Текст книги "Творения преподобного Симеона Нового Богослова. Слова и гимны. Книга третья"

Гимн четвертый

Кому Бог является, и кто через делание заповедей приходит в доброе состояние

Как, будучи сокрытым, Ты видишь и назираешь все? Как, нами не видимый, Ты видишь нас всех? Но познаешь Ты, Боже мой, не всех, кого видишь, но, любя, познаешь только тех, которые Тебя любят, и исключительно им (одним) Самого Себя являешь. Будучи Солнцем, сокрытым для всякой смертной природы, Ты восходишь в Твоих (рабах), видим бывая ими, и они восстают в Тебе, бывшие прежде омраченными: блудниками, прелюбодеями, распутниками, грешниками, мытарями. Через покаяние они делаются сынами Твоего Божественного света. Ведь свет, конечно, рождает свет, поэтому и они делаются светом, чадами Божиими, как написано (см. Пс. 81, 6), и Богами по благодати – те, которые отрекутся суетного и обманчивого мира, без ненависти возненавидят родителей и братий, считая себя странниками и пришельцами в жизни; те, которые лишат себя богатств и имуществ, совершенно отвергнув пристрастие к ним; те, которые ради славы небесной от души возгнушаются пустой славою и похвалами людскими; те, которые отсекли свою волю и соделались для пастырей как бы незлобивыми овцами; те, которые стали мертвы телом ко всякому худому деянию, до пота трудясь над (возделыванием) добродетелей и руководясь в жизни одною только волею кормчего, через послушание омертвевая и опять же оживая; те, которые, благодаря страху Божию и памяти смертной, по все дни и ночи проливают слезы и умно припадают к стопам Владыки, испрашивая милости и оставления грехов. Эти через всякое делание добра приходят в доброе состояние и, как повседневно плачущие и усердно толкущие, привлекают (к себе) милость. Частыми молитвами, неизглаголанными воздыханиями и потоками слез они очищают душу и, видя ее очищение, воспринимают огонь любви и огонь желания – увидеть ее совершенно очищенной. Но так как им невозможно найти конца света, то очищение у них бывает бесконечным.

Ибо сколько бы ни очистился и ни просветился я, жалкий, сколько бы ни увидел очищающего меня Духа (Святого), мне всегда будет казаться (только) начало очищения и видения, потому что в беспредельной глубине и в безмерной высоте кто может найти средину или конец? Я знаю, что [света] много, но сколько – не знаю. Сильно желая все большего, я постоянно воздыхаю о том, что мне дано немногое (хотя оно и кажется мне многим) в сравнении с тем, что, как я догадываюсь, далеко отстоит от меня, чего, видя, я вожделеваю и думаю, что ничего не имею, так как, совершенно не ощущая данного мне богатства, хотя и вижу Солнце, однако не считаю Его таковым. Каким же это образом? – слушай и веруй. То, что я вижу, есть Солнце, Которое невыразимо приятно для чувства; Оно влечет душу к неизреченной и Божественной любви. Душа же, видя Его, воспламеняется и горит любовию, желая всецело иметь внутри себя то, что является ей, но не может, и поэтому печалится и (уже) не считает за благо видеть или ощущать Его. Когда же Видимый мною и никем не вместимый, как поистине неприступный, изволит помиловать сокрушенную и смиренную душу мою, тогда каким Он видится мне, сияя пред лицом, таковым весь во мне зрится блистающим, весь исполняя меня, смиренного, всякой радости, всякого желания и Божественной сладости. Это – внезапное превращение и чудная перемена, [и вообще] невыразимо (словами) то, что во мне совершается. Ведь если бы кто увидел, что это видимое всеми солнце сошло внутрь его сердца и все вселилось в него, и так же светило бы, то не помертвел ли бы он от чуда и не сделался ли бы безгласным, и не изумились ли бы все это видевшие? Если же кто увидит Творца солнца, наподобие светила светящим внутри себя, действующим и говорящим, то как не изумится и не содрогнется он от такого видения? как не возлюбит (своего) Жизнеподателя?

