Текст книги "Смертельная печаль. Саби-си"

Глава 7
Возвращение сына

 
Моя песня была лишена мотива,
но зато ее хором не спеть.
Не диво, что в награду мне за такие речи
своих ног никто не кладет на плечи.
Я сижу у окна в темноте; как скорый,
море гремит за волнистой шторой.
 

И. Бродский

«Уважаемые пассажиры, у секции номер два начинается регистрация пассажиров, вылетающих рейсом 4112 в Магадан».

По зданию аэровокзала прозвучал голос неведомой мне девушки-диктора.

Красивый голос, подумалось мне, интересно было бы ее увидеть. Соответствует ли красота голоса ее внешности?

Когда три с лишним года назад я прилетел во Владивосток на военном Ил-76 мне казалось, что мой отлет отсюда так далек, что он так несбыточен, как если бы я думал о своей пенсии. А вот и пришел этот день. Да еще к тому же я также сильно не хочу улетать отсюда, как когда-то не хотел оставаться.

Очень хорошо помню тот день. Как шедшие нам на встречу по аэродрому «дембеля» и «годки», улетающие неизвестно куда, кричали нам: «Эй, сынки, вешайтесь, мы ваших девок поехали…»

Не знаю, было ли это кому-то обидно слышать, но мне точно – нет.

У меня на гражданке девушки не осталось. Так получилось, что в то время я ни в кого влюблен не был. Как, впрочем, и теперь.

Зарегистрировавшись и сдав свою фирменную спортивную сумку с подарками и дембельским скарбом в багаж, я налегке вышел на улицу. Подышу напоследок приморским воздухом.

Здесь во Владивостоке в это время еще очень тепло, а как там меня встретит мой Магадан.

Да и душно мне в здании. Одет-то я не по-летнему. Приготовился к ранней Магаданской зиме.

На мне морпеховский бушлат и офицерская пилотка. Неуставные ботинки и офицерские брюки. Если нарвусь на патруль, будут неприятности. Форма одежды у меня явно не соответствует уставу. Ну да ладно, не прятаться же мне от них после трех лет службы. Авось, и не разберутся: «кто где и кто чей».

Ну вот, только вспомнил о них, и они тут как тут.

Вижу, как, заметив меня, от противоположного угла здания двинулись в мою сторону трое военных. Так, офицер, капитан, и двое сержантов, все «сапоги», и то неплохо. По нашивкам, как будто связисты. Подходят, я спокоен, даже не стал застегивать бушлат. Мы приветствуем друг друга.

– Товарищ главный корабельный старшина, предъявите Ваши документы.

На вид капитан вроде мужик не злобный, говорит неспеша, еще молодой совсем. Лет двадцать пять на вид. Может, и не станет придираться к форме одежды. Я протягиваю свой военный билет и дембельское предписание.

– Слышь, старшина, ты бы народ не смешил, сними «тошнотика».

Один из сержантов заметил выглядывавший из-под бушлата значок парашютиста-отличника.

– Во-первых, не старшина, а главный корабельный старшина. Во-вторых, это не «тошнотик», а знак парашютиста-отличника. Разницу я тебе объяснять не стану, некогда. В-третьих, когда я два года отслужил, ты еще черпаком бегал, в лучшем случае. Так что проникнись уважением и не хами мне.

Капитан, слушая нас, внимательно изучал мои документы.

– Ты сержант не прав, извиниться тебе надо. Главстаршина на этот знак все права имеет. Номера части твоей раньше не встречал, но по первому ВУСу вижу; водолаз-разведчик, из ПДСС флота?

Сержанты переглянулись.

– Можно и так сказать.

– Ну-ну. – Капитан отдает мне военный билет. – А вот с формой одежды все же давай разберемся. То, что пилотка офицерская я не спрашиваю, на дембель едешь – простительно. А вот бушлат или застегни, или сними. Пока еще тепло совсем. А то расхлябанно выглядишь. – Он кривит лицо. – Не красиво. Когда самолет?

– Да зарегистрировался уже, иду на посадку сейчас.

Я снимаю бушлат, и оба сержанта меняются в лице, увидев на фланке медаль.

Капитан о ней, конечно, прочел. В военном билете лежит удостоверение о награждении.

