Текст книги "Смертельная печаль. Саби-си"

Она смотрит на меня с любопытством: «Подождите здесь», усаживает меня в холле и уходит. Минут через двадцать возвращается и просит меня следовать за ней.

В кабинете нас встречает молодой японец, приветствует меня, представляется и просит присесть.

– В чем Ваша проблема или просьба?

– Дело в том, что я в прошлом подданный Японии, мое имя Тойода Синдзи. Последние сорок пять лет я не был в Японии. После пленения в 45-м году двенадцать лет провел в лагерях, затем жил под надзором органов и только теперь у меня появилась возможность прилететь сюда. Я хочу получить возможность посетить Японию, свой дом, своих родных, если, конечно, они живы.

Я понимаю, что сейчас от сказанного у меня перехватит дыхание, как мне трудно справиться с подступающими слезами, мне нужно взять себя в руки. Успокоится, подышать.

– Откуда Вы родом?

Он пытается заполнить возникшую паузу.

Мне удается взять себя в руки, стараясь дышать ровно.

– Из Киото. Возможно, Вы не знаете. Мой отец в прошлом известный военноначальник адмирал Тойода Сайто. Мне точно неизвестно, но когда-то он занимал в военном ведомстве высокую должность. Я же в прошлом офицер военно-морской разведки. В августе 45-го года мой самолет был сбит, и я попал в плен. С тех пор ничего о своей семье не знаю.

– Это все очень интересно, но мне нужно связаться с господином консулом. Я буду просить Вас прийти сюда через какое-то время, скажем, часам к двум. Вы же пока прогуляетесь по городу, наша сотрудница даст Вам телефон для связи.

– Спасибо.

Теперь у меня будет время успокоиться, собрать все свои мысли воедино, понять, как далеко меня может завести это мое решение побывать на родине и увидеть ее новой. Возможно, я увижу своих родных, кого-то из моих прежних знакомых. Как встретят они меня, будут ли они рады видеть меня таким.

Наверное, рано я начал задумываться об этом. Впереди еще долгий путь. Неизвестно, что мне ответят в консульском отделе, как долго будут длиться все процедуры оформления и согласований. Ладно, поживем – увидим.

Мне нравится этот город, совсем другой, не похожий на Магадан.

Воздух насыщен запахами и кислородом, у нас на Колыме не такой. Суровые места не дают природе благоухать, совсем не то, что здесь.

Прогуливаясь по городу, я добрался до Москва-реки. Вода тоже совсем другая, мутная с песком и глиной. А какие чистые речки у нас на Колыме. Как нигде чистые. Бери, пей, настолько чиста, кристально чиста. Нетронутая природа, дикая. Нет человека, нет проблем. Вот тут уж очень точная формулировка.

Если не считать, конечно, мест где «золотушники» покопались. После этих варваров пейзаж как на луне. Но и тут пару лет проходит после окончания промывки, и вода опять чистая.

Кроме них, природу портить некому, ни тебе заводов, ни фабрик, нет выбросов в атмосферу. Да и народу живет немного, на такую территорию – мизер, мусорить не успевают. Кроме ягод и грибов ничего съестного не растет, да и то один месяц в году, не тянет эта земля к себе жить. В Японии сейчас уже больше ста миллионов, а территория – не сравнить с Колымой.

Незаметно проходит время. Я смотрю на часы, нужно идти к посольству, не люблю опаздывать.

Меня встречает все тот же молодой клерк, но теперь он нарочито вежлив, увидев меня, часто кланяется, приветствует. Мы идем по коридорам, извилистым как моя судьба. К чему она меня ведет? Посмотрим. Какие красивые наборные полы, нет времени разглядеть их.

– Прошу Вас, проходите. Вас примет господин консул.

Меня проводят в приемную. Открывается большая дверь. Навстречу мне встает уже пожилой японец, наверное, моих лет или чуть моложе. Он кланяется мне, представляется. Я нахожу, что он искренне рад нашей встрече.

Чувствую, что мне нужно заново учиться этикету. Я уже все забыл, как должен вести себя воспитанный японец. Совсем обрусел, думаю по-русски, веду себя по-русски, должно быть совсем забыл японский язык. А разве могло быть иначе?

