Грузинский вал.

– Радуйся?! – неожиданно громко, с обидой выкрикнул Памперс. – Знал бы ты… – Он осекся и тронул Владимира за рукав. – Глянь, Левона спалили.

На небольшой площадке между жилыми домами стояло несколько белоснежных павильончиков. Над каждым – какое-нибудь громкое название: «Колорадо», «Золотой апельсин», «Белый орел»… ТОО, ООО, АОЗТ – с недавних пор ставшие понятными каждому аббревиатуры. Два ларька были еще наглухо закрыты щитами, в витринах третьего пылились бутылки со спиртным. А остатки еще одного заведения походили на огромное кострище. Кострище дымилось. Пахло мокрой золой, горелой краской. Возле остатков павильона стоял пожилой коренастый мужчина. Скрестив руки на груди, он не сводил глаз с пепелища.

– Левон! Может, помощь нужна? – окликнул Памперс мужчину.

Погорелец на мгновение повернулся к бомжу, но ничего не сказал. Фризе успел заметить, что глаза у него заплаканные. И еще отметил, что черты лица у Левона крупные, мужественные. Большой мясистый нос, брылястые щеки, большой толстогубый рот.

– Ты не подумай, Левон, – это не наша работа, – сказал Памперс.

– А то я не знаю чья?! – Погорелец снял руки с груди и сцепил их теперь за спиной. – А то я не знаю?! Чтоб у них руки отсохли! Чтоб им ноги повыдергали! Мало я им платил, абрекам? – Он опять повернулся к Памперсу, скользнул равнодушным взглядом по Фризе. Спросил: – Кто тебя так отделал?

– Не бери в голову. Заживет.

– Заживет, – задумчиво повторил Левон и постучал себя по левой стороне груди. – А здесь вот никогда не заживет. Третий раз спалили. Теперь уж не подымусь.

– Может, все ж поможем? Мы с другом разберем хлам. – Памперс кивнул на Фризе. – Вдруг техника уцелела? Касса?

Упоминание о кассе вызвало у Левона определенные ассоциации:

– Разукрасили-то не за зеленые?

– Не! Мне та бумажка случайно в карман залетела. Залетела – и нету!

– О-хо-хо, – горестно простонал Левон, окинув взглядом то, что раньше называлось чебуречной. – О-хо-хо! – И опять повернулся к бомжу: – Больше нету таких бумажек?

– Откуда?

– Может, у твоего друга? – Левон наконец-то взглянул на Фризе повнимательнее.

– Он питерский. Только на днях заявился.

Владимир насторожился. Он еще и слова не сказал Памперсу о том, откуда приехал. Только Чубайсу и следовательше Анастасии. Откуда у бомжа информация? Но больше всего сыщика заинтересовали разговоры о зеленых. Скорее всего, волна неясных слухов о событиях в 6-м Ростовском распространилась среди бомжей и местных торговцев довольно широко. А сам Памперс? Не из тех ли шакалов, что поживились валютой?

– Подамся в бомжи. – Левон обреченно покачал головой и произнес витиеватую фразу на незнакомом языке. Наверное, на армянском. Фризе понял только одно слово – Армагидон.

– Пошли, Алеша, – тихо позвал он бомжа. – Все тут выгорело. Проехали чебуреки мимо носа.

Они опять не спеша двинулись по улице.

– Эх! Накрылся наш завтрак. Чего абреки деда давят? Палили бы молочные киоски.

– У меня есть заначка. Тридцатник. Может, купить пару бутылок пива?

– Богач. Тут рядом базарчик. У бабки можно бутылек водяры за пятнашку взять, – предложил бомж.

– Пиво «Балтика». Номер шесть, – отрезал Фризе. – По бутылке на брата.

– Хоп! Пиво так пиво.

Они купили холодного пива, нашли маленький скверик на подступах к зоопарку и растянулись на жухлой траве. Большой куст барбариса прикрывал их от толпы, шагающей по направлению к станциям метро «Краснопресненская» и «Баррикадная». По этой толпе Фризе определил, что время приближается к девяти. На работу спешили те, у кого рабочий день начинается в девять тридцать, в десять: обитатели офисов и контор, еще не заработавшие на автомобили, но уже облаченные в добротные модные тряпки. Прикинутые.

