Текст книги "Записки социопата"

После задержания я потерял Зеленого на долгие годы. Не то, чтобы я не переживал за приятеля – было жаль бедолагу со сломанной судьбой (впрочем, термин «сломанная судьба» – сильное преувеличение, когда речь идет о Зеленом), но мне стало куда легче, когда он исчез. Я даже ощутил укор совести – будто я специально, по собственному почину, избавился от него. Судьба его вовсе не сломалась, как обычно говорят о тех, кто угодил в тюрьму. Через несколько лет Зеленый освободился, устроился на работу экспедитором, неплохо зарабатывал, женился. Потом подсел на наркотики. Но странным образом почти не изменился, даже не похудел, его и тюрьма не изменила – мордатый, здоровенный. И работать он продолжал вполне успешно. Единственное, периодически исчезал из дома, уйдя в очередной наркотический загул. Потом, виноватый, появлялся на пороге. И жена, добрая душа, его прощала. Не знаю, что с ним сейчас. Но почему-то мне кажется – Зеленый не бедствует. Некоторых даже наркотики не берут. Во всяком случае, убить быстро, перешибить такую крепкую русскую кость, наркотики не способны. В Зеленом очень сильна была сибирская порода – она его, видимо, и держала на плаву.

* * *

В моей жизни события стали развиваться стремительно. Дядя Дато сообщил, что хочет инвестировать в мой бизнес очень большие средства. И мы предприняли рейд по магазинам, которые должны были вместе с моими составить единую сеть. Этот ритейл-проект девяностых предстояло возглавить мне. От открывающихся перспектив у меня начала кружиться голова и трястись руки. Под мой контроль переходило столько собственности, что я утратил всякие представления о реальности: и магазины, и оптовые склады, и даже часть вещевого рынка. Причем, с переоформлением всех прав. Дядя Дато сказал, что всецело мне доверяет. Не только деловой партнер, но и настоящий друг!

Уже через несколько месяцев я целиком на свои деньги купил двухкомнатную квартиру на окраине Москвы, в строящемся микрорайоне. В доме шел ремонт, постоянно работал перфоратор. Этот адский инструмент долбил не только стены, но и мозг тех, кому не посчастливилось заселиться раньше времени. Но я был на седьмом небе от счастья. Дом сдавался с типовым ремонтом. Я пригласил рабочих – и начал отделывать свое жилище в модной стилистике «евро». Рядом с домом я приобрел гараж, где мог ставить машину. Жизнь налаживалась стремительно, и обещала стать еще лучше в ближайшем будущем. Дядю Дато я почти боготворил. Немного робел перед ним – опасаясь, как бы он не забрал назад все пожалованные мне неожиданно блага. Я восхищался его умением заводить связи и договариваться с важными людьми. На нескольких встречах я присутствовал. Но только, когда они касались наших дел. Чаще всего деловые встречи проходили в ресторане дяди Дато. Но если у гостя имелись свои предпочтения, он нанимал столик и в других едальнях. В том числе и очень пафосных.

В некоторых из этих ресторанов в советское время собиралась творческая интеллигенция, обсуждала новости литературы и искусства. Теперь за широкими столами в залах для элиты сидели разнообразные грубоватые дяди, ловко вписавшиеся в новую действительность. У отдельных литераторов еще были чаяния, что когда-нибудь они вернутся в эти стены, но им не суждено было сбыться. Бандитский капитализм оказался идеальной моделью для новой России. Он формировался не один день. И чтобы его разрушить теперь уже не хватит десятилетий.

По настоянию дяди Дато я вышвырнул Серегу из бизнеса. И вновь, как и в случае с Зеленым, ощутил постыдное облегчение. Мне казалось, я совершил предательство. Эта подленькая американская максима «ничего личного – это только бизнес» подходила к ситуации более всего. Но он все же воспринял отставку как глубоко личное. Отчасти из-за собственного унижения – осознав, что потерял всё, он буквально умолял взять его назад. Но я был непреклонен. И сразу почувствовал, когда его не стало рядом, что все это время волочил бесполезный груз в лице своего партнера. Денег стало много больше. Много-много больше. Я старался ничего не копить – тратить сразу. Но не успевал, появлялись новые. Я и сам не заметил, как деньги для меня стали обесцениваться. Я закупал продукты на неделю, не глядя на ценник. Потом и вовсе – стал питаться только в ресторанах. Набил шкафы ненужной одеждой – большинство вещей я так никогда и не надел. Купил себе несколько золотых цепей и перстней. По поводу перстней подумывал даже, а не начать ли мне их коллекционировать. Заходя в очередной бутик, я удивлялся – почему все так подешевело, хотя темпы инфляции были чудовищны, и все дорожало. Стал дарить всем дорогие подарки, и вокруг меня тут же нарисовалось огромное количество «друзей», готовых в любой момент помочь и услужить.

