Текст книги "Записки социопата"

Преследователи остановились в нескольких шагах. В глазах горел охотничий азарт.

– Ну, ты чего?! – сказал бандит с бычьей шеей. – Набегался? – Я отлично помнил его. Это от него мне пришлось убегать однажды осенью. И другой был мне знаком. Тоже здоровенный, как медведь, с перебитым носом и борцовскими ушами. Еще двое были щуплыми – предатель в желтой майке, и второй, совсем молодой, лет восемнадцати, с физиономией главного районного хулигана.

– Чего надо? – стараясь восстановить дыхание, проговорил я. Гвоздодер я держал наизготовку. Тяжелая ржавая железяка запросто могла пробить череп.

«Медведь» полез под куртку, но «Бычья шея» его остановил:

– Не надо, – сказал он сиплым голосом, – так возьмем. – Ухмыльнулся, попросил вкрадчиво: – Сядь в машину, пацанчик, ничего тебе не будет. Побазарим, и отпустим.

– Я тебе не пацанчик! – рявкнул я, терять все равно было нечего. – Пошел на хуй, мудак!

– Ты чего, рамсы попутал?! – взвинчивая сам себя, «медведь» с ревом ринулся на меня. Но так и не добежал, остановился, стал делать обманные движения. Я размахивал гвоздодером с криком: «Убью!», чувствуя, как колотит в висках учащенный пульс. И заорал снова что было сил, обращаясь к тетке с коляской и треклятым подросткам, которым, похоже, было все равно:

– Звоните ментам по ноль два!

Тетка развернулась и медленно пошла прочь, всем своим видом показывая, что ее происходящее не касается. Подростки притихли, один из них встал. Но бандит с бычьей шеей заорал на него: «Сидеть!», и он послушно бухнулся обратно на лавку.

– Вперед! – «Бычья шея» схватил паренька в желтой майке за плечо и толкнул ко мне. – Вали его.

Бедняга по инерции пробежал несколько метров, и тут же получил гвоздодером по физиономии. Мне даже страшно стало, когда металл соприкоснулся с его подленькой физиономией – хрясь! – и он, раскинув руки, лежит на асфальте. И тут же «медведь» внезапно оказался рядом, и профессиональной двойкой ударов отправил меня в нокаут. Меня развернуло, и я упал на живот. Но оружие из рук не выпустил. Тут же ко мне подбежали все трое и принялись бить ногами. Метили, в основном в лицо. Я прикрывал голову руками. Но все равно попадали. От чего сознание стало мутиться. Затем кто-то вцепился в гвоздодер, дернул на себя, но я продолжал за него бороться. Каким-то образом, как ящерица, я вывернулся, дернул из-за пояса нож и полоснул по руке. Послышался громкий крик, враг отпустил гвоздодер. Рыча от возбуждения, я снова извернулся и врезал железякой по колену «хулигана». Затем, отбиваясь, вскочил на ноги, и кинулся на них – со всем возможным отчаянием, как загнанный в угол зверь. Со зрением творилось что-то неладное, видел я врагов смутно, сквозь пелену. Потом оказалось, что у меня ушиб глазного яблока. А другое застилала льющаяся из рассеченной брови кровь. «Бычья шея» нанес неудачный хук справа – по кулаку пришелся сильный удар гвоздодером. Металл зазвенел. Тряся ушибленной конечностью, бандит попятился. «Хулигана» я ткнул своим оружием в солнечное сплетение и тут же по касательной врезал ему по подбородку. Видимо, зацепил кожу острым краем – тут же хлынула кровь. Дальше началось нечто несусветное – я то бежал за одним и бил его по голове и по подставленным для защиты блокам, то кто-то гнался за мной. Мы бегали по двору и колотили друг дружку. Гвоздодер оказался очень действенным оружием. Все смешалось. Нож я метнул в кого-то, надеясь, что он, как в кино, вонзится в тело врага, но он увернулся… Я так вымотался, что мне казалось, будто бой продолжается по меньшей мере полчаса. Между тем, дрались мы минут десять. Все прекратилось в мгновение. Я увидел направленный мне в грудь пистолет. И тут же бросил гвоздодер, выставил перед собой руки:

– Стой! Не надо. Я сдаюсь…

– Ты блядь пиздец! – выразил общее мнение «бычья шея», когда меня сажали в машину – на заднее сиденье, посередине, между «хулиганом» и «желтой майкой». Тяжело дыша, «медведь» обернулся, он сидел за рулем.