Когда Памперс, разомлев от пива и тепла, перестал кряхтеть и постанывать, ощупывая больные места, Фризе решил, что настала пора вернуться к черному «линкольну». Но сделать это оказалось нелегко. Бомж «поплыл». Еще полчаса назад излагавший свои мысли на понятном языке и казавшийся Владимиру вполне разумным и даже хитрым человеком, Памперс выдавливал из себя одни междометия. Или пересказывал чьи-то смутные религиозные фантазии. Он даже не мог вспомнить своего настоящего имени.

– Слышишь, раб Божий? Слышишь? – шептал бомж, приложив ухо к земле.

– Слышу. – Фризе не всякий случай согласился и тоже склонил голову к пожухлой чахлой траве.

– Считают! – Памперс с трудом разогнул распухший указательный палец. – На счетной машине.

– Чего считают?

– Лох! Жмурикам бабки подбивают. Как сойдется – бах! Все! Тип-топ! В разные стороны грамматики.

– А этот «линкольн» далеко в лесу?

– Тс-с! Памперса там чуть не убили. В Раздорах. Ты слушай. Слушай! – Он снова приложился ухом к земле. Попытался загибать пальцы, как делают при счете. Но они не повиновались. – Стекляхи задней в лайте нет. Я и протырился. Думаю – скручу шумовку.

– Что за шумовка?

– Да радио! Блеер этот чертов! Не понимаешь?

– Теперь понял.

– Ну вот. Рассказываю. Тут крутые насыпались. Давили меня, пока легавый не сказал – подох.

– Менты насыпались?

– Не! Крутые.

– Ты же сказал – легавый!

– Ты бы откинул сандалии – и не такое примерещилось.

– А как найти то место?

– Ты, сука! Гаденыш! – с бешенством заорал Памперс и сел. Зло посмотрел на Фризе глазами-щелочками. И, похоже, не узнал. – Моя тачка!

Его гнева хватило лишь на несколько секунд. Он снова лег. Сказал вполне благожелательно:

– Хана! Хана, хана… Сойдется счет – ба-бах! В разные стороны грам… гралл…

– Грамматики?

– Нет! Всей всемерной! Всей!

– Понятно. Всей Вселенной. Галактики.

– Ну да!

– Значит, считают? А со счета не собьются?

– В том и гвоздь, – обрадовался Памперс и заговорил вполне осмысленно: – Знать, когда сойдется, все бы приготовились. Запели блажные песни. Глядишь – отмолились. А так… – Он безнадежно махнул рукой.

– А что считают-то? – опять спросил Владимир. Он понимал, что, пока собеседник не выгребет из закоулков своего сознания остатки засевшей там «теории», серьезного разговора о том, где спрятан автомобиль, не получится.

– Считают жмуриков. Понимаешь? Господь же все видит. Вот, например, ты. Зыришь на меня и думаешь: что б он сдох, Памперс проклятый. Щелк! Счетная машина прибавила единичку. По телику или в кино ухайдокали мужиков двадцать – опять щелк, щелк. Сечешь? А в мире-то всего пять миллионов душ.

Фризе не стал его поправлять. Миллионов так миллионов.

– Сечешь? Как дебил с кретином сойдутся – чертов баланс, называется – бах! Гроб с музыкой. Сами себя со свету сживаем. А попели бы… – Памперс вздохнул. – Попели бы блажные песни…

– Еще попоем.

– Значится, так! Повезет тебе – бабки поровну. Один блеер чего стоит! И доллары там, наверное, остались. Не повезет – похороны за государственный счет. Понял?

Теперь он говорил очень спокойно, осмысленно. Пригладив темной ладонью жиденькие травинки на газоне, ткнул пальцем в бурый окурок.

– Гляди. Это Раздоры. Сойдешь с электрички – направо. Ехай позднее. Контролеров нет. Пойдешь шагов пятьсот назад. Потом по песчаной дороге…

Фризе много раз бывал в Раздорах у друзей, хорошо знал окрестности поселка. Справа от станции вся территория была застроена современными коттеджами. Они буквально налезали друг на друга, и спрятать машину там было негде. Значит, Памперс не хотел, чтобы Владимир нашел «линкольн». Или слышал лишь «звон», пересказывая бомжовские байки. Но он так лаконично и четко обрисовал дорогу, что Фризе усомнился: а не ломал ли бомж комедию, талдыча про «всемерную грамматику» и счетную машину, подсчитывающую жмуриков, как Чичиков мертвые души? Выдав информацию, Памперс сунулся лицом в траву и захрапел. Интеллектуальный порыв его доконал.

Фризе тоже задремал.

