Текст книги "Смертельная печаль. Саби-си"

Глава 8
Беседа отца и сына

 
Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
 

И. Бродский

В мае 1985 г., когда уже во всю шел прибрежный вылов рыбы, меня внезапно вызывают к главному инженеру порта и сообщают, что завтра мне срочно необходимо вылететь в поселок Чайбуха. К тому времени, закончив Магаданский филиал Хабаровского политехнического института, я работал в инженерной службе Магаданского порта. В этом году ожидался большой подход горбуши, и весь рыболовецкий флот вышел в море. Одно из этих судов запросило на Магаданском судоремонтном заводе помощь в устранении неисправности. Судно потеряло ход и лежало в дрейфе в районе поселка Гижига. Для ремонта судна требовалась работа водолаза. Вот я и оказался этим самым водолазом. В экстренном порядке собрали все необходимое оборудование, и на завтра мы уже вылетали спецрейсом с 13-го км. В мае в Магадане еще достаточно холодно. По меркам, скажем, Владивостока это еще зима. Поэтому купание в такой воде не сулило ничего приятного, даже в сухом костюме. Вобщем, летел я туда не в радужном настроении. Отец с утра на нашей «Ниве» взялся отвезти меня в пос. Дукча к самолету. Аэропорт 13 км под Магаданом принимал лишь малую авиацию. В основном с него поднимались АН-2 и вертолеты МИ-8.

Вылет рейса откладывался по метеоусловиям аэропорта назначения. Делать нечего, сидим, ждем. Домой не вернешься, вдруг объявят посадку. Старое одноэтажное здание аэровокзала, казалось мне весьма уютным. В нем я чувствовал себя почти как дома. Откуда у меня появилось такое отношение к нему не пойму. Может, с тех самых пор, как семнадцать лет назад, мне тогда было лет девять, довелось одному прилетать сюда из пос. Талон.

В тот год я заканчивал второй класс. Было начало апреля. В дни школьных каникул отец взял меня с собой на рыбалку. Не помню, почему так получилось, но однозначно – это была не моя инициатива. Ну не мог я поехать на рыбалку зимой, не помню за собой в те годы таких желаний, да еще в дни школьных каникул, когда ребята дома в хоккей гоняют.

Так или иначе, но оказался я вместе с отцом в пос. Талон – на квартире у Седого. Был ли это вечер или раннее утро, в это время года светает еще достаточно поздно, а темнеет рано. Но впечатления мои до сих пор очень остры – холодно, темно и, самое главное, ничего не понятно: куда идем, сколько еще идти и зачем. Отец сказал, что хочет показать мне зимнюю рыбалку. В таком возрасте против воли отца не попрешь. Вот и иду за ним. Сколько мы шли, не помню, но мне показалось, что очень далеко. Пришли, отец сразу начал бурить лунку на реке. Мне же сказал:

– Иди вон к тому дереву, за ним небольшой овраг. В нем с осени поленья напилены мной, про запас, – и махнул рукой в сторону. – Костер разожжем.

Я впотьмах не видел никаких деревьев, но спорить уже не стал и обреченно побрел в темноту. В моей голове блуждала мысль о том, что отец не отправил бы меня в опасное путешествие. Так что, очевидно, бояться мне нечего. Но чем дальше я отходил, тем страшнее мне становилось. Вот я уже не вижу отца, но еще вижу свои следы. Если что, я смогу найти дорогу обратно по ним, успокаивал я себя. И все же зачем он отправил меня одного ночью по пояс в снегу? Ему что, не жаль своего сына? А вдруг я потеряюсь? Вдруг на меня нападет росомаха или волк? И вообще, зачем он меня сюда притащил, чтобы я ему дрова носил? За спиной тем временем уже стояла темнота. Я долго не мог найти никаких деревьев. Оврага тоже явно нигде не было. Тут я споткнулся и кубарем покатился на дно какой-то воронки. Ну вот, наверно это и есть овраг? Снег засыпался мне за шиворот и в валенки, начал таять и сильно меня нервировать. Кроме всего прочего на дне оврага я не мог найти никаких поленьев. Наверное, я все же сбился с пути и попал не в тот овраг, перекопав весь снег, решил я.