– Ну, давай, брат, передавай привет Магадану, я там послужил чуток. На сопке. Хороший город, правда, холодный. – Он протягивает мне руку. – Небось, там уже зима?

– Может быть и уже. Часа через три-четыре узнаю.

– Смотри не попадись по прилету в комендатуру. Там она больно злая.

Я поворачиваюсь к сержантам.

– Ну что, сержант, ты подумал над своим поведением?

– Извини, не прав я был. Счастливо долететь.

Я улыбаюсь, протягиваю им руку.

– Ну, бывайте и вам счастливо дослужить.

Иду на предполетный досмотр. В очереди пытаюсь высмотреть знакомые лица. Но никого, как назло.

Поболтать бы с кем, может, не так тоскливо будет.

Ох, как не хочется мне улетать. Казалось бы, радоваться должен. Служба закончилась, дома родные ждут, а я с сожалениями прилечу.

Скоро я оказываюсь в самолете.

Смотрю в иллюминатор. Какая тоска, ком подходит к горлу. Когда еще сюда залечу, когда увижу Владик и Русский. Ох, как же мне не хочется улетать. Опять подумалось, почему я не родился во Владивостоке. Не судьба, как говорится. Ну, ничего, сейчас прилечу и с головой в учебу. Все проходит, все забывается.

– Уважаемые пассажиры, мы начинаем наш полет. Просьба ко всем, пристегнуть ремни безопасности и привести спинки кресел в вертикальное положение, – объявила борт-проводница.

«Так, ну её-то лицо, я увижу. Нужно оценить соответствие красоты голоса и лица».

Вот мой институт. Когда я последний раз тут был, которого числа? В мае, нет, точно, это было в июне. И с тех пор прошло уже три с половиной года. Да, теперь конец октября, значит, три года и пять месяцев. Посмотрим, что же изменилось за это время?

Я вхожу через главный вход, иду по коридорам, заглядываю в учебные классы, лекционные залы.

Да, пожалуй, изменений не много, те же краски, те же запахи, те же выражения лиц.

Все осталось по-прежнему, вот только я уже другой.

Почему я так раздражен, почему зол. Что происходит, я не могу себя почувствовать прежним, юным и беззаботным пацаном, закончившим школу и пересевшим за институтскую парту. Неужели груз трех лет так давит на мое сознание.

На первом курсе я помню себя совсем другим. Сколько оптимизма и надежд на будущее, куда все это девалось.

Мне только двадцать два года, а я уже рассуждаю как сорокалетний муж.

Возможно, я знаю, в чем дело. Эти три года были для меня очень непростыми, мне приходилось выживать, а им всем на это наплевать. Они тут резвятся, «тащатся», «кайфуют», эти мои сокурсники. Им еще невдомек, что все может быть иначе. Понимать то, что терять можно и в этом возрасте. Терять людей – близких и дорогих.

Пройти рядом со смертью и разминуться на метры. Быть униженным самому или видеть унижение соседа. Отмахиваться кулаками, чтобы этого не случилось. Да, мне будет не просто найти с ними общий язык.

Если я так думаю, то это будет очень не просто.

Эти мои обиды на весь белый свет мне нужно забыть. Отпустить прошлое и научиться жить настоящим. Они все меня не поймут, а заставлять их меня понимать – безнадежно.

Пусть мой опыт и чувства живут во мне так глубоко, чтобы никто из них не мог понять, что же у меня внутри.

Мне просто нужно время, возможно полгода-год, и я научусь мириться с ними.

Я буду работать над этим и добьюсь желаемого.

Сейчас октябрь, к началу учебного года я опоздал, из своей группы никого не знаю. Попробую найти ее по номеру и расписанию.

Я пришел в институт в морпеховском камуфляже, бушлат оставил в гардеробе.

Под летней курткой на мне теплый «тельник», на ногах шнурованные ботинки. Зима в этом году ранняя, на улице уже лежит снег, но я все еще не переоделся в теплую меховую одежду.

Сейчас мне очень не хочется переодеваться в гражданское.

Мой камуфляж греет меня, в прямом и переносном смысле. Мне приятно все, что связывает меня с недавним моим прошлым. Каждый день, надевая его, я как будто вновь и вновь оказываюсь в привычной для меня обстановке, среди своих сослуживцев, на дорогом мне Русском острове. Мне приятно обо всем этом думать.

