Текст книги "Творения преподобного Симеона Нового Богослова. Слова и гимны. Книга третья"

Гимн двадцать восьмой

Исполненные любови к Богу слова отца показывают здесь, какое изменение произошло в нем; как он, вконец очистившись, соединился с Богом и из какого каким стал. К концу он, богословствуя, говорит (еще) и об Ангелах

О, как безмерно благоутробие Твое, Спасителю! Как Ты удостоил меня соделаться членом Твоим, (меня), нечистого, погибшего и блудного? и как облек меня в светлейшую одежду, блистающую сиянием бессмертия и содевающую светом все мои члены? Ибо Пречистое и Божественное Тело Твое все блистает огнем Божества Твоего, растворившись и неизреченно смешавшись [с Ним]. Итак, Ты и мне даровал его, Боже мой, ибо нечистая и тленная сия храмина (тела моего) соединилась с Пречистым Твоим Телом, и кровь моя смешалась с Кровию Твоею; знаю, что я соединился и с Божеством Твоим, и соделался Телом Твоим чистейшим, членом Твоим блистающим, членом поистине святым, членом светлым, прозрачным и сияющим. Я вижу красоту (Твою), вижу сияние, (как) в зеркале, вижу свет благодати Твоей и изумляюсь неизреченному [чуду] света, прихожу в исступление, замечая себя самого, из какого каким – о чудо! – я стал, и страшусь, и стыжусь себя самого, и как бы Тебя Самого почитаю и боюсь, и совершенно недоумеваю в заботе о том, где бы мне сесть, и к кому приблизиться, и где склонить эти члены Твои, для каких дел и деяний мне употребить их – эти страшные и Божественные (члены). Дай мне, Творче, и Создателю, и Боже мой, и говорить и делать то, о чем говорю я. Ибо если я не исполняю на деле того, о чем говорю, то я стал медью громко и всуе звенящей (см. 1 Кор. 13, 1) и не чувствующей звука ударов. Но не попусти, и не оставь, и не дай, Спасителю мой, заблуждаться мне, жалкому, нищему и странному, должному Тебе десять тысяч талантов (см. Мф. 18, 24). Но как некогда, так и ныне, Слове, соделай, ибо тогда от наследия и всей земли отеческой, от отца, братьев, матери, своих и чужих, и всех других сродников и друзей Ты отделил меня, Спасе, грешника и худшего всех их, воспринял в пречистые Твои объятия – явившегося неблагодарным за Твои благодеяния, так и ныне помилуй меня, Милостиве, так и даже более умилосердись ко мне, о Боже мой, и охраняй меня, и обуздывай (неправые) движения духа моего, и сделай меня способным долготерпеливо переносить всякое искушение и печаль житейскую, и что я сам себе причиняю (своим) худым мудрованием, чем искушает меня завистливый бесовский род, и что делом и словом причиняют мне немощные из этих братий моих. Увы и горе мне! так как члены мои губят меня, и через них же опять я страдаю, влеком бывая ногами – я, которому главою предназначено быть. Ходя босыми ногами, я исколол их тернием и сильно страдаю, не вынося боли. Одна из ног моих идет вперед, другая, напротив, обращается назад; они тащат и влачат меня туда и сюда, я спотыкаюсь и падаю вниз. Итак, я не могу (уже) следовать за всеми. Худо – лежать, но и ходить так еще хуже, нежели лежать, ибо (это) поистине ужасно, так как превосходит всякие иные несчастия. Дай мне, Господи, сокрушение и плач и сподоби во мраке сей жизни, в этом мире – юдоли скорби, поработать Тебе и добре послужить и святые заповеди Твои сохранить. Благодарю Тебя, что Ты дал мне жить, и знать Тебя, и поклоняться (Тебе), Боже мой. Ибо это есть жизнь, (чтобы) знать Тебя, Единого Бога, Создателя и Творца всех, нерожденного, несозданного, единого безначального, и Сына Твоего, от Тебя рожденного (см. Ин. 17, 3), и исходящего (от Тебя) Всесвятого Духа – всехвальную Троичную Единицу, Которой поклоняться и благочестно служить – превосходнее всякой иной славы, назвал ли бы ты земную (славу) или небесную.