– Ты, сука, проворный! – сказал он зло, но вместе с тем весело. – Давно такие проворные не попадались. Зря ты эту хуйню устроил, очень зря.

Солдаты-исполнители – ребята простые. Мышление у них бесхитростное, как кирпич. И конечно, линейное. То бишь мыслит такой солдат четко (поскольку сам четкий) и только в рамках собственных устойчивых представлений. А если что-то вдруг идет не так, как должно по его представлениям, возникает когнитивный диссонанс, солдатский мозг коротит, и он теряет способность принимать грамотные решения.

Жертва, по их мнению, должна себя вести определенным образом – трястись от страха, молить о пощаде, сулить баснословные барыши, чтобы отпустили. Дышали парни тяжело. Стекла моментально запотели. Трогали синяки, шишки и царапины, оставленные моими кулаками и гвоздодером. И были крайне недовольны тем, что я принялся вдруг болтать без умолку. Я рассказывал им о любимых поэтах Серебряного века: цитировал стихи, излагал подробности биографий. «Бычья шея» выругался и смачно харкнул в открытое окно. «Медведь» последовал его примеру – повернул голову и плюнул. Крякнул от досады. На стекле повисла вязкая слюна. Он протер его тряпочкой. Посмотрел на меня сердито в зеркало заднего вида.

– Ебнутый на всю голову, ботаник, – сказал, – ты бы лучше заткнулся, а?

– Куда едем? – спросил я в ответ.

Этот вопрос я повторял время от времени, продолжая трепаться. Они не говорили, куда мы направляемся, я их явно раздражал, но рот мне они не затыкали. Вдруг стало смешно, и я, стирая кровь с лица, расхохотался. Думаю, сказывалось нервное напряжение. Один в опасной ситуации теряет дар речи, другой становится слишком разговорчивым. Вел я себя, и правда, как законченный псих.

– Посмейся пока, – проговорил шепотом парень в желтой майке, – недолго осталось смеяться.

Технология запугивания жертв у них была такой же незамысловатой, как и мышление. Если словесные угрозы не помогали, жертву били, тушили о кожу окурки, иногда поджаривали утюгом, запихивали в багажник – и возили по городу. В общем, ничего нового они придумать не могли. Порой должников и тех, кого поставили на счетчик, отвозили в лес, где заставляли копать могилу. Это был всего лишь один из методов устрашения. Но я об этом не знал. Если вы не владели всей полнотой информации, то вполне могли решить – вас приехали убивать. Именно так я тогда и подумал. Кто знает, может, они, и правда, собирались меня убить. За давностью лет теперь уже невозможно точно установить, что именно они планировали со мной сделать…

Доехали по МКАД-у до Лосиного острова. Свернули к небольшому деревянному заграждению, выкрашенному в предупредительные красный и белый тона. «Медведь» вылез, поднял бревно – импровизированный шлагбаум, не способный никого остановить. Мы заехали на территорию лесопарка. Машина с низким брюхом, цепляя кочки, медленно покатилась по сырой неровной дороге. Двигались вглубь Лосиного острова до тех пор, пока почти не засели в глубокой колее. Здесь меня грубо вытолкали наружу. Из багажника «Медведь» достал топор и лопату. Сунул ее сразу мне в руки, показал пистолетом: «Туда». Молодому бандюку с хулиганской рожей приказал:

– Останься…

Тот собирался возразить, но «Медведь» одарил его таким красноречивым взглядом, что тот счел за благо промолчать – привалился к кузову БМВ, сложил руки на груди, сделал вид, что ему все безразлично.

Когда адреналин поступает в кровь на протяжении долгого времени, в конце концов, наступает перенасыщение – и тогда впадаешь в апатию, испытываешь безразличие ко всему, кажется, что все это происходит не с тобой. Ты, словно, наблюдаешь за собой со стороны, и искренне удивляешься, как это такой замечательный парень угодил в такой жуткий переплет.