Разбудил его полный флегматичный сержант. Постучал носком ботинка по ноге. Как и Чубайс. Только деликатно.

– Гражданин, не положено, – сказал страж порядка миролюбиво, когда Владимир открыл глаза. «Слава богу, – подумал Владимир, – я еще не лишился гражданства».

– Один секунд. – Он поднялся с травы и стал будить Памперса. Тот отплевывался и не хотел просыпаться.

– Лучше бы вам убраться отсюда поскорее. И самостоятельно.

Владимир поставил своего нового приятеля на ноги, обнял за талию и поволок за собой. Куда, он еще не решил. Лишь бы подальше с милицейских глаз.

Уже через несколько минут Памперс очухался:

– Ох и плохо мне, мужик. Наверное, помру.

– Выживешь, чудак.

– Чудак – полтора дурака. Ты куда меня таранишь?

– Где тепло и не дует.

– Стой!

Фризе остановился.

– Сча вспомню. Сча… – Памперс бубнил, выдыхая запахи пива и гнили. От одежды несло потом. «И сыром рокфор», – мелькнуло у Владимира в голове. – Между Плющихой и Ростовской набережной. Такой большой дом. С верблюдом на крыше. Знаешь?

– Нет.

– Сучонок! На Москву-реку домишко зырит.

Фризе вспомнил огромный дом полукругом. Его фасад возвышался на пригорке у реки. На крыше дома победно реяла реклама сигарет «Кэмел».

– Не знаю! Откуда?

– Там на чердаке единственное место, где зимой тепло. А счас не дует. Запомнил?

– Запомнил. Ты про аптечный киоск Чубайсу говорил… Для понта?

– Нет. Хотел дождаться, когда откроется. Там тетка иногда дает лекарства в долг. Хотел анальгина раздобыть.

Постепенно бомж оклемался. Покряхтывал и пошатывался, но шел самостоятельно. Фризе, повесив свою сумку через плечо, двигался рядом, готовый в любую минуту прийти ему на помощь.

В аптеке на Новом Арбате Владимир купил несколько упаковок анальгина. Алексей никак не мог выдавить таблетки из упаковки. Распухшие пальцы не слушались.

– Ковырни, Володя Питерский, – попросил он, протягивая блистер Фризе. – Штучки три.

Разжевав горькое снадобье и не поморщившись, бомж повеселел.

– Закурить найдется? – Он хитро посмотрел на кармашек, из которого Владимир всегда доставал папиросы.

Памперс с таким наслаждением сделал первую затяжку, что Фризе ему позавидовал. Сам он курил лишь за компанию. Как сейчас. И ни от папирос, ни от сигарет не получал удовольствия. Только от трубки. Тщательно набив ее хорошим табаком, раскурив как следует и пуская по кабинету ленивые сизые колечки, Фризе испытывал истинное наслаждение. Но трубки и табак хранились дома, в кабинете. А домой ему пока ходу не было.

– Алексей, я тебе имя свое не называл. Откуда ты его знаешь?

– Пс-с, – ухмыльнулся бомж. – Москва – одно большое ухо. Тебя Чубайс потрошит, а люди слушают. Шумок по вокзалу идет. Какая-то добрая душа менторше Анастасии шепнула.

– Вот как?!

– Вот так! – передразнил Памперс. Потом деловито и бодро, как будто еще полчаса назад не висел беспомощным кулем на Владимире, сказал: – Покалякали, и ладушки. Не забудь, если дело выгорит – башли пополам. – Он чуть помедлил и добавил: – «Под верблюдом» в каждом подъезде домофоны. Число надо знать. И один на чердак не суйся. Мужики строгие. Со мной – другое дело. Свидимся.

Памперс поковылял по проспекту вниз, к Москве-реке. Фризе смотрел ему вслед, пока бомж не свернул налево под высокую арку мрачноватого жилого дома.

«Свидимся, – усмехнулся Владимир. – Тоже мне самомненьице! Как будто спроси первого встречного: „Не знаете ли, где сейчас обитает бомж по прозвищу Памперс?“ – и тебе тут же расскажут, как его найти».

Неподалеку от метро, в тихом пустынном переулке, Фризе нашел телефон-автомат. И позвонил своей давней приятельнице Светлане. Молодая женщина вела в городской газете криминальную рубрику, и сыщик иногда снабжал ее информацией. А случалось, просил о помощи. Но в последнее время делал это очень редко. Берег. У Светланы и без него хватало проблем. И врагов.

