Текст книги "Записки социопата"

– Короче, я тебе сказал: «счетчик включен». А ты теперь сам шевели мозгой! – Горилла отключилась.

А я начал стремительно «шевелить мозгой». Первым делом я позвонил владельцу квартиры, и немедленно с нее съехал, в тот же день – надо было спешить. Перебрался я подальше от бизнеса, поближе к Даше. Теперь мне не нужно было добираться до нее на электричке. Можно было ходить пешком. Правда, через железнодорожные пути – неизменно навевавшие дурные воспоминания. Затем я взял много денег и поехал в милицию, к жадному участковому. У меня снова теплилась надежда, что, может быть, хоть на этот раз он мне поможет. Но Арсений Валерьевич меня в очередной раз удивил.

– Знаешь что, – сказал он хмуро, – я тебе честно скажу, мне твоих денег больше не надо.

– Как? – поразился я.

– Вот так. Всё, свободен.

Я ничего не мог понять. Раньше он настаивал, чтобы я постоянно заносил деньги. А теперь вдруг отказывается от любых отчислений с бизнеса.

– Меня прикроют? – спросил я.

– Что ты тут ваньку валяешь?! – заорал он. – Сам отлично все знаешь! Ну, все, вали, давай…

Я направился к Сереге, благо, он жил неподалеку, изложил ему вкратце суть событий.

– Че, прямо отказался, и все? – удивился он.

– Да.

– Слу-ушай, – он растянул рот в улыбке. С тех пор, как ему вставили новые передние зубы, белые и красивые, он постоянно улыбался. – Так дай мне денег тогда. Мне они сейчас во как нужны.

– Ты совсем дурак? – расстроился я. – Ты хоть понял, что на нас наезжают? На счетчик ставят?

– Не на нас, а на тебя. Это какие-то твои терки. На меня почему-то никто не наезжает.

– А ты не думал, почему на тебя никто не наезжает?! – Я начал злиться. – Потому что я взял все на себя. Я сказал, что я владелец бизнеса. А мог бы стрелки, между прочим, и на тебя перевести. Ты же тоже в деле на равных. По крайней мере, по проценту прибыли.

– Ты чего, совсем, что ли?! – он обиделся. – Стрелки перевести… Слушай, ну, дай мне денег. Реально не хватает на одну вещь. Я отдам со следующей выручки.

В очередной раз убедившись, что от Сереги никакого толка, я вышел на улицу, взял пива и уселся на лавку. Нужно было подумать. Под пиво всегда думалось лучше. Если участковый отказался от процентов, значит, он либо собрался меня прикрыть совсем, а дела передать кому-то из своих, либо, что весьма вероятнее, ему кто-то запретил меня трогать. Неужели у бандитов столько рычагов, что они могли надавить на милицию?.. Маловероятно. Или, все же, так и есть? До чего же тогда все прогнило, если у нас в стране всем заправляют бандиты. И если они могут так вертеть ментами, что им стоит меня вычислить, где бы я ни жил. Телефон они наверняка раздобыли через ментов. Я порадовался, что квартиру снял через знакомого паренька, малознакомого с прочими районными обитателями. Кстати, раньше за сдачу квартиры могли запросто привлечь к уголовной ответственности. Но все равно находились добрые и жадные люди. В общем, ни в какие базы и реестры я не был внесен. Агентств по аренде жилья пока не существовало. Все, что мне нужно сделать сейчас, понял я, тщательно скрывать от всех, где я живу, и попросить управляющего закупками самого получать прибыль и передавать деньги при личной встрече. А, в общем и целом, я могу спать спокойно.

К тому времени, мои родители с младшим братом уже уехали из страны, так что за них я мог не волноваться. Это было время, когда открылись границы, многие ученые получили выгодные предложения от университетов за рубежом, и смогли выехать из страны за их счет. После отъезда родителей, в большом городе я остался один, не отягощенный родственниками, через которых меня можно было бы разыскать. Юность беспечна, поэтому я решил на бандитский «счетчик» вообще никак не реагировать, сделать вид, что этого звонка не было, забыть о нем.