Я шел впереди, сжимая черенок лопаты. Они – сзади, держали меня на прицеле. Спина взмокла. Я боялся, что в нее вот-вот ударит пуля. Очень хотелось жить. В такие минуты желание жить напоминает жажду. Вдыхаешь сладкий воздух, разглядываешь жадно этот мир – хочется напитаться им напоследок как следует, втянуть в себя, и не отпускать.

Мы вышли на небольшую прогалину.

– Стоять! – скомандовал «Бычья шея», и я остановился. «Медведь» воткнул топор в березу. Присел на поваленный ствол. Рядом с ним устроился «Предатель» в желтой футболке. Руководил событиям «Бычья шея». Он глядел на меня насмешливо. Ему снова казалось, он полностью владеет ситуацией. – Ну, давай, – сказал он, – копай могилку.

Я ждал этой команды. Осмотрелся, оценивая диспозицию. Два бойца ОПГ сидели поодаль, на стволе дерева. «Медведь» и «Бычья шея» с пистолетами. «Желтая футболка» – нет, похоже, он вообще не вооружен. А у меня только лопата. Стоит мне что-нибудь предпринять – и меня тут же пристрелят.

Я воткнул лопату в почву, нажал на нее ногой, вывернул ком сырой земли. Поддавалась земля на удивление легко. Скоро начнутся заморозки – и она промерзнет насквозь, не сковырнуть. В голове мелькнуло: «Хорошо, что сейчас решили убить, еще до холодов, по крайней мере, копать не трудно». Я ужаснулся собственным мыслям. Работал медленно, не спеша, стараясь придумать выход. Похоже, единственная возможность уцелеть – попытаться убедить их, что они совершают ошибку. Я всегда гордился своим даром убеждения, надо задействовать его сейчас. Бандиты наблюдали за мной радостно, словно я не могилу для себя копал, а строил для них уютный дом.

– Сколько вам заплатили? – бросил я угрюмо.

– А шо, стишки читать больше не будешь? – деланно удивился «Медведь». – А то я бы послухал.

– Не буду, – сказал я, встал во весь рост, – я заплачу больше.

– Ты копай, копай, – прикрикнул «Бычья шея». – Тебя же кроме тебя никто не похоронит.

Я помолчал, вывернул еще несколько комьев земли, моя могила ширилась. Между тем, стало смеркаться. В лесу ночь всегда приходит раньше. Тени от деревьев стали мешаться с сумерками. Свет потускнел.

– Да пусть базарит, – сказал «Медведь», – слышь, ты, про башли начал базарить – так добазарь до конца.

У меня появилась смутная надежда, что я выберусь отсюда живым. Я уцепился за нее, как утопающий за соломинку.

– Отдам, сколько надо, – сказал я тихо, – только не убивайте.

– Шо? – заорал «Медведь». – Шо ты там говоришь? – Он поднялся, и, прижав ладонь к уху, пошел ко мне. Приблизился на расстояние удара, и остановился. – Не слышу вас, Москва?! – выкрикнул он. – Повтори-ка по буквам, шо базаришь?

– Жить хочу, – сказал я.

– А может, отсосешь у меня?! – Он захохотал, довольный своим чувством юмора. Его поддержали смехом два других отморозка. – А мы тебя отпустим. Опустим – и отпустим.