Какая уж тут гражданка. Я нашел нужную мне дверь. Лекция только началась, открываю дверь и вхожу в аудиторию. Вместительное помещение с длинными рядами столов, битком набито студентами. Сколько же их здесь, наверное, весь поток, человек сто или сто пятьдесят?

– Здравствуйте.

Я внимательно смотрю сначала на преподавателя, затем медленно осматриваю весь зал. В воздухе повисло молчание. Они все смотрят на меня, а я на них. Взгляд в ту минуту у меня был такой, как если бы я вновь смотрел на молодое пополнение у себя в части. И взгляд этот был, очевидно, жестким и недоброжелательным, если не сказать уничижительным. В общем, недружелюбным. Потому, еще месяца три никто из студентов не подошел ко мне поговорить или спросить о чем-то. Девушки вообще шарахались от меня по углам. Лишь две из них общались со мной с первого дня. В дальнейшем с обеими у меня были очень теплые, можно сказать, дружеские взаимоотношения.

– Вы Торопов, – меня отрывает от осмотра лиц голос преподавателя. – Ваша фамилия Торопов?

– Да, верно, моя фамилия Торопов.

– И Вы наш новый студент.

– Можно и так сказать.

Я очень хорошо помню этого преподавателя. Еще очень молодая женщина лет тридцати двух, может быть, тридцати пяти, весьма привлекательна, в небольших очках без оправы, которые ей очень шли. По-моему, она была кандидатом наук, кажется, математических. И на первом курсе у нас с нею сложились хорошие отношения.

– Что значит «и так сказать», а как сказать иначе?

Теперь уже она смотрит на меня внимательней. Верно решила, что я хам, и меня непременно сейчас же нужно поставить на место.

Ну ничего, я сейчас успокою ее.

– Иначе? Иначе – это не Ваш и не новый. Четыре года назад Вы мне объясняли, чуть ли не в этом кабинете, что преподаватель не должен считать студентов «своими». Иначе он попадает к ним в зависимость, а от этого падает качество преподавания. И я был одним из лучших Ваших студентов. Вы забыли.

Она с удивлением смотрит на меня, делает несколько шагов вперед, ко мне.

– Так это Вы. Да, теперь я вспомнила Вас. Извините, что не сразу. Но, не мудрено, скажу я Вам. Вы изменились за эти годы.

Она смотрит на меня с какой-то грустью в глазах. Как будто сожалеет о моем нынешнем виде.

– А Вы, напротив, совсем не изменились.

– Спасибо, – она по-прежнему смотрит на меня, но теперь с удивлением.

– Если позволите, я присяду.

– Да, да, конечно, присаживайтесь.

Приглядев себе место на предпоследнем ряду, я поднимаюсь и сажусь рядом с рыжеволосой девушкой.

– Привет, как дела?

Я говорю это тоном, не требующим обязательного ответа.

– Хорошо.

Она лишь на секунду смотрит на меня, затем сразу отводит взгляд. Голова ее втягивается в плечи, как будто она ждет от меня оплеухи.

– Ну и отлично.

Я достаю из своей папки тетрадь и ручку.

Почему же я так агрессивен к ним? Не могу себе позволить расслабиться и принимать все, как прежде, как когда-то на первом курсе.

Этот день и еще многие последующие я просиживал на занятиях с полным непониманием происходящего.

Зачем я здесь? Почему не там, не на службе, не в своей части?

Что сейчас движет моими поступками?

Какая-то инерция – что-то вроде «так надо», или это глубокая подсознательная реакция, понимание, что именно здесь и сейчас строится моя будущая жизнь.

Время, мне нужно время, и я во всем разберусь.

Понимания со своими однокашниками у меня так и не получилось. Все оставшиеся четыре года учебы ни с кем из ребят я так и не сошелся. Они с того дня смотрели на меня как на чужака.

Тем более, что в конце того учебного года произошел неприятный инцидент с моим участием.

Я, если так можно сказать, повздорил с двумя своими сокурсниками. А точнее сказать, избил их. А еще точнее, мне пришлось это сделать. Я был вынужден.

Никакого особенно разбирательства не было, дело замяли. Но все в группе после того случая уже смотрели на меня по особому. Не сказать, чтобы стали бояться или больше уважать – нет. Но, как говорят, стали шарахаться и воспринимать меня как воспринимают преподавателей. Человека, в чьем присутствии не поговоришь обо всем.

