Текст книги "Рожденные телевизором"

Слава Тарощина
Рожденные телевизором

Вступление

«Везет же некоторым! – завистливо воскликнул мастер по ремонту моей техники, нуждающейся в постоянном ремонте. – Вы смотрите телевизор, а вам за это еще и деньги платят».

Признаюсь: данное счастье свалилось на меня неожиданно. Работала в отделе литературы крупной газеты, ничего не собиралась менять в жизни, но судьба выбросила фортель. Вдруг выяснилось, что литература в лице заведующей отделом более почему-то не нуждается в моих услугах. Единственная возможность не быть уволенной – попытаться освоить профессию телеобозревателя. Впавшая в изнурительные демократические преобразования редакция остро нуждалась в человеке, исследующем жизнь сквозь призму далеко не магического кристалла.

По мере овладения новой профессией выяснилось неприятное обстоятельство: больше всего на свете я не люблю смотреть телевизор. К бессмысленному и беспощадному «ящику» приучала себя мучительно и насильно – так приучают малышей к ненавистной манной каше. Через неделю стала отличать каналы, не глядя на логотипы. Еще через месяц освоила искусство считывания контекста. Через два – с удивлением заметила закономерность: в нашем отечестве первая реальность подчинена второй, а не наоборот, как диктует здравый смысл.

Когда-то Россия слыла литературоцентричной страной. Последние лет двадцать она превратилась в страну телевизионную. Строительство властной вертикали (самый успешный вид строительства в наших широтах) и отсутствие публичной политики привело к забавным результатам: существует только то, что существует в телевизоре. По мере укрепления вертикали в нем оставалось два вида зрелищ – попса в безбрежном формате (на льду, в цирке, на необитаемом острове, в армии, в постели друг с другом) и президент. От попсы тошнило. Президент был интересен. Ведь эту Галатею лепил на наших глазах Пигмалион-ТВ. Национальный лидер рождался, мужал и развивался, омываемый волнами народной любви, в прямом или не очень прямом эфире.

Неожиданно для себя поняла, что состав моих текстов меняется. Попытка через телевизор понять, «что же будет с родиной и с нами», приводила опять же к попытке осознания феномена Путина. Когда президентов стало два и политическая конструкция обернулась гибким трансформером, ситуация стала совсем уникальной и потому особенно интересной. Профессия телеобозревателя, мыслящего еженедельными колонками, заставляет остро чувствовать время.

В книге я решила ограничиться последним электоральным циклом, который начался в 2008 году и закончился в 2012-м. У каждого года своя физиономия, поэтому каждому из них посвящена соответствующая глава. Хочется думать, что собранные вместе они дадут и читателю представление об экстракте времени.

И, наконец, последнее предуведомление. В моей практике не раз и не два бывало такое: начинаешь писать статью в одной стране, а заканчиваешь уже в другой. Так случилось и в декабре 2011 года, когда люди вышли на площадь. Телевидение затихло, замерло, чуть пришло в себя, но вскоре растворилось в глубоком новогоднем сумраке. Выход из сумрака (и новогоднего, и экзистенциального) – дело сложное и длительное. И опять – развилка, в центре которой – «ящик». Один вариант развития событий: куда повернется колесо русской истории, туда же – и телевизор. Другой, более привычный за последние десятилетия: колесом истории снова будет рулить ТВ.

Как говорит в таких случаях моя подруга, дальнейшее покажет будущее.

2008-й. Цвет времени – защитно-серый

Не парься!

Однажды по телевизору транслировалась церемония вручения общенациональной премии «Лица года». В номинации «Лучший актер» победу одержал Сергей Безруков – за исполнение роли Саши Белого в телесериале «Бригада». Заслуженный бандит России явился на торжество в гриме Пушкина, роль которого он играет в спектакле Ермоловского театра. Благодарственные слова Безрукова следует высечь золотом на телецентре в Останкино: «Я счастлив, что в моем лице и Пушкину достанется эта высокая награда». Трогательный союз «и» взывает к размышлениям на тему культурной иерархии.