Люди любят подобных себе людей, когда они кажутся им несколько лучшими других; Творца же всех, единого бессмертного и всемогущего, кто, увидев Его, не возлюбит? Если многие, поверив от слуха, возлюбили Его, а святые (даже) и умерли за Него, и (тем не менее) они живы, то приобщившиеся видения Его и света, Им познанные и Его познавшие, как они не возлюбят Его? скажи, как ради Него не будут непрестанно плакать? как не станут презирать мира и того, что в мире? как не отрекутся всякой чести и славы те, которые, став выше всякой славы и чести земной и возлюбив Владыку, нашли Того, Кто пребывает вне земли и всего видимого, лучше же, Того, Кто сотворил все видимое, равно как и невидимое, и получили бессмертную славу, имея в Нем без недостатка всякое благо? Также и всякое отпущение [грехов] и всякое желание вечных благ и вещей Божественных, как богатство некое, они почерпнули из того же вечно живого источника, обильно насытиться которого дай и нам, Владыко, и всем ищущим и горячо любящим Тебя, дабы и мы также со святыми Твоими наслаждались вечными благами во веки веков. Аминь.

Гимн пятый

Четверостишия преподобного Симеона, показывающие его любовь к Богу

 
Как Ты бываешь и огнем пылающим, и водою орошающею?
Как Ты и сожигаешь, и услаждаешь, и тление потребляешь?
Как людей Богами содеваешь и тьму в свет обращаешь?
Как из ада возводишь и смертных в нетление облекаешь?
 
 
Как тьму к свету привлекаешь и ночь (дланию) удерживаешь?
Как Ты сердце озаряешь и меня всего изменяешь?
Как с людьми соединяешься и сынами Божиими их содеваешь?
Как любовию к Себе возжигаешь и без стрелы уязвляешь?
 
 
Как [грехам] долготерпишь и не тотчас воздаешь?
Как Ты – Сущий вне всех (вещей), видишь деяния всех?
Как вдали от нас пребываешь и дело каждого созерцаешь?
Дай рабам Твоим терпение, да не покроет их скорбь.
 

Гимн шестой

Увещание к покаянию, и каким образом воля плоти, сочетавшись с волею Духа, соделовает человека богоподобным

Плачу и сокрушаюсь я, когда меня озаряет Свет, и я вижу нищету свою и познаю, где нахожусь, и в каком бренном мире я, смертный, обитаю. Веселюсь же и радуюсь, когда помышляю о данном мне от Бога назначении и славе, усматривая себя всего украшенным невещественным одеянием, как бы Ангела Господня. Итак, радость эта возжигает во мне любовь к Тому, Кто подает ее и изменяет меня – к Богу. Любовь же источает слезные потоки и еще более просвещает меня. Послушайте вы, согрешившие, как и я, против Бога, потщитесь и ревностно подвизайтесь в делах [благих], чтобы получить вам и удержать вещество невещественного огня (говоря: вещество – я показал Божественную сущность) и возжечь умный светильник души, дабы соделаться солнцами, светящими в мире и отнюдь невидимыми для живущих в мире, дабы стать как бы Богами, содержащими внутри себя всю славу Божию, в двух сущностях, то есть в двух природах, двух энергиях и двух волях, как взывает Павел (см. Рим. 8, 14 и след.). Ибо одна воля – скоропреходящей плоти, другая – Духа, и иная – души моей. Однако же я не трояк, но двояк, как человек: душа моя неизъяснимо связана с плотью. И все же каждая (из частей) требует свойственного себе, как то [тело] – есть, пить, спать – что я называю земными желаниями плоти. Когда же тело отделится от души, то ничего этого не ищет, но бывает мертвым и бесчувственным, наподобие глины. Всякое же желание (воля) души человеческой, мне думается, едино. Поэтому кто сочетал свою волю с Божественным Духом, тот соделался богоподобным; воприняв в сердце Христа, он [поистине] стал христианином от Христа, имея в себе вообразившимся единого Христа, совершенно неуловимого и поистине неприступного для всех тварей. Но, о природа непорочная! сущность сокрытая, человеколюбие, для многих неведомое, милосердие, для неразумно живущих невидимое, существо неизменное, нераздельное, трисвятое, свет простой и безвидный, совершенно несложный, бестелесный, нераздельный и никакою природою не уловимый, каким образом Ты, о Царю, был видим, как и я, познаваем сидящими во тьме, носим на руках Твоей Святой Матери, связываем, как убийца, телесно страдал, как злодей, желая, конечно, меня спасти и в рай славы опять возвести? Таково Твое Домостроительство, Слове, таково пришествие, таково благоутробие Твое и человеколюбие, бывшее ради нас, всех человеков: верных и неверных, язычников, грешников и святых. Ибо явление Твое соделалось общим для всех спасением и искуплением.