Снег на шее таял, мороз крепчал, а дров не было. Тут остатки рассудительности покинули меня и из глаз потекли слезы. Я не рыдал, а выл. Тихо выл от обиды за все происходящее, таким нелепым оно мне казалось. Ну что я здесь делаю? Я ведь не хотел сюда ехать. Это все отец. Потащил меня сюда против моего желания. Теперь еще отправил за этими дровами. Тогда я не мог его понять, вот поэтому и обиделся на него.

Вылезать из воронки пришлось с другой менее крутой стороны. Вернуться совсем без дров я не мог. Раз уж прошел такой путь, то хоть что-нибудь, но принести нужно, решил я. На свое счастье нашел высохшее дерево и обломил несколько веток. Рассудив, что обойду овраг с правой стороны, до тех пор пока не набреду на свои же следы – тронулся в обратный путь, забирая все время чуть влево.

Сколько я в итоге ходил, мне показалось, что несколько часов. Подходя к реке, увидел на берегу горящий костер. Тут самообладание вернулось ко мне, и утерев слезы, я решил предстать перед отцом с невозмутимым видом.

– Вот твои дрова, – бросил к костру несколько сухих веток.

Отец никак не отреагировал. На костре уже закипал чайник. Приглядевшись, я увидел по ту сторону костра небольшую поленицу дров. Значит, за это время отец все сделал без меня. А может, и дрова у него были? Зачем же тогда меня отправлять в неизвестность? Подумал так, но ничего у отца спрашивать не стал. Обижен был на него. Мы еще долго сидели на реке у лунки. Что-то поймали, и, когда вернулись в дом Седого, я уже был таким уставшим, что не помню, как уснул. Засыпая, решил, что завтра ноги моей здесь не будет. Утром я категорично заявил отцу, что никуда с ними не пойду. Пусть он меня отправляет домой.

– Что зимой в лесу холодно, к мамочке в тепло захотелось? – явно иронизируя, спросил он.

Эту обидную иронию я уловил, и вчерашние впечатления от ночной прогулки снова вернулись ко мне. Из глаз потекли слезы. Вот я и высказал отцу все, что не сказал вчера. Выслушав, отец уже совершенно спокойно сказал:

– Тем более нам на реке нытики ни к чему, можешь возвращаться домой. Валентина, – отец обратился к жене Седого, – отвези его в Балаганное. Сегодня рейс в Магадан, посади.

Отец и Седой еще какое-то время собирались, затем вышли и, не попрощавшись, уехали. Часа через два мы с тетей Валей сели в автобус и поехали в соседний поселок Балаганное, где, как оказалось, был маленький аэродром. Купив мне билет и проводив до самолета, она дала мне в руки сумку и просила передать привет матери. Все было очень обыденно и не вызывало во мне никаких волнений. Самолет АН-2 легко набрал высоту и взял курс вдоль побережья, облетая гору Армань, на Магадан. Все время полета я, не отрываясь от иллюминатора, любовался пейзажами. Летели около часа. Скоро самолет начал снижаться и приземлился как раз в аэропорту 13 км.

До этого мне приходилось бывать в новом аэропорту Сокол на 56-м км. И попав в неизвестное мне место, я слегка разволновался. Выйдя из самолета, я все всматривался в лица встречавших в надежде увидеть лицо матери. Мне и в голову не могло прийти, что отец не предупредит ее о моем возвращении. Тетя Валя не смогла дозвониться к нам домой, и вот оказалось, что меня в аэропорту никто не встречал. Посидев с полчаса в зале ожидания в расчете на то, что мама может просто задержаться, я все же решил, что смогу и сам добраться. Выйдя из аэровокзала, я направился к дороге в надежде на автобусной остановке выяснить, куда мне ехать. Ведь в то время я даже не представлял, в какой стороне находится Магадан.