* * *

Я приехал в грязную захламленную квартиру, где не так давно умер ее прежний обитатель, затворник и тихий пьяница. Там мне стало настолько неуютно, что я сразу же вспомнил о «черной Кате» и позвонил ей. Мы встретились, погуляли по Москве, сходили в театр. И она пригласила меня в гости. Оказалось, Катя живет в одной из сталинских высоток, в четырехкомнатной квартире. Я – дитя спальных районов Москвы. Мне всегда казалось, что в этих домах обитают только самые влиятельные граждане. В принципе, мои представления были недалеки от истины. Сейчас обедневшая старая интеллигенция совсем покинула сталинские высотки, перебралась в коробки на окраинах. Высотки им теперь не по чину – не по денежному статусу. Здесь обитает большой капитал. Печальная участь достойнейших граждан страны, где все понятия искажены.

Мама у Кати давно ушла из семьи. Так представила ситуацию сама Катя. Подозреваю, папа ее просто выгнал. Он отличался характером нордическим, долгие годы проработал за границей в Индии, по повадкам в нем угадывался бывший военный. Сейчас я думаю, он был офицером госбезопасности, из тех, что засылают в иностранные посольства в качестве наблюдателей. Отчего-то Катя сразу же решила представить меня папе. Он цепким взглядом оглядел меня сверху донизу, предложил нам пройти к нему в кабинет.

В советское время книги было принято не только читать, но и коллекционировать. Если многочисленные тома не украшали стены вашей квартиры, вас автоматически можно было причислить к пролетарскому быдлу. Трехметровые потолки были забиты собраниями сочинений. На свободных стенах висели картины, в основном – пейзажи. На самом большом полотне в тяжелой раме художник-маринист изобразил волнующееся море. Посреди комнаты стоял широкий стол, на нем лежали бумаги и стояла чернильница с пером. Катин отец открыл аккуратный шкафчик – мини-бар.

– Коньяк, водку, бренди? – спросил он.

– Коньяк, – я немного смущался. Не привык к такой обходительности.

– Катюша не пьет, – сказал папа строго, глянув на дочь. Я понял, что она в этом смысле утратила его доверие. «Видимо, перебрала где-то – и заявилась домой в непотребном виде», – подумал я.

Он налил дорогой коньяк в большие фужеры. Стал водить над своим носом, нащупывая аромат. Я по привычке дворового пацана выпил свой залпом, как пили «Слынчев Бряг», и поставил на стол. Заметил, что Катин папаша все еще ловит ноздрями коньячный дух. Получилось некрасиво…

– Где вы познакомились? – спросил он, подливая мне новую порцию коньяка.

– На кладбище, – ответил я, подражая его манере принюхиваться к напитку.

Он воззрился на меня с немалым удивлением.

– То есть на поминках, – исправился я. – Наш общий знакомый того… в смысле, умер… ну и мы… в общем, понравились друг другу, – я с трудом закончил фразу, чувствуя себя полным кретином.

Он поморщился.

– Учитесь?

– В Университете. На третьем курсе.

– Это хорошо… хорошо… Еще коньячку?

– Можно.

Катя почему-то все время молчала. Я решил, что отец ее подавляет. Так и было на самом деле.

– Ну, идите, – повелительным жестом он, наконец, отпустил нас. И я ощутил облегчение.

Мы прошли в Катину комнату, отделанную в индийском стиле. Она выросла в этой стране – и потому впитала ее дух. Приехав в Россию, Катя отчаянно скучала по Индии, мечтала туда вернуться. Но командировка отца закончилась, и новой не планировалось. У нее были небольшие шансы поехать снова в Индию в ближайшее время. Только намного позже, по турпутевке. Что она и сделала, одной из первых рванув на Гоа. И там оставшись. Подозреваю, выехала по туристической визе.

