Текст книги "Творения преподобного Симеона Нового Богослова. Слова и гимны. Книга третья"

Божественные гимны преподобного Симеона Нового Богослова

О гимнах преподобного Симеона Нового Богослова

Читателям, интересующимся духовной литературой, давно уже известны слова или беседы прп. Симеона Нового Богослова, переведенные на русский язык епископом Феофаном и изданные в двух выпусках Афонским Пантелеимоновым монастырем; между тем гимны прп. Симеона доселе оставались у нас непереведенными и неизвестными. В греческом издании творений Симеона Нового Богослова слова и главы, которые именно все сполна и переведены епископом Феофаном, составляют первую часть книги; во второй же, значительно меньшей, части помещены гимны прп. Симеона, написанные в поэтической, стихотворной форме. Настоящий перевод и имеет целью дать возможность русским читателям ознакомиться с этим другим родом произведений прп. Симеона Нового Богослова – его Божественными гимнами, не менее интересными и примечательными, чем изданные ранее в русском переводе слова святого отца.

Подлинность гимнов прп. Симеона доказывается из жития его, из древних рукописей и на основании тождества идей, заключающихся в словах Симеона и в гимнах. В житии прп. Симеона Нового Богослова, написанном учеником его Никитой Стифатом, неоднократно говорится, что Симеон, занимаясь писательством, слагал исполненные любви Божественные гимны, составлял экзегетические, катехизические и другие слова, писал аскетические главы, послания и пр. В разных библиотеках существует немало рукописных кодексов XII, XIII, XIV и позднейших веков, в которых или особо, или наряду со словами Симеона помещаются и Божественные гимны, надписанные именем прп. Симеона, игумена монастыря святого Маманта, или Нового Богослова. Сличение содержания гимнов и слов Симеона показывает, что в них развиваются одни и те же, как общие, или основные, так и частные идеи. К первым должно быть отнесено учение Симеона о Боге как Свете, являющемся верующему в непосредственном созерцании, и его учение о том, что для спасения необходимо еще здесь, на земле, воспринять внутрь Царствие Божие – благодать Святого Духа, и опытно познать и ощутить ее умом и чувством. Кроме этих главных идей, слова и гимны Симеона совпадают и в некоторых частных пунктах, именно в учении о непостижимости Божества, о человеке как образе Божием, о будущем суде, о плаче и слезах и пр.

Хотя в словах и гимнах прп. Симеона содержится одно и то же учение, но между ними, однако, замечается и немалая разница. Слова Симеона представляют собою по преимуществу беседы или поучения, составленные для народа или для одних монахов и большей частью, вероятно, произнесенные в храме; тогда как гимны суть не что иное, как келейные записки или дневники Симеона, в которых он описывал свои видения и созерцания и изливал чувства любви, благоговения и благодарности к Богу. Слова Симеона излагают его учение, его богословские и аскетические взгляды; гимны же изображают нам самую душу Симеона, ее чувства и переживания. Поэтому гимны прп. Симеона наиболее характерны не для его богословской системы, не для его учения, а для личности Симеона, для его настроения, для его мистики. Гимны Симеона Нового Богослова вскрывают пред нами как бы ту лабораторию, в которой изготовлены и сложились глубокие и оригинальные взгляды этого святого отца.