Происходящее же сокровенно во мне, блудном, и частным образом совершающееся в известной неизвестности, то есть ведомо для меня, неведомо же для других, какой язык изречет? какой ум изъяснит? какое слово выразит, чтобы и рука моя могла начертать то? Ибо поистине, Владыко, страшно и ужасно, и превосходит слово то, что мне видится Свет, Которого мир не имеет, и меня любит Тот, Кто не пребывает в этом мире, и я люблю Того, Которого отнюдь нет среди видимого. Сидя на ложе, я нахожусь вне мира и, пребывая в своей келлии, вижу Того, Кто вечно пребывает вне мира и Кто соделался [человеком в мире], с Которым я и беседую, дерзко же будет сказать – Которого и люблю, и Он меня любит. Одно созерцание Его служит для меня пищею и прекрасным питанием; соединяясь же с Ним, я восхожу превыше небес и знаю, что это истинно и достоверно бывает. Где же тогда находится это тело – не знаю. Знаю, что пребывающий недвижимым нисходит (ко мне). Знаю, что [по природе] невидимый видится мне. Знаю, что далеко отстоящий от всей твари воспринимает меня внутрь Себя и скрывает в объятиях, и я нахожусь тогда вне всего мира. С другой стороны, и я, смертный и ничтожный, среди мира, внутри себя созерцаю всего Творца мира и знаю, что не умру, пребывая внутри (Самой) Жизни и имея всецелую, внутри меня возрастающую Жизнь. Она и в сердце моем находится, и на небе пребывает; здесь и там Она видится мне в равной мере блистающею. Но могу ли я хорошо уразуметь, каким образом это бывает? и в состоянии ли я высказать тебе [хотя] то, что разумею и вижу? Ибо поистине совершенно невыразимо то, чего око не видело, ухо не слышало и что на сердце плотское никогда не всходило (см. Ис. 64, 4; 1 Кор. 2, 9). Благодарю Тебя, Владыко, что Ты помиловал меня и дал мне видеть это, и таким образом записать, и потомкам моим поведать о Твоем человеколюбии, дабы и ныне (этим) тайнам научались народы, племена и языки, что всех горячо кающихся Ты милуешь, как (помиловал) апостолов Твоих и всех святых, благодетельствуешь им, почитаешь их и прославляешь, Боже мой, как взыскующих Тебя с великою любовию и страхом, и к Тебе единому взирающих – Творцу мира, Которому подобает слава и честь, держава и величие как Царю и Богу и Владыке всего (мира), ныне и всегда непрестанно во веки веков. Аминь.

Гимн седьмой

Согласно с природою одно только Божество должно быть предметом любви и вожделения; кто приобщился Его, тот сделался причастным всех благ

О, что это за вещь, сокрытая для всякой тварной природы? что это за свет мысленный, ни для кого не видимый? что это за великое богатство, которого никто в мире вполне не мог найти или овладеть им всецело? Ибо оно неуловимо для всех и невместимо для мира; оно вожделеннее всей вселенной и настолько желаннее вещей видимых, насколько Бог, создавший их, превосходнее их. Поэтому я уязвлен любовию к Нему, и, доколе не вижу Его, истаиваю внутри, и, горя умом и сердцем, со вздохами хожу туда и сюда, и, палимый, ищу здесь и там, нигде не находя Возлюбленного души моей, и часто озираюсь в надежде, не увижу ли моего Желанного. А Он, как невидимый, совершенно не показывается мне. Когда же я, отчаявшись, начинаю плакать, тогда Он является мне, и на меня взирает Тот, Кто все назирает. Изумляясь необыкновенной красоте (Его), я дивлюсь тому, как Творец, отверзши небеса, приклоняется и показывает мне неизреченную и необычайную славу. Когда же я размышляю о том, может ли кто стать еще ближе к Нему и каким образом можно было бы подняться на неизмеримую высоту – Он Сам внутри меня является, блистая в убогом сердце моем, отовсюду озаряя меня бессмертным светом и все члены мои освещая лучами. Весь обнимая меня, Он всего меня покрывает лобзанием и всего Себя мне, недостойному, дарует.