Мы не общались многие годы. Я встретил ее не так давно в Мумбае. И поначалу даже не узнал – настоящая индианка, в национальной одежде, с точкой во лбу, означающей, по-моему, счастливое замужество. Замуж она вышла тоже за индуса, весьма состоятельного – он работал в киноиндустрии. Она раздалась, располнела, но странным образом похорошела. Пахла пряностями. Я предложил зайти куда-нибудь выпить. Она засмеялась и решительно отказалась, словно я сморозил нечто непристойное. Так мы и разошлись в разные стороны.

Катя показалась мне с самого начала очень странной девушкой. Слишком увлеченной индийской философией и культурой. Она танцевала индийские танцы, пела тонким голосом песни и практиковала, как выяснилось, тантрический секс. Еще у нее было уникальное качество – говорить все, что на уме, сразу, без обиняков. Наверное, так принято в индийской культуре.

– Займемся тантрическим сексом? – предложила она, когда я снова пришел к ней в гости. – Ничто так не сближает, как тантрический секс.

Я вынужден был признать, что «не умею», но готов освоить эту практику.

– Эксперименты меня не пугают, – заверил я.

Так же спокойно после первого раза, когда я спросил ее, со сколькими партнерами она занималась этим самым сексом, Катя ответила:

– Ты восьмой.

Я поежился. Подобная откровенность все же отталкивает.

Мне представлялось, тантрический секс – это нечто невообразимое в смысле поз и совершаемых любовниками телодвижений. Но на поверку оказалось, все это – просто разводка для лохов. Все, что требовалось от мужчины, как можно дольше сдерживать семяизвержение. Поначалу у меня никак не выходило оттягивать финал. И тогда Катюша, добрая душа, предложила прикладывать к моим яйцам лед. Это уже было слишком. Я решил, что индийская культура слишком экзотична для меня, что мне куда больше нравятся русские девушки и простой незатейливый «перепихон» – когда фонтан страсти бьет ключом. И просто исчез, поехал к Даше, не оставив Кате номера телефона.

Потом я размышлял по этому поводу, и пришел к выводу, что слишком увлеченные девушки мне не нравятся. Я люблю женщин, способных обеспечить семейный уют – тех, в ком даже на расстоянии ощущается теплота, интимная ласка. У меня вызывают отторжение особы, у которых на первом месте дело, и только потом: семья, их мужчина, дети. Работая много, в самых разных сферах, я встречал немало женщин, вызывающих уважение. Уважение, но не желание. Их личная жизнь, как правило, всегда летела в тартарары. Будучи талантливейшей бизнесвумен, одна моя знакомая все время жалуется мне, как она несчастна в любви. Ее периодически атакуют молоденькие жиголо, коих развелось в нашей стране, как мух, но ее вовсе не привлекают смазливые недомужчины. Она говорит, что хочет мужика. Подозреваю, намекает на меня. Но я никогда не разрушу то хрупкое и горячее, тонкое и щемящее, волнующее и трогательное, что обрел однажды совершенно, как мне кажется, незаслуженно – свою семью.

* * *

Несмотря на то, что с Дашей мы периодически расставались, всегда на очень короткое время, мы всегда знали, это расставание – невзаправдашнее, это игра. Знали, что обязательно состоится примирение, и оно будет бурным, непременно бурным… Я и предположить не мог тогда, что когда-нибудь наши дороги разойдутся навсегда, что разведут нас ошибки, совершенные в силу юношеской глупости, и моя непомерная гордыня – абсолютное неумение прощать. Она знала – я всегда приду. Где бы ни был я, где бы ни была она.

Помню, как внезапно летом меня обуяло острое желание ее увидеть. Она тогда уехала в Тамбовскую область, на родину родителей. Проблема заключалась в том, что денег у меня не хватало даже на билет в один конец. Ничуть не смутившись этим обстоятельством, я взял паспорт, и помчался на вокзал. Уже через час с небольшим я сидел в поезде и слушал стук колес, он набирал ход. В вагон я вошел беспрепятственно – билеты у пассажиров не всегда, но частенько, начинали проверять уже после отправки, а документы никого и вовсе не волновали. Затем я рассказал проводнице душещипательную историю наших с Дашей отношений. Сказал, что обязательно должен ее увидеть, иначе просто умру, а денег нет, совсем нет… так получилось. И тучная тетка в летах вдруг вся растаяла, как масло в жару, и позволила мне доехать до станции назначения в своем купе. По дороге она распечатала бутылку водки, и мне пришлось пить с ней почти всю ночь. Утром она была, как огурец, а я пребывал в состоянии сильного подпития.