Но на остановке никого не было. Поразмыслив, я почему-то решил, что город находиться по правую руку от аэровокзала и остановился с этой стороны дороги. Как назло, не было ни пассажиров, ни автобусов. Местности этой я не узнавал, и опять начал нервничать. Почему все так сложно? Почему отец отправил меня одного? Как он мог бросить меня в такую ситуацию, все равно как в огонь. Обида переполняла меня, автобусы все не ехали, пассажиры не появлялись, слезы текли рекой. Я едва сдерживал рыдания и только тихо выл, опустив голову и спрятав нос в шарф, расстегнув верхнюю пуговицу пальто. Из рук я не выпускал сумку, переданную тетей Валей для матери. Тут мне все же улыбнулась удача, и к остановке подошла женщина. Услышав мои всхлипывания, она поинтересовалась, чего это я реву.

– Меня в аэропорту не встретили, а где город, я не знаю. Да и автобусы не ходят, – объяснил я, вытирая слезы.

– Город в другой стороне, – и она показала в противоположную от моего маршрута сторону. Тебе нужно перейти на другую сторону дороги и сесть в любой проходящий автобус. Они все приходят к «Восходу», знаешь это место?

– Конечно знаю, оттуда я легко доберусь домой.

– Ну вот и молодец, не плачь, скоро автобус придет, переходи дорогу, пока машин нет. Деньги-то у тебя есть?

– Есть.

Я поблагодарил женщину и через несколько минут уже сидел в автобусе.

Согревшись, сидя у печки, и окончательно придя в себя, я стал вспоминать, как я буду добираться от «Восхода» домой. Тут для меня все известно. Этой дорогой я много раз ходил с родителями и один. В то время наш город мне казался огромным, и такие переходы были для меня весьма внушительными. Но теперь, после этих злоключений в аэропорту все очень просто. Я легко найду наш дом. Главное, чтобы мама была дома. А если даже и нет, подожду ее у соседей. Мы въехали в город со стороны металлобазы. Когда с вершины я увидел раскинувшийся внизу заснеженный город, мне сразу стало легко. Страх и обиды мгновенно улетучились. Сделав несколько коротких остановок по городу, автобус подъехал к универмагу «Восход», и водитель объявил о том, что эта остановка конечная. Выйдя из автобуса, я легко сориентировался в какую сторону идти, и весь путь до дома уже прошел в отличном настроении. Добравшись домой и позвонив, услышал за дверью шаги и голос матери.

– Кто там? – спросила она, одновременно открывая дверь. Увидев меня, она только что не вскрикнула от удивления. – Ты? А где отец? Сынок, что случилось?

– Да ничего не случилось, – нарочито спокойно ответил я. – Отец меня домой отправил, а сам остался на Талоне.

– То есть как отправил? С кем?

– Ни с кем. Меня посадила на самолет тетя Валя. Кстати, она тебе привет передала, вот тут какие-то гостинцы, – и я вручил матери сумку.

– Они, что там с ума посходили. Мало, что отправили ребенка на самолете одного. Так еще и не предупредили. Почему они не позвонили? Ну отец вернется, я ему устрою разгон.

– Ну что ты мам, это я сам попросился назад. Мне там, на рыбалке, не интересно. А здесь каникулы, ребята, хоккей. Вот я отца и уговорил, чтобы домой вернуться. Ты его не ругай.

– Не ругать! Ты еще его выгораживаешь. Тоже мне, заступник.

Сейчас, когда мы с отцом сидим рядом, здесь в аэропорту, мне очень хочется напомнить ему о той истории. Интересно, помнит ли он тот случай, и какой разгон тогда ему устроила мать?

Но отец, устроившись в кресле, уже задремал, и будить его не хотелось. Да и как мне сейчас объяснить ему, что тот случай я очень часто вспоминал последние лет пять. Трудно мне передать словами то впечатление, что произвела на меня та история. Последние годы я ее обдумывал не раз. С некоторых пор мне стала понятна позиция моего отца ко мне как воспитателя.