И я насыщаюсь Его любовию и красотою и исполняюсь Божественного наслаждения и сладости. Я делаюсь причастником света и славы: лицо мое, как и Возлюбленного моего, сияет, и все члены мои делаются светоносными. Тогда я соделоваюсь красивее красивых, богаче богатых, бываю сильнейшим всех сильных, более великим царей и гораздо честнейшим чего бы то ни было видимого, не только – земли и того, что на земле, но и неба и всего, что на небе, имея (в себе) Создателя всего, Которому подобает слава и честь ныне и вовеки. Аминь.

Гимн восьмой

О смирении и совершенстве

 
Дай мне, Христе, целовать Твои ноги,
Дай мне лобызать Твои руки,
Руки, произведшие меня через Слово,
Руки, без труда сотворившие все.
Дай мне ненасытно насыщаться ими.
Дай мне видеть лицо Твое, Слове,
И неизреченной красотой наслаждаться,
И созерцать (Тебя), и радоваться от Твоего видения,
Видения неизреченного и невидимого,
Видения страшного. Однако дай мне по ведать
Если не сущность его, то хотя действия.
Ибо выше природы и всякой сущности
Весь Ты, Сам Бог мой и Создатель.
Видится же нам отблеск Божественной славы Твоей,
Свет простой и приятный,
И Свет то скрывается, то соединяется
Весь, как мне кажется, со всеми нами —
Твоими рабами, Свет, духовно созерцаемый в отдалении,
Свет, внутри нас внезапно обретающийся,
Свет, подобный то воде текущей, то огню возжигающему, —
То сердце, которого он, конечно, коснется.
Им, Спасителю мой, как познал я, охвачена
Бедствующая и смиренная душа моя,
Воспламенена и горит…
Ибо огонь, получив горючее вещество,
Как не возгорится, как не истребит (его),
Как не причинит неизбежных страданий
При возжжении? [о нем] дай мне поведать,
Спаситель!
Неизреченное видение необычайной красоты
Он представляет, и увеселяет меня, и пламя любви
Нестерпимое возжигает.
Как я снесу (его)?
Или как поведаю об этом великом чуде,
Которое во мне, блудном, бывает?
Ибо я не могу выносить молчания,
Боже мой,
И пучиною забвения покрыть те дела,
Которые Ты сотворил и творишь ежедневно
С теми, кто горячо Тебя всегда ищет
И в покаянии к Тебе прибегает.
Дабы я, подобно сокрывшему талант
Лукавому рабу, не был праведно осужден.
Но, открывая, я всем говорю об этом,
И о Тебе и Твоем благоутробии
Чрез письмена передаю и повествую,
О Боже мой, последующим поколениям.
Дабы, познав великую Твою милость,
Какую Ты показал и показываешь на мне одном,
Прежде блудном и нечистом,
Гораздо более всех согрешившем,
Никто не сомневался, но, напротив, возлюбил бы (Тебя),
Не боясь, но радуясь, приступил бы,
Не страшась, но тем с большим дерзновением,
Видя море Твоего человеколюбия.
Пусть притечет он, припадет и восплачет,
И получит разрешение прегрешений,
Говоря в себе: воистину
Если порочнейшего и вселукавого этого
И совершенно заблудшего помиловал
Создатель, Более всех людей согрешившего,
То не тем ли более Он и меня помилует,
Согрешившего некоторым образом простительно
И не все заповеди преступившего?
Итак, чтобы знали множество зол моих,
Здесь, Слове, я хочу поведать не все, конечно,
Бесчисленные [грехи мои], ибо они превосходят (числом) звезды,
Превосходят капли дождя, песок моря
И множество волнующихся волн,
Но – то именно, что содержит книга совести,
И что заключают хранилища памяти.
Иное же один только Ты веси.
Я был убийцею, послушайте все,
Дабы вы жалостно оплакали меня; а каким образом —
(Это) я опущу, избегая долготы речи.
Я был, увы мне, прелюбодеем в сердце,
И содомлянином мыслию, и клятвопреступником
Произволением, употребителем божбы и любостяжателем,
Вором, лжецом, бесстыдником и похитителем, горе мне,
