Текст книги "Леди-послушница"

Величественный западный портал собора выдавался вперед, затеняя широкий монастырский двор. Этот монастырь был одним из крупнейших в округе, и тут всегда ощущалась некая суета: приезжали и уезжали гости, кто-то куда-то шел по поручению господ, остановившихся в странноприимном доме, толклись нищие, спешили монахи в темных одеждах. Пока аббат Роберт разговаривал с кем-то у портала собора, сестра Осбурга стала жаловаться, что ее совсем разморило, и Милдрэд проводила ее к странноприимному дому. А когда вернулась, то увидела, что Артур невозмутимо беседует с его преподобием, причем настоятель милостиво улыбается, даже взлохматил юноше волосы. В этом было нечто почти родственное, и Милдрэд задержалась в стороне, не осмеливаясь прервать их беседу. Однако Артур заметил ее и поспешил представить:

– Преподобный отче, это и есть та девушка, которой надлежит передать рукопись.

– Рах vobiscum[71]71
  Мир вам (лат.).


[Закрыть], – благословил юную леди аббат. – Меня предупредили о вашем визите, Милдрэд Мареско, и я уже отправил послушника в книгохранилище. Так это вы и есть Невеста с Болот, о которой столько разговоров и которой не нахвалится преподобная Бенедикта?

– Тогда вам известно больше, чем мне, отче, – Милдрэд скромно опустила длинные ресницы. – Обычно матушка не слишком щедра при мне на похвалы.

Однако аббат сказал, что только благодаря похвалам настоятельницы он позволил выдать для копирования столь ценную рукопись, и хорошо, что именно Артур сопровождает девушку, так как книга очень большая и тяжелая для столь хрупкого создания, как леди Мареско.

Манускрипт и впрямь оказался огромным – его принес крепкий монастырский послушник, с важностью предъявив огромный оплетенный в кожу том, скрепленный к тому же золочеными застежками и украшенный металлическими накладками, что само по себе являло большую ценность, но и весило немало. Однако Артур, при его худощавом сложении, принял книгу без особого усилия, щелкнул одной из застежек и быстро прочитал написанное округлыми саксонскими литерами название:

– «Морестранник». Гм.

И продекламировал одну из строф:

 
…все это в сердце
Мужа, сильного духом, вселяет желанье
Вплавь пуститься
К землям далеким…[72]72
  «Морестранник» – древнеанглийская поэма.


[Закрыть]
 

– О, ты можешь столь быстро читать на старосаксонском! – изумилась Милдрэд.

Стоявший подле них аббат Роберт со значением сообщил, что некогда, будучи воспитанником в монастыре, Артур подавал большие надежды. Отчего несколько прискорбно, что сей юноша покинул обитель, где его ждало блестящее будущее.

– Наверное, меня вела рука Господня, – невозмутимо отозвался Артур.

Он внимательно просмотрел еще несколько страниц.

– Красиво. Эти саксы, когда не ленились, могли создавать удивительные вещи.

– Что значит «когда не ленились»? – возмутилась Милдрэд, задетая пренебрежением, с каким Артур отозвался о ее соотечественниках.

– Поэтому мы и сохранили эту рукопись, – заметил аббат, – и даже рады, что книга будет переписана. Надо оберегать наследие тех, кто был до нас.

В его голосе тоже звучала некая снисходительность к труду древних саксов. Но Роберт Пенан был норманном, одним из тех, кто чувствовал себя господами в завоеванной стране, а кто такой Артур, чтобы выказывать пренебрежение?

Позже она спросила у него, кто же он сам, если не считает саксов своим народом.

– Ну, какое племя может быть у найденыша? – невозмутимо ответил юноша, сейчас более всего довольный, что сестра Осбурга, сославшись на недомогание, осталась в аббатстве Петра и Павла (охранять «Морестранника», как пошутил он). Но Милдрэд все еще была слегка обижена, и Артур пояснил: он считает себя бриттом, ибо точно уверен, что происходит отнюдь не из племени светлокожих румяных саксов, да и по натуре он деятелен и предприимчив, в то время как саксы славятся своей косностью и ленью.

– О, знал бы ты моего отца! – девушка всплеснула руками.