– Мой помощник пересказал мне вкратце Вашу беседу. Неужели Вы сын Тойода Сайто? На заре своей дипломатической карьеры я много слышал о Вашем отце, он занимал высокий пост в военном департаменте. Примите мои искренние соболезнования о его смерти. Должно быть, Вы не знали об этом. Он скончался в 76-м году. К тому времени он уже был вдовцом. Сейчас мы наводим справки о Вашей семье и скоро сообщим Вам о них. Признаться, Ваш визит столь неожидан для нас. Столько лет Вы не давали о себе знать? Как это может быть, что Вы живы и здоровы и собираетесь посетить Японию? Мы со своей стороны приложим все усилия для ускорения всех процедур оформления документов, согласуем все детали с МИД СССР для Вашего скорейшего возвращения.

– Дело в том, что в настоящий момент я гражданин СССР, у меня в Магадане семья, жена и двое взрослых детей. Сейчас речь не идет о моем возвращении на родину. Я лишь хочу просить Вас оказать мне помощь в посещении Японии. Мне хотелось бы побывать в Киото и навестить родственников, если они еще живы. Более того, я хочу Вас просить не беспокоить их раньше времени. Пока будут согласовываться все вопросы, я напишу им письмо, надеюсь на Вашу помощь и в этом вопросе. Мне нужно найти их нынешний адрес. Возможно, что оба моих младших брата живы, я надеюсь на это.

– Да конечно, мы скоро получим о них информацию из МИДа. Вы должны меня правильно понять, простите, но я должен просить Вас заполнить некоторые документы, это, конечно, формальности, но они необходимы. Вы говорите, что сейчас являетесь гражданином СССР?

– Да, тридцать лет назад я женился, принял фамилию жены и получил гражданство. Но, по известным Вам причинам, не мог дать о себе никакой информации, потому что находился под наблюдением органов КГБ. Моя семья, дети, их будущее, долгое время все зависело от моего поведения. Только теперь, когда гласность и перестройка принесли свои плоды, мне дали понять, что я могу вылететь сюда и встретиться с консулом. Это, так сказать, акт доброй воли, по отношению к Японии. Ну и все такое. Политика меняется. Я так понимаю, сейчас становится модой идти навстречу своим бывшим противникам. Вот я и решил, что пора. Да и времени у меня осталось немного. Я прошу Вас еще раз, если станет возможным мое посещение Японии, не объявлять никому точной даты моего прилета. Мне нужно время, еще раз все взвесить. Вы понимаете меня?

– Да, безусловно, все вопросы будут с Вами согласовываться. Я хочу Вас просить прийти завтра и выполнить все необходимые формальности. Вас примет сотрудник консульства, мой помощник.

Я вновь иду по этому городу.

Вечерняя Москва, все здесь мне уже кажется другим. Спала дневная жара, сумрак опустился на город. Зажглись ночные огни, много людей на улицах. Как они радостны и беззаботны.

Может быть, мне все это только кажется, и на самом деле вся перемена во мне. Спустя столько лет я получил надежду, и поэтому все вокруг расцвело. Годы сделали свое дело, и теперь мое желание вернуться домой и увидеть родных смешано с другим чувством. Смешано с опасением и сомнением, а нужно ли ворошить столь далекое прошлое. Не причиню ли я этим боль своим родным и близким. Родным? Кому? Своим детям? Они знают и поддерживают меня. Жена тоже понимает. Кто же еще? Мои братья после смерти отца и матери, они единственные, кто могут не ждать меня.

Ну и, наконец, я сам. Хочу ли я этого, уверен ли в себе и своем желании.

Да, теперь могу сказать – уверен. Раз я встал на этот путь, пройду его до конца, и пусть будет, что будет.

Я так много сил отдал для того, чтобы это когда-нибудь случилось, что теперь иначе и быть не может.

Мне нужно себя готовить к тому, что я увижу на родине, в Японии, в родном мне Киото.

За эти долгие годы я окончательно обрусел. Я не забыл родной язык, но совсем не помню обычаев, и нравы современной Японии мне не понятны.

Теперь я все же больше русский, нежели японец.

Более того, за эти долгие годы мне удалось полюбить эту страну. Если бы я мог только подумать об этом в далеком 45-м году, никогда бы не поверил. Вот они – метаморфозы жизни.

То, что когда-то казалось нереальным, легко становится явью, спустя время.

Сейчас я понимаю, что эта моя любовь настоящая, так много меня связывает с этой жизнью, и так мало с прошлой моей жизнью в Японии. Теперь, когда мне, возможно, удастся вернуться туда, в прошлое, изменюсь ли я настолько, чтобы оставить все дорогое мне здесь? Мои дети, мой дом, жена, как долго я живу со всем этим, и как это все не связывается с моими братьями, родительским домом, пониманием меня там, в конце концов.