Ибо что есть слава Ангелов, Архангелов, Господств, Херувимов и Серафимов и всех прочих небесных воинств, (что есть слава их), или свет бессмертия, или радость, или сияние жизни невещественной, как не единый свет Святой Троицы, нераздельно трояко разделяемый, который един в Трех Лицах и недоведомо познаваем, поскольку Он хочет. Ибо невозможно, чтобы тварь так знала Творца всего, как Он Сам Себя знает по естеству; по благодати же видят Его и разумеют все Ангелы и всякая тварная природа, не постигая, но разумея, поскольку Свет этот пожелает быть познанным или явиться слепым, а также и видящим, конечно. Ибо и глаз без света не видит, но зрение он получает от Света, так как он Им произведен. Назовешь ли ты телесное или бестелесное, найдешь, что все Бог сотворил, что на небесах, (о чем бы ты ни услышал), что на земле и что в безднах. И для всего этого единою жизнью и славой, единым желанием и единым царством, богатством, радостью, венцом, победой, миром и всяким иным благолепием является познание Начала и Причины, от Которой все произведено и произошло. Она есть составление вышнего и нижнего. Она – упорядочение всего умопостигаемого, Она – уяснение всего видимого. Ее имели крепким стоянием Ангелы, обогатившиеся еще большим познанием и страхом, когда они увидели падение сатаны и прельщенных с ним самомнением. Ибо которые только забыли Ее, те и пали, поработившись превозношением; те же, которые, напротив, имели Ее в разуме, возвысились страхом и любовию, прилепившись ко Владыке своему. Поэтому познание власти (Господней) умножило (в них) также и любовь, так как они увидели еще более блистательный и яснейший свет Святой Троицы; а это опять отражало всякую иную мысль и делало неизменными тех, которые, получив в начале изменяемую природу, пребывают на высоте небожителей.

Гимн двадцать девятый

Соделавшийся причастником Духа Святого, будучи восхищаем Его светом или силою, возвышается над всеми страстями, не терпя вреда от приближения их

О Боже и Господи Вседержителю! кто насытится Твоей невидимой красотой? кто наполнится Твоей необъятностью? кто, (хотя бы) и достойно ходил он в заповедях Твоих, увидит свет лица Твоего? (Нечто) великое, дивное и совершенно невозможное – чтобы живущий в этом тяжелом и мрачном мире унесся с телом из мира. О, чудное таинство! Кто преступил своей плоти преграду? кто, пройдя мрак тления, скрылся (отсюда), оставив весь мир? О убожество (нашего) познания и речи! Ибо где скрылся тот, кто, пройдя этот мир, унесся за пределы всего видимого? – скажи, мудрость мудрецов отвергнутая, чтобы не сказать – обращенная Богом в безумие, как говорит Павел (см. 1 Кор. 1, 19–20) и всякий раб Божий. Он муж желаний Духа; он, приближаясь телом к телу, духом может свят быть. Ибо вне мира и этих тел нет желания плотской страсти, но – некое бесстрастие, которое кто возлюбил, тот через эту любовь приобрел жизнь. Ибо хотя бы ты видел его ведущим себя непристойно и как бы прибегающим к (такого рода) действиям, знай, что это тело он мертвым соделал, не говорю, (телом) без души, через которую оно движется, но – без злой похоти. Ибо наслаждение прекрасным бесстрастием и тот свет, который из-за него неизреченным образом любит меня, приводя в исступление весь ум мой, восхищает его и, держа обнаженным невещественною рукою, не попускает мне отпасть от любви к нему (свету) или допустить (в уме) страстный помысл, но беспрестанно целует (меня); и эта любовь воспламеняет душу мою, и нет во мне иного чувства. Ибо насколько чистейший хлеб дороже и слаще помета, настолько и несравненно более горнее превосходит дольнее для тех, которые хорошо отведали (его). Устыдись, мудрость мудрецов, поистине лишенная ведения. Ибо простота наших речей (самим) делом обладает истинной мудростью, приближающейся к Богу и поклоняющейся Тому, от Кого дается всякая жизненная премудрость, через которую я воссоздаюсь и обожаюсь, созерцая Бога во веки веков. Аминь.