Несмотря на то, что мне тогда было всего лет восемь, он этим своим поведением, показывал мне свою уверенность во мне. И в то же время давал мне понять, что за свои желания нужно отвечать. Я очень хорошо помню свое тогдашнее впечатление. Трудности в жизни существуют. Они неприятны, но их можно и нужно преодолевать. И более того, их преодоление приносит радость. Тогда еще я проникся к себе уважением за то, что сумел не потеряться и найти свой дом. Наверное, и себя я тогда нашел. Я понял, что умею быть сильным и волевым, несмотря на малый возраст. В тот день в моем детском уме появилось понимание того, что называется выдержка. Если есть проблема или какая-то сложная ситуация, то не следует сразу впадать в панику. Немного терпения, и ты непременно найдешь в себе силы с ней совладать.

Время ли и место сейчас говорить об этом с отцом. Любые мои слова о «глубокой признательности» будут звучать нелепо. В нашей семье это не принято. Воспитание, что называется, не позволяет.

«Пассажиры спецрейса, ожидающие вылета на Чайбуху. Вылет вашего рейса откладывается до 12-ти часов» – объявили по аэровокзалу.

– Ну, что сын, опять сидим-курим? – отец говорил тоном, как будто он и не спал секунду назад.

– Да, батя, а что остается. Может тебе домой поехать, ну что ты здесь весь день со мной просидишь?

– Да нет уж, посижу. А если рейс отобьют, что ты со всем своим скарбом на автобусе поедешь? Да и что мне дома делать?

– Ну хорошо отец, давай сидеть вместе. Скажи мне только, ты помнишь, как мы с тобой на рыбалку ходили на Талоне. Мне тогда восемь лет было. А потом ты меня еще на самолете одного отправил?

– Припоминаю. И что?

– Ты меня тогда еще ночью с реки за дровами отправил в лес, а когда я вернулся, у тебя уже и костер горел и дрова были? Ты мне теперь можешь объяснить, зачем ты тогда это сделал?

– Ну, ты, сын, вопросы мне задаешь. Это же сколько лет назад было? Семнадцать? Я точно-то и не помню. Наверно, воспитывал тебя таким образом, что-то донести до тебя хотел. Наверное, так.

– Что значит донести. А просто сказать об этом нельзя. Точнее, рассказать, объяснить это невозможно?

– Как же это можно объяснить. Как можно объяснить ребенку, что такое мужество, сила воли, характер. Эти понятия не надо разъяснять. Их надо воспитывать. Понимаешь разницу? Слово само по себе лишь пустой звук. И если человек не пропустит его через себя, не пожелает его принять, ты хоть заговорись с ним, ничего он не поймет. Знаешь, люди часто говорят: я не знаю, я не умею, я не понимаю. Так вот это означает лишь то, что они не хотят знать, не хотят уметь и понимать. Не хотят!!! А заставить их понимать может лишь жизнь или, иначе говоря, жизненная ситуация. Сложные ситуации воспитывают нас, заставляют нас работать над собой, становиться сильнее и мудрее. Последние годы я вообще сомневаюсь, что человека можно чему-то научить, если ему это не дано. В одно старой и мудрой книге написано: «Есть вещи, которые нам понятны сразу же. Есть вещи, которые мы не понимаем, но можем понять. Кроме того, есть вещи, которые мы не можем понять, как бы не старались». Иначе говоря, каждому своя мера понимания. Как бы тот или иной человек ни учился в университетах, как бы ни старался самосовершенствоваться, для него есть предел понимания. Это дар, и дается он с рождения. Одному столько, другому столько. Все то, что касается слов: «не понимаем, но можем понять» это и есть мой долг как родителя помочь тебе понять. Что-то ты и без меня сразу понял, а чему-то никто тебя не научит. Безусловно, сколько людей столько и мнений. И твое мнение может быть совсем не похоже на мое, но все же, мне кажется, в главном ты меня поймешь всегда. Ведь ты же мой сын. Я всегда воспринимал жизнь сложной. Возможно, что излишне сложной, но таков уж мой характер. Не надо думать, что все в ней можно понять, все просчитать. Она все равно найдет, чем тебя разочаровать. Не надо думать, что она у тебя одна, что жизнь дается только раз, это – глубокое заблуждение. Исключения все же случаются, и твой отец тому пример. Помни об этом. Сейчас мне уже шестьдесят пять, и я понимаю, что мне случилось прожить уже две жизни. Ту, что была до войны, и та, которой я живу теперь. Это настолько разные жизни, что порой я даже в своем сознании не могу их примирить. Но я верю в то, что когда-нибудь мне это удастся.