Трудно сказать, когда именно произошел сбой понятий. Мы умудрились не заметить, как место основной культуры заняла культура маргинальная. Когда Алла Пугачева называет Игоря Николаева Моцартом, зрители по обе стороны экрана ничуть не удивлены. Ибо приучены к мысли: Моцартом не рождаются, им становятся с благословения Примадонны. Когда Александр Розенбаум гордо сообщает: «Я не принадлежу к попсе», он прав. Розенбаум не поп-идол, но властитель дум; Пушкин от шансона теперь «главнее» Пушкина. Когда именем Димы Билана называют детишек и улицы, это воспринимается всеми как должное, потому что он сегодня – гордость великороссов. Если телевидение двадцать лет предпочитало любым стратегиям развития лекала шоу-бизнеса, то электорат выбирает не Моцарта с Пушкиным, а Николаева с Розенбаумом. На заре новой культурной эры Михаил Козаков, замечательный актер, режиссер, писатель, прозорливо предложил дополнить Нагорную проповедь одиннадцатой заповедью: не утоми! Теперь и она выглядит слишком деликатной. Не парься! – призывает нас ежеминутно голубой экран.

Все, что касается звезд, относится к зоне повышенной сакральности. Их жизнь проистекает на экране в прайм-тайм, поэтому здесь не может быть мелочей: никто не забыт, ничто не забыто. Никас Сафронов настойчиво напоминает, что никогда не носит трусы; Мария Арбатова вдохновенно рассказывает о личных атласных лифчиках; Ксения Собчак делится впечатлениями о своем предменструальном синдроме… Но как только речь заходит о подлинных людях культуры (передачи о них стыдливо прячутся в тени ночного эфира) – хоть святых выноси; тут врут не только календари, но даже некрологи. Писателя Анатолия Гребнева, основоположника отечественного психологического кинематографа, окрестили Наумом и показали фотографию режиссера Льва Кулиджанова. Когда умер Кулиджанов, его приняли за Марлена Хуциева, к счастью, живого. Литературоведа Александра Панченко, автора блистательных историософских телециклов, вроде ни с кем не спутали, но обозвали писателем-фантастом. О смерти девяностошестилетней Эммы Герштейн, уникального мемуариста, друга Ахматовой, Мандельштама, Петровых, и вовсе не сочли нужным сообщить. Сегодня не стыдно не знать тех, кем следует гордиться. Даже числящийся в культурных оракулах Дмитрий Дибров (он чем дальше, тем больше смахивает своей творческой манерой и манерами на одного замечательного персонажа Достоевского – льстивого надворного советника Лебезятникова) позволяет себе путать в кадре умерших с живыми. Вот он на одной из своих программ подсаживается к очередному гостевому столику со скорбным выражением лица: «Мы помним Александра Прошкина, но нет его теперь с нами. Зато, – голос Дмитрия теплеет, быстро освобождаясь от горечи утраты, – у нас здесь его сын, тоже режиссер». Сын заметно удивлен: «Слава-те господи, мой отец и теперь с нами!» Дибров мгновенно «переодевает» лицо, продолжая лить нескончаемый елей. Разумеется, от ТВ невозможно требовать точности Брокгауза и Ефрона, но стремительность полета в бездну невежества пугает.

Подобная ситуация порождает некую параллельную реальность, которая лучше всего видна на примере литературы. Относительно недавно на рынке товаров и услуг появилась профессия телевизионного писателя. Таковых пока немного – Виктор Ерофеев, Александр Проханов, Михаил Веллер, частично Татьяна Толстая; осторожно пробуется на престижное амплуа Захар Прилепин. Телеписатель – это субстанция, не имеющая отношения к качеству производимой им продукции, а только к частоте мелькания на экране. Толстую знают широкие массы не потому, что она хороший прозаик, а потому, что в телевизоре видят в «Минуте славы». Недавно полк телеписателей пополнился Сергеем Минаевым. Данный случай настолько любопытен, что требует дополнительного описания.

Механизм попадания в полк не очень понятен. Если говорить о тиражах, то Минаев не чемпион, ему далеко до Донцовой, а она вне полка. Если говорить о калибре личности, то ни одна из программ (от «Сто вопросов взрослому» до «Воскресного вечера»), где наш герой засветился в последнее время, пока не обнаружила ни калибра, ни личности.