И тут же затараторила о славном прошлом саксов, о их великом короле Гарольде. Артур же просто ошарашил ее, сообщив, что сей почитаемый саксонцами последний их король в глазах валлийцев остался попросту поработителем Уэльса. В итоге они заспорили, но это был интересный спор, из которого каждый узнал много нового.

Правда, когда они шли между домов улицы Мэрдол, споря и не замечая прохожих, выглядели они довольно забавно, и многие на них посматривали. Милдрэд первая опомнилась. С чего это она так горячится в споре с каким-то сбежавшим из монастыря послушником, у которого нет никакого почтения ни к великим королям прошлого, ни к благородным людям ее положения? Ну ладно, она сейчас несколько увлеклась, но ведь когда они еще были в аббатстве, она стала свидетельницей, как аббат Роберт буквально просил Артура проводить каких-то его родичей. И она спросила, о чем это почти умолял юношу его преподобие.

– Умолял? – улыбнулся Артур. – Мне нравится это слово. Но мы всего лишь согласовывали сделку: я буду сопровождать сюда из Ковентри родичей преподобного настоятеля. Поясню: я проводник. Мне хорошо известны многие дороги Англии, и зачастую приходится сопровождать людей наиболее короткими и безопасными путями. Время-то сейчас вон какое. К тому же за эти услуги мне неплохо платят.

«Наверное, ему легко живется, – отметила Милдрэд. – Он свободен, как птица, его ничего не страшит, его все любят. Да и как его можно не любить, если он такой славный».

Она старалась думать об этом юноше с чисто христианской добротой, но при этом украдкой любовалась пышной волной его волос, точеным профилем, покосилась на сильную грудь в вырезе расшнурованной туники.

Ей казалось, что Артур на нее не смотрит; но вдруг, не поворачиваясь, он слегка ущипнул за предплечье.

– Эй, малышка, не глазей так на меня, – я смущаюсь.

Ух, и невыносимый же он был! Впору разгневаться, но едва они встретились взглядами, как рассмеялись.

– Я буду смотреть на тебя, как на воздух, но только покажи мне, где тут живет мастер Том, – произнесла девушка, когда они вышли на Валлийский мост Шрусбери.

Милдрэд еще никогда тут не бывала, и теперь, оглядываясь, видела извивающийся под солнцем множеством излучин Северн, добротные дома Франквиллского предместья, уходящие вдаль холмы. К горизонту они становились выше – там находилась опасная страна Уэльс.

Бронзовых дел мастер оказался молчаливым, коренастым мужчиной средних лет. Узнав, в чем дело, он сразу принял из рук Милдрэд уздечку и разглядывал ее столь долго, что юноша и девушка вначале недоуменно переглядывались, потом стали улыбаться, пока их не разобрал смех.

– К повечерию будет готова, – сказал наконец мастер.

– К повечерию? – переспросила Милдрэд. В это время колокол должен был пробить семь раз. Но что же им делать до тех пор?

Но у Артура не было сомнений по этому поводу.

– Мастер Том, мы возьмем твою лодку. Хочу покатать красивую девушку по нашему Северну. С меня за это пиво, – бросил он, направляясь к дальнему концу двора, где берег шел под уклон и покачивалась у вбитой сваи небольшая лодка-долбленка.

Милдрэд оставалось только дивиться, как этот пройдоха умел влиять на людей. Вон и этот угрюмый мастер не стал ему перечить и даже улыбался, наблюдая, как Артур легко перенес только и успевшую ахнуть Милдрэд в это утлое суденышко. И все перед ним просто млели: настоятельница ему покровительствует, горожане расцветают улыбками, аббат едва ли не заискивает. Да и она сама… Что она сама? Милдрэд постоянно повторяла себе, что Артур не чета ей. И все же его присутствие странно беспокоило и возбуждало ее.