Произошло все это лишь потому, что я в нужный момент не смог или не захотел сдержаться. Находясь в учебной лаборатории еще с тремя нашими студентами, я стал свидетелем их разговора о службе в армии. О том, что в ней служат лишь дебилы, люди не умеющие думать и вообще «крестьяне».

Слушая какое-то время их «здравые» рассуждения, я наливался злостью. Потом подошел к одному из них, больше всех говоривших. Звали его Влад. Он был сыном начальника крупной автобазы.

– Это ты меня считаешь дебилом и «крестьянином»? – спросил я.

Он, усмехаясь мне в лицо, ответил, что не имел в виду никого конкретно. Я в этот момент уже вспоминал своих друзей, оставшихся на службе. И так мне стало за них обидно, что-то щелкнуло внутри и самообладание покинуло меня.

Глаза мои заволокло красным туманом. Первый удар справой пришелся точно в челюсть тому самому Владу. Он как-то безвольно осел, сложившись пополам. Как будто хотел присесть на стул, но его под ним не оказалось и оттого он падал до самой земли, почему-то вытянув руки вперед. Второй удар, с левой руки, догонял его дружка Славика. Но он прошелся вскользь «бороды» и не свалил его.

Один короткий скачок навстречу, и повторным ударом справа я уже точно достал его подбородок.

– Суки, я вас научу, как со мной разговаривать.

Я прижал его голову к полу своим ботинком.

Третьего из них мне достать не удалось. Он очень проворно скрылся за дверью.

Я огляделся и понял, что все кончено. Я как будто проснулся. Понял, что переборщил, перегнул палку, и в эту же минуту мне стало их очень жаль. Я стал их приводить в чувства, и Славика даже хотел прижать к груди, как вдруг подумал, как нелепо будет все это выглядеть.

Хорошо, что они быстро пришли в себя и ни у одного из них не было крови на лице.

– Ну что, ты понял, что так говорить нельзя, – обратился я к Владу.

Но он, видно, соображал еще плохо и только мычал что-то нечленораздельное.

– Ну конечно, бесспорно, понятно… – и что-то еще в том же духе.

Ощупав подбородки, я убедился, что челюсти их целы.

Помню, как в этот момент на меня нахлынуло чувство отвращения и сожаления за свой поступок. Мне стало понятно, что ничего я не решил, ничего никому не доказал, ничего не исправил, но лишь приумножил гнев и злость.

Зачем унижать и подавлять, а потом сожалеть об этом. Уж лучше не делать этого вовсе.

Но что же мне делать теперь? Не просить же у них прощения. Противно. Мерзко. Бессмысленно.

Мне захотелось поскорее забыть об этом.

– Давайте, «валите» отсюда, думать над своим поведением. Отправляйтесь по домам, – закричал я на них.

Так как их было трое, а я один, никто не предъявил мне претензий в их избиение. Но и забытся это не могло. Я стал чужим среди своих.

В тот вечер я пришел домой рано.

Отца долго не было, но я решил обязательно с ним поговорить об этом. Он пришел уже после девяти и сразу спросил меня, что случилось. Очевидно, нетерпение было написано на моем лице.

– Отец, объясни, что происходит. Откуда во мне эта агрессия, эта злость на всех меня окружающих. Почему я не могу почувствовать себя прежним? Как с этим бороться, что предпринять? Меня тошнит от их разговоров, от их желаний и поведения. От манеры держаться и рассуждать. Детский сад, вышедший на прогулку, веришь, отец? Мне стыдно и противно слушать их разговоры.

Я рассказал ему о сегодняшнем происшествии.