Чистосердечное исповедание своих грехопадений и немощей, описание необычайных созерцаний и откровений, каких сподобился Симеон, и благодарение Богу за воспринятые от Него дары и благодеяния – таково общее содержание гимнов прп. Симеона. Являясь лирическим излиянием религиозных чувств святого отца, почти всякий гимн Симеона начинается обращением к Богу и имеет форму благоговейного размышления или беседы души с Богом, в которой прп. Симеон излагает пред Богом свои тревоги и недоумения и, предлагая вопросы, получает на них ответы от Бога и разъяснения, или же просто форму молитвы, преисполненной глубочайшего сокрушения, смирения и пламенной любви к Богу, молитвы, в которой Симеон, исповедуя дивные пути Промысла Божия в своей жизни, воссылает Богу хвалу и благодарение за все Его милости и которую заканчивает обычно прошением или мольбою о спасении и помиловании. Четыре гимна, помещенные в греческом издании в конце (52, 53, 54 и 55-й), могут быть названы молитвами в тесном смысле; две последние из них получили у нас и у греков даже общецерковное употребление (мы разумеем «Молитву ко Святой Троице» и «Молитву ко Господу нашему Иисусу Христу о Святом Причащении», которые вошли в последование ко Святому Причащению, особенно вторая), как лишенные специально биографических черт своего автора и образцовые по силе и глубине чувства.

Помимо такового общего характера и содержания, в гимнах прп. Симеона можно различать и некоторые частные элементы: богословско-догматический, нравственно-аскетический и историко-биографический. Так, в некоторых гимнах святой отец затрагивает темы догматического или вообще богословского характера, трактуя, например, о непостижимости Божества (41 и 42-й гимны), о Святой Троице (36, 45-й и др. гимны), о Божественном свете и его действиях (37 и 40-й гимны), о творении мира (44-й гимн), об образе Божием в человеке (34 и 43-й гимны), о крещении, причащении и священстве (3, 9, 30 и 38-й гимны), о Страшном Суде, воскресении и будущей жизни (27, 42 и 46-й гимны) и пр. Сравнительно немногие гимны представляют нравственные предписания общего характера – для всех верующих, или частного – для монахов (таковы гимны: 13, 18–20 и 33-й). Есть гимны, имеющие и историческую ценность: в одном, например, из гимнов (50-м) прп. Симеон дает подробную характеристику разных классов современного ему общества, особенно высшего и низшего духовенства, в другом гимне (37-м) рисует духовный облик своего старца, Симеона Благоговейного, или Студита. Наконец, есть гимны, в которых заключаются указания на некоторые факты из жизни самого Симеона Нового Богослова (см. 26, 30, 32, 35, 53-й и др. гимны). В этом случае особенно примечателен 39-й гимн, где прп. Симеон говорит об отношении к нему родителей, братьев и знакомых и о дивном водительстве Промысла Божия в его жизни. Впрочем, внешнего, фактического материала для биографии прп. Симеона в гимнах сообщается весьма мало, черты же и события, касающиеся внутренней жизни Симеона, рассеяны едва ли не по всем гимнам.

Это именно и является, можно сказать, общею основою, общим фоном или канвою для всех гимнов Симеона, то есть то, что все они изображают внутреннюю жизнь святого отца, его переживания, мысли, чувства, видения, созерцания и откровения, то, что продумано, прочувствовано, выстрадано, увидено и дознано им на непосредственном, живом и постоянном опыте. В гимнах прп. Симеона нет и тени чего-либо искусственного, выдуманного, сочиненного или сказанного для прикрасы; все его слова идут прямо из души, от сердца и вскрывают, насколько возможно, его сокровенную жизнь в Боге, высоту и глубину его мистических переживаний. Гимны Симеона суть плод самого непосредственного духовного опыта, плод живейшего религиозного чувства и чистого, святого вдохновения.