Но сейчас просьба казалась ему пустяковой. Да и обращаться было больше не к кому.

Трубку сняла сама Светлана. Иначе и быть не могло. Или снимала она – когда находилась в редакции, или не снимал никто. Ни один коллега не желал общаться с ее опасными клиентами.

– Светка, это не я, – с ходу предупредил Владимир.

– Конечно нет. Ваш голос мне совсем незнаком. Вы что-то хотели?

– Возьми ручку.

– Всегда со мной.

– Предупреди моего кореша Онегина. Через жену. И обязательно с автомата.

– Поняла.

– Станция Раздоры… – Он повторил все, что услышал от Памперса. Только сторону назвал левую. Бомж или оговорился, или сознательно ввел в заблуждение. Справа нельзя было бы спрятать и спичечный коробок. – Запиши телефон.

– Угу.

– Передай, что весточку от него получил.

– Угу.

– Что ты угукаешь? Тебя не повысили?

– Ну и вопросик.

– Голос стал протокольным.

– Уважаемый! Говорите по существу.

– За последнюю неделю напечатано много сообщений о том, что город завален фальшивыми дублонами.

– Это и я заметила.

– Узнай, откуда ветер дует. Не деза?

– Трудно проверить.

– Очень просто. Найди хоть одного мента, который участвовал в операции. Если таких нет – информацию «сливают» из центров общественных связей.

– Логично. Это для меня?

– Нет. Адресат тот же.

– И все очень срочно?

– Хотелось бы.

– Мне бы тоже кое-чего хотелось. Вы, гражданин, откуда звоните?

– Из Бонна. Минута разговора знаешь сколько стоит?

Фризе повесил трубку.

ПО ЦЕПОЧКЕ

– Мужик!

Фризе приоткрыл глаза. Взгляд уперся в грязные, стоптанные кроссовки и синие брюки с широкими алыми лампасами. Владимир поднял голову. Перед ним стоял генерал в парадной форме. Десятка три орденских ленточек на груди. Золотое, слегка потемневшее от времени шитье. Вот только вместо фуражки с золотой кокардой на генеральской, давно не стриженной голове красовался красный кепарик с надписью «Труссарди». Одутловатые, небритые щеки выдавали бомжа со стажем.

– Мужик! – Чудной гость присел перед Фризе на корточки. – Брюхо свело? Не горюй!

Чего-чего, а сочувствия в этой набитой отбросами общества клетке Владимир не ожидал.

– На волю хочу.

– Всего-то? – Губы у сокамерника дернулись. Наверное, в попытке изобразить улыбку. Но лицо так опухло, что улыбки не получилось. Мелькнуло что-то между гримасой боли и выражением сочувствия. – Утречком выпрут на волю.

– Дай бог.

– Тебя где загребли?

– В погребеnote 2Note2
  Погреб – метро (жарг.).


[Закрыть]. На Красной Пресне.

Фризе исподволь, стараясь не показывать заинтересованности, приглядывался к необычной экипировке бомжа. Он сразу же отверг предположение, что перед ним настоящий генерал, но мундир сидел так ладно и бомж вел себя так естественно, не испытывая никакого неудобства, что впору было засомневаться. Похоже, что бомж был тот самый, о котором предупредил Рамодин.

– Ну, метро-то понятно… А кости где бросил?

– Нигде. Пару дней, как приехал.

– Вот как?

Фризе показалось, что в генеральских глазах-щелочках на мгновение появился неподдельный интерес. Но тут же погас.

– Люблю питерских. И каким же путем ты в столицу прикатил? На «Красной стреле»? С Лужковым еще не встретился?

– Ваше превосходительство, а вам не тяжело? – ласково поинтересовался Фризе.

– Ну-ну! – почему-то шепотом, угрожающе выдавил бомж. – Хочешь сказать, что положил на меня… с прибором? Мы и не таких обламывали.

– По три вопроса сразу задавать не тяжело?

Секунду, не больше, бомж размышлял над тем, как ему отреагировать: продолжать задираться или выпустить пары. И принял верное решение – рассмеялся. Опять не раскрывая рта.

– Узнаю питерца. Вам палец в рот не клади!

Фризе невольно покосился на распухшую, с цыпками, с навеки въевшейся грязью руку и внутренне содрогнулся. Но решил перебросить маленький мостик.

– Я под облаву попал. Слыхал, как в Питере бомжа давят?

– Как?