Гимн тридцатый

Благодарение Богу за дары, которых (святой отец) удостоился от Него. И о том, что достоинство священства и игуменства страшно даже для Ангелов

Я не могу, Владыко, говорить, хотя бы и хотел. Ибо что вообще скажу я, будучи нечист и в помыслах, и в действиях, и во всех представлениях? Однако, уязвленный душою и горя внутри, я хотя нечто желаю сказать Тебе, о Боже мой. Ибо я вижу всего себя, и Ты, как Бог мой, ведаешь, что я от (самого) рождения осквернил все телесные и душевные члены свои, будучи весь грехом.

Усматривая милость и человеколюбие и многие Твои благодеяния, которые Ты соделал на мне, я становлюсь безгласным и едва не мертвею, и постоянно тужу и печалюсь, несчастный, так как я недостоин всех (Твоих) благ. Когда же, придя в себя, я восхощу, Христе, помыслить в уме о множестве грехов своих и о том, что я не сделал в жизни ни одного доброго (дела), но, вместо наказания и праведного Твоего гнева, который я должен был бы понести как много раз огорчивший Тебя, Ты, напротив, удостоил меня ныне столь великих благ, то прихожу в отчаяние и боюсь суда Твоего, так как (доныне) я повседневно грехи (к грехам) прилагаю; и трепещу, чтобы великого милосердия и человеколюбия Твоего Ты не обратил (мне) в ярость большего наказания, так как, благодетельствуемый (Тобою), я тем более являюсь неблагодарным к Тебе, будучи злым рабом у Тебя – благого Владыки. Поэтому всему прочему, что служило к терпению, доставляя мне надежду жизни вечной, я много (раз) радовался, как Тебе одному ведомо, уповая через то на благость и милосердие Твое. Ибо для того Ты, Христе мой, и взял меня от всего мира, и отделил от всех сродников и друзей, чтобы помиловать и спасти меня. Уверяемый в этом Твоею благодатию, я имел ненасытную радость и твердую надежду. О двух же этих последних, которым Ты, Царю мой, благоволил быть во мне, я не знаю, что мне сказать. Они и душу мою, и ум лишают слова, и останавливают действия и всякие мысли, и даже отягощают величием славы Твоей, едва не убеждая меня, Спасителю мой, [так] упраздниться, чтобы ничего не говорить, ничего не делать, ничего из этих (вещей) не касаться.

И я сам недоумеваю, удивляюсь и печалюсь, как я, несчастный, согласился служить и литургисать при таких неизреченных (Таинствах), на которые Ангелы трепещут взирать без страха, (чего) убоялись пророки, услыша о непостижимом (деле) славы и вместе домостроительства, (о чем) апостолы, мученики и множество учителей вопиют и взывают, что они недостойны открыто проповедовать (о том) всем находящимся в мире. Как же я, погибший и блудный, как я, презренный, удостоился стать игуменом братий, священнодействователем Божественных Таинств и служителем Пречистой Троицы? Ибо когда полагается хлеб и вливается вино в знаменование Плоти и Крови Твоей, Слове, тогда там бываешь Ты Сам – Бог мой и Слово, и они поистине делаются Телом Твоим и Кровию наитием Духа и силою Вышнего; и мы дерзаем касаться Бога неприступного, лучше же – обитающего во свете неприступном – не только для этой тленной человеческой природы, но и всем умным воинствам Ангелов. Итак, это неизреченное, это сверхъестественное дело и предприятие, для совершения которого я поставлен, внушает мне также созерцать пред очами смерть (ср. 1 Кор. 11, 26). Поэтому, оставив радости, я объят бываю трепетом, так как знаю, что ни мне, ни кому-либо другому невозможно литургисать достойно и проводить в теле жизнь как бы ангельскую, лучше же, сверхангельскую, дабы, как показало это слово и содержит (Божественная) истина, и по достоинству стать ближайшим (к Богу самих) Ангелов, как прикасающемуся руками и вкушающему устами Того, Которому они предстоят со страхом и трепетом.