Вышел на перрон, и понял, что не знаю, куда идти. «Улица Лесная, дом два», – с трудом припомнил я. Остановил случайного прохожего.

– Подскажите, пожалуйста, как пройти на Лесную улицу.

– Ой-йо, это далёко, – сказал он, – за мостом. – Выговор у него был забавный. Ему мой московский диалект тоже, должно быть, показался необычным. – С Москвы, чё ль? – спросил он. И примерно поведал, как я могу добраться до Лесной.

– С Москвы, – ответил я на бегу.

Конец августа. Ранее утро. Несмотря на солнечную погоду, было зябко. Поэтому я перешел на бег. Прохожие смотрели на меня с недоумением. В России, в отличие от Америки, культуры бега не существовало. И до сих пор она не прижилась. Одно дело если ты бегаешь в фитнес-центре, на дорожке, и совсем другое – если несешься по улице. Бегущий человек вызывает неизменный интерес. Если бежит, значит, либо кого-то догоняет, либо наоборот – за ним кто-то гонится. За мной гналось желание увидеть Дашу.

Я выбежал на железный мост, окрашенный в ярко-красный цвет, и остановился, пораженный открывшимся внезапно видом. Под мостом разливалась широкая река. На песчаных ее берегах стояли сосны. Медленно шла баржа. И уходила, казалось, прямо под огненный шар, недавно вынырнувший из темной воды. Восход был поистине прекрасен. Я стоял и любовался. А мимо по мосту шли люди. Много людей. Они шли на местное предприятие. Оно еще работало. Но доживало последние деньки. Скоро, очень скоро, предприятие закроется. И местные жители, полностью зависимые от вредного производства, окажутся не у дел. И подадутся на заработки – кто в Москву, как это принято в России, кто в ближайший крупный город. Но большинство сползет в нищету и окажется почти совсем без средств к существованию.

Я побежал дальше. От вокзала до Лесной было часа полтора, если сильно поторапливаться. Калитка дома номер два оказалась закрыта. И я, подергав ее пару раз, перемахнул через забор. И стал стучать в дверь аккуратного деревянного домика. Открыла старуха – высокая и сухая, как старая ветла.

– Здравствуйте, – выпалил я, – я к Даше.

– А Даши здесь нет, – сказала она удивленно, – она с мамой на квартире. – Сощурилась на меня: – А ты Степан, чё ли?

– Да, – я радостно кивнул – значит, Даша рассказывала обо мне.

– Ну, проходи. Случилось чего? – Она посторонилась, пропуская меня в дом.

Потом мы сидели, пили чай с бутербродами, и я торопливо рассказывал, что вот, вдруг мучительно захотелось увидеть Дашу, и я ничего не смог с собой поделать, сразу сел на поезд – и приехал. Она приглядывалась ко мне с пытливым интересом – я, наверное, казался ей слишком порывистым и нервным юношей. Я был все еще пьян, и говорил много. И далеко не все по существу. В старушке ничто не выдавало сельскую жительницу. Ее никак нельзя было назвать бабкой. Скорее, она напоминала обедневшую пожилую графиню, неведомым образом занесенную в эту совсем не подходящую ей обстановку. И одета она была не по-женски – в линялые штаны и зеленый свитер. Лицо сильно морщинистое, как древесная кора, и волевое. На нем выделялись ярко-синие, совсем не потускневшие от времени, глаза.

Ничто не предвещало, что через месяц она скоропостижно скончается. От инфаркта. Я еще подумал тогда: «А вдруг это я виноват?! Может, она так переволновалась тогда?» Но сразу отбросил эту мысль. Выглядела она спокойно. Это я был взбудоражен, полупьян, поедал бутерброды с колбасой и рассказывал, как люблю ее внучку. Спохватился.

– Может, вам помочь чем-нибудь надо?