Досадителем, братоненавистником и большим завистником,
Сребролюбцем и наглецом и всякого
Другого порока делателем.
Ей, поверьте, я говорю это истинно,
Не притворно и не с лукавством.
Итак, кто, услышав это, не изумится
И не подивится Твоему долготерпению,
Человеколюбче, и от изумления не скажет:
Как земля, убежав, не расступилась, не вынося
На хребте (своем) этого несчастного,
И живым не свела его в ад?
Как не обрушился сверху ураган
И не истребил этого преступника?
Как не ниспало одновременно небо
И не погасли солнце и звезды
Над таковым презрителем?
О, долготерпение Твое, Спасителю! – пусть скажет он опять, —
О, благостыня и милосердие!
Ибо поистине – сверх всякого прощения
Таковые деяния этого несчастнейшего,
Услыша о которых, всяк воскликнет:
Ужели [Божественная] правда попустила ему жить?
И как, будучи праведной, она допустила хотя бы одно
Существование его на земле живых?
Если же кто заподозрит, что, быть может, я ложь написал,
То прости ему, как милостивый,
Ибо, не ведая долготерпения Твоего, Спасителю,
И бездны человеколюбия Твоего,
И услышав о непристойности дел моих,
Он справедливо вынес такое суждение,
Говоря: если [Божественная] правда безнаказанным
Оставила его, то нет, следовательно, суда.
Ты же, Боже мой, так как [после] будешь судить,
То поэтому ныне весьма долготерпишь.
Ибо спасти всех, конечно, желаешь,
Ожидая покаяния нашего,
Которое – от дел, по снисхождению Твоему праведному.
Ибо праведному свойственно не поражать падающих,
Но скорее, напротив, конечно – руку [помощи] им простирать,
Что делать Ты, благий мой Владыка,
Никогда не переставал и не престанешь.
Жизнь всех людей есть брань.
Мы же все люди – рабы Твои, Создатель;
Однако малые и великие – [все] имеем
Врагов непримиримых (в лице) князей тьмы.
Поэтому если Сам Ты не подашь (нам) скоро руку [помощи],
Но попустишь им укрепиться против нас,
То где будет Твоя правда и человеколюбие?
Ибо (хотя) мы соделались рабами его (диавола)
По своей воле и своему произволению,
Но Ты Сам, Боже мой, пришедши, искупил нас
И принес к Отцу Твоему
В дар, каковыми, однако, видеть враг нас не терпит,
Не вынося той зависти, какую питает.
Но, как лев, рыкает на нас,
И, ходя и скрежеща зубами,
Упорно ищет, кого бы поглотить.
Поэтому если Ты, Христе мой, тех, которые этим неукротимым зверем
Уязвлены и, приняв удары
И раны, пребывают лежащими,
Не помилуешь или, лучше – не сжалишься,
Ожидая их выздоровления,
Но поразишь и совсем сокрушишь,
Совершенно умертвив таковых,
То это, по моему мнению – праведно,
Потому что не непроизвольно они пленяются,
Но добровольно предаются.
Однако коварный и злохитростный,
Неукротимый и изворотливый зверь этот,
Как бы друг, притворяется дружественным,
Ища всего меня схватить и уловить.
Показывая мне видимую жизнь,
Он лишает меня жизни духовной.
Окрадывая меня чувством в настоящем,
Он отнимает (у меня) и богатство будущего.
При внешнем (ведь) созерцании является одно,
Сокрыто же (в нем), Спасителю, другое.
Если же люди, и познав это,
Хитро и лицемерно притворяются, [что не знают],
То чего не сделает (с ними) изобретатель зла?
Как не обольстит он их и в особенности юных?
Как не прельстит тех, которые незлобивы,
Совершенно неопытны и нелукавы,
Тот, кто по произволению – сатана, и лукавый,
И искусный изобретатель всякого лукавства?
Однако он решительно всех прельщает и уязвляет,
И никто не избежал от его рук
Или стрел, не отведав в них заключенного
Яда, и не ушел (от него) неуязвленным.
Все мы согрешили и лишены, Христе,
Твоей неизреченной и Божественной славы,
И умоляем Тебя туне спасти (нас)