Да, все не просто, но иного пути нет, нужно идти по нему и решать все вопросы по ходу движения. Не будем забегать вперед, всему свое время.

Так в размышлениях дошел я до своего дома на проспекте Мира. Над городом уже властвовала ночь. Город в этом полумраке казался мне красивым и загадочным.

Дом, в котором меня приняли, по советским меркам был весьма презентабельным. Сталинский ампир. Да, нужно признать, что при Сталине все строили с размахом и помпой, не то, что Хрущевское домостроение. Квартира на две комнаты, но довольно большая по площади. Старая мебель, но видно, что дорогая.

В квартире много книг, нет телевизора. Аня говорила, что люди эти – истинные интеллигенты. Похоже, что так оно и есть. Книги на полках все либо о психологии и воспитании, либо классическая литература. Подписка журнала «Иностранная литература» за несколько лет. Много дорогих подписных изданий. Есть книги на английском языке.

Хозяева квартиры из советской номенклатуры среднего звена. Опять же Анины знакомые по какой-то работе в министерстве образования. Сейчас лето и они на даче. Хорошо, что я не мешаю им своим присутствием. Их сын, тот что меня встречал, где-то задерживался. У меня второй комплект ключей. Добросердечные все же люди – эти русские. Я живу в их доме, а они меня даже ни разу не видели. Достаточно, что моя жена их хорошая знакомая.

Иду на кухню, завариваю чай. Мне нужно обдумать услышанное сегодня.

Интересно, что за помощник будет со мной беседовать завтра?

Неужели они опять будут меня терзать, и все это еще не закончилось? Будет ли это допрос?

Если мне выдвинут условия, как я буду себя вести? На что стоит идти, на что соглашаться? Господи, как я устал от этих интриг. Когда это все кончится и мне не нужно будет просчитывать все наперед, а просто жить.

Ладно, нужно успокоиться, возможно, это только мои фантазии. Завтра все встанет на свои места. «Будем поглядеть», как говаривал Микола.

Скоро двенадцать, я принял душ и лег. Температура и ночью за двадцать. Да, это все же не Магадан. Чувствуется – солнышко горячее, да и душно от большого количества камня и асфальта. Днем выглянуло солнышко и напарило так, что и вечером не становится прохладней. В квартире – духота. Нужно бы разобраться, как тут открываются окна.

На утро следующего дня около девяти часов я подошел к консульству. У дверей мне вдруг очень захотелось пить, и я представил себе большую кружку холодного кваса.

Желание пить и нетерпение поскорей попасть в консульство боролись во мне. Я то делал движение в сторону дверей консульства, то устремлялся в сторону ближайшего перекрестка. Я решил остановиться и успокоиться. Ни к чему мне идти по кабинетам, не утолив жажды. Буду нервничать, думать не о том, а я должен быть спокоен. Вернусь, найду бочку с квасом, утолю жажду и заодно возьму себя в руки. Беседа, предчувствую, будет не простая. Так я и сделал.

На этот раз меня встречала и провожала по коридорам другая девушка. Высокая, стройная, одетая в строгий брючный костюм. Взгляд через очки маловыразительный, не оценивающий, но внимательный. Доведя меня до нужной двери, она, извинившись, попросила меня подождать, а сама юркнула в кабинет.

Появившись через минуту, уже мягким, теплым тоном, точно мы старые знакомые, она сказала: «Господин Сабуро примет Вас. Он помощник генерального консула».

Очень хорошо помню свое первое впечатление. Войдя в кабинет и увидев помощника консула, я поймал себя на мысли, что это лицо мне очень знакомо. Как будто я вновь встретил старого друга или родственника. Хотя однозначно этого быть не могло, так как ему, на мой взгляд, не было и сорока лет и, живя еще в Японии, видеть его я не мог.

Хотя, надо заметить, что определить сейчас возраст японца мне очень сложно, поскольку я адаптировал образные впечатления возраста на лица русских людей. И то, что в лице русского человека я нахожу возрастом сорока лет, в лице японца может соответствовать пятидесяти годам. Русские лица все же раньше стареют – это факт.

Скорее всего, это просто типаж лица, очень похожий на кого-то из моих знакомых или родственников в той жизни. Иногда бывает, увидел человека, поздоровался с полной уверенностью, что вы старые знакомые, просто давно не виделись. А у него глаза округлились. Он тебя вспомнить не может. Начинаете выяснять, кто же вы, и оказывается, что ты просто обознался. Извиняешься, краснеешь, улыбаешься, прощаешься – ситуация нелепая.