Артур ловко и умело загребал веслами воду, огибая Шрусбери с юга, там, где городские укрепления отступали от реки и местные жители разбили сады и огороды. Нос лодки легко разрезал сверкающие волны Северна, на воде было не так жарко, но все же Милдрэд ослабила завязки под подбородком и сняла чепец. Склонившись над бортом, она вела ладошкой по тихо плескавшейся рядом воде. Артур направлял суденышко, лишь изредка шевеля веслом, а сам рассказывал о городе Шрусбери, о том, как он возник в излучине еще в незапамятные времена, защищенный рекой. Слушая, Милдрэд расплела косу и позволила речному бризу играть кудрями. Артур даже умолк, любуясь. Ее роскошные волосы цвета бледного золота выдавали саксонскую кровь, кожа была светлой, как сливки, а глаза… Глаза лукавой кошечки. Вон как игриво она посматривает на него.

– Что же ты умолк?

«Потому что все мои мысли лишь о том, как тебя поцеловать!» – подумал Артур. Вслух же продолжал рассказывать о Шрусбери. Поведал, что некогда эти земли принадлежали валлийцам из Поуиса и на месте нынешнего Шрусбери располагался замок их правителей. Тогда это местечко называлось Пенгверн, что означает «холм старейшин». Но потом саксы отвоевали его, возвели тут свою крепость, какой дали название Скробберинг, что в свою очередь означало «город на холме, поросшем кустарником». Причем когда в эти края пришли норманны, король Вильгельм хоть и расширил город, уже называвшийся Шрусбери, однако оставил прежних саксонских владельцев. А когда саксонский род пресекся, тут прежде правили Монтгомери, а потом лорд Фиц Алан, который в нынешней войне принял сторону Матильды, пока Стефан не отвоевал крепость в излучине Северна, и теперь… Но Милдрэд и сама уже знает, что теперь это королевский город, чтящий своего монарха и имеющий право чеканить собственную монету.

Девушка слушала, не поворачиваясь к рассказчику, чтобы не смущаться под его теплым взглядом, не выдать, как ей приятно восхищение в его темных, золотисто поблескивающих глазах. Она смотрела на город в кольце речной воды, на крутые склоны, мощные стены, благодаря зубцам и башням похожие на серую корону. Над высокой оградой, скрывавшей крыши домов, поднимались лишь шпили церквей. Лодка прошла мимо высокого шпиля Святой Марии и заросшего ивами бережка, где они впервые встретились. Оба одновременно вспомнили об этом, но сейчас это вызвало лишь веселье. И они смеялись, вспоминая, как тогда все переполошились, вплоть до сестры Одри. А всегда такая достойная и величественная Тильда ле Мешен даже впопыхах схватила одеяние Милдрэд, так что самой девушке пришлось накинуть ее не по росту длинную тунику, и пока она шла к дортуару, все время наступала на длинный подол – ведь Тильда гораздо выше ее.

Рядом сверкала и журчала река, кружившая водоворотами: русло сужалось там, где на сухопутном перешейке возвышались башни красноватого песчаника замка Форгейт. Дальше шли только строения Форгейтского пригорода и от города в поля уходила широкая дорога, стремившаяся, казалось, в бесконечность.

Они уплывали все дальше. Река петляла, и Артур рассказывал, что плавал здесь столько раз, что знает хозяев всех окрестных маноров и порой бывает в их усадьбах, когда там требуется развлечь кого-то музыкой и пением. Что тоже дает неплохой заработок, заметил он.

– Но ведь фигляры надолго остаются в богатых усадьбах, если могут угодить их хозяевам. Это сытное и безбедное существование, – заметила Милдрэд.

– Да, я, бывает, остаюсь в таких манорах на зимнее время. Но едва наступает весенняя пора, меня так и тянет в путь.

– Да ты просто бродяга!

– Как и вы, миледи, замечу. Ведь что-то же заставило вас покинуть болотистые земли Денло и пересечь всю Англию, чтобы погостить у тетушки Бенедикты.

Артур давал понять, что знает, кто она. Но сейчас Милдрэд подумала лишь о том, что и впрямь ее что-то потянуло в дорогу. Она вспомнила, с каким воодушевлением пустилась в путь, как радовалась каждому новому дню, пока… Она запретила себе думать о том, что случилось с ней потом. Это портило настроение и пугало.

Заливные луга уже остались позади, берега сделались обрывистыми, над ними свешивались высокие ивы. С одной стороны реки открывалась плоская равнина, но там, куда они плыли, берег поднимался песчаными уступами и в стороне виднелись кровли какого-то строения.