А какая душа понесет суд над братиями, над которыми я поставлен быть пастырем? какой ум будет в состоянии неосужденно испытывать мысли каждого (из них) в отдельности и все свои (обязанности) нести без опущения, избавляя себя [в то же время] от осуждения их? Я не думаю, чтобы это каким-либо образом возможно было для людей. Итак, я убеждаюсь и хочу лучше быть учеником, служа воле одного и слушая слов его, (чтобы) за одно это и отчет отдать, чем служить нравам и волям многих, испытывать их мысли, исследовать намерения и еще глубже исследовать их действия и помыслы, потому что и меня ожидает суд, и я должен дать ответ за грехи тех, пасти которых по неизреченным судьбам Божиим из всех избран я один. Ибо каждый будет судиться и даст, конечно, отчет в том, что он сам сделал доброго или злого. Я же один за каждого воздам ответ. И как я хочу спастись или быть помилованным, когда я даже для спасения своей жалкой души не могу показать никакого дела? Ибо вполне будь уверен, что я не имею, что сказать, так как никогда не сделал ни малого, ни великого дела, через которое могу избавиться от вечного огня. Но, о человеколюбивый и благоутробный Спасителю, дай мне, смиренному, Божественную силу, так чтобы я разумно через слово пас тех братий, которых Ты дал мне, наставляя (их) на пажити

Божественных Твоих законов, и возводил бы в обители горнего Царствия спасенными, целыми, невредимыми, блистающими красотою добродетелей и достойными поклонниками страшного престола Твоего. И меня также, недостойного, восприими от мира, хотя и покрытого многими греховными язвами, но, однако, вместе с тем и служителя, и непотребного раба Твоего, и к ликам избранных, имиже веси судьбами, вместе с учениками моими сопричти, дабы мы все вместе видели славу Твою Божественную и наслаждались неизреченными благами Твоими, Христе. Ибо Ты – наслаждение, утеха и слава горячо любящих Тебя во веки веков. Аминь.

Гимн тридцать первый

О бывшем святому отцу видении Божественного света, и как Божественный свет не объемлется тьмою в тех, кто, изумляясь величию откровений, помнит и человеческую немощь и осуждает себя самого