– Уважаемый господин Торопов, я прошу Вас понять меня правильно. Я лицо официальное и поэтому вынужден обращаться к Вам по имени, которое указано в Вашем паспорте. Вы сейчас подданный СССР, и Ваше посещение Японии в данный момент возможно только в этом качестве. Но, если Вы в последствии пожелаете, то я уверен, правительство, возможно, рассмотрит вопрос о возвращении Вам подданства Японии. Опять же хочу поставить Вас в известность о том, что правительством Японии еще с 1949 года военнослужащие, находившиеся в плену на территории СССР, таковыми не признаются. Следовательно, они не могут претендовать на пособия и пенсионные выплаты, полагающиеся в таких случаях. Если Вы рассчитываете вернуться в Японию и получать пенсию, Вы должны об этом знать. Это произошло из-за того, что до сих пор между СССР и Японией не подписан мирный договор. Правительство СССР не выдает документов японским военнопленным об их нахождении в плену. А без этих документов выплаты пенсий и пособий невозможно. Прошу Вас понять меня правильно, говоря Вам об этом, я лишь хочу, чтобы Вы не пребывали в неведении.

При этом помощник консула смотрел на меня взглядом побитой собаки. Мне не было понятно, действительно ли он сожалеет об этом или лишь умело делает вид, что это так. Все эти чиновники должны быть хорошими актерами, иначе им не добиться служебного роста.

Пусть он говорит то, что ему заблагорассудится. Меня это сейчас не волнует.

Мне важен лишь результат.

– Уважаемый господин Сабуро. Я уже говорил и сейчас повторюсь, я не ставлю вопрос о возвращении в Японию. Я гражданин СССР и не собираюсь менять подданство. Поездка в Японию мне нужна лишь на время. Две недели – максимум того, что я там пробуду. Хотя я и считаю, что все, что я делал эти годы, дает мне право надеяться на понимание со стороны правительства Японии, возможно, это и не так. Хотел бы Вам напомнить о том, что меня никто не лишал гражданства Японии. Я воевал за свою страну честно и до конца выполнил свой воинский долг. Все эти годы я хранил верность данной когда-то присяге, ни словом ни делом ее не нарушив. Спокойно и с достоинством я смотрю на свое прошлое, мне нечего стыдиться им. Не буду Вам объяснять, что мне пришлось пережить для того, чтобы сейчас я мог с Вами просто беседовать. Вам меня не понять, не услышать. Мы с Вами из разного времени, а это такая пропасть, через которую Вам не перелететь, как бы богато не было Ваше воображение. То, что Вы мне сейчас сказали, лишь подтвердило мои сомнения. Страна, за которую я проливал свою кровь, обо мне давно забыла. Ей проще считать, что меня нет в живых, чем думать о том, как мне помочь. Да мне это уже и не нужно. Все, чего я хочу, – лишь увидеть своих родных и близких. Места, где прошла моя молодость. Не более того. И уж тем более я не собираюсь просить финансовой помощи ни у правительства Японии, ни у своих родных. В моем возрасте это уже не так важно. В моем возрасте думаешь совсем о другом. Я понимаю, что времени у меня осталось немного, и другой возможности может не быть. Поэтому не хотел бы переносить поездку на долгий срок.

Все это время помощник смотрел на меня, не моргая, с прежним выражением лица.

Зачем он это делает? В таком возрасте и с таким опытом клерку просто необходимо разбираться в людях. Мне его ложное понимание не нужно.

Он должен это понять. Пусть он ведет себя естественно. Смотрю на него ничего не выражающим взглядом, я не даю ему ни малейшей возможности разобраться в моих чувствах и переживаниях.

Таким своим поведением я хочу заставить его снять ложную маску. В его выражении лица происходит едва заметная перемена.

Взгляд становиться холоднее, глаза слегка округлились, пропали морщинки у глаз, он расслабил мышцы лица. Верный признак того, что он снял напряжение и стал самим собой. Ну вот, теперь я вижу его настоящее лицо.

Он смотрит на меня иначе, возникла небольшая пауза.

– Синдзи сан, позвольте спросить Вас, когда и как Вы получили гражданство СССР? Вам, как и мне, известно, что люди такой категории, как Вы, всегда в СССР были под особым присмотром. К ним власти всегда относились с предубеждением, и очень многие из них до сих пор проживают в статусе лиц без гражданства. Как это случилось в Вашем случае?