Мне понравилась девушка на улице. Я забежал в ювелирный магазин, купил кольцо с брильянтом и побежал за ней.

– Девушка, можно вам сделать подарок?

– Зачем? – удивилась она. – Мне ничего не надо.

И все равно я, распахнув красную бархатистую коробочку, всучил ей кольцо.

– Это вам, за вашу красоту, берите! – И умчался, немало не жалея о своей расточительности.

Думаю, она помнит меня до сих пор. Такое кольцо сейчас должно стоить никак не меньше тысячи евро.

К роскошной жизни, хорошим вещам, дорогим напиткам быстро привыкаешь. Я тратил в день примерно столько, сколько стоило это кольцо. Когда друзья предлагали мне выпить отечественного пива, я кривил физиономию. Водка – только Finlandia. Пиво – исключительно импортное, предпочитал в то время Grolsch. И коньяки, всевозможные коньяки. Я пил их все время, с черным шоколадом, купленным на вес. Преимущественно – французские сорта. У меня сложился своеобразный ритуал, соблюдаемый по сию пору – два-три раза в неделю я непременно выпиваю вечером полбутылки дорого коньяка. Я до сих пор уверен, несмотря на рекомендации врачей, что только коньяк поддерживает мою нервную систему в рабочем состоянии.

– Хотите, я подарю вам шубу? – предложил я однажды девушке высоченного роста (метр восемьдесят семь) с длинными темными волосами.

– Хочу, конечно, – она засмеялась. – И правда, подаришь?

– Подарю, прямо сейчас.

Мы сели в мою машину и поехали в магазин. По дороге болтали. Она оказалась манекенщицей. Никогда не любил дылд, мне нравятся миниатюрные девушки, но она меня чем-то зацепила. В магазине она перемерила половину ассортимента. И поскольку никак не могла определиться – песец и норка, я купил ей сразу две шубы, но поставил условие – потом едем ко мне, отмечать обновку. Предложение недвусмысленное. Я фактически ее покупал. Она и не думала ломаться – согласилась сразу.

Мы ввалились ко мне, я швырнул шубы на пол, и прямо на них, в прихожей, незамысловато ее отодрал. Она пыталась сопротивляться поначалу, говорила: «Может, лучше минет? Я не могу так сразу!» Но ощущение мягкой шубы под попой сделало ее покладистой.

Любительницу изделий из шкурок пушных зверьков звали Настей. Она вцепилась в меня, как клещ в мягкие ткани, и готова была сосать из меня наличность, и не только, на постоянной основе, лишь бы не упустить такую выгодную партию. При этом расчетливая девочка была очень скрытной, и поначалу периодически исчезала куда-то, пока я не припер ее к стенке. Оказалось, она разыгрывала запасной вариант с богатым папиком, опасаясь, что я ее брошу, и она останется ни с чем.

Я сделал так, что они расстались. А потом, и вправду, ее бросил. Я поначалу отнесся к Насте с симпатией, но потом понял, что презираю содержанку. Мне не нравилась роль Кошелька. Хотелось, чтобы меня любили не за деньги. А просто за то, что Я – это Я. Как Даша – вопреки всем недостаткам.

Между прочим, недоверие – самый распространенный комплекс состоятельных мужчин. Женщины, как будто, физически не способны влюбиться по-настоящему в тех, у кого есть деньги. Может, потому, что в таком союзе всегда предполагаются отношения «купли-продажи». А там, где речь идет о сделках, не может быть искренних чувств.

Настины неуемные желания раздражали все больше. Получив одно, она тут же хотела другое. И самое отвратительное, она постоянно строила планы. Эти планы касались нас двоих. Но воздушные замки, возникающие в Настином сознании, основой всегда имели мои деньги. Она, например, планировала со временем приобрести недвижимость за рубежом. Ей хотелось, чтобы я открыл для нее «Салон красоты», где она будет всем заправлять. И даже наши эфемерные дети, родившиеся в ее идиотских грезах, должны были поехать на учебу в Англию… Все планы рухнули, когда я сказал, что нам надо расстаться. Ярость ее буквально захлестнула. С ножницами в руке, визжа, она накинулась на меня. Потом запустила в окно бутылкой мартини. После чего я вышвырнул ее вон. А шубы сбросил с балкона, когда она садилась в купленную недавно машину. Разумеется, я оформил авто на себя. Но забирать его тоже пришлось с боем.

Спустя много лет, будучи за границей, я увидел Настю по телевизору. Она добилась своего, стала известной моделью на Западе. Я не испытал никаких эмоций по поводу ее успеха. Иллюзий я не питал – девочке, скорее всего, обеспечил карьеру очередной мужик с большим карманом. Что касается меня, я не готов был вкладываться ни в одну девицу, я не хотел покупать любовь, мне нужны были настоящие отношения. Но я нашел