Я мог стерпеть все, – страх, боль, – но только не унижение. Хотят убивать – пусть убивают. Но глумиться надо мной я им не позволю. Умру, как мужчина! Ярость меня буквально ослепила. И в ту же секунду, я, сжав зубы до хруста в челюстях, взмахнул лопатой. И снял «Медведю» кусок скальпа с черепа. Обнажилась белая кость. Никогда прежде такого не видел. И мгновенно заполнилась кровью. Пострадавший дико завизжал, закрутился на месте. Дзынь – пуля попала в клинок лопаты, и отрикошетила, ушла в сторону. Стрелял «Бычья шея». Я швырнул в него лопату. Он отмахнулся, отбил ее, замешкался… За это время я успел добежать до березы, выдернул топор и развернулся. Кинул его с силой. «Бычья шея» спустил курок, но промахнулся, и тут же топор угодил ему обухом ему прямо в лоб. Получилось очень эффектно. Он опрокинулся, будто ему в голову попал не топор, а по меньшей мере стенобитное орудие. Пистолет отлетел в ельник. Вместе с «Предателем» мы ринулись к нему. Я оказался расторопнее, прыгнул, проехал несколько метров по мокрой листве. Рука легла на холодный металл. «Предатель» упал мне на спину, стал кулаком долбить по затылку. Его удары показались мне после недавнего побоища очень слабыми. Я попытался скинуть гада, но он держал меня крепко, и все время кричал: «Жека! Жека! Помоги, блядь!». Я сунул пистолет за плечо и спустил курок. Выстрел ударил возле уха – и я на время оглох. Но тут же почувствовал, что свободен. Вскочил. «Предатель» поспешно отползал на спине, двигая руками и ногами. Желтая майка вся окрасилась темно-красным, пуля попала ему куда-то в область шеи. С ревом (из перекошенного рта летели кровавые слюни) «Медведь» принялся палить во все стороны. Стрелял он, похоже, наугад. Потому что пули летели куда угодно, только не в меня. Пригнувшись, я побежал зигзагами через лес. В памяти навсегда засела страшная картинка. Оглушенный бандит лежит, раскинув руки. Другой, перепуганный, в желтой майке, залитой кровью, от которой поднимается пар, держится за шею. И третий, с висящей надо лбом волосатой кожей, захлебывающийся криком, мечется раненым зверем, натыкаясь на деревья.

Я бежал и бежал, не останавливаясь, пока не сбилось дыхание. Тогда я остановился, обнял дерево, и так стоял минут двадцать. В лесопарке почти совсем стемнело. Надо было выбираться. Я прислушался, определяя по звуку, где дорога. И снова побежал. Пистолет сунул за ремень. Вскоре, продираясь через кустарник уже ближе к опушке, я наткнулся на целующуюся парочку. Парень с девушкой были порядком пьяны.

– Привет, – сказал я, – как на МКАД выйти?

– О! – парень засмеялся. – Лесной человек. А ты что тут делаешь, лесной человек?

– Да вот… заблудился.

– Заблудился?! – Он развеселился еще больше. – Ну, пойдем. Нас там машина ждет. Довезем тебя. Зовут-то тебя как?

– Степан. Степа.

– А я Виталик. Это вот Иринка моя.

Мы вышли к машине. Там оказалась еще парочка.

– А мы лесного человека нашли, – поделился радостью Виталик.

В ответ хозяин машины осветил меня фонарем, поинтересовался:

– Кто это тебя так?

– Бандиты, – сказал я честно, – хотели, чтобы я себе могилу выкопал… А я… в общем, я убежал.

– О как! – опешил поддатый Виталик. – Ну, садись скорее, лесной человек Степан, по дороге все расскажешь.

Водитель, как выяснилось, тоже был не слишком трезв. Периодически он отхлебывал коньяк из бутылки. И когда на посту нас остановили, я решил, что путешествию пришел конец. Но водитель деловито продемонстрировал ксиву, и мы поехали дальше.

– Он мент, – поделился Виталик, – настоящий. Но ты не бойся, не оперативник. Крыса канцелярская. В архиве сидит, бумажки разбирает. Но ксива хорошая. Сколько раз нас выручала.

Меня довезли почти до дома. По дороге я вкратце поведал о том, что со мной произошло.

– Заяву будешь писать? – спросил архивный мент.

– Нет, – ответил я.

– Ну и правильно, – одобрил он, – себе дороже…

– Ну, бывай, – сказал на прощанье Виталик, – береги себя. Сегодня мы тебе помогли. А завтра, может, ты нам поможешь. Сделайте дяде ручкой, – сказал он девушкам. И они, улыбаясь, помахали мне на прощанье ладошками.

«До чего приятные ребята, – думал я, стоя посреди улицы. – Если бы все были такими, как эти четверо, кто знает, может, я смог бы со временем полюбить людей»…

Далеко не все, кто нарушает закон, заслуживают наказания. Среди них встречаются прекраснодушные граждане – за подлинную душевность и всепонимание я бы им все простил.