– Думаю, вы устали, раз стали такой грустной и молчаливой, – заметил Артур, направив нос лодки к берегу.

Он соскочил на песчаную отмель и привязал суденышко к одному из нависавших корней ивы, после чего помог Милдрэд взобраться по выступающим, как ступени, корням огромного дерева. Здесь юноша попросил спутницу немного обождать. Однако не было его довольно долго, и Милдрэд неожиданно ощутила себя совсем неуютно в этом незнакомом пустынном месте. И когда Артур наконец появился, неся в руке небольшую корзинку, она едва не накинулась на него с упреками.

– Не ожидал, что вы так скоро соскучитесь без меня, – преувеличенно удивился парень и рассмеялся, когда она слегка стукнула его кулачком по плечу. – Ого, миледи еще и драчунья. Ну, ну, все вы сначала деретесь, а потом не прочь и приласкать.

От возмущения она только и смогла, что набрать полную грудь воздуха и сердито зашипеть:

– Я тебе не все!

– Истинный крест – не все, – улыбался Артур. – Ибо давно я уже так не влюблялся. Но вы достойны того, чтобы из-за вас потерять голову и отдать вам сердце.

– Фигляр! – буркнула Милдрэд, отвернувшись, чтобы он не заметил ее улыбку.

Девушка отобрала у него корзину, но, оглядев ее содержимое, смилостивилась. Кусок свежего сыра, вареные яйца, запотевший кувшинчик с легким сидром, пара горячих лепешек. Милдрэд сама не заметила, насколько успела проголодаться. А Артур благородно позаботился о ней. Ну и о себе, разумеется. Сидит, опираясь о ствол ивы, аккуратно чистит скорлупу с яйца, рассказывая, что в местной усадьбе его хорошо знают и не отказались угостить, когда он поведал, что умыкнул из монастыря девицу и она изголодалась по пище не менее, чем по любовным утехам. При этих словах Милдрэд подавилась сидром и долго кашляла, а Артур даже услужливо похлопал ее по спине.

– Тебя мало выпороть за такое! – Она отпихнула его руку, сама не понимая, отчего не сильно разгневалась на наглеца за клевету.

Артур отхлебнул из кувшинчика, вытер запястьем губы, а глаза его продолжали искриться весельем.

– Не волнуйтесь, я не назвал имени соблазненной девицы, а моей репутации известного сердцееда это не сильно и повредит. Людям нравятся свежие сплетни.

– А ты известный сердцеед, Артур? – не глядя на него, смакуя пряный вкус сыра, спросила через некоторое время Милдрэд.

– Люди так говорят. Им виднее.

Потом Артур рассказывал о себе. О том, как вырос в обители Святых Петра и Павла, не ведая мира, пока не стал сбегать, бродить по округе, еще смутно ощущая, как не хочется возвращаться в монастырь. И вот однажды поблизости остановились бродячие фигляры. Артур прибегал к ним, хотя братья-бенедиктинцы строго-настрого запретили ему это. Но он уже не принадлежал себе. Ему нравилось слушать рассказы фигляров о дальних местах, нравилась их незамысловатая жизнь, музыка и представления. Постепенно они стали учить Артура своему ремеслу, и у него неплохо получалось. Он обладал способностями к музыке: и в монастыре отличался в хоре, и даже сам пробовал сочинять каноны, только они у него получались слишком уж веселые, что не очень-то устраивало регента хора. Фигляры же от его песен были в восторге, звали с собой. И когда они стали собирать пожитки, Артур пришел в необычное волнение, поняв, что просто с ума сойдет в замкнутом мирке монастыря. И ушел вместе с собиравшим милостыню для обители братом Метью – вместе они догнали тех фигляров и остались с ними.

– Мне тогда было четырнадцать лет, – сообщил Артур. – И, думаю, моя настоящая жизнь началась именно с этого возраста.