– Помочь? Зачем это? Я еще крепкая. Все сама могу. Хотя… возьми вон ведра, за водой сходи. Колодец в конце улицы. Далёко.

Обрадованный тем, что могу быть ей полезен, я подхватил ведра и заспешил по Лесной к колодцу.

Телефона у бабушки не было. И принеся ей ведра с водой, я направился по указанному адресу к новым домам. Предстояло еще два часа бега трусцой – утро выдалось даже слишком оздоровительным. Впрочем, погода стояла потрясающая: светило солнце, синело небо, и на душе было удивительно светло, как бывает, наверное, только в молодости, когда груз грехов еще не придавил к земле, и ты способен над ней парить, готовый на любые, самые дерзкие, поступки.

Странное зрелище – три панельных девятиэтажки посреди старого села, словно занесенные сюда ураганом из города. В одном из новых домов «на квартире» жила Даша с мамой. На звонок открыла моя девочка. Увидев меня, Даша после секундного замешательства кинулась мне на шею. У ее мамы радости напротив – не наблюдалось. Она в очередной раз объявила, что я псих. В принципе, она была недалека от истины. Порывистая юность в своих проявлениях порой безумна. Особенно, когда речь идет о любви. Но нет худа без добра. Зато мамаша сразу и с удовольствием одолжила мне денег на обратный билет. Узнав, что я приехал без гроша в кармане, она снова покрутила пальцем у виска.

Я задержался на сутки. Мы ходили купаться на песчаный пляж – и целовались. Стояли на красном металлическом мосту над рекой – и целовались. Гуляли по селу – и целовались. А вот ночью целовать Дашу мне не позволили. Ее мама настояла, чтобы мы спали в разных комнатах. Сама она разместилась на узком диване с моей возлюбленной. Видимо, наивная женщина полагала, что мы еще не успели соединить наши юные тела. Я уехал утренним поездом. Мы долго стояли на перроне, прощаясь.

– Ты удивительный, – говорила Даша, – теперь я знаю, ты можешь меня найти везде.

Она ошибалась. Потом она рассказывала мне, как на собственной свадьбе ждала – вот-вот подъедет машина, и я выйду, чтобы украсть ее, увезти навсегда. Но я так и не приехал, к ее глубокому разочарованию. Она стала женой другого. И прожила с ним уже очень много лет. Он готов прощать ей все. Даже измены. Он совсем не такой, как я…

И снова было лето. И опять она уехала. На сей раз на дачу друзей ее родителей, под Чехов. И вновь мне захотелось увидеть Дашу. На сей раз деньги у меня были. Но еще не было машины. Я сел в электричку и отправился искать неведомую дачу. При этом у меня даже не имелось никаких топографических координат. Я только знал, что это дачный поселок под Чеховым. И что фамилия друзей – Прозоровы. Но я так хотел к ней, что готов был обойти всю Землю.

Целый день я бродил по окрестностям Чехова, разыскивая Прозоровых, но так и не нашел. На станцию я вернулся в три часа ночи. И обнаружил, что до первой электрички еще несколько часов. Тогда я зашел в беленое здание вокзала и сел на лавку. Публика здесь собралась самая разная – была парочка поддатых и помятых граждан. Но, в основном, электричку ждали грибники с полными корзинами. Я даже подивился: откуда такое богатство? Сплошные белые и подберезовики с подосиновиками. Знают люди грибные места.

Примерно через полчаса в вокзал зашли вальяжно три милиционера с дубинками.

– Встать! – заорал один из них и ударил по лавке. Алкаши сразу подпрыгнули, встав по стойке смирно, как дрессированные пудели. Другие нехотя поднимались. Я и еще несколько грибников остались сидеть. – Я кому сказал! – Мент сдернул с головы одного из грибников шляпу и швырнул на землю. – Встать! Построиться в шеренгу!

Мне все происходящее показалось фарсом, но я тоже поднялся.