Мы еще просидели с отцом какое-то время в ожидании отлета. Когда его объявили, отец дождался, пока мы погрузим наши вещи на борт. Махал мне с улицы от забора, и в этот момент я думал о том, с каким желание я после командировки буду возвращаться домой. Мне уже сейчас хотелось видеть и отца и мать.

В Чайбухе мы пробыли почти неделю. Всю работу выполнили дня за два, но потом долго не могли вылететь обратно. То погоды не было, то бортов свободных. В общем проторчали там, по большому счету, несколько лишних дней зря. Жили в квартире пограничника, находящегося в отпуске, и любезно предоставленную нам начальником заставы. Питались в поселковой столовой, читали, ходили в кино пару раз, да на рыбалку.

К концу шестого дня нашего пребывания там, когда казалось, что мы не сможем вылететь и в этот день, с заставы прибежал вестовой и сообщил, что через пару часов с соседней заставы будет вылетать вертушка на Магадан и сядет на дозаправку в Чайбухе. Командир приказал посадить нас на этот борт и передал, что бы мы спешно собирались. Через час с заставы пришла машина и мы, загрузив в нее все наше оборудование, поехали на аэродром.

Мне тогда очень хотелось поблагодарить командира заставы за то, что он не забыл о нас и как только представилась возможность, отправил на большую землю. Но до заставы идти было далеко, а к вертолету он не приехал. Так мы и улетели, не сказав ему добрых слов.

А жаль. Обязательно нужно выражать свою благодарность людям, если они того заслуживают. Если тебе хочется это сделать, не стыдись этого – делай.

С той поры я старался делать это в обязательном порядке. В противном случае у меня всегда возникало чувство, что я что-то потерял. То, что найти уже никогда не смогу. Это, что-то – момент времени, важность которого трудно переоценить. Ни после того, ни тем более до того это не имеет такого значения, как в тот самый момент, когда тебе этого хочется. Только в этот самый момент ты и способен передать всю глубину своего благодарного отношения к человеку. И, главное, я понял, что мне самому это нужно даже больше, чем тому, кого я хочу отблагодарить.

В этом есть, что-то необъяснимое, особая метафизика, которая изменяет все окружающее меня в этот момент в лучшую сторону. Да и сам я становлюсь другим, лучше и счастливее чем еще минуту назад.

Все время в полете я не отрывал глаз от пейзажей, проплывавших внизу. Природа уже начала просыпаться после долгой зимы, и хотя местами еще кое-где лежал снег, зелень пробивавшаяся на ветках одиноких деревьев, давала понять, что скоро наступит долгожданное, хотя и короткое, колымское лето. Теплое майское солнце серебром играло в холодных водах Охотского моря. В этих зеркальных бликах четко просматривалась тень от летящей машины. Вертушка долго держалась вдоль береговой линии, очевидно экипаж имел задание осматривать акваторию морской границы на этом участке, и лишь перед самым поселком Ола пошла в сторону перевала.

Вернувшись домой, отца я уже не застал. Он уже уехал на Талон готовиться к ходу горбуши. И увиделись мы с ним лишь в июле. Тот разговор, который мы вели в аэропорту, остался как будто не законченным. Хотя мне еще не раз хотелось к нему вернуться, и я всякий раз говорил себе, что как только увижу отца, заговорю с ним об этом. Но так и не случилось. Все нужно делать в свое время.

Глава 9
1957 г. Освобождение

 
Последнее время я
сплю среди бела дня.
Видимо, смерть моя
испытывает меня,
 
 
поднося, хоть дышу,
зеркало мне ко рту, —
как я переношу
небытие на свету.
 

И. Бродский

Что происходит со временем? Я совсем перестал его ощущать. Мне не нужно его контролировать, понимать его ход, поскольку для меня сейчас все равно, чтобы ни происходило со мной и вокруг меня.