Откуда берутся мыльные пузыри в культуре и что с ними делать? На днях на этот риторический вопрос попыталось ответить то самое ТВ, которое регулярно занимается производством пузырей. Александр Гордон запустил новый проект «Гордон Кихот». Первой мишенью стал опять же Сергей Минаев, чей творческий метод ведущий охарактеризовал кратко, но емко: ничтожный человек говорит о ничтожном человеке. Вряд ли он далек от истины. Минаев – писатель рецептурный, работает по надежным лекалам. Леонида Андреева называли Ницше для неуспевающих студентов; в случае автора романа «The Телки» Ницше следует заменить Пелевиным. Минаев – писатель арифметический, стало быть, к подлинной литературе, которую защищает Гордон, отношения не имеет. Он – продукт передовых технологий в псевдокультуре, где гармония поверяется не алгеброй, но арифметикой. На ТВ ударными темпами лепят фабрики звезд; успешный сериал вроде «Бедной Насти» обязан перетечь за двести серий; голливудский отличник Тимур Бекмамбетов укладывает всемирную историю в 15-секундные ролики от банка «Империал». Вот и у Минаева главный козырь – полумиллионные тиражи. Впрочем, эта ситуация для русской культуры не нова. И некрасовской мечте о том, что с базара понесут не Блюхера, а Белинского с Гоголем, не суждено было сбыться. И во времена Пушкина охотно читали Бестужева-Марлинского, и в Серебряный век предпочитали Вербицкую. Но никогда прежде культура арифметическая не была столь тотальной, агрессивно-наступательной. Тень перестала знать свое место, и «Гордон Кихот» лакмусовой бумажкой проявил это грустное обстоятельство.

Программа устроена так, что у оппоненов есть своя группа поддержки. На стороне Минаева, как он сам неоднократно напоминает, – успешные состоявшиеся люди, на стороне Гордона – лузеры из числа недобитой интеллигенции. В раскаленном воздухе часто мелькает имя коллеги Минаева по писательскому цеху Достоевского. Попутно один из защитников певца офисного планктона, Алексей Митрофанов, сделал интересное открытие: Сталин придумал вам литературу, Пушкина с Достоевским, а вы шестьдесят лет за ним повторяете. И тотчас он же реабилитировал Федора Михайловича в глазах общественности сравнением с Минаевым – оба писали для денег. Тут трепетный Митрофанов, возбужденный присутствием телекамер почти до пограничного состояния, и меня навел на некоторые аналогии.

Программа Гордона напомнила «Кадриль литературы» из «Бесов». В студии Первого канала, где стоял дикий ор, «воцарился какой-то всеобщий сбивчивый цинизм». Адвокаты Минаева – типичные «буфетные личности»: телеведущий Андрей Малахов, автор романа «Мои любимые блондинки» (истерически противопоставлял гений Минаева переделкинским алкоголикам); ресторатор Игорь Бухаров, автор книги «Nostalgie. Секрет успеха» (путаясь в падежах, гневно упрекал единомышленников Гордона в зависти); писатель Татьяна Огородникова, автор бестселлера «Who is ху» (нежно говорила о чем-то своем, девичьем); все тот же Митрофанов, автор книги о группе «Тату» (его речи см. выше). Я их потому так подробно представляю, что все они – актуальные писатели по сегодняшним меркам. И на вопрос Степана Трофимовича из «Бесов» – что прекраснее, Рафаэль или петролей? – они, несомненно, ответят: конечно, петролей. Верно сказано – какое время на дворе, таков мессия.