Мистер тонкий психолог решил прощупать меня. Он ждет, что я начну каяться ему в прошлых грехах, если они были. Расскажу о своей работе на КГБ. А если этого всего не было, может он хоть на секунду предположить, что я все это время оставался верен себе и ни с кем, ни на кого не работал. Я должен ответить ему так, чтобы у него ни на секунду не возникло сомнение в этом.

Я должен быть искренним в своем ответе, а искренность понятна всем и всегда обезоруживает. У него впредь, не должно возникать желания «расколоть» меня. Пусть он поймет, что на все его хитрые вопросы я буду отвечать ему искренностью. Они мне изначально не верят. Не верят эти сейчас и здесь, и вряд ли поверят другие там, в случае моего приезда в Японию.

И к этому я должен быть готов.

– На этот вопрос мне ответить совсем не сложно. Я получил гражданство в 1960 г. после регистрации брака в СССР. Принял фамилию жены, она к тому времени уже родила нам сына, и власти, очевидно, увидели всю серьезность моих намерений. Намерений жить в СССР, воспитывать детей, работать, ну и так далее. Я понимаю, что на самом деле Вас интересует. И на этот вопрос ответить возможно. Постараюсь Вам объяснить, хоть это мне будет сделать не просто, но иначе нельзя. Все эти годы пока я сидел в лагере, а это с 45-го до 56 г., мне приходилось испытывать на себе внимание и давление органов НКВД. Особенно первые годы из этого срока. Но всякий раз я давал понять, что все их усилия и время, которое органы на меня тратят, напрасны. И какие бы условия сотрудничества мне не предлагали, они были мне не интересны. Не интересны, пожалуй, не совсем верное определение. Они были неприемлемы. Неприемлемы лишь потому, что это были договоренности с врагом. И какими бы они выгодными ни были для всех, для меня это было предательство. После 53-го года все начало меняться и уж тем более после моего освобождения в 56-м году. «Органы» от меня отстали, как только я собрался жениться. У нас родился сын, и всем стало ясно, что уезжать я никуда не собираюсь. Присматривать за мной они, конечно, присматривали, но открыто уже не вербовали.

– Синдзи сан, а как получилось, что Вы не попали в число репатриантов осенью 49-го года?

– Вам наверняка известно, что не все японские военнопленные были репатриированы на родину в 49-м году. На Колыме, в лагерях, остались те, кого осудили за уголовные и военные преступления. Таковых насчитывалось там несколько десятков человек. В их число в последнее время включили около 20 японских военнопленных, осужденных Военным трибуналом МВД при «Дальстрое» летом 1949 г. по обвинению в том, что они являлись сотрудниками одного из разведывательных органов, работавшего во время Второй мировой войны против Советского Союза. В их число входил я и такие, как я. Думаю, не все из этой группы осужденных, были из разведки. Но, очевидно, это были люди, которых власти не хотели отпускать домой в Японию по разным причинам. Многие слишком явно выражали свое несогласие с политикой Советской власти, были активистами организации «Восходящее солнце». Некоторые слишком активно сопротивлялись работе по идеологическому воспитанию проводимой «Новой японской молодежной лигой». Была такая организация в лагерях японских военнопленных. Условия пребывания в советских лагерях на Колыме были столь тяжелыми, что оставаться независимым и верным присяге было весьма затруднительным. Очень многие вступали в «Молодежную лигу». Делали все, только бы выжить и вернуться домой. Любой ценой.

– А Вы разве не хотели вернуться?

– Я – особый случай. Со мной было все ясно еще до 49 г. Мне не дали бы вернуться ни при каких обстоятельствах. Я был один из немногих, кого советские власти, считали военными преступниками. Потребовалось очень много лет, чтобы обо мне забыли и перестали считать меня врагом. Вот только с приходом «перестройки» и перестали, пожалуй. Послушайте меня сейчас. Если Вы решили учинить мне допрос о моем сотрудничестве с органами НКВД, то это напрасно. Подумайте сами, при всем моем уважении к Вам это невозможно, чтобы после стольких лет испытаний я стал бы Вам признаваться в том, чего не было. Я прошу Вас просто мне поверить. Я уже старый человек и хочу всего лишь повидать родные места. Все, что необходимо для моей идентификации, я готов сделать. Но большего от меня не требуйте.

– Хорошо, мистер Тойода, сейчас я подготовлю список документов, которые Вы заполните дома и завтра принесете. Затем Вам сообщат о времени следующего визита.

На этом мы и попрощались.

Выйдя из здания посольства, я решил пройтись и поразмыслить о том, что же сегодня произошло.