 
Как опишу я, Владыко, видение лица Твоего?
Как расскажу о несказанном созерцании красоты (Твоей)?
Как звуки речи вместят Того, Кого мир не вмещает?
Как мог бы кто-либо изречь человеколюбие Твое?
Сидя при свете светящего мне светильника,
Освещающего мрак ночи и тьму,
Я думал, что нахожусь во свете, внимая чтению,
Исследуя, каковы речения и наблюдая (их) сочетания.
Итак, когда я занимался этим,
Ты внезапно явился вверху гораздо большим солнца
И воссиял с небес (даже) до сердца моего.
Все же прочее стало казаться мне как бы
густою тьмою. Светлый же столп посредине, рассекши весь воздух,
Прошел с небес даже до меня, жалкого.
Тотчас же забыл я о свете светильника,
Выпустил из памяти, что нахожусь внутри жилища,
А сидел я в мысленном воздухе тьмы,
Даже и о самом теле я совершенно забыл.
Я говорил Тебе и ныне говорю из глубины своего сердца:
Помилуй меня, Владыко, помилуй меня, единый
Спасителю, никогда отнюдь не послужившего Тебе,
Но прогневляющего Тебя от юного возраста.
Я испытал всякий плотской и душевный порок
И соделал грехи непристойные и безмерные,
Хуже всех людей, хуже всех бессловесных,
Гадов и зверей всех превзойдя.
Итак, необходимо, чтобы Ты показал Твою
милость на мне, Более всех согрешившем безумно.
Ибо не требуют, как Сам Ты, Христе, сказал,
Здравые врачевства, но болящие (см. Мф. 9, 12).
Поэтому, как на многоболезненного и нерадящего,
Излей, на меня, Слове, столь великую Твою милость.
Но, о, игра света! о, движения огня!
О, круги пламени, во мне, несчастном,
Производимые Тобою и Твоею славою.
Под славою же я разумею и называю Духа Твоего
Святого, соестественного и равночестного (Тебе), Слове,
Однородного, единославного и одного
Единосущного Отцу Твоему и Тебе, Христе, Боже всех.
Поклоняясь Тебе, благодарю, что Ты сподобил меня
Хотя несколько познать силу Божества Твоего.
Благодарю, что Ты Сам, сидящему во тьме,
Открылся мне, воссиял и удостоил меня видеть
Этот свет лица Твоего – для всех нестерпимый.
Я пребывал, (как) знаю, сидящим во тьме,
Но и среди нее ко мне, покрытому тьмою,
Явился Ты – Свет, всего меня просветил всем светом (Своим),
И я сделался светом во (время) ночи, являясь (им) среди тьмы.
Ни тьма не объяла всего света Твоего,
Ни свет не прогнал видимой тьмы,
Но они (были) вместе неслиянными и совершенно раздельными,
Далеко друг от друга, как и следует – отнюдь не растворившимися.
Однако в одном и том же [месте] они наполняют, как я думаю, все [пространство].
Таким образом я нахожусь во свете, будучи среди тьмы,
И, наоборот, я пребываю во тьме среди света:
Вот – и среди света, вот – и среди тьмы.
И кто, спрашиваю я, даст мне во тьме и среди (тьмы) найти свет,
Восприятия которого она не вмещает? ибо как тьма вместит
Внутри свет, не убежав, но оставшись среди Света тьмою?
О страшное чудо, видимое Двояко, двойными очами, телесными и душевными.
Послушай теперь, говорю я тебе, о страшных (делах) двоякого Бога[18]18
  То есть обоженного человека, очевидно.


[Закрыть] (я говорю о тебе)[19]19
  То есть слушатель или читатель.