– Я понял тебя, сын. Ты думаешь, глядя на них, что судьба тебя наказала, а их балует. Что ты прошел свой круг испытаний, а они из него выскользнули. За то, что они этого не понимают, и, может быть, никогда не поймут. И оттого ты на них зол. Ну, а чего ты от них ждешь? Тебе что, нужно их почитание? Тебе нужно, что бы они перед тобой раболепствовали или всякий раз подчеркивали твое перед ними превосходство? Вряд ли тебе это нужно. Но, что тебе нужно? Подумай и ответь, себе ответь. И еще подумай о том, что ты сравниваешь свой опыт с их опытом. Думаешь, они это в состоянии оценить? Вряд ли. Попробуй сравнить себя не с ними, но с тем, чей жизненный опыт гораздо больше твоего. Поставь себя на их место и подумай, ты смог бы в этом случае «все понимать»? Все это можно определить гораздо проще. Твоя злость на них – это твоя слабость. Будешь сильным, значит, будешь снисходительным. К ним, к словам, к обстоятельствам. Умерь свою гордыню. Просто не думай, что ты лучше их, и все встанет на свои места. Если наставлять человека и при этом упрекать его в слабоумии, он никогда тебя не услышит. Научись понимать своих сокурсников, в конце концов, между вами не такая большая разница. Всего-то четыре года. Не опускайся до чужих слабостей, а помогай подняться до своих достоинств. Не противопоставляй себя им, не пытайся их ломать. Расположи их к себе, научи доверять тебе. Возможно, тогда они тебя услышат. Судьба каждому дает испытаний ровно столько, сколько необходимо. Тебе твои испытания, каждому из них – свои. И если ты думаешь, что твои более тяжки, чем их, ты глубоко заблуждаешься. Будь снисходителен к другим и требователен к себе. Поверь, рано или поздно они оценят это. Только не нужно делать это для кого-то, делай это для себя. Тогда тебе не понадобятся похвалы или, что еще хуже, лесть. Зная, что ты делаешь это для себя, ты будешь воспитывать себя, работать над собой, делать себя таким, каким хочешь стать. Ибо мы те, кем мы хотим быть. Наши желания, в конце концов, определяют нашу судьбу. А чтобы эта мысль не показалась тебе пустой и никчемной, я поясню, о каких желаниях я сейчас говорю. Это не пожелания себе сладкого пирога к празднику или новой игрушки, какой бы она ни была. Я говорю о желании, что остается с тобой долгие годы, желании на первый взгляд несбыточного, недостижимого, фантастического. Как если бы ты мечтал стать космонавтом или знаменитым актером. Но, все в нашей жизни случается, если только мы этого по-настоящему желаем. Желаем днем и ночью, на работе и на отдыхе, смотря телевизор или играя в хоккей. Думай об этом и непременно двигайся в этом направлении. Делай хоть и крошечные, но шаги навстречу своей мечте. И настанет день, когда ты поймешь, что ты уже бежишь к ней, и она уже видна на горизонте. Желание пройти сквозь годы, оставаясь самим собой, не изменив себе, своим юношеским представлениям о жизни, спустя и тридцать, и сорок лет, тоже достойное и не простое желание. А в том, что все достижимо в этой жизни я глубоко убежден. Хуже другое. Когда мы живем, не зная, чего хотим, чего желаем. Вот тут, действительно, впору переживать. Потому как это время уходит безвозвратно и бестолково. Сейчас тебе нужно отпустить ситуацию и просто учиться. Как можно меньше внимания обращай на окружающих тебя людей и больше смотри в себя. Разберись в себе, и проблем убавится. И учись, учись, отдавай свою энергию учебе, если что-то упустишь теперь, то будет очень сложно наверстать потом.

– Отец, объясни мне. Почему я ощущаю себя таким одиноким, таким непонятым. Ты правильно подметил, между нами такая небольшая разница в возрасте, а понимания нет. Может, дело и не в этом вовсе.

– Может, и не в этом. Возможно, всему причиной твой характер. Да и вообще трудно представить, чтобы у такого отца как я, был бы другой сын. Возможно, что в твоем характере отражается мое восприятие этой жизни. Я тебя воспитывал, и другим ты, возможно, стать и не мог. А мне всегда было сложно принимать эту мою жизнь потому, что я здесь точно чужак. Знаешь, как бывает в жизни иногда. Человек живет, но случается с ним какое-то несчастье, ну там авария или несчастный случай, и он прикован к постели. Неподвижен навсегда. Но жить как-то нужно, нужно мириться с судьбой, с болезнью, с обидой. При этом ничего уже исправить нельзя. В моем случае не все так страшно, но очень похоже. У меня есть вы, мои дети, ваша мать – моя жена. Есть этот дом, работа и охота с рыбалкой. Есть мои друзья, но… Но, тем не менее я всегда знал, что моя жизнь могла или даже должна была быть другой. Однако я с этим смирился и стал жить этой моей жизнью, научившись понимать и принимать ее со всеми положительными и отрицательными сторонами. Научись этому и ты. Далеко не все в этой жизни у тебя будет происходить так, как ты хочешь. Но жить все же придется дальше. Верно?