Все происходит с точностью до наоборот по отношению ко всем моим желаниям и помыслам. Неужели я должен смириться с тем, что мне вовсе нельзя ни о чем мечтать, ни на что надеяться.

Стоит мне только подумать о самых простых вещах, об элементарном житейском счастье, как все превращается в пепел. Тогда как и зачем мне жить теперь, когда нет со мной рядом моей Ирины и моего нерожденного сына?

Почему судьба продолжает испытывать меня. Бить все больнее и изощреннее.

От чего я должен отказаться, чтобы прервать эту нескончаемую череду ударов. Может быть, от самой жизни? Чего я недопонимаю? Что-то делаю не так или чего не делаю вовсе?

Сколько же прошло времени со дня ее смерти.

Какое сегодня число, какой месяц? Ну, давай соберись, напряги свои мозги. Уже весна, конец марта или апреля.

Я в больнице, я болен. Как тяжело думается, что-то мешает, уводит мысль в сторону, не дает сосредоточиться. Наверно, я просто смертельно устал, и у меня больше нет сил думать, бороться, анализировать, нет сил, желать и мечтать о будущем.

Я не могу больше воспринимать этот мир.

Теперь, когда я свободен от внешних оков, я заковал себя изнутри. Моя болезнь тому подтверждение.

– Я прав, доктор? Что Вы думаете по этому поводу? – моя беседа с главврачом больницы становится похожей на исповедь.

Как часто случается в жизни, что мы не обращаем внимания на те знаки и подсказки, что дает нам судьба. В повседневности пробегаем мимо, не поняв, с чем разминулись, от чего отвернулись, чего не заметили.

Ход истории и движение цивилизации от Бога к прогрессу заставил многих поверить в то, что мы, люди, вершим свои судьбы сами. И никто и ничто не в силах на нас влиять.

Это – безусловно, глубокое заблуждение, и все мы всякий раз получаем тому подтверждение, когда натыкаемся на нежданное препятствие или свалившиеся неприятности.

Задавал себе вопросы: «За что? Почему это случилось со мной?» Ответа не находил.

Очевидно, всему, происходящему в нашей жизни, есть простое объяснение. Логика или даже закон, по которому течет наша жизнь. Не хочешь принимать этих законов, будешь разочарован жизнью, будешь злиться и всякий раз остро переживать нежданное.

Принимать, безусловно, нужно всякое событие. Хотя бы потому, что оно уже случилось. И время вспять не повернуть. Не исправить того, что случилось.

Все это, верно, относится к тому, что нам дает Создатель, особенно, если этот Дар – чувство, к тому же если это чувство – Любовь.

И не дай Бог отказаться от него!

Отказаться от любви, значит, отказаться от Него самого – от Бога. Ибо Бог есть Любовь.

Люди порой ее боятся. Думают, что от нее так много проблем в жизни. Так много переживаний и боли. Даже если эта боль сладка.

Мы боимся зависимости от чувства, боимся потерять свободу относительно другого человека, забывая при этом, что отказываемся – от Дара Божьего.

Глупцы, глупцы, глупцы…

Ничто не может принести нам большую боль и страдания, чем сам наш отказ.

Но Господь великодушен, и Он умеет прощать.

Нужно только понять и принять Его волю.

Осознав эту свою ошибку, человек больше никогда ее не повторит. И берегитесь, если сделали это повторно. Расплата будет неминуема.

Она придет оттуда, откуда ее не ждали.

Ударит прямо под сердце. И боль эта будет ранить душу многие годы для того лишь, чтобы эта душа окончательно не зачерствела.

Чтобы у нее была возможность понять и принять главное правило этой жизни: первопричина всему – любовь.

Убивая любовь, человек посягает на главный закон этого мира. И не стоит рассчитывать на то, что люди могут быть счастливы без этого.

Какому бы дьяволу человек ни поклонялся, он рожден быть человеком, и это противоречие ему не преодолеть.