Созерцая Бога то вне себя, как пресладкий Божественный свет, то внутри себя, как незаходимое Солнце, непосредственно беседуя с Богом, как друг с другом, и получая от Него откровения через Духа Святого, отделяясь от видимого мира и становясь на грани настоящего и будущего, восхищаемый на небеса, в рай, и бывая вне тела, горя внутри пламенем Божественной любви и слыша, наконец, в глубине души повелительный голос записать и поведать о своих дивных созерцаниях и откровениях, прп. Симеон невольно брался за перо и в поэтической, вдохновенной форме излагал свои мысли, чувства и высокие переживания. Необычайность созерцаний, сила чувства и полнота счастья и блаженства в Боге не давали Симеону возможности молчать и заставляли писать. «И хотел я – говорит он – молчать (о, если бы я мог!), но страшное чудо возбуждает сердце мое и отверзает оскверненные уста мои. Говорить и писать, даже и не хотящего, меня заставляет Тот, Кто воссиял ныне в моем мрачном сердце, Кто показал мне дивные дела, которых не видели очи, Кто снисшел в меня» (27-й гимн) и пр. «Внутри меня – пишет Симеон в другом гимне – горит как бы огонь, и я не могу молчать, не вынося великого бремени даров Твоих. Ты, сотворивший птиц, щебечущих разными голосами, даруй, – просит далее святой отец, – и мне, недостойному, слово, дабы всем письменно и не письменно поведал я о том, что Ты соделал на мне по беспредельной милости и по одному человеколюбию Твоему. Ибо превыше ума, страшно и велико то, что подал Ты мне, страннику, неученому, нищему» (39-й гимн) и пр. Вообще прп. Симеон неоднократно заявляет в гимнах, что он не может выносить молчания и предать забвению то, что ежедневно и ежечасно в нем видится и совершается. Если так, то на гимны прп. Симеона нельзя смотреть как на одно лишь свободное поэтическое творчество писателя; в них нужно видеть нечто большее. Сам прп. Симеон дар «петь… гимны, новые вместе и древние, Божественные и сокровенные», сознавал в себе, как благодатный дар новых языков (см. 49-й гимн), то есть он видел в этом даре нечто подобное древним первохристианским глоссолалиям. Поэтому Симеон смотрел на себя лишь как на орудие и свое духовное дарование не считал чем-либо особенным. «Уста мои, Слове, – пишет он, – говорят то, чему научен я, равно и гимны и молитвы я воспеваю те, которые давно уже написаны приявшими Духа Твоего Святого» (9-й гимн).

Прп. Симеон хотел поведать в гимнах о дивных делах милости и благости Божией, явленных в нем и на нем, несмотря на всю его греховность и недостоинство. С полной откровенностью, не щадя своего самолюбия, святой отец обнажает в гимнах все свои духовные немощи и страсти, прошлые и настоящие, грехи делом и мыслью, беспощадно бичуя и окаявая себя за них. С другой стороны, он совершенно неприкровенно описывает и те видения и откровения, каких он сподоблялся от Бога, и ту славу и обожение, которых удостоился по благодати Божией.

Гимны преподобного Симеона – это повесть души, говорящей не совсем обычной человеческой речью, а или покаянными вздохами и стонами, или радостными восклицаниями и ликованиями; повесть, написанная не чернилами, а скорее слезами, слезами то скорби и сокрушения, то – радости и блаженства в Боге; повесть, записанная не на свитке только, но глубоко начертанная и запечатленная в уме, сердце и воле ее автора. Гимны прп. Симеона изображают историю души, от тьмы грехов восшедшей к Божественному свету, из глубины падения поднявшейся до высоты обожения. Гимны преподобного Симеона – это летопись души, повествующей о том, как она очистилась от страстей и пороков, убелилась слезами и покаянием, всецело соединилась с Богом, уневестилась Христу, приобщилась Его Божественной славы и в Нем нашла упокоение и блаженство. В гимнах преподобного Симеона описано и запечатлелось как бы дыхание или трепетное биение души чистой, святой, бесстрастной, Божественной, души, уязвленной любовию ко Христу и истаивающей от нее, воспламененной Божественным огнем и горящей внутри, непрестанно жаждущей воды живой, ненасытно алчущей хлеба небесного, постоянно влекущейся горе, к небу, к Божественному свету и к Богу.