По старой привычке я запомнил номер машины. Это было несложно – три четверки и буквы «ара». Примерно через месяц этот самый автомобиль показали по телевизору в «Дорожном патруле». Искореженный кузов лежал посреди проезжей части. А рядом – тела, накрытые черными пакетами. Погибли трое. Я для себя решил, что машину взял покататься какой-то нехороший человек с друзьями. Возможно, даже угнал. Чтобы быть счастливым мне обязательно нужно верить в некоторые домысливаемые факты и обстоятельства. А иначе – как жить?..

* * *

Мое несостоявшееся убийство привело к неизбежному пересмотру ценностей. Приоритеты полностью изменились. Теперь я не думал о будущем, а жил только днем сегодняшним. Раз и навсегда я разучился копить деньги. И решил потратить все, что у меня есть. «Если завтра умру, – думал я, – кому все это достанется?» Видимо, владельцу съемной квартиры, поскольку ни жены, ни детей у меня нет. Также я решил бросить бизнес. Есть множество других, менее опасных, занятий, решил я. Например, журналистика. Писать я всегда любил. Жизнь дороже…

Первым делом я купил себе машину. На этот раз не экономил. Взял дороже рыночной стоимости черный почти новый Лэнд Ровер. Оставил его Юре, написав доверенность. Юра обещал за машиной следить. А я, бросив все дела, точнее – оставив их пока на Серегу, уехал в отпуск – в Крым. С собой у меня был рюкзак, а в нем сумка, набитая наличными. Я собирался потратить всё. Хотя была середина осени, я был уверен, что отдохну отлично. Мне жизненно необходима была передышка. С головой было плохо – постоянно мучил страх. Со мной ехал один из близких друзей, я звал его просто – Бегемот. Милейший парень, умный и веселый, студент. Но те, кто его не знал, обычно робели. Внешность у Бегемота была суровая – двухметровый рост, вес около ста пятидесяти килограммов и толстая физиономия с упрямым подбородком. Мы с Бегемотом отлично ладили. Хотя познакомились довольно необычно – ухлестывали вместе за одной девушкой. Она предпочла меня. Но Бегемот не обиделся – у него был легкий характер, и любые житейские дрязги он воспринимал философски. Собственно, и учился он на философском факультете.

С квартиры я так и не съехал официально. Забрал оттуда часть вещей, деньги, документы. Все пожитки сложил в рюкзак и купленный по случаю полосатый чемодан на колесиках… А пока я развлекался на югах, квартиру взломали и подожгли. Так сдавший меня бандитам владелец поплатился за предательство. Ремонт ему пришлось делать за свой счет.

Ехали мы не дикарями – я купил путевки в санаторий – для себя и для Бегемота. Он оценил мою щедрость и тоже проявил широту души: «Пиво в поезде с меня!» Можно было, конечно, долететь до курорта на самолете. Но я решил, лучше добираться поездом. Причем, настоял на плацкарте. Хотелось быть поближе к людям. По причине психологической травмы я буквально жаждал общения. Появилось необычное для меня желание – побыть в толпе, стать ее частью. Среди людей мне было спокойнее. Оставаясь один, я начинал нервничать. Мысль о самолете едва не спровоцировала панику – даже дышать трудно стало. Хотя раньше летать я не боялся. Бегемоту я честно рассказал о своем клиническом состоянии. Он отнесся с пониманием: «Стресс надо лечить коньяком! Лучше коньяка пока ничего не придумали. Хотя можно и водкой. Но водкой дольше». Лучшего спутника для отвязного отпуска и представить невозможно.

– Давай соревнование устроим, – предложил Бегемот, когда мы разместились на боковых полках, и поезд отъехал от вокзального перрона, – кто больше баб трахнет.

Идея мне понравилась, я с радостью согласился. По моим прикидкам, шансов у меня было больше. О чем я и сообщил Бегемоту. Он засмеялся и самоуверенно объявил, что с моей рожей, «конечно же, мне ничего не светит». Пари мы заключили на две бутылки крымского портвейна.