Без любви, семьи, детей жизнь будет серой и скучной. И всего этого никто не даст, потому что это лишь Божий промысел. Нужно помнить об этом всегда и не пытаться противопоставлять свою волю Воле Создателя. В результате окажешься глупцом и все потеряешь. Многие тысячи лет жизнь подтверждала это правило.

Любить непременно нужно и себя.

В тебе самом есть частичка Создателя. Наказывая себя в мыслях, ты убиваешь в себе Божественное.

Да мы, люди, делаем ошибки, да мы за них себя корим, но при этом мы не должны доводить себя до самоубийства.

Создатель никогда не наказывает, он лишь учит. Если человек не понимает его логики, если не слышит его подсказок, ему необходимо преподать урок. В виде неприятностей или болезни, а порой и несчастного случая. Опомнись во-время, измени свои взгляды на окружающий мир, и ты выздоровеешь, а беда пройдет стороной.

Так я завершил свою беседу с доктором.

– Да, уважаемый Синдзи. Тут мне с тобой трудно не согласиться. Но есть, что добавить.

Твоя болезнь, это последний шаг навстречу смерти. И если ты силен и хочешь ее побороть, то тебе надо лишь стать другим.

Работай над собой, очисти свое сознание от гнева и страха, обид и зависти. Наполни себя чистотой и любовью.

Я знаю, как это трудно, как это трудно для любого человека и как это трудно для тебя, особенно теперь, когда не стало твоей последней надежды на будущее счастье, твоей любимой.

Я помогу твоему телу, я вырежу из него опухоль. Но никто, кроме тебя не сможет вырезать черноту из твоей души. Я могу лишь дать тебе совет, что делать, в каком направлении двигаться: забудь себя прошлого, забудь свое имя и фамилию, забудь, откуда ты родом и как счастлив ты был в прошлом. Забудь, кто твои родители и какую судьбу они тебе готовили. Забудь о своих планах и мечтах, о надеждах и грезах. Оставь в прошлом обиды. И только если ты найдешь в себе силы желать выздоровления, ты сделаешь это. Наши желания и есть ключ к достижению цели. Нужно только уметь желать. Делать это так, чтобы это стало целью всей твоей жизни.

Обида на судьбу, на свою страну, на самого себя – все это помехи, преграды на твоем пути. Освободись от них, сбрось этот груз, и ты справишься с болезнью.

Не задавай себе вопросов: «Ну почему это произошло именно со мной?» В этой жизни случайностей нет. В том, что случилось с тобой, есть своя логика. Твой путь, твой рок, все это нужно твоей душе испытать, пройти сквозь все невзгоды и стать лучше. Если ты осознаешь правильность всего, с тобой происходящего, ты сумеешь избавиться от гнева и обид, от страха. А страх это боль, это смерть. Не бойся, что бы с тобой не случилось. Не бойся, и с тобой рядом всегда будет рука Создателя. Ты всегда на нее сможешь опереться и получишь помощь.

Представь себе, что ты уже стоишь у смертных ворот. И все, что было в прошлом, плохого и хорошего, потеряет всяческий смысл. Останутся в прошлом обиды и гнев, боль и страх. И любовь к женщине останется в прошлом. Любовь к детям и родителям. Все уже станет неважно. Все потеряет свой смысл, все, кроме одного. С тобой останется только твоя любовь к Богу. Если ты возлюбишь Господа, ты сумеешь любить себя.

А это самое главное лекарство в твоем случае. Прости себя уже сейчас за все. Не думай о будущем, не желай ничего в будущем, положись во всем на волю Создателя, и тебе станет легко.

Сейчас еще гнев и обида на судьбу точат тебя изнутри и не дают возможности помочь своему телу, но болезнь отступит, как только ты изменишься.

– Вы так откровенны со мной, доктор. Так легко говорите о Боге – без стыда и смущения, без страха.

– Смущаться мне уже поздно, мне скоро пятьдесят, и я многое в этой жизни видел. Стыдиться тем более нечего. Страха нет – я ведь не коммунист и от веры никогда не отказывался. Потом, мы с тобой на Колыме, и сейчас уже не 37-й. К тому же все это я уже проходил.

– У Вас довольно редкое имя, Артур Карлович. Вы, должно быть, не русский?