Автор Божественных гимнов – не человек, сидящий в юдоли земной и поющий скучные песни земли, но как бы орел, то высоко парящий над земными высотами, едва касаясь их крыльями, то далеко улетающий в необозримую заоблачную синеву небес и оттуда приносящий небесные мотивы и песни. Как Моисей с горы Синая или как какой-либо небожитель с высоты небес, прп. Симеон вещает в своих гимнах о том, что не видится телесными очами, не слышится чувственными ушами, не обнимается человеческими понятиями и словами и не вмещается рассудочным мышлением, но что превышает всякие представления и понятия, всякий ум и речь и что познается только опытом: созерцается мысленными очами, воспринимается духовными чувствами, познается очистившимся и облагодатствованным умом и выражается в словах только отчасти. Прп. Симеон пытался сказать в гимнах нечто о порядках не земного бытия и земных отношений, а о потустороннем, горнем мире, куда он проникал отчасти, еще живя на земле во плоти, о Бытии безусловном, вечном, Божественном, о жизни бесстрастных и равноангельных мужей и бесплотных сил, о жизни духоносцев, о вещах небесных, таинственных и неизреченных, о том, чего око не видело, ухо не слышало и что на сердце человеческое не всходило (см. 1 Кор. 2, 9), и что поэтому совершенно непостижимо для нас, изумительно и странно. Прп. Симеон своими гимнами отрывает нашу мысль от земли, от видимого мира и возводит ее на небеса, в какой-то иной мир, потусторонний, невидимый; изводит ее из тела, из обыденной обстановки греховной, страстной человеческой жизни и возносит в область Духа, в неведомую нам область каких-то иных явлений, в благодатную атмосферу чистоты, святости, бесстрастия и Божественного света. В гимнах Симеона раскрываются пред читателем как бы те глубины Божественного ведения, которые испытует лишь Дух Божий и заглянуть в которые, даже на мгновение, не безопасно для ограниченного и слабого человеческого мышления. В Божественных гимнах прп. Симеона такая отрешенность от мира, такая одухотворенность, такая глубина духовного ведения, такая головокружительная высота совершенства, до которых едва ли когда еще достигал человек.

Если таково содержание гимнов Симеона, если в них так много необычного для нас и непонятного, то отсюда для читателя гимнов является двоякая опасность: или совершенно не понять прп. Симеона, или худо его понять и перетолковать. Некоторым из читателей многое в гимнах, несомненно, покажется странным и непонятным, невероятным и невозможным, а кое-что – даже соблазном и безумием. Таковым читателям прп. Симеон может представиться по гимнам каким-то обольщенным и исступленным мечтателем. Этим читателям считаем долгом сказать следующее: сфера познания как вообще человеческого, так и тем более всякого частного лица слишком ограничена и узка; человек может постигнуть лишь то, что доступно его тварной природе, что вмещается в рамки пространственно-временных отношений, то есть нашего настоящего земного бытия. Кроме того, для каждого отдельного человека ясно и понятно лишь то, что он испытал и познал на своем личном маленьком опыте. Если так, то всякий сомневающийся и неверующий вправе сказать о непонятном и чудесном для него явлении лишь следующее: это непонятно для меня и в настоящее время, и только. Непонятное для частного опыта одного лица, быть может, понятно другому в силу его личного опыта; и невероятное для нас в настоящую минуту, быть может, станет для нас доступным и возможным когда-либо в будущем. Чтобы не оказаться во власти гнетущего сомнения и неверия или не остаться с тупым самодовольством мнимого мудреца-всезнайки, всякий человек должен слишком скромно думать как о себе, так и о сфере человеческого познания вообще, и своего крохотного опыта отнюдь не обобщать до общечеловеческого и универсального.