Мы занимали боковую полку, и рядом с нами в плацкарте ехало две семьи. При посадке, когда я увидел их впервые, они показались мне очень приличными людьми. К тому же, путешествовали пары вместе с детьми. И я печально подумал, что не стоит налегать на напитки, чтобы не смущать ребятишек. Но сразу после отправления один из мужиков выставил на стол бутылку водки, разложил закуску, и у наших попутчиков началась такая пьянка, что я невольно пожалел детей. Хотя, наверное, они к такому привыкли. И папаши, и мамаши перепились до поросячьего визга. Один из мужиков выбросил в окно часы, разбил физиономию о столик (причем, намеренно), а потом заснул на вторых полках поперек купе – ногами на одной, головой на другой, жопа свешивалась в проход. Женщина под крики: «Мама! Мамочка! Не надо!» ползала по вагону, из выреза блузки то и дело вываливалась обвисшая некрасивая грудь.

– Это отвратительно, – выразил Бегемот наше общее мнение.

Мы старались на дикие семейства внимания не обращать, потягивали пиво и играли в шахматы. Периодически кто-то из соседей по купе пытался к нам пристать, но мы их игнорировали, и, в конце концов, они поняли, что нас бесполезно тормошить.

Мое внимание привлекла проводница.

– Она, вроде, ничего, – сказал я Бегемоту.

– Ничего, – согласился он.

– Открою счет, – я похотливо улыбнулся и пошел в конец вагона.

Вскоре мы с проводницей разговаривали по душам. Начал я с того, что рассказал ей, как она понравилась моему другу Бегемоту. Затем поведал, что и мне тоже, и поэтому мне жаль ее отдавать. Ей явно польстило наше внимание. Но потом девушку понесло негативом – она начала рассказывать, какая у нее тяжелая жизнь в родном городке, как она ненавидит поезда, и как мечтает сменить профессию. Мне взгрустнулось. Через некоторое время я прервал ее, сказал, что мне пора и вернулся на место.

Потом мы с Бегемотом направились в вагон-ресторан. Я предусмотрительно вынул из рюкзака сумку с деньгами и документами, взял ее с собой.

Во многих вагонах-ресторанах, да и обычных ресторанах тоже, работают целые бригады девочек-разводчиц. Их задача – раскрутить клиента на дорогую выпивку. Для достижения этих целей они активно флиртуют и сулят ночь, полную любви. С такими девочками мне уже приходилось сталкиваться. Некоторые из них вели вполне приличный образ жизни, учились в университетах, а в заведениях подрабатывали – прожить на стипендию было невозможно. С одной такой я даже учился, и регулярно списывал у нее домашние задания. В вагоне ресторане разводчицы тотчас объявились, как только мы сели за столик. Клиентов не было совсем, поэтому девочки были очень настойчивы. И всеми силами старались показать, что никакой корысти в их действиях нет. Они, разумеется, не знали, что у меня с собой куча денег, что я всё равно все их собираюсь потратить на отдыхе, так что на выпивку скупиться не стану. И совсем не обязательно врать нам прямо в глаза.

– А ведь вы нас разводите, девчонки, – сказал я, улыбаясь, когда одна из них стала рассказывать, что мы можем снять купе на четверых на всю ночь. За нами при этом пристально наблюдал толстый кавказец, хозяин поездной ресторации, он сидел за дальним столиком и контролировал деятельность своих подопечных. Мы пили отнюдь не дешевое вино, на столе стояла початая бутылка. Но они хотели, чтобы я заказал еще две.

Спорить со мной девочки не стали. Одна из них, блондинка, обернулась на хозяина. Он сделал ей какой-то знак.

– Тебе что, денег жалко?! – спросила блондинка с вызовом.

– Совсем не жалко, – честно ответил я. – Просто люблю играть в открытую. Ваше общество нам приятно. Посидите с нами. Можете заказывать все, что хотите. Только врать не надо, ладно?

Но «играть в открытую» им не понравилось. Они встали и пересели за столик к кавказцу, спиной к нам.

– Ну, ты чего? – шепотом сказал Бегемот. – Нормальные же девчонки.

– Не люблю, когда меня держат за лоха, – сказал я.

Но он, несмотря на всю очевидность ситуации, так и не поверил, что девочками двигала исключительно корысть. Многие молодые люди отчего-то считают себя неотразимыми. Бегемота сей порок, иногда именуемый гордыней, не миновал. Он направился к столику, где сидели девушки, и попытался с ними заговорить.