И оправдать благодатию и милостию,
Которою Ты излил ныне на меня изобильно,
О чем я не обленюсь говорить и писать.
Ибо как я, о Боже мой, могу покрыть молчанием
То, что бывает ежечасно
И совершается во мне, несчастном?
Ибо поистине оно неизреченно,
Непостижимо и превосходит ум и слово.
И как я выскажу или как изъясню это?
Но, не вынося молчания, теперь же начну свою речь.
Ты – один Бог безначальный, несозданный,
В Сыне и Духе – Троица Святая.
Ты – непостижим, неприступен,
Создатель видимой и умопостигаемой Твари, и Господь, и Владыка,
Ты – превыше небес И всего, что на небе,
Один – Творец неба и обладатель,
Один – носящий все Твоим повелением
И волею одною все содержащий.
Тебя окружают тьмы Ангелов
И тысячи тысяч Архангелов,
Престолов, неисчислимых Господств, Херувимов,
Серафимов и Многоочитых Сил, Начал и Властей
И многих других слуг и друзей.
Ты имеешь славу препрославленную,
Так что без страха воззреть на нее не посмеет
Никто из них, о Боже мой,
Не в состоянии будучи снести явления
И светоблистания лица Твоего.
Ибо как создание возможет Создателя
Всецело узреть или всецело постигнуть?
Никоим образом, полагаю, это невозможно.
Но поскольку изволит Творец, (Постольку)
Он является и видится тому, кому Он пожелает,
И познается, и тварь Его познает,
И Он видится, и она Его видит,
Насколько дано ей от Творца видеть.
Ибо если твари Тобою, Боже мой, произведены,
То от Тебя они имеют и бытие, и возможность
Видеть и служить Тебе беспорочно.
Итак, Ты вверху пребываешь превыше всех начал,
Которые окружают Тебя – Бога моего.
Мы же внизу находимся в глубочайшем рве,
(Которым я называю не видимый мир,
Но поистине тьму греха),
Рве порочности и омрачения,
В яме и рве ужасно глубоком,
Над которым солнце не всходило светить.
Ибо вне этого видимого мира
И мира будущего есть (только) ночь греха;
И погружающихся в нее неразумно
Она как ныне содержит, так и по смерти также
Будет держать узниками во веки веков.
Из них я первым, о Христе мой, являюсь.
Объятый ею и в нее низведенный,
В преисподней глубине ее
Находясь, я воззвал: помилуй меня,
Ты, Который приобщился зол моих.
Ибо я познал, куда чрез них я низведен.
Оттого я и плакал, потоки слез
Из очей моих проливая усердно,
И каялся от всего своего сердца,
И взывал воздыханиями неизглаголанными.
И Ты с несказанной высоты услышал меня,
Лежавшего в преисподней глубине
Тьмы безграничной и беспредельной,
И, оставив окружающие Тебя силы,
Пройдя все видимое [пространство],
Нисшел туда, где был я лежавший.
Озарив меня тотчас, Ты прогнал тьму
И, воздвигши Божественным Твоим вдохновеньем,
Поставил меня на стопы Твоих повелений.
Очаровав меня красотою Твоею и любовию,
Ты уязвил меня и совершенно всего изменил.
Увидев Твой лик, я убоялся,
Хотя он и показался мне милостивым и доступным.
Изумила же и поразила меня
Красота Твоя, о Троица Боже мой!
Ибо один образ Трех в Каждом,
И Три Лица составляют едино – Бога моего,
Который называется Духом и Богом всех.
Итак, когда Ты явился мне, несчастнейшему,
Как мог я не дрогнуть и не спуститься
Еще ниже того, где был я,
Тьмою опять покрывшись,
Дабы сокрыться от Тебя, всем нестерпимого?
Но я сделал это из робости.
Ты же, Боже мой, напротив, обнимал меня,
Напротив, целовал и заключал в объятия, —
В лоно славы Твоей, Боже мой,
И в края одежд Твоих,
Всего меня вводя и покрывая Твоим светом,
И заставляя забыть (все) видимое
И недавно одержавшие меня беды.
О, глубина таинств и высота славы!
О, восхождение, обожение и богатство!
О, несказанная светлость повествуемого!
Кто возможет постигнуть (это) из слов?