Он умолк, глядя на полулежавшую девушку. Она смотрела на него, опершись на локоть, ее длинные волосы пушистой массой ниспадали на траву, а прозрачные, как хрусталь, глаза лучились небесной лазурью. Девушка покусывала травинку, и Артур вдруг нашел это необычайно волнующим. Она такая… привлекательная, доверчивая, манящая. Юноша отвел взгляд, потом, перекатившись по траве, улегся прямо у нее под боком и замер, глядя на небо в вышине. Милдрэд сначала чуть отодвинулась, но он не двигался, и постепенно она тоже устроилась поудобнее, закинула руки за голову. Где-то вдали в застывшем знойном воздухе сладкоголосо щебетал жаворонок, журчала рядом река. Весь мир застыл и, казалось, принадлежал только им двоим.

Милдрэд почувствовала, как Артур пошевелился, и закрыла глаза. Чего ей опасаться? Артур знает, что она леди под защитой монастыря. А потом услышала, как зашуршала трава, когда он придвинулся, ощутила рядом жар его тела. Артур слегка коснулся ее разметавшихся волос, от этого по коже Милдрэд побежали мурашки. Она и сквозь закрытые глаза чувствовала его взгляд, скользящий по ее лицу, по фигуре. Ошеломленно ощутила, что у нее сбивается дыхание, а тело вдруг наливается непонятным жаром.

«Что же я делаю? Что со мной? Он ведь… бродяга!»

Она попыталась подняться, но он удержал ее. Его темные глаза казались бездонными.

– Не бойся…

– Бояться надо тебе! – зашипела она, рванулась, резко отстранив пытавшиеся удержать ее руки. – Что ты себе позволяешь? Да я велю тебя повесить, если еще раз коснешься меня!

Его лицо оставалось серьезным.

– Ты сама хочешь этого.

– Не обольщайся. Я благородная леди! Ты же… никто. У меня жених не чета тебе, я чту свое положение, свою честь и свой род. Ты же… найденыш, возомнивший, что владеешь всем миром. А на самом деле тебя любой может нанять, и ты кинешься служить.

Она отвернулась и стала нервно заплетать волосы.

– Нам надо возвращаться.

Он прошел мимо, молча подал ей руку, помогая спуститься по корням над обрывчиком, поддержал покачивающуюся лодку, пока девушка садилась.

Обратный путь они проделали в молчании. И это оказалось неожиданно тяжело. Артур почти не смотрел на Милдрэд, загребая воду веслами. Она сидела отвернувшись, но ей становилось все грустнее.

Первое слово он произнес, когда они подплывали к берегу у аббатского предместья: сейчас заедут за сестрой Осбургой, и он проводит их к обители, дабы они успели к повечерию, а за уздечкой Артур сходит сам. При этом он держался так, словно это она обидела его. Каков наглец!

Сестра Осбурга быстро заметила, что меж ними не все ладно, и шепотом спросила у девушки, не обидела ли она парня.

– Я? Его? Вы, наверное, считаете меня исчадием ада, а его невинным младенцем!

Артур, поднимаясь по склону Вайля к монастырю, даже не оглянулся на звук ее гневного голоса. В сумке через плечо он нес тяжелый манускрипт, а Милдрэд двигалась следом, увлекая под уздцы ослика монахини. И как же она ненавидела эту его независимую манеру держаться, как ее гневила его гордо вскинутая голова!

И вдруг она поняла, что невольно идет слишком медленно; надеется, что послушный ослик Осбурги заупрямится, что Артур повернется к ней и заговорит. И тогда она ему скажет… Да, что она скажет? Она понимает, что он не домашний раб, не виллан, что она оскорбила его… Это будет унизительно для ее чести? Конечно. Но вдруг ей стало это все равно.

– Да ты совсем утомилась, деточка, – сказала Осбурга, когда они приближались к широкому порталу церкви Святой Марии, а Милдрэд ступала все медленнее и медленнее.

К церкви со всех сторон направлялись прихожане. Милдрэд затерялась в толпе, ничего не ответив Осбурге, и та, понукая свое вислоухое животное, проехала мимо, посоветовав поторопиться – уже отзвучали колокола, из открытых ворот церкви доносились звуки органа.