– Да батя, верно, придется.

После того разговора с отцом мне стало легко. На своих сокурсников я уже не смотрел как прежде. И на все происходящее вокруг стал смотреть более снисходительно, как будто со стороны.

Удивительно, но даже с нашими девчонками у меня отношения не завязывались. И, очевидно, именно по этому. Это моя снисходительность и тут дала о себе знать. Я на них смотрел как на младших сестер при полном отсутствии эротизма в общении.

Лишь с одной из них за все время учебы у меня были близкие отношения.

Та самая рыжая девушка, с которой я сидел в первый же свой визит в институт. Вот тебе опять – знак судьбы.

До сих пор не пойму, было ли ее отношение ко мне тем, что принято называть любовью, или это было что-то другое, что нынче называют половым влечение. Корявое словосочетание, хотя и верное по сути. Такое состояние, при котором взаимоотношения между мужчиной и женщиной лишены гармонии. Полной гармонии, иначе – это уже не гармония. Да, именно так.

В отношениях чего-то в избытке, а чего-то не хватает.

В моем присутствии она испытывала какой-то особый физический трепет.

Как будто набирала полные легкие воздуха, а выдохнуть не могла. Смотрела на меня вытаращенными глазами и часто моргала. При этом я видел, как у нее начинали трястись руки, а иногда и колени.

Не знаю, то ли я жалел ее в такие минуты, то ли просто испытывал интерес – что же будет дальше?

Мне казалось тогда, что это очень похоже на поведение молодой самки-львицы, перед самцом, то есть львом. Приходит время, которое заставляет ее трепетать перед видом особи противоположного пола. Но того самого, нежного и чистого чувства, называемого любовью, все же нет.

В итоге, видя все это, я не желая усложнять свою жизнь в институте еще и проблемами в, так сказать, личной жизни, я не старался поддерживать наши отношения. Был с ней внешне холоден и сохранял лишь товарищеские отношения.

Месяца три мы мало виделись, и я уже подумал, что все улеглось, забылось. Как вдруг, в один самый обычный вечер она зашла за мной в бассейн после тренировки, предложила прогуляться, проводить ее и пригласила домой, как бы выпить чашку чая. И как потом выяснилось, я был не готов к такому развитию событий. Все, что произошло потом, выглядело банально и довольно глупо. Она, переступив свой страх, бросилась в этот омут с головой.

А я, опасаясь уронить свое мужское достоинство, не смог ее оттолкнуть. Хотя с самой первой минуты в ее доме я твердо знал, что этого не хочу.

Я не хотел поддаваться ее нажиму только из чувства сострадания и уж тем более из желания посмотреть, что там у нее внутри.

К тому же в это время я встречался с одной из наших пловчих из бассейна.

Я понимал, нет, скорее чувствовал, ничего хорошего из этого не выйдет. Одна головная боль на долгие годы. Так оно, собственно говоря, и вышло.

Я сделал важный вывод для себя – не стоит создавать отношения, если в них нет искренности, особенно с чьей-то одной стороны. Когда они поверхностны с обеих сторон – все просто. Дело молодое, подружили и разошлись. Но если для одного эти отношения значат много, а для другого – ничего, «пиши, пропало». Будут и кровь и слезы.

Она оказалась очень хорошим человеком.

Порядочной, доброй, умной, воспитанной и многое, что еще было ей свойственно, но вот в чем дело – меня все эти ее черты не волновали. Как-то сразу я воспринял ее слабой и нежной женщиной. В те редкие ночи, что мы проводили вместе, она не сползала с моей груди. Будучи очень хрупкой, она залезала на меня с ногами, крепко обнимала и не отпускала до самого утра. Лежала на мне как на матраце.

Как малое дитя прижимается к матери в надежде укрыться от невзгод этого мира.

Всякий раз, лежа рядом со мной, она гладила и целовала меня. Ощупывала, как будто пыталась узнать, насколько сильно отличаются наши тела.

– Лешенька, какой ты красивый, мне страшно подумать о том, что я не буду обнимать тебя завтра.