Христианство, как благовестие о Царствии Божием, о Царствии Небесном на земле, всегда было и будет соблазном и юродством для плотяного мудрования и для языческой мудрости мира сего. Об этом давно сказано и предсказано еще Самим Христом и Его апостолами. И прп. Симеон Новый Богослов, который, по его словам, старался лишь обновить в людях евангельское учение и евангельскую жизнь и который в своих гимнах лишь вскрыл те глубокие тайны, которые сокрыты и таятся в боголюбивой душе и верующем сердце человека, также неоднократно повторяет, что те вещи, о которых он пишет в гимнах, не только неведомы людям грешным, одержимым страстями, но и вообще непостижимы, неизреченны, невыразимы, неописуемы, неизобразимы, превосходят всякий ум и слово и что, будучи отчасти и для него самого непонятны, они заставляют его трепетать в то время, когда он пишет и говорит о них. Мало того, прп. Симеон как бы сам предупреждает своих читателей, когда заявляет, что без опыта невозможно познать тех вещей, о которых он говорит, и что кто попытался бы вообразить и представить их в уме, тот обольщен был бы своим воображением и собственными фантазиями и далеко удалился бы от истины. Равно и ученик Симеона Никита Стифат в своем предисловии к гимнам, которое в настоящем переводе предпослано гимнам, говоря, что высота богословия Симеона и глубина его духовного ведения доступны лишь мужам бесстрастным, святым и совершенным, в весьма сильных выражениях предостерегает духовно неопытных читателей от чтения гимнов, дабы вместо пользы они не получили вреда.

Всякий благоразумный читатель, думаем, согласится с нами, что мы либо совершенно чужды духовного опыта, либо слишком несовершенны в нем, а признав себя таковыми и все же желая ознакомиться с гимнами прп. Симеона, будем вместе с читателем помнить, что мы своим рассудочным мышлением не можем понять и представить себе того, что совершенно недомысленно и сверхрассудочно, поэтому не будем и пытаться проникнуть в заповедную и чуждую нам область; но будем крайне осторожны и внимательны, чтобы своими низменными, земными представлениями не опошлить как-либо тех картин и образов, какие рисует прп. Симеон в своих гимнах, чтобы не набросить земной тени на кристалльную чистоту души святого отца, на его святую и бесстрастную любовь к Богу, и не понять грубо-чувственно тех выражений и слов, какие он нашел для своих возвышеннейших мыслей и чувств в крайне бедном и несовершенном языке человеческом. Не будем, читатель, по причине своего маловерия и неверия отрицать дивные чудеса в жизни тех, которым, по словам Христа, своею верою возможно и горы передвигать (см. Мф. 17, 20; 21, 21) и творить даже нечто большее того, что совершил Христос (см. Ин. 14, 12); не будем своею собственною нечистотою и порочностью пятнать ту ослепительную белизну бесстрастия, которой достиг прп. Симеон и подобные ему духоносные мужи. Единственным средством к тому, чтобы хотя сколько-нибудь понять высокие созерцания и необычайные переживания прп. Симеона, является для читателя путь духовного опыта или точнейшее соблюдение всех тех предписаний, какие дает сам прп. Симеон как в своих словах, так отчасти и в Божественных гимнах. Доколе все эти предписания самым тщательным образом не выполнены нами, согласимся, читатель, что мы с вами не вправе судить такого великого мужа, каковым был прп. Симеон Новый Богослов, и, по крайней мере, не будем отрицать возможности всего того невероятного и чудесного, что найдем в его гимнах.