Или уразуметь величие той славы?
Ибо если кто не видел того, чего око не видело,
И не слышал того, чего ухо не слышало
И что на сердце человеческое не всходило,
Тот как поверит пишущему об этом?
А если бы и поверил, то как чрез (одно) слово
Может он увидеть то, чего око не видело?
Как посредством слуха вместить то,
Чего никогда не слыхало ухо людское,
Чтобы и уразумел он хорошо те вещи
И мог обнять мыслию то,
Красота чего неизъяснима для видящих,
И вид пребывает безвидным,
И что непостижимо для всех,
Кому видится? Как, повторяю тебе,
Кто-либо, воображая это помыслом,
Не удалился бы далеко от истины,
Обольстившись воображением и фантазиями
И ложные образы измышлений
Ума своего рисуя и видя?
Ибо как ад и тамошние муки
Всяк представляет так, как желает,
Но каковы они, никто решительно не знает,
Так, пойми меня, и блага оные,
Небесные, для всех непостижимы
И незримы, только тем одним они ведомы
И видимы, которым Бог откроет,
По мере достоинства каждого:
По мере веры, надежды и любви,
И хранения заповедей Господних,
Или, иначе – по мере нищеты духовной.
Эта мера – совершенная, не малая и не великая,
Которые Богу ненавистны, и в этом нет неправды,
Так как они совершенно неправые.
Ибо малой мере недостает праведности
По нерадению или небрежению,
И основательно и справедливо она является
только негодной.
Та же мера, которая не мала, но велика,
Ведет к безумию того, кто ее имеет,
Вредя и всем другим, кто к ней тяготеет.
Правая мера есть мера смирения,
Чтобы, не отчаиваясь в себе совершенно,
Не считать никого в мире
Худшим себя в непристойных деяниях;
И поэтому плакать всегда и рыдать
И все видимое презирать.
Ибо это – признак той печали,
Которая – по Бозе и бывает от души.
Если же кто прилепляется к чему-либо из видимого,
Тот не познал себя еще чувством,
И не воспринял в сердце страха
Суда Божия и вечного огня,
И не стяжал совершенного смирения.
Поэтому-то он и лишается видения
И дара тех благ,
Которых не видело никакое человеческое око.
Потщимся же все приобрести смирение, —
Несказанную красоту наших душ,
Для которой нет имени, и (только) по опыту
Она ведома тем, кто стяжал ее.
Кроток и смирен сердцем Христос;
И тот, кто имеет Его обитателем, знает,
Что чрез Него он получил и смирение,
Лучше же, что смирение – это Сам Он.
Душа же, которая ищет человеческой славы,
Такового смирения совершенно не ведает.
Даже тот, кто имеет хотя некоторое самомнение,
Как может удержать в себе это смирение?
Никоим образом, конечно… Увы мне, несчастнейшему!
Тщеславному и горделивому,
Ни одной добродетели не стяжавшему
И в бесчувствии проводящему все
Дни моей настоящей жизни.
Кто не восплачет обо мне и весьма не посетует?
Так как, бежав мира и сущих в мире,
Я чувством не удалился от мира;
Облекшись в монашескую схиму,
Я, как мирянин, люблю (все) мирское:
Богатство и славу, удовольствия и утехи;
На плечах крест Христов я ношу,
Поношение же креста понести
Вовсе не хочу и отрицаюсь,
Но связываюсь со славными,
Желая и сам быть с ними прославленным.
О злоключение! о бесчувствие! Двойного
осуждения я достоин…
Ибо много нагрешив в прежней жизни,
Я обещался как должно покаяться,
Но и ныне явился преступником, неблагодарным
За все те блага, которые получил я от Бога,
И оказался нарушителем обетов
И недостойным всякого человеколюбия.
Но, о Боже мой, единый всемилостивый!
Скоро потщись и обрати меня снова
К покаянию, слезам и плачу,
Дабы я омылся и, очистившись, увидел
Ясно воссиявшую во мне Твою славу,
Которую даруй мне ныне и вовеки,
Непрестанно славословящему Тебя,
Творца веков и Владыку.