– Слыщищь, – донеслось оттуда, – тебя видеть не хотят, парень. Непонятно, щто ли?

Я обернулся.

– Бегемот… Оставь их. Иди сюда.

Но он не унимался, пытался выяснить, хотели они нас «развести» или нет. Кавказец вскочил и стал кричать.

– Ладно, ладно, успокойся, – сказал Бегемот. – Дай мне бутылку водки, и мы уйдем.

Кавказец прошел к стойке, мой товарищ – за ним. Я отвернулся, допил залпом вино и встал из-за стола… Мы пошли по вагонам, добрались до своих мест, сели. Бегемот торжественно изрек: «Та-да!» и извлек из-под спортивной куртки бутылку кофейного ликера.

– Спер! – гордо сказал он.

– На фига?! – спросил я шепотом.

– А чего они?..

– Ну, ты даешь… Давай быстрее. – Я открутил крышку ликера, припал к горлышку. Затем Бегемот отхлебнул сразу полбутылки. Мы добили ворованный ликер в считанные минуты. После чего Бегемот выкинул пустую стеклотару между вагонами. Очень вовремя.

Вскоре из вагона-ресторана прибежал перевозбужденный кавказец. Он кричал, что мы украли у него «элитный» ликер и должны немедленно заплатить за него.

– Мы вам искренне сочувствуем, – сказал я, облизывая сладкие губы. – Но с чего вы взяли, что это мы?

– Да, дядя, ты чего?! – возмутился Бегемот. – А если я скажу, что ты у меня бутылку водки украл? – Он потряс у него перед носом бутылкой, купленной в вагоне-ресторане. – Совсем ослеп? Мы только белую и пьем. Напитки смешивать – себе дороже. Потом, знаешь, какое похмелье будет?..

Активно жестикулируя и ругаясь на родном языке, кавказец убрался восвояси. А мы разлили водку по стаканам… Вскоре мне стало хорошо, и проходящую мимо проводницу я ущипнул за попу. Она в ответ засмеялась, глянула весело.

– Приходи попозже, посидим…

– А ты молодца! – похвалил меня Бегемот, когда она ушла. – Чувствую, хорошо отдохнем.

Я, и правда, собирался открыть счет. Но потом почувствовал, что сильно пьян, и завалился спать. Несколько раз просыпался в холодном поту, трясся от ужаса. В голове засела одна только мысль – жить, как же я хочу жить.

Когда мы покидали поезд, счет по-прежнему был ноль – ноль.

На перроне возле вагона-ресторана курила одна из девушек. Она вдруг улыбнулась, помахала нам рукой и послала воздушный поцелуй.

– Чего это она? – удивился Бегемот.

– Похоже, ей понравилось, что мы ликер сперли.

– Во как, – Бегемот покачал головой. – Наверное, ей не нравится то, чем она занимается.

– Наверное, – согласился я.

На частнике мы доехали до маленького приморского городка. Возле пансионата на улице Ленина расположилась пивная «Якорная цепь».

– Давай по пиву, – предложил я, – а потом пойдем размещаться.

Мы взяли по кружке, сели за столик. Женщина за стойкой сидела и пялилась в телевизор, где шел мыльный мексиканский сериал.

– А пива у вас много? – спросил я.

– Много.

– Что, всегда есть?

– Всегда.

– А не закончится?

Она одарила меня сердитым взглядом, я мешал ей следить за судьбой несчастной героини.

– Главное, чтобы вы не закончились.

Мы пили, не просыхая, четыре дня. Бегемот просто так накачивался алкоголем. А я принимал лекарство от стресса. Через неделю на стойке появилась табличка: «Пива нет!» Мы выпили все.

После того, как пиво в «Якорной цепи» закончилось, мы перебазировались в другое кафе, на главной приморской аллее. Городок, где я оригинальным методом лечил больные нервы, был совсем небольшим – две центральные улицы, одна возле моря, другая – перпендикулярно морю, и некоторое количество переулков. Большинство из них даже названий не имели.

– А что, траву здесь можно купить? – поинтересовался я заговорщицким шепотом у бармена.

Тот кивнул.

– На рынке, у менял.