Для читателей, не чуждых духовного опыта и знакомых с явлениями так называемой духовной прелести, при чтении гимнов прп. Симеона может возникнуть недоумение другого рода. Прп. Симеон так неприкровенно описывает свои видения и созерцания, так дерзновенно поучает решительно всех, так самоуверенно говорит о себе, что он воспринял Духа Святого и что его устами говорит Сам Бог, так реально изображает свое собственное обожение, что для читателя естественно подумать: не прелесть ли все это? не следует ли считать все эти созерцания и откровения Симеона, все его вдохновенные слова и речи прелестными, то есть делом не подлинного христианского опыта и истинно духовной жизни, но явлениями призрачными, ложными, представляющими собою признаки обольщения и неправильного духовного делания? И в самом деле, не находился ли автор предлагаемых в переводе гимнов в прелести? ведь он сам говорит, что некоторые считали его при жизни гордецом и прельщенным. – Нет, отвечаем, не находился, и по следующим основаниям. В гимнах прп. Симеона поражает не только высота его созерцаний и откровений, но и глубина его смирения и самоуничижения. Прп. Симеон постоянно обличает и укоряет себя за свои прошлые и настоящие грехи и проступки; особенно беспощадно он бичует себя за грехи юности, с поразительной откровенностью исчисляя все свои пороки и преступления; с такой же откровенностью он сознается в тех мельчайших приражениях тщеславия и гордости, которые вполне естественны были у Симеона в то время, когда он за свою святую жизнь и учение стал пользоваться всеобщею славою и известностью и своими беседами привлекал к себе весьма многих слушателей. Описывая свои необычайные созерцания, прп. Симеон в то же время восклицает: «Кто я, о Боже и Творче всего, и что я сделал вообще доброе в жизни… что Ты прославляешь меня, презренного, такою славою?» (58-й гимн) и пр. Вообще все гимны Симеона от начала и до конца проникнуты глубочайшим самоукорением и смирением. Постоянно называя себя странником, нищим, неученым, жалким, презренным, мытарем, разбойником, блудным, скверным, мерзким, нечистым и пр. и пр., прп. Симеон говорит, что он совершенно недостоин жизни, что он недостойно взирает на небо, недостойно попирает землю, недостойно смотрит на ближних и беседует с ними. Говоря, что он сделался весь грехом, прп. Симеон обзывает себя последним из всех людей, даже более того – он не считает себя и человеком, но худшим всех тварей: гадов, зверей и всех животных, даже худшим самих бесов. Такая непонятная нам глубина смирения является показателем необычайной высоты совершенства, но она отнюдь немыслима у человека прельщенного.

Прп. Симеон, как он сам говорит о себе, никогда не желал и не искал той Божественной славы и тех великих даров, каких сподобился от Бога, но, вспоминая грехи свои, искал лишь отпущения и прощения их. Мало того, еще находясь в мире, прп. Симеон от души возненавидел мирскую славу и бегал всех тех, кто говорил ему о ней. Но когда впоследствии эта слава вопреки желанию его пришла к нему, прп. Симеон молил Бога таким образом: «Не дай мне, Владыко, суетной славы мира сего, ни богатства гибнущего… ни высокого престола, ни начальства… соедини меня со смиренными, нищими и кроткими, дабы и я также сделался смиренным и кротким; и. благоволи мне оплакивать одни только грехи свои и иметь попечение об одном праведном суде Твоем…» (52-й гимн). Жизнеописатель Симеона и ученик его Никита Стифат говорит о прп. Симеоне, что у него была великая забота и постоянное попечение о том, чтобы его подвиги оставались ни для кого не известными. Если же Симеон предлагал иногда в беседах ради назидания слушателей уроки и примеры из своей жизни и собственного опыта, то никогда не говорил о себе прямо, а в третьем лице, как о ком-то другом. Только в четырех словах, помещенных в греческом издании и русском переводе последними (89, 90, 91 и 92-м), прп. Симеон, воссылая Богу благодарение за все Его благодеяния к нему, ясно говорит о бывших ему видениях и откровениях. В одном из этих слов он замечает: «Я ничего не писал с тем, чтобы себя показать. Не дай Бог. Но помня дарования, какие даровал Бог мне, недостойному, благодарю и славлю Его как благоутробного Владыку и благодетеля. и чтобы не скрывать таланта, который Он мне дал, подобно худому и неключимому рабу, проповедую милость Его, исповедую благодать, всем показываю сделанное Им мне добро, чтобы подвигнуть тем и вас словом учения – восподвизаться получить и себе то, что получил я» (89-е слово). В последнем же из указанных слов читаем: «Это пожелал я написать вам, братия мои, не для того, чтоб стяжать славу и быть прославленным от людей. Да не будет! Ибо такой человек безумен и чужд славы Божией. Но написал для того, чтоб вы увидели и познали безмерное человеколюбие Божие» и пр.