– Это ты верно заметил. У меня и фамилия такая же, Мартэнс. Я немец и, как и ты, здесь не по своей воле. Немецкий шпион в прошлом, а сейчас вот врач в этой больнице. Ты, я так понимаю, японский?

– Совершенно верно. Именно японский и именно шпион. Скажи мне, Артур Карлович, отчего ты до сих пор еще здесь. Почему не уехал отсюда.

– Куда? В Германию? – Он криво улыбается. – Ну, ты насмешил меня. Кто ж меня туда пустит? Тем более, я немец поволжский. Это тебя, пускать или не пускать на родину, будут решать. А со мной такой вопрос вообще не стоит. Уезжать куда-то еще на территории Союза нет смысла.

Где сейчас рады принять немца, бывшего зэка, пусть и врача. Мне здесь самое место. Работа любимая, я востребован, нужен здесь, да вот теперь и семья. Семья у меня сложилась. Сынок родился в этом году. Жена красавица.

Важно, конечно, где ты живешь, но еще важнее – как.

Внешние атрибуты жизни важны, но внутреннее согласие еще важнее. Душевный покой. Понимаешь, о чем я говорю?

– Да, Артур Карлович, понимаю.

– Я хоть и немец, но русский язык мне родной, а ты когда так научился соображать и говорить по-русски?

– Научился тут, волей не волей. Двенадцать лет, как я его учу по лагерям. А до этого учил в Японии пять лет.

– Понятно. Ну, да ладно, разговорились мы с тобой, а между тем нам завтра дело делать, причем вместе. Сегодня ты ничего есть не будешь. Завтра с утра мы тебе все прочистим, промоем. Выпишу я тебе стакан анестезии и на стол. – Он улыбается и берет меня за запястье. – Вот видишь этот инструмент. Очень, брат, удобное приспособление. Отточенная как бритва ложка из нержавейки. Ею очень удобно выскабливать потроха. Лагерное приспособление. Я ею столько операций сделал. У-у-у-у, давно со счету сбился. Так что не дрейфь. У меня рука на этот инструмент набита. Врачу нужно верить. Обязательно нужно. Ну а там, дальше, Бог наш помощник… Ты в Бога-то веришь?

– Да вроде бы верю, но вот только не в привычном смысле этого слова. В церковь не хожу, имени у моего Бога нет и обрядов не придерживаюсь.

– Ну и то хорошо. Главное, чтобы для тебя это было действительно важно. Вот как. Господь в борьбе с раком – лучший помощник.

Вечером следующего дня, после операции я очнулся на железной кровати районной больницы в поселке Усть-Омчуг и решил для себя, что начинаю новую жизнь. Жизнь, никак и ничем не связанную с прошлым. Попробуем, что из всего этого выйдет.

В конце 57-го года там же в Усть-Омчуге я познакомился со своей нынешней женой Анной Ефимовной Тороповой. Она была учительницей английского языка и приезжала из Магадана проверять местные школы по линии ОблОНО.

Я приезжал с Кулу в командировку по делам лесничества. Какое-то время мы встречались, писали друг другу письма. А в 59-м, когда Аня забеременела Алешкой, мы решили пожениться. Позже я стал Александром Тороповым, переехал жить в Магадан, стал работать на судоремонтном заводе, растить детей, обживаться имуществом и, главное, старался не вспоминать свое прошлое. И это было сложнее всего. Как только я давал себе слабину, переставал работать над собой, память вновь просыпалась. Во мне разрасталась боль и обида так, как болезнь разрастается метастазами по всему моему телу. И всякий раз я находил в себе силы справляться с этим. Всякий раз неимоверным усилием воли я заставлял себя вернуться из прошлого в настоящее.

В такие минуты меня спасала природа. Мы уходили с Миколой в лес на несколько дней.

И там, я всякий раз находил себя.

Мы долго шли, уставали, отдыхали и снова шли. Мне непременно нужно было выбиться из сил. Почувствовать смертельную физическую усталость и после этого вновь ощутить желание жить. Я читал вслух любимого Басё.