[Закрыть],
Бывших и для меня, двоякого, как человека.
Он, (Сын Божий), восприял плоть мою и дал мне Духа,
И я сделался Богом по благодати Божественной,
Сыном по усыновлению, однако (сыном) Божиим.
О, (высокое) достоинство! о, слава!
Как человек, я печалюсь и считаю себя самого несчастным;
И, помышляя о своей немощи, воздыхаю,
Будучи совершенно недостоин жизни, как
хорошо я знаю. Уповая же на благодать
Его и размышляя О той доброте, какую
Он даровал мне, я радуюсь, видя (ее).
Итак, с одной стороны, как человек, я не умею созерцать ничего Божественного,
Будучи совершенно отделен от невидимого;
С другой стороны, вижу, что чрез сыноположение я сделался Богом,
И бываю причастником (того), что неприкосновенно.
Как человек, я не имею ничего возвышенного и Божественного,
А как помилованный ныне благостию Божиею,
Имею [в себе] Христа – Благодетеля всех.
Поэтому я снова припадаю (к Тебе), Владыко, моля (о том),
Чтобы мне отнюдь не лишиться надежды моей на Тебя,
И пребывания [с Тобою], и чести, славы и Царствия.
Но как ныне Ты сподобил меня, Спасителю, видеть Тебя,
Так и по смерти дай мне видеть Тебя,
Не говорю, насколько (видеть), но милостиво и благоутробно [воззри тогда],
Благоутробне, милостивым Твоим оком, как и ныне взираешь на меня,
Исполняя меня Твоей радости и Божественной сладости.
Ей, Творче и Создателю мой, покрой меня рукою Твоею,
И не остави меня, и не памятозлобствуй,
Не поставь (в осуждение), Владыко, великой неблагодарности моей.
Но сподоби меня даже до кончины во свете Твоем
Неленостно ходить путем заповедей Твоих,
И в него – во свет рук Твоих, Всемилостиве,
Предать дух свой, избавляя меня, Слове, от врагов,
Тьмы, огня и вечных мучений.
Ей, великий в щедротах и неизреченный в милости,
Сподоби в руки Твои предать душу мою,
Как и ныне я нахожусь в руке Твоей, Спасе.
Итак, да не возбранит грех пути моему,
Да не отторгнет он, да не отлучит меня от руки Твоей.
Но да посрамится страшный князьдушетлитель,
Видя меня находящимся в Твоей длани, Владыко,
Как и ныне он не смеет приблизиться ко мне,
Видя меня покрываемым Твоею благодатию.
Не осуди меня, Христе, во ад и не отрини,
Не сведи душу мою во глубину смерти,
Так как я дерзаю именовать Твое имя,
Нечистый, мерзкий и совершенно оскверненный.
Да не разверзется земля и да не поглотит, Слове, меня, преступника,
Совершенно недостойного ни жить, ни пользоваться речью.
Да не снидет огонь на меня и да не пожрет меня внезапно,
Так что я не буду иметь возможности сказать даже: Господи, помилуй.
О великий в милосердии и по естеству Человеколюбец!
Не вниди в суд со мною.
Ибо что вообще я провещаю [на суде], будучи (весь) грехом?
Да и мог ли бы я хотя нечто сказать [в свое оправдание], осужденный (уже),
От чрева матери своей безмерно пред Тобою согрешивший
И доныне пребывающий бесчувственным к Твоему долготерпению,
Тьмочисленно низведенный во глубину ада
И извлеченный оттуда Твоею Божественною
благостию, Члены и плоть души и тела своего
Осквернивший, как никто другой из живущих на свете,
Неистовый и бесстыдный любитель
удовольствий, Злой и лукавый от душевной порочности
И ни одной Твоей, Христе, заповеди отнюдь
не соблюдший? Что скажу я в свою защиту, что отвечу Тебе,
С какою душою снесу Твои обличения,
о Боже мой, Когда Ты обнажишь мои беззакония и злодеяния?
О бессмертный Царю! не покажи их всем,
Так как я трепещу, помышляя о делах моей юности.
Говорить (о них) было бы ужасно и постыдно,
Так как если бы Ты пожелал открыть их пред всеми,
То стыд мой будет хуже всякого мучения.
Ибо кто, увидя мое сладострастие и распутство,
Кто, увидя нечистые объятия и постыдные мои деяния,
Которыми я и ныне оскверняю себя, принимая их в уме,
Не ужаснется, весь не содрогнется
И не воззовет, тотчас отвратив очи
И говоря: смерть всескверному этому!
Повели, Владыко, связать этого несчастного по рукам и ногам
И вскоре же ввергнуть во мрачный огонь,
Чтобы не смотреть на него нам, верным рабам воим.
(Ибо) поистине – достойно, Владыко, поистине – праведно.
(Так) все они скажут, и Ты Сам сотворишь (это),
И я, распутный и блудный, буду ввержен в огонь.
Но Ты, пришедший спасти блудников и блудниц,
Не посрами меня, Христе, в день Судный,
Когда Ты поставишь овец Твоих одесную Себя,
А меня и козлищ ошуюю Себя.
Но свет (Твой) пречистый, свет лица Твоего
Да покроет дела мои и наготу души моей,
И да облечет меня в светлую (одежду), дабы я со дерзновением
Непостыдно сопричтен был к десным овцам
И с ними славил Тебя во веки веков. Аминь.