Литература в России – параллельная власть. Неслучайно ею баловались многие представители политического Олимпа – от бурной Екатерины II до застенчивого гэкачеписта Лукьянова, он же поэт Осенев. Если при Ельцине вирши сочинял только Примаков, то при Путине – Медведеве поэтический цех пополнился целым созвездием: Сергей Лавров, Олег Морозов, Владислав Сурков, Алексей Улюкаев, Джахан Поллыева, Борис Грызлов. Но мы сейчас о другом. После смерти Пушкина рыдающий мальчик в трактире спрашивает: а кого теперь назначат на стихи? При советской власти разрыв между теми, кого назначают в писатели, и теми, кого любят в самой читающей между строк стране, был гигантским. Как бы по ту сторону экрана ни надрывались, выбирая в заглавные прозаики какого-нибудь Георгия Маркова, по сю сторону лишь скептически ухмылялись, держа в руках томик Юрия Трифонова. Когда все стало можно, последовала смена вех – место Лотмана с Лихачевым в кадре заняли Юденич с Дашковой. Нынче ветры изменились, в воздухе запахло стабильностью, а модные писатели обернулись проектами. Хотя ключевое слово «назначать» и сегодня не утратило актуальности. Сергей Минаев – проект особый, как утверждают наблюдатели в Сети, кремлевский. Не зря же он сочинил «Повесть о третьем сроке». А кремлевские – народ упорный. Ведь удалось Поллыевой подвинуть даже Цветаеву: в первой «Иронии судьбы» звучат стихи Марины, а во второй – Джахан.

Разумеется, Гордон проиграл бой Минаеву. Он знает, что всегда будет проигрывать современным ветряным мельницам. Но за попытку – спасибо. Подобные попытки необходимы. Хотя бы для того, чтобы из двух российских феноменов, подмеченных Набоковым, – великая литература и тайная полиция – нам не остался на веки вечные только второй.

1 июня

Водки хватит на всех

Победоносный май 2008-го выявил некоторые противоречия в отношении представителей высших эшелонов власти к российскому телевидению. Дмитрию Медведеву оно нравится, Сергею Миронову – нет.

Дмитрия Анатольевича можно понять. Ни одно ТВ мира не способно столь искусно форматировать президентов и менять стереотипы общественного сознания. Веками страной правил один человек, но родина приказала – и электорат тотчас привык к парному бренду, будто так было всегда: Маркс и Энгельс, Дольче и Габбана, Путин и Медведев. Сергея Михайловича тоже можно понять. ТВ сделало для него меньше, чем для Медведева, оттого он смотрит на сей предмет широко открытыми глазами и видит кардинальное: экран заражен вирусом аморальности. Отважный председатель Совета Федерации опровергает Канта, ибо уверен – нравственный закон не внутри нас, а снаружи. Посему на ТВ необходима нравственная цензура, которую могут осуществить только общественные советы.

Грустно, что государственные мужи умудряются не замечать очевидных вещей: между их воззрениями имеется причинно-следственная связь. ТВ оттого и аморально, что участвует в интеллектуальном бартере с властью, где лояльность обменивается на вседозволенность. Именно поэтому телевизионный контент стал третьей по доходности (после нефти и газа) естественной монополией. А в данном роде бизнеса самый ходовой товар, как прозорливо заметил Миронов, четыре «С»: сенсации, скандалы, секс и смерть. Впрочем, формула нуждается в уточнении. Праматерь четырех «с» – пошлость, неистребимая, как рекламная перхоть. Пишу статью, а на экране – репортаж о выставке, где лучшие умы питерской школы (привет Миронову) являют чудеса креатива. Ксения Собчак представляет коллекцию личной обуви (около пятисот пар) и свежевыжатый сок из собственных тапочек, а Роман Трахтенберг грезит об экспозиции использованных презервативов.

Подобные примеры можно множить бесконечно, но лучше остановиться и внести еще одну коррективу в мироновскую формулу. В мае окончательно выяснилось – на рынке телеуслуг отлично продается вербальный патриотизм. Сама Катя Лель призналась: счастлива, что родилась на одной земле с Биланом, победителем певческого конкурса «Евровидение». Сегодня всякий, кто не разделяет счастье Кати, смахивает на оппозиционера. В «Вестях недели» было больно смотреть на Филиппа Киркорова, которому инкриминировали: а) продюсирование украинской певицы Ани Лорак, занявшей на «Евровидении» второе место; б) звание народного артиста Украины, полученное им лично от Ющенко; в) зависть к Билану. Казалось, еще мгновение, и король поп-музыки сознается: да, грешен, рою по ночам подкопы под власть. Но нет, Киркоров сумел взять себя в руки, пролепетал что-то патриотическое, с тем его и отпустили.