– А ты не пугай себя. Завтра будешь, это я тебе обещаю.

– Такой ответ еще страшнее. Как будто ты говоришь, завтра будешь, а послезавтра нет.

– И послезавтра будешь. Но вот только на всю жизнь я тебе обещаний давать не буду. Договорились?

Она кивает, но не говорит «да».

– Лешечка, что это означает. Она водит пальцем по моему правому плечу. Эту наколку ты сделал в армии? Это дельфин?

– Не в армии, а на флоте. И это не дельфин, а белуха. Дружил я там с одной, – пытаюсь я пошутить, но, она шуток не принимает, а лишь хмурится с недоумением.

– А, что означают эти буквы – D.S.S.? Это по-английски?

– Нет, это латынь. Dum Spiro Spero. Пока дышу, надеюсь. Переводится приблизительно так.

– Лешечка, а что это все означает? – Она смотрит не в глаза, но на мои губы.

– Тебе это все интересно или ты вообще поговорить хочешь.

– То чего я хочу, я лучше тебе покажу, – и она впивается в мои губы.

Голова моя в тумане, но все же часть рассудка я сохранил, и несмотря ни на что, могу рассуждать трезво.

Я понимаю, как глубоко она провалилась, тормозов уже нет или, точнее сказать, они дымятся. В прямом и переносном смысле. А между тем мы действительно скоро задымимся.

Наверное, она просто настолько слаба, что не в состоянии контролировать свои эмоции и чувства?

Именно в этом все дело.

Я опять рассуждаю трезво.

Что я за человек, даже в такие минуты думаю. Что только за мысли в моей голове.

Мне же всегда хотелось встретить девушку, может быть, даже более сильную, чем я. В смысле духовно сильную. Человека, у которого можно было бы учиться и в чем-то даже подражать.

Но это явно не тот случай. Она по-прежнему боялась меня. Смотрела на меня, как кролик на удава. Я не давал повода подчеркивать наши близкие отношения ни в институте, ни на улице.

Дальше – больше. Или «чем дальше в лес, тем страшнее партизаны».

Чем больше она привязывалась ко мне, тем больше меня это пугало. А самурай не должен произносить слов: «я боюсь», «меня это пугает». Нельзя готовить себя к таким ситуациям даже в мыслях.

Но в один прекрасный момент я понял, что ее отношение ко мне зашло слишком далеко.

Я пытался поговорить с ней, но словесных объяснений она уже не воспринимала. Старался не посещать в институте совместных лекций, не появлялся в привычных местах. Она караулила меня у дома и названивала родителям. В общем, все это тянулось долго и мучительно. Из всего случившегося делаю для себя очень важный вывод – всегда делай лишь то, что ты считаешь нужным. По крайней мере, сам себя уважать будешь. Не иди на поводу у обстоятельств и научись говорить людям «нет». Как бы это тяжело ни было, научись.

Нельзя разменивать свою жизнь на мелкие чувства ложного стыда, обиды, жалости, мелкую ложь и никому не нужные глупые уступки. Если это не нужно тебе, то и ей не нужно. Иначе не бывать гармонии в отношениях двух близких людей.

Ну отвернулся бы я в тот вечер от нее, и что?

Предположим, подумала бы она обо мне плохо, может быть, даже очень плохо, например, что я импотент. Ну и что?

Сегодня бы так подумала, а завтра, увидев с другой, передумала. И все дело в том, что так устроена женская психология. До тех пор пока хорошего в отношениях с ними не было – все не так уж и плохо. Но уж если было хорошо или тем более очень хорошо, и это вдруг заканчивается, то все сразу становиться ужасно плохо, в том числе и то, что было хорошо. Именно потому, что было.

Если ты не искренен в своих поступках, если снисходительно принимаешь ее чувство, то уж лучше вообще не делать этого самого «очень хорошо».

А то потом поймешь, что человек-то хороший, и отказывать ему в общении вроде бы нельзя.

А чувства-то и нет. Вот тут мы и «приплыли».

Придется становиться плохим самому.

Как это ни парадоксально, но лучше или сразу не вступать в серьезные отношения, или совершить недостойный поступок, чтобы она сама от тебя отвернулась.

Да только это проще сказать, чем сделать.

Вот и ломай теперь голову, кто виноват и что делать.