Мы направились на рынок, где помимо официального обменника валюты работало несколько предприимчивых молодых людей. Они меняли доллары и рубли на гривны по более выгодному курсу. И, как выяснилось, приторговывали марихуаной.

– Товар отличный, – сказал продавец, глянул внимательно, – и оттягивает, и успокаивает.

Реклама что надо! Я не стал мелочиться – взял сразу стакан. Местная трава оказалась забористой. Она и оттягивала, и успокаивала, и вводила в транс. Потом настолько же сильный «пот» мне удалось покурить в Нью-Йорке, у друзей – старых хиппарей. И я рассказывал им, что пробовал такую же сильную траву в Крыму.

– А я курить что-то не очень хочу, – Бегемот покосился на продуктовый магазин, – может, лучше пивом затаримся?

– Можно и пивом, – согласился я. – Будем пить пиво и курить траву.

– Так никто не делает, – запротестовал Бегемот. Либо люди курят, либо пьют. Потому что сделаешь пару глотков пива – и весь кайф выветривается. Это все знают.

– Просто они траву экономят, а у нас бабла немерено. Будем и пить, и курить.

Так мы и поступили. Оказалось, если выпить очень много пива и выкурить очень много травы, кайф вовсе не выветривается. Совсем наоборот – голова отключается полностью, наступает состояние абсолютного отупения. Сделавшись дебилом, начинаешь концентрироваться на мелочах. В определенный момент я осознал, что мы уже примерно полчаса молчим и пялимся на мигающие разноцветные лампочки под потолком кафе. Я кое-как растолкал Бегемота (он сидел с открытым ртом), мы допили пиво и направились в санаторий. А по дороге – заблудились! Происходящее напоминало фантасмагорию, потому что я точно знал: в этом населенном пункте всего две улицы. Все равно что заблудиться в трех соснах – народная мудрость утверждает, что это невозможно. Тем не менее, мы никак не могли найти дорогу до санатория.

В конце концов, Бегемот кинулся, едва не рыдая от ужаса, к какому-то парню, схватил его за плечи и принялся изливать душу.

– Мы не знаем, где мы! Мы не знаем! – выкрикивал он и тряс незнакомца. – Помоги нам, прошу тебя. Умоляю!

Паренек, не выказав и тени удивления, сказал: «Пошли за мной!» – и буквально через минуту указал нам здание санатория.

– Спасибо! Спасибо тебе! – Бегемот вцепился в руку спасителя и долго жал ее. До тех пор, пока парень не вырвал ладонь и не убежал.

Когда мы оказались в номере, мой друг никак не мог успокоиться:

– Какой парень! А? Какой молодец!

Он хвалил его почти час, пока мне это окончательно не надоело.

– Может, ты педик? – поинтересовался я.

– Я? Педик?! – удивился Бегемот. – Почему?

– А чего ты уже час расхваливаешь этого парня?..

Бегемот обиделся и надолго замолчал, уставился в окно – и снова завис.

«Ну и трава, – подумал я, – забористая. Но надо бы с ней поаккуратнее»…

На следующий день мы раскурились прямо с утра. Пошли в кафе, заказали завтрак. Обсудили текущие дела. Пришли к выводу, что пиво с травой в таких количествах – это зло. Надо выбрать что-то одно.

– Давай проголосуем, – предложил я.

Бегемот отдал свой голос марихуане, я выбрал пиво. К общему знаменателю нам придти так и не удалось. Поэтому мы начали пить прямо за завтраком. За соседним столиком я увидел двух миловидных девушек, и решил, что пора уже открыть счет. Мы на отдыхе целых пять дней, и до сих пор так ни с кем и не познакомились.

Девушки приехали из Минска. Отдыхали уже две недели. И утром следующего дня должны были уезжать обратно к батьке Лукашенко.

– Как обидно, – сказал я.

– Еще как, – белорусская красотка закусила губу, глядя на меня даже слишком откровенно.

Поскольку времени у нас было мало, романтику свиданий под луной и неоткровенных признаний сексуально озабоченных отпускников пришлось отбросить. Из кафе мы направились вдвоем прямо в санаторный номер. Там мы сначала раскурились. А потом полюбили друг друга. Она стонала и извивалась так яростно, что я сделал вывод – две предыдущих недели прошли впустую.