Мимо Милдрэд прошла укутанная в траурные одежды знатная дама, за которой по ветру полоскалась длинная черная вуаль, потом ее слуги, потом еще кто-то. Милдрэд совсем поникла. Не заходя в церковь, она свернула туда, где в церковном дворике виднелась статуя Девы Марии, простирающая свое покрывало над коленопреклоненными фигурами молящихся. И вдруг недалеко от этого изваяния увидела Артура. Он стоял и смотрел на нее, и когда она поравнялась с ним, загородил ей путь.

– Милдрэд… Миледи Милдрэд, наверное, мне следует попросить у вас прощения.

Она смотрела на него во все глаза.

– Я забылся. Этот день… Это солнце и ваше расположение…

– Погодите, Артур. Вы повели себя, как молодой мужчина с доступной девицей. И это я прошу у вас прощения, за то, что держалась неподобающе. Мать Бенедикта не одобрила бы мое поведение. Но я доверяла вам.

– От этого мне и горько. – Он опустил голову, потом поймал ее руку и, поклонившись, слегка поцеловал, как рыцари целуют дамам, по новой куртуазной моде. Артур не был рыцарем, однако Милдрэд была слишком обрадована их примирением, чтобы опять раздумывать, кто он, а кто она.

– Артур! – Она с трудом подыскивала слова. – Артур, я хочу вас спросить… Это для меня важно. Вы ведь ездите по всей стране, знаете новости, может, поведаете мне, что творится в Англии? Мои родные ведь так далеко, я волнуюсь за них.

Он утешил ее, сообщив, что на востоке Англии пока все тихо, хотя и идет весть, будто граф Норфолкский собирает войска. Но сейчас всех волнует присоединение к мятежникам могущественного Честера. Милдрэд забеспокоилась о своей подруге Тильде, родственнице Честера, гадала, как это скажется на ее так долго откладываемой свадьбе с Мортимером. Артур мог кое-что пояснить: Мортимер сейчас отвоевывает свои земли в Уэльсе, никто не ждет, что он примкнет к какой-либо из партий. К войскам союзников должен был присоединиться и граф Херефорд, но принц Юстас неожиданно захватил один из замков анжуйцев близ его владений, и Роджеру Фиц Милю пришлось начать военные действия против Юстаса. Все ждали, что Херефорду поможет основной сторонник Плантагенета, Уильям Глочестер, но тот недавно вступил в брак и под этим предлогом предпочитает сидеть дома. Однако война уже началась, дороги стали неспокойными, так как многие независимые бароны используют ситуацию, чтобы пограбить, и надо благодарить Небо, что Шропшир оказался в стороне от происходящих событий.

Они разговаривали долго, даже не заметили, как окончилась служба. Когда прихожане стали покидать церковь, молодые люди отошли в сторону, под колоннаду. Их миновала вереница монахинь, следом двигались воспитанницы со своей наставницей. Кажется, кто-то из них окликнул Милдрэд, но она даже не повернулась.

Постепенно наплывали сумерки – светлые и легкие в середине июня. По небу на западе простирались алые полосы заката, в вечернем небе с писком проносились стрижи, а на востоке всплывал лик скошенной половинки бледной луны. Молодые люди не заметили стоявшую у южного выхода из храма фигуру настоятельницы Бенедикты. Как и не заметили, что еще одна укутанная в траурные покрывала фигура замерла у дверей и тоже смотрит в их сторону. Но едва настоятельница хотела к ней приблизиться, как незнакомка поспешила прочь. И Бенедикта тут же забыла о ней. Она видела только эти два силуэта у колоннады – высокого темноволосого юношу и светлую фигурку девушки, стоявшей рядом, чуть приподняв головку, и не сводившей с него взора. И с внезапным озарением Бенедикта поняла: эти двое – самая дивная пара, какую ей только доводилось видеть.

– Господи, благодарю, что открыл мне глаза, – прошептала аббатиса. Ей стало ясно, что она должна сделать.

Аббатиса подходила к ним медленно, словно опасаясь спугнуть. А когда они заметили ее и отшатнулись друг от друга, она успокаивающе подняла руку.

– Я не собираюсь вас отвлекать. Однако… Артур, потом я жду тебя. А ты, Милдрэд, сообщи сестре Одри, что это я позволила тебе задержаться.