– Кто такой? – спросил милиционер, и вдруг ткнул человека дубинкой в живот. Тот, охнув, согнулся. – А ты кто? – Он замахнулся на второго. Тот испуганно съежился. И тоже получил дубинкой поддых…

Вся экзекуция длилась минут десять. Садист вопрошал всех по очереди, те отвечали, называя имя отчество и фамилию. Меня милиционеры обошли вниманием. Один из них буркнул: «Сядь!» Я понял, что их не интересую и с облегчением присел на скамейку. Мечталось – подойти и дать кому-нибудь из ублюдков в морду. Но я знал, что подобная мера возымеет только один эффект – меня заберут, закуют в наручники и будут судить за нападение на представителя власти. Возможно, даже закроют на несколько лет.

Вскоре стало ясно, что им, собственно, нужно. Отобрав у грибников полные корзины под умоляющие причитания, стражи порядка потащили добычу к машине. И потом до самого утра я слушал, как бедняги проклинают доблестную милицию.

Электричка пришла, но я в нее не сел. Меня снова охватило острое желание увидеть Дашу, – особенно после пережитой только что мерзости, – и я решил продолжить поиски. Ранее я прочесывал район справа от железной дороги, а на сей раз решил взять левее. И уже в десять утра обнимал Дашу. Ее родители смотрели на меня с ненавистью. Но что они могли поделать?.. Я уговорил свою девочку ехать в Москву немедленно. Ее мама кричала в неистовой злобе, когда дочка собирала вещи. Вскоре мы сидели в электричке, и она заметила, глядя на мои дорогие туфли (я поехал ее искать в них):

– Никогда в жизни таких грязных ботинок не видела.

Из-за налипшей на них глины туфли стали тяжелее раза в три. У меня уже серьезно болели мышцы ног.

– Имей совесть, – сказал я, – я тебя два дня искал. Прочесал всю округу. Даже затрудняюсь сказать, сколько километров прошагал в этих ботинках.

Очень странно вспоминать сейчас, как легок я был на подъем. Не представляю, что должно произойти, чтобы я предпринял сегодня подобное путешествие. Хотя у меня есть отличный джип, я вряд ли поеду искать кого-то по лесам и весям, имея из координат только: «под Чеховым, на даче у друзей по фамилии Прозоровы». Хорошо еще, что мне встретился дядька, который знал этих самых Прозоровых.

Кстати, туфли отмылись от грязи, и выглядели весьма пристойно. После того, как я натер их гуталином, в них снова можно было посещать светские рауты. Туфли я использовал во всех обстоятельствах. А вот кроссовки никогда не любил. Это не моя обувь. Даже на спортивной площадке я предпочитаю обыкновенные кеды.

* * *

Некоторые отношения, однажды начавшись, остаются с тобой на всю жизнь. И это лучшее, что может случиться с отношениями между мужчиной и женщиной. Причем, никто из них может даже не ставить задачу – их сохранить. Но существует некое сродство душ и понимания жизни, которое не позволяет разорвать нить. Клубок судеб разматывается, и эта нить тянется через десятилетия, связывая вас воедино.

У Валентины была шикарная фигура. Прекрасно это осознавая, она носила только обтягивающие наряды. Мужики останавливались на улице и провожали плывущую по тротуару Валентину жадными взглядами. Ее формам было тесно. Ее хотелось освободить от одежды, раздеть немедленно, позволить пышному телу дышать свободно. Этой груди необходимо вздыматься волнами. А бедрам положено трепетать под грубыми мужскими ладонями. Она училась на том же факультете, что и я, на курс старше. И я неизменно ощущал содрогание, когда мы встречались в вузовских коридорах. Она одаривала меня благожелательной улыбкой. А я прятал взгляд, поскольку слишком очевидно было, что даже взглядом мне хочется ее облапить.

Однажды я не выдержал. Подошел. И прямым текстом заявил:

– Как насчет свидания?

– Неожиданно, – она вновь улыбнулась, но по-другому, так бывает улыбается грациозная кошка, показав острые зубки. – Я не против.

– Может, в пятницу?

– Давай. У меня лекция. Но я, так и быть, могу ее прогулять. Только ради тебе.