– Заловят ночью сотни две, набьют в автобус – и в лес. Километров за сто. Или куда подальше. Вытряхнут – гуляй, Вася! И всякий раз ряженыеnote 3Note3
  Ряженые – милиционеры (жарг.).


[Закрыть], подлюки, норовят за границу области вышвырнуть.

– За финскую границу?

– Скоро и за финскую отвезут. Как подберут подходящую компанию. Ты бы сгодился в своем мундире.

– Вот и я думаю… – Бомж внимательно оглядел Фризе. Не оглядел – ощупал глазами. Словно хотел проверить, не прячет ли тот чего-нибудь интересное в карманах.

Владимир сделал вид, что не заметил этого взгляда, и продолжал:

– Меня тоже в лесу вытряхнули. За Мгой. Еле добрался до станции. Первая электричка – в Бологое. Сел и поехал. А уж там до Твери…

– А с Твери-то до Москвы рукой подать! – закивал бомж. – Контролеры не высаживали?

– Нет. Один раз тетка хотела привязаться. Уже и пасть открыла, а напарник ее увел.

– Электричкой, значит. – Бомж задумчиво посмотрел куда-то поверх головы Владимира. – Хороший способ! Может, мне в Питер податься?

– В таком мундире тебя и на «Красной стреле» подвезут задаром.

– Подвезут. – Бомж на секунду отвернулся и негромко позвал .кого-то из тех, кому досталось место на нарах: – Колизей! Кати сюда колеса. Мужик из Питера угостить нас с тобой хочет.

Но тот, кого назвали Колизеем, сердито отмахнулся.

– Ты чего орешь, генерал! – рассердился Фризе. – Чем я угощу? Тебя менты не шмонали? У меня давно сигареты отняли.

– Это я так… Хотел кирюху с питерцем познакомить, – примирительно поведал бомж, но уходить не собирался. Только стащил с головы шапочку, положил на холодный пол и уселся на нее. От сидения на корточках у него, наверное, затекли ноги. – Давно я в Питере не был. А коли соберусь, где посоветуешь кости бросить?

– В «Приюте убогого чухонца».

– Это где?

– В гостинице «Пулковской». Пять звезд. Это тебе не ваш «зверинец».

– Ладно, мужик, не сердись. Сейчас я обмелел. А, глядишь, к осени разбогатею. И на твой «Приют» башли найдутся. Погорельцем поработаю. Тут мне мундир во как сгодится! – Он провел черной ладонью по горлу. – Генерал-погорелец из Таджикистана. Хорошо дают.

– А мундир откуда?

– Генералы тоже не вечны. Помирают. А внукам такие шмотки на кой хрен? Вот и вывешивают рядом с помойками. Главное – узнать, в каком доме генерал помер. Ты на мой вопрос так и не ответил. Сам-то в Питере где ночевал?

– На одном чердаке. Напротив Химдымаnote 4Note4
  НИИгипрохим на улице Шпалерной (бывшая улица Воинова).


[Закрыть]. Знаешь?

– Не-а. Мне говорили, в Питере вблизи Ватрушкиnote 5Note5
  Площадь Ломоносова.


[Закрыть] чердаки хорошие. – Бомж опять бросил на Фризе быстрый внимательный взгляд.

– Ты не ушами шевели, а мозгами. И вообще, надоел ты мне до чертиков. Отпрыгни!

Владимир закрыл глаза и прислонился к стене. Он слышал сердитое сопение бомжа и приготовился дать отпор, если тот вдруг полезет в драку. Но Генерал быстро закончил сопеть. Покашлял. Наверное, надеялся, что собеседник опять обратит на него внимание. И, наконец, убрался.

«Странный тип, – думал Фризе, чувствуя, как легкая дрема туманит ему голову. – Все-то в нем ненастоящее – и мундир, и блатные словечки, и прилипчивая настырность. Все с чужого плеча. Чего он ко мне привязался? Прощупывает? Интересно, других бомжей он донимает?» Но открывать глаза, наблюдать за генералом ему было лень, Владимир вспомнил опухшее, небритое, с синим оттенком лицо своего собеседника и подумал: «А рожа у мужика настоящая, бомжовая. Такую ни за месяц, ни за два не нагуляешь. Как у Памперса. Чем-то они похожи, бедолаги. Уж не братья ли? – Уже засыпая, он философски рассудил: – Братья не братья. Да все они, бомжи, братья по несчастью. И все друг на друга похожи».