Когда она медленной величавой поступью удалилась, молодые люди переглянулись с некоторым удивлением.

– Она никогда не была особенно милостива ко мне, – заметила Милдрэд.

– Но она всегда хорошо отзывалась о твоих родителях.

– Она была замужем за братом моего отца, когда сам отец еще находился в Святой земле.

– Так он был крестоносцем?

Они опять разговорились, забыв обо всем на свете.

А вот Аха, незаметно выскользнув из дортуара, поспешила к настоятельнице.

– Преподобная мать, спешу доложить: Милдрэд Мареско мало того, что задержалась, выполняя ваше поручение, но она и не присутствовала на повечерии в храме, а теперь, вопреки уставу, болтает с Артуром в церковном дворе.

Бенедикта сверху вниз поглядела на коленопреклоненную Аху.

– Ты думаешь, я ни о чем не ведаю? А сама прямо светишься, донося на одну из подруг. Но доносительство – грех. И сегодня до полуночной ты останешься в часовне и должна пятнадцать раз прочитать «Отче наш», чтобы изгнать злобные мысли.

Личико Ахи изумленно вытянулось, она попятилась, низко опустив голову.

И едва за той захлопнулась дверь, как Бенедикта о ней забыла. Аббатиса зажгла свечи в высоком шандале и в задумчивости стала глядеть на язычки пламени. Тот крестик, какой некогда нашли с маленьким подкидышем, наводил Бенедикту на кое-какие догадки. Ведь одно время она служила фрейлиной у императрицы Матильды, следила за ее гардеробом и украшениями. И ей казалось, что она видела очень похожий крестик среди вещей госпожи. Кому могла передарить его императрица, что за женщина родила Артура и подбросила в краях, где издревле жил род де Шампер? Вопросов было множество. Но в одном Бенедикта не сомневалась вопреки всему: Артур ей родня. И она часто думала о его дальнейшей судьбе. Уж Бенедикта бы помогла парню хорошо устроиться в жизни! Но когда однажды она заикнулась, что может похлопотать, чтобы его приняли обратно в обитель, юноша решительно отказался. Не выходило у нее и свести Артура с Гаем. Поддавшись своей мечте, она однажды обнадежила мальчика, что Гай его отец. Но Гай лишь смеялся и подтрунивал над Артуром, когда тот попробовал стать ему сыном. В итоге вышло, что Артура все больше затягивала привычка к бродяжничеству. К чему бы привела подобная, полная опасностей жизнь? Мать Бенедикта на все бы пошла, чтобы ее мальчик познал лучшую долю, – согрешить, обмануть, предать, лишь бы тот, кого она любила как родного, не окончил дни в безвестности и нищете. А ведь так и произойдет, если Артур останется бродягой. И это при его-то дарованиях! Но теперь она, кажется, нашла способ, чтобы заставить его взглянуть на мир по-иному.

От раздумий ее отвлек стук в дверь, и появился Артур.

– Вы ведь велели зайти, матушка?

Она глубоко вздохнула и украдкой вытерла слезы, вызванные мыслями о неприкаянной судьбе любимца.

– Отчего же не в окно? Почему в дверь? Или общение с благородной леди улучшило твои манеры?

Артур медленно собрал с розетки подсвечника натекший воск, скатал его в шарик, подбросил и поймал одной рукой, продолжая улыбаться, словно не слышал ее вопроса.

– Тебе понравилась наша Милдрэд, Артур? – спросила Бенедикта.

– Это заметно? Но вы можете быть спокойны. Она ваша родственница, а для меня важно все, что важно для вас.

Бенедикта слегка наклонилась вперед. Ее пальцы с такой силой впились в крышку стола, что побелели костяшки.

– Тогда для меня важно, чтобы ты совратил эту саксонку.

Артур поглядел ей прямо в глаза, и в их темной глубине отразились огоньки свечей. Потом медленно опустился на табурет, потряс головой, зажмурился, будто прогоняя наваждение.

– Я не расслышал, что вы сказали.