Никогда не знаешь, во что выльются отношения. Честно говоря, мне представлялась тогда только постель. Я собирался вдоволь наиграться ею, а потом вернуться к Даше. Но в пятницу, гуляя по парку, мы разговорились, и вдруг выяснилось, что у нас полно общих тем. Она, как и я, увлекалась литературой и историей. Обладала отменной эрудицией – заслуга образованных родителей. К тому же, у нас было похожее чувство юмора, и мы начали сразу же беззлобно подтрунивать друг над другом – и смеяться.

Я проводил ее до дома, долго не мог с ней расстаться, мне нравилось с ней общаться, а когда наконец покинул, все думал: как удивительно – еще сегодня утром Валька была фигуристой недоступной красоткой, а сейчас превратилась в живого человека, компанейского, своего в доску. Вот только моя страсть таинственным образом растворилась. Может, оттого, что мужчине нужна загадка, чтобы испытывать к женщине влечение. Валентина для меня загадкой уже не была – раскрытая книга, на той же странице, что и я. В меру циничная, в меру деловая, знающая себе цену, с отличным чувством юмора. Романтика с такой девушкой, понял я, просто невозможно. Ей скажешь, что любишь. А она в ответ рассмеется.

Мы созвонились. И уже в воскресенье она приехала ко мне в гости.

– Может, займемся сексом? – предложила Валя в ответ на мое предложение «выпить чаю».

– Давай, – после короткой паузы согласился я.

Пока я ее раздевал, мы вдоволь напотешались друг над другом. Нам казалось, все это какой-то цирк. Тело у нее, и вправду, было шикарным. Ничего лишнего. И все настолько качественно создано Господом Богом, что сразу ясно – кто настоящий Творец. Я некоторое время ласкал ее. Потом рукой решил провести по животу. И она захихикала:

– Ты что делаешь, щекотно?

Наверное, с другой я бы почувствовал себя уязвленным. Но это была Валюха – свой человек. Я тоже засмеялся, и принялся ее щекотать куда активнее…

– Черт! – сказал я через некоторое время, когда она лежала подо мной, а я, приподнявшись на руках, смотрел между ее больших грудей на свой едва привставший член. – Со мной такое впервые.

– Бедный, – она снова засмеялась. Но тут же прикрыла рот ладошкой. Сделала серьезное лицо. Хотя глаза веселились. – Это я во всем виновата. Ложись. Сейчас.

Я лег на спину. И она принялась ласкать ртом мой вялый член. Ее действия возымели эффект – вскоре член напрягся, пришел в боевую готовность. Я уложил ее на спину, вошел в нее и стал ритмично двигаться. Постоянно думая при этом: «Да что за бред, шикарная ведь девчонка, и фигура, и лицо – безумно красивая девушка, может со мной что-то не так?» И тут же мой член снова обмяк. И ей пришлось опять приложить усилия, чтобы его поднять. Так продолжалось несколько раз. В течение полутора часов. Пока я наконец не кончил.

Я натянул трусы и уселся в кресло, глядя на нее выжидательно. Поскольку мы удивительным образом понимали друг друга без слов, она сказала:

– Это был худший секс в моей жизни.

И тут нам стало так смешно, что мы начали хохотать, не переставая. И никак не могли успокоиться. Про такие случаи говорят: «смешинка в рот попала».

Разумеется, я не мог удовлетвориться «самым худшим сексом в ее жизни», мне нужно было доказать Вале, что я настоящий самец. И в течение следующих нескольких недель я вполне вернул пошатнувшуюся репутацию. После нескольких успешных раз она стала меня возбуждать все больше. Да и она уже не смеялась, а тянулась навстречу, приоткрыв рот и жарко дыша…

Затем я познакомился в Валиными родителями. Семья показалась мне замечательной. Папа имел собственный цветочный бизнес. Но главным его увлечением был Николай второй. Он коллекционировал книги о последнем русском царе, и, казалось, знал о нем все. Мама была домохозяйкой. Но настолько интеллигентной, красивой и милой женщиной, что напоминала не русскую домохозяйку в цветастом халате и бигудях, а классическую американскую из пятидесятых годов – у которой и газон возле дома должен быть ухожен, и вид всегда такой, словно через час на светский раут.