«Се – говорит далее Симеон в самом конце слова – открыл я вам таинства, которые были сокрыты во мне, ибо вижу, что близок конец жизни моей» (92-е слово). Из этого последнего замечания святого отца видно, что четыре указанных слова Симеона написаны и сказаны им, очевидно, незадолго до смерти.

Что же касается гимнов прп. Симеона, то едва ли при жизни его они были известны многим, исключая разве только некоторых, весьма немногих гимнов. Гимны прп. Симеона, как выше было замечено, являются ни чем иным, как его мемуарами или келейными записками, написанными, вероятно, большей частью в то время, когда прп. Симеон удалился на безмолвие – в затвор. Прп. Симеон писал свои гимны не по чему-либо другому (о чем также сказано выше), как потому, что не мог умолчать о своих чудесных видениях и созерцаниях, не мог не излить хотя бы в книге или на свитке волновавших и переполнявших его душу мыслей и чувств. Никита Стифат пишет в житии Симеона, что святой отец еще при жизни поведал ему, как ближайшему ученику, все свои тайны и передал все свои писания с тем, чтобы он обнародовал их впоследствии. Если Никита, выпуская гимны прп. Симеона, счел нужным написать к ним особое предисловие с предостережением духовно неопытным читателям, то отсюда с несомненностью следует заключить, что гимны прп. Симеона при жизни его оставались неизвестными и впервые опубликованы были лишь по смерти Симеона учеником его.

В Божественных гимнах Симеона описываются такие видения и откровения, какие сравнительно редко встречаются в писаниях других отцов. Но отсюда еще не следует заключать, что их не было и в жизни других святых подвижников; подобных видений и откровений сподоблялись, без сомнения, и другие угодники, только прп. Симеон по данному ему дарованию поведал о своих созерцаниях и переживаниях с необычайной ясностью, откровенностью и подробностью, тогда как другие святые или совсем умолчали о своих духовных переживаниях, или поведали только весьма немногое. Однако несомненно и то, что прп. Симеон удостоился некоторых необычайных дарований и созерцаний, каких удостаивались далеко не все подвижники. Если прп. Симеон в своих гимнах так уверенно говорит о себе и так смело обличает всех, то это потому, конечно, что обильно воспринятая им благодать Божия и необычайно реальное чувство необманчивости своих переживаний, подтверждаемое многолетним подвижническим опытом святого отца, сообщали ему и великое дерзновение и давали право говорить именно таким образом, подобно тому, как говорил о себе и апостол Павел (см. 1 Кор. 2, 16; 7, 40).

Обо всем этом свидетельствуют такие, например, сильные места из гимнов и слов прп. Симеона: «Хотя и говорят, – пишет Симеон, – что я, раб Твой, прельщаюсь, но я никогда не поверю, видя Тебя, Бога моего, и созерцая Пречистое и Божественное лицо Твое, и воспринимая от него Твои Божественные озарения, и будучи просвещаем Духом в умных очах своих» (51-й гимн). Или еще: «Я с дерзновением, – говорит Симеон, – возглашаю, что если я не мудрствую и не говорю, что говорят и мудрствуют апостолы и святые отцы, если не повторяю только Божиих словес, сказанных в Святом Евангелии… да будет на мне анафема от Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа через Духа Святого… и вы не заткните только уши свои, чтоб не слышать слов моих, но побейте меня камнями и убейте как нечестивого и безбожного» (89-е слово). В гимнах прп.

Симеона для нас очень много чудесного, необычайного и даже невероятного и странного; но это потому, что сами мы далеки от Царствия Божия и ни в понятиях своих, ни в жизни не усвоили юродства христианской проповеди, но и мыслим, и живем полуязычески.