– Хорошо, я повторю. Надо, чтобы ты соблазнил сию девицу, чтобы она стала твоей, влюбилась в тебя до забвения чести, достоинства и своей благородной крови. Чтобы для нее существовал только ты и никого более. Ты сможешь это сделать? Ведь ранее тебе уже доводилось сбивать с пути знатных леди.

Лицо его было неподвижно, но через какое-то время что-то в нем изменилось, словно рябь пробежала по поверхности воды.

– Вы ли это говорите, преподобная мать? Ведь Милдрэд ваша родственница…

– Не кровная.

– Она дочь ваших близких друзей. Сколько раз вы рассказывали мне о них, с какой теплотой! И вот вы готовы поручить мне обесчестить их дитя?

– Их единственное дитя, Артур. Единственную дочь, наследницу огромного состояния, владелицу поместий в Норфолкшире, Саффолкшире и Линкольншире. Одну из самых богатых невест Англии, девушку из рода англосаксонских королей. Однако если ты совратишь ее, если сделаешь своей, то для нее же будет лучше стать твоей женой. Я поняла, что родители избаловали Милдрэд, и они послушают ее, если она попросит их за тебя. Ты слышишь: если обесчестишь Милдрэд, у них не будет иного выбора, как согласиться. И тогда однажды ты и сам сможешь стать бароном.

Она бурно задышала, вглядываясь в его неподвижное лицо.

– Ну, что ты молчишь? Я постараюсь помочь тебе соблазнить ее, сделаю все, чтобы вы как можно чаще оставались вместе. Девушка доверяет мне, остальное за тобой. А там я приложу все усилия, чтобы чета из Гронвуда приняла тебя не как совратителя, а как избранника самой Милдрэд. Все же мое слово что-то значит для Эдгара и Гиты. Они примут тебя, говорю! У них просто не останется другого выхода, чтобы спасти доброе имя дочери!

Артур казался очень спокойным, когда произнес:

– Это бесчестно.

– Плевать! К тому же девушка так хороша, что тебе не будет неприятно овладеть ею.

Артур так резко поднялся, что заметались огоньки свечей.

– Она чиста и непорочна.

– Значит, именно тебе предстоит сорвать этот нежный цветочек. И не возражай! – подняла она руку, когда он склонился, нависая над ней. – Вы созданы друг для друга. И уж лучше будешь ты, чем тот, другой… на кого Милдрэд никогда не будет смотреть так, как на тебя! Ведь я видела, как она на тебя смотрит. Она уже твоя.

Артур опустил голову, опавшие волосы закрыли лицо.

– Если бы мне предложил это кто-то иной, не вы…

– А мое слово для тебя ничего не значит?

Она опять стала убеждать: красивая девушка, знатный род, любящие родители, готовые все сделать для своего дитя. И они рано или поздно оценят Артура, когда поближе познакомятся с ним.

– Мне надо подумать, – наконец произнес он.

– Только недолго. А то за ней пришлют, чтобы отправить к другому жениху. У знати так принято, и Эдгар с Гитой уже сговариваются о ее обручении. Ты слышал, что я сказала?

Он кивнул и вышел, как привык, – в окно. Но уже дойдя до конца кровли галереи, обернулся и посмотрел туда, где темнел ряд окошек дортуара. Там сейчас почивала Милдрэд. А может, и не спала, думала о нем? Ведь между ними и впрямь что-то возникло.

И вдруг ему стало хорошо. Рядом в ветвях груши сладостно пел дрозд, сверху светила луна. Артур подмигнул ей, как союзнице.

– Оберегай ее для меня, ладно? – попросил он ночное светило.

Ведь, каким бы невероятным ни было все, что предложила ему Бенедикта, он помнил, что назавтра пообещал аббату Роберту отправиться за его родней. Но потом… Ему вдруг захотелось смеяться.

Легко перепрыгнув на каменную ограду, Артур немного побалансировал на ней и соскочил вниз. Но не успел сделать и пары шагов, как его окликнули из темноты:

– Артур!

Он повернулся с недоумением, но без признаков беспокойства – чего ему опасаться в этом городе? От стены монастыря отделилась высокая женская фигура. Длинное темное покрывало плыло за ней, как ночное облако.

– Ты по-прежнему лазишь по стенам, когда навещаешь свою покровительницу?