Еще у Вали был старенький дедушка, увлеченный шахматист. Мы провели с ним немало часов за шахматами. В основном, выигрывал он. Но пару раз мне удалось свести партию к ничьей.

На этом свете живет множество мерзавцев. Дедушка однажды пошел в продуктовый за кефиром. И не вернулся. У подъезда собственного дома его зверски избили два пьяных подонка. Он умер не сразу. Попал в больницу с проломленным черепом. И там вскоре впал в кому и скончался. На суде убийцы вели себя вызывающе нагло. И получили по полной. Меня всегда удивляло, почему люди такого сорта устраивают подобное представление на суде? Неужели не понимают, что тем самым роют себе яму? Для меня их поведение необъяснимо. Как необъяснима мотивация их поступков.

В общем, семья Вали настолько разительно отличалась от Дашиной, что я поразился, каким может быть отношение. Я к такому не привык. Мне было в их доме и уютно, и тепло. И понимали меня с полуслова. И никакого напряжения в общении я не испытывал. Проблема была только одна: Дашу я любил, а Валю нет.

Можно сколь угодно долго убеждать молодых людей, что думать необходимо головой, и выбирая себе спутницу, нужно, прежде всего, смотреть на ее семью. Они никогда не прислушаются к советам умудренным опытом родителей. Потому что для юного создания всегда на первом месте чувства. Если, конечно это настоящий человечек, а не грезящий только материальными благами моральный урод, воспитанный моральными уродами – родителями. И все же, как страшно за дочерей, как хочется, чтобы им встретился равный, близкий по духовному развитию и по интеллектуальному уровню человек. Но любовь зла. Может так статься, придется бить козлов и отваживать от собственного дома…

Мы встретились с Валей – и никогда больше не расстались. Но и мужчиной и женщиной друг для друга не стали. Ее родители так и не поняли наших отношений. Им казалось – вот они, две половинки единого целого, казалось бы – нашлись, хватайтесь друг за друга и плывите в океане жизни. Но мы не были созданы стать парой, мы должны были стать друзьями. И стали ими, в конечном счете.

Потом я наблюдал бессчетное число Валькиных романов, нисколько ее не ревнуя. Только иногда критиковал за беспутность. Бывало, ругал, когда она находила совсем кретина – рисуя его грандиозным мачо. Женский вкус – загадка. В конце концов, пройдя через крайне неудачное замужество с алкоголиком, который почему-то показался ей похожим на меня (она специально подчеркнула этот момент), Валя вышла замуж за художника. У них родилась дочь.

А потом Валька с мужем переехали в США. И мы потерялись на некоторое время. Но лишь для того, чтобы снова встретиться в Нью-Йорке. Помню, какой я испытал шок, когда увидел ее шикарную фигуру. И свернутые шеи американских мужиков. Один черный даже зацокал языком.

«Как на Вальку похожа, – подумал я, и тут же: – Екарный бабай, это же она!»

И побежал, расталкивая толпу, по 42-й Стрит, крича во все горло:

– Валя! Валька, постой!

Еще когда только попал в Штаты, я думал, что вот – неплохо бы разыскать свою старую подругу. Ведь она где-то живет в этой стране. Но осознавая масштабы Америки, понимал, что это пустые мечты. И вот – словно притянул ее на Манхэттен…

Она буквально онемела. Американские мужики продолжали глазеть, теперь уже с завистью, когда мы обнимались, и я целовал ее чуть ли не взасос от радости. Хотя погодите – взасос, так случайно получилось.

– Ну, где ты?! Как ты?! Давай рассказывай! – так и не выпустив ее из объятий, сияя, спрашивал я.

– Да здесь же, рядом… Степ, отпусти, неудобно…

И в кафе на углу она потом рассказывала мне, как жила все эти годы. Что поначалу было тяжело. Но сейчас все хорошо, купили сначала машину, потом дом. Правда, теперь все в кредитах. В общем, стандартная эмигрантская история. А я поведал ей о своих злоключениях…