Безумству храбрых уже можно петь песни. Сергей Минаев вышел «К барьеру!» и бросил в лицо лично Иосифу Пригожину с последней прямотой: «Мы считаем патриотами тех, кто в двенадцать ночи громче кричит: я патриот, Россия вперед, мы всех порвем!». Не автор романа «The Телки», а чистый Чаадаев, или, будем скромнее, Солженицын. Прежде чем всех порвать, перед народом встает сложная задача – понять, кем или чем именно следует больше всего гордиться в данный момент: мощью бронетанковой техники, наводящей страх на улицах Москвы перед военным парадом? ритуалом инаугурации, чье глянцевое совершенство нарушил лишь сбившийся набочок галстук Медведева? победами «Зенита» и сборной по хоккею? будущей Универсиадой-2013 в Казани? Димой Биланом? Стоп! Конечно, Биланом. Третьестепенный песенный конкурс давно, еще со времен участия в нем Пугачевой, стал главным тестом на патриотизм. Ее убедительный проигрыш в 1997-м обернулся мощным стимулом для роста национального самосознания. Тогда-то проклюнулась одна особенность: чем больше обновленная Россия жаждет самобытности, тем больше она хочет нравиться именно Западу. Это обстоятельство и теперь уравнивает профессиональных любителей родины – от политологов ранга Нарочницкой (известная державница возглавляет что-то шибко демократическое не в Торжке, а в Париже) до представителей высшего попсового света калибра Валерии. Ее муж Пригожин не забывает не только славить страну и ее президентов, но и сообщать об успехе жены, занявшей в британских чартах третье место (перед Мадонной!).

Одним словом, телепатриотизм – на гребне моды. Чем громче Хинштейн кричит «Славяне, вперед!», тем чаще его приглашают в эфир. Чем яростней Леонтьев с Кургиняном брызжут слюной по поводу НАТО, Америки, украинцев, грузин, эстонцев, тем вернее их репутация столпов аналитического вещания. Поскольку сегодня все процессы (от фабрики президентов до фабрики звезд) вполне рукотворны, хорошо бы понять смысл этой истерической любви. При советской власти чувство гордости за великую страну декларировалось как альтернатива колбасе по 2.90, французским лифчикам, Би-би-си и «Свободе». Какую же идеологическую нагрузку несет сегодня патриотизм? Думаю, никакой. Идеологию вытеснил расчет. Это русские мыслители, одержимые мессианством, не имели в виду материю – только чистый дух. Зато вторая кнопка, заявившая устами Светланы Мастерковой краеугольное: «Все, чего касается канал „Россия“, обрастает золотом», вполне ведает, что творит. Такие рейтинги, какие дали победы футбола, хоккея и «Евровидения», каналу не могли присниться даже в самом сладостном сне.

Предаваться патриотизму тоже следует с умом. Страна пала перезревшим плодом к стопам Билана. Но ведь подлинный герой – не средних достоинств «мальчик с Нальчика», а его продюсер Яна Рудковская. Вот уж кем действительно следует гордиться. В медийные лица даму занесло из салона красоты в актуальном городе Сочи. В мгновение ока она поменяла занятия косметологией на высокую миссию продюсера и жены Батурина, родственника Лужкова (сейчас она столь же скоропостижно с ним развелась). С ее легкой руки на MTV идет шоу «Live с Биланом» и с самой Яной (подобной чести кроме сладкоголосого певца удостоился только Иосиф Виссарионович в проекте «Сталин. Live»). С этого плацдарма она двинулась дальше – на Белград. Имея дефекты речи и не имея представления о том, как эта речь интонируется на ТВ, Яна стала ведущей программы «Обнаженный шоу-бизнес». Отныне всем тем, кто любит рассуждать о защите национальных интересов с помощью Димы Билана, горячо рекомендую этот формат. В последнем выпуске прозвучала новая песня Сергея Зверева: «Всем уже известно, что звезда бывает в шоке, а вы сидите у экрана на своей попе». Не исключено, что на следующем «Евровидении» нам придется гордиться этим чудом XXI века.