Наконец, как на последнее доказательство того, что видения и созерцания Симеона не были прелестными, укажем на чудеса его и на прославление. Еще при жизни прп. Симеон делал предсказания и совершил несколько чудесных исцелений, равно как и вскоре же по смерти им совершено немало разного рода чудес. Все эти предсказания и чудеса прп. Симеона весьма подробно описаны в житии его, в котором повествуется и об открытии мощей прп. Симеона; это последнее произошло через тридцать лет после смерти преподобного. Все это в совокупности взятое уверяет нас в том, что прп. Симеон отнюдь не находился в прелести, но что его видения и созерцания и все духовные переживания суть подлинно-благодатная жизнь во Христе, подлинно-христианская мистика, а его речи и учение, содержащиеся как в словах, так и в гимнах – естественное выражение и плод истинно-духовной христианской жизни. Прп. Симеон не только сам чужд был духовной прелести, но и других учил и учит распознавать ее и бегать. Умудренный долгим опытом и будучи тонким знатоком духовного делания, прп. Симеон в слове «О трех образах внимания и молитвы» указывает правильный и неправильные способы молитвенного делания. В этом слове Симеон сам сообщает точные признаки прелести и говорит о разных видах ее. После этого подозревать Симеона Нового Богослова в прелести теряются всякие основания.

Божественные гимны прп. Симеона написаны, как выше замечено, в поэтической, стихотворной форме, однако не в форме античной, классической поэзии. Древние греки точно наблюдали в стихах количественность, то есть долготу и краткость слогов; но в позднейшие времена у греков строгое соблюдение количественности стало упускаться из виду. В X веке в Византии возникли, очевидно, из народной поэзии, так называемые «политические» стихи, в которых мы и видим пренебрежение количественностью; в этих стихах, строка за строкой, наблюдается лишь одно и то же число слогов и известное направление ударений. Самым употребительнейшим стихом такого рода является 15-слоговой ямбический, происшедший, вероятно, как думают, из подражания восьмистопному (то есть 16-слоговому) ямбу или трохею. Менее употребителен 12-слоговой политический стих. Политические стихи получили свое название оттого, что они сделались в Византии гражданскими – общедоступными и общеупотребительными, в противоположность классической поэзии, которая и у греков впоследствии стала доступной лишь немногим. Этого рода стихи, употреблявшиеся в греческой литературе в произведениях, рассчитанных на общенародное употребление, до настоящего времени во всех греческих странах являются почти единственным стихотворным размером народных песен. Прп. Симеон писал свои гимны, за исключением немногих, именно такими, политическими, стихами, которые в его время вошли уже во всеобщее употребление. Из 60 данных в настоящем переводе гимнов Симеона огромное большинство написано типичным 15-слоговым политическим стихом, значительное меньшинство – 12-слоговым стихом (всего 14 гимнов) и лишь 8 гимнов написаны восьмистопным ямбом.

Если гимны Симеона написаны в поэтической, стихотворной форме, то в них нельзя искать ни догматической точности в изложении истин веры, ни вообще строго относиться к отдельным словам и выражениям автора. Гимны прп. Симеона – это лирические излияния его глубоко-религиозных чувств, а не сухое и спокойное изложение христианского вероучения и нравоучения. В гимнах прп. Симеон выражается свободно, непринужденно, как лирик-поэт, а не как догматист, преследуя не только ясность и точность мысли, но и красоту формы. Так как Симеону нужно было придать своим мыслям стихотворную форму и постоянно приходилось высчитывать число слогов в стихе и наблюдать известный ритм в ударениях, то поэтому в гимнах мы не везде встречаем полное, ясное и отчетливое изложение мыслей. В словах или беседах Симеон выражается обычно более просто, более ясно и определенно; поэтому гимны прп. Симеона и следует сличать с его словами.