Еще один повод для гордости обнаружила новая юмористическая программа «Прожекторперисхилтон». (Урганта, Мартиросяна, Светлакова, Цекало поздравляю с блистательной премьерой. Такой остроумной, живой, невероятно смешной, филологически чуткой программы наше ТВ еще не знало.) Здесь авторитетно сообщили: водки хватит на все лето. Россия, вперед!

6 июня

Между Хиддинком и Балабановым

На днях околокремлевские мудрецы во главе с Глебом Павловским озаботились состоянием нашего ТВ, где нет ни прямого эфира, ни свободных дискуссий, ни, страшно сказать, достойного телеформата для нового руководства страны. Ощущение такое, будто реинкарнированный обер-прокурор Святейшего Синода Победоносцев, призывавший Александра III подморозить Россию, решил при свежем монархе Николае II возглавить оттепель. Впрочем, пока оттепель не наступила, порассуждаем об одной тенденции российского голубого экрана.

Даже в такой зарегламентированной сфере, как сегодняшнее ТВ, дух реет где хочет. Просто нужно знать места. Кто бы, скажем, мог подумать, что единственной по-настоящему дискуссионной передачей станет эстетский «Закрытый показ»? Разговор о фильме «Груз-200» стоит всех имеющихся аналитических форматов вместе взятых. Балабановское исследование распада личности, совпавшего с распадом государства, никого не оставило равнодушным. Родина-мать предстала в фильме не лакированной картинкой букваря, а глупой поруганной девчонкой в беленьких носочках. Этот непривычный ракурс вызвал невиданный всплеск свободы слова, завершившийся едва ли не мордобоем. Александр Гордон упрекал режиссера в отсутствии совести, Сергей Говорухин – в шизофрении, Юрий Лоза – в маразме. Андрей Смирнов грозился не подавать руки невнятному критику Матизену, Любовь Аркус сравнила Светлану Савицкую с завучем, которая душит все живое. И ведь не в пустоте люди сражаются, а пытаются ответить на главные вопросы.

А вот другой пример. Безнадежно теребя пульт, вдруг натыкаешься на канале «Вести-24» на невообразимое – прямую трасляцию из Питера «круглого стола» на тему: «Что такое Россия? Разговор на неэкономическом языке». Очень давно не приходилось слышать по ТВ столь внятной речи, которую произнес Вадим Волков, проректор по международным связям Европейского университета Санкт-Петербурга. Он полагает, что одна из ключевых слабостей России – зависимость от статуса и престижа, потому что средства, пущенные на эти цели, иррациональны. Волков вводит в оборот термин, который заставил меня подпрыгнуть от зависти. Постоянно кружу вокруг наших побед, которые порой не лучше поражений, неустанно пишу о евровидениях и майских парадах, а до «статусной иглы» не додумалась.

Или возьмем Евро-2008. Казалось бы, что такого революционного может быть в трансляции футбольных матчей? Но вот мы стали неожиданно побеждать, и появилась возможность считывания дополнительных смыслов. Феерическая игра наших с голландцами, как лакмусовая бумажка, проявила убожество повседневной телепродукции. Спорт, обернувшийся искусством (пронзительный сюжет о превращении маргиналов в лидеров; острая драматургия, построенная на подспудном конфликте между земляками и вчерашними единомышленниками – «нашим» Хиддинком и «ихним» Ван Бастене; совершенное эстетическое зрелище, усиленное превосходной операторской работой), – греза об идеальном ТВ. Шок был настолько силен, что из эфира вдруг вымыло всех профессиональных патриотов, от Никиты Михалкова до Михаила Леонтьева. Нас на мгновение оставили без пастырей, которые в случае поражения привычно глаголят о всемирном заговоре, в случае победы – о нашем первородстве.

Умные каналы обошлись без истерических комментариев, а просто давали в живом эфире живое дыхание ликующей Москвы, где люди сами, без лужковских массовиков-затейников, без направляющей роли «Единой России», праздновали триумф.

Жаль, что момент истины так короток. К финалу чемпионата каналы пришли в себя и окутали зрителей патриотизмом в особо крупных размерах. У меня есть верная примета – как только в заставках начинают выпеваться мантры на темы грядущих невиданных побед, жди поражений. Когда услышала по второму каналу слоган: «Там, где Россия, там победа», уже не сомневалась в том, что наша сборная продует Испании. Плохо на ТВ обстоит дело с идеологическим воспитанием масс, оно, воспитание, неизменно оборачивается пошлостью. Пока народ гулял по Тверской, а новостные выпуски лишь фиксировали сей процесс, была атмосфера счастья. Как только измученных футболистов привезли из аэропорта в студию к Андрею Малахову, разбавили мяукающими под фанеру звездами, припудрили спортивными комментаторами, получилась тоска и фальшь. Ее остро почувствовал Андрей Аршавин. Когда на него налетел нервный Малахов, одновременно поправляющий очки, пиджак и микрофон, Аршавин взорвался. Здесь семья из Новгорода, затарахтел пулеметной очередью ведущий, они назвали сына в вашу честь, это часто бывает? Не знаю, отрезал Аршавин, на всех детей денег не хватит.

Проблема героев в последние дни очень интересует впадающее в летнюю спячку ТВ. Сколько лет пели: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», – ничего не получалось. Но вот пришел крепкий немногословный мужичок Гус Хиддинк, человек другой цивилизации, существующей по законам нормальной прагматики, и получилось хоть что-то. Страну захлестнула эйфория гусомании, назовем это так. Тема интересная, но неожиданная. С одной стороны, многие телепрограммы фиксируют невиданный взлет устного народного творчества. Меня более всего порадовал сюжет в итоговом «Сегодня» с Кириллом Поздняковым, где некие родители придумали для своего сына имя Спарохид (спаситель России Хиддинк). С другой стороны, как-то нехорошо получается, что великую империю спасает голландец. Посему программа «Национальный интерес» с Дмитрием Киселевым спешит правильно расставить приоритеты: победа Хиддинка связана прежде всего с духом победы в нашей команде. Замечу, что речь идет о передаче, которая всякий раз устами своей главной героини Наталии Нарочницкой напоминает зрителям: Россия может быть либо империей, либо ее не будет вовсе.

Кстати, на мой вкус, Спарохид – великолепная аббревиатура для обозначения не только Хиддинка, но и других спасителей России. Правда, следует помнить, что не все они, как и рекламные йогурты, одинаково полезны. Возьмем, скажем, Романа Абрамовича, подарившего России великого Гуса. Вот уж кто истинный Спарохид, а о нем во дни побед даже не вспомнили. Только «Вести недели» показали олигарха в одном сюжете из Вены: сидит в уголочке, смущенно озирается, камеры боится. Было бы честней, если бы в заставках утробным, как водится, голосом вещали: «Там, где Абрамович, там победа», но электорат не поймет. Впрочем, иногда с телеобразами спарохидов происходят мгновенные метаморфозы. Еще вчера Чубайсом старушек пугали, на экран не пускали. А сегодня у него берет пространное интервью сам Сергей Брилев. И предстает Анатолий Борисович перед зрителями эдаким Добрыней Никитичем от энергетики, и величие от него исходит, как от плана ГОЭЛРО.

Одним словом, спасибо футболу за выплеск эмоций. Праздник окончился, все будет как прежде, по Балабанову. Закольцуем наши не вполне горестные заметы «Грузом-200», все-таки это самое сильное потрясение уходящего телесезона. Балабанов угадал про всех нас что-то глубинное, корневое, подпольное. Среди океана мифологем, знаков, символов фильма особенно поразителен один. Мать главного героя, мента Журова (даже не маньяка, а представителя иной, внечеловеческой общности), неотрывно смотрит телевизор. В соседней комнате – чистый Апокалипсис: трупы, насильники, грязь и морок. А мать, потягивая водку, не в силах отвести глаз от «ящика», где радостно голосят «Песняры» и мучительно пытается говорить угасающий генсек Черненко. Атмосфера вселенского равнодушия (ко всему, что не относится к спорту) на фоне вечно включенного телевизора, неутомимо производящего счастье то в виде «Песняров» с Черненко, то в виде Димы Билана с двумя президентами, – лучшая из возможных метафор не только советской, но и постсоветской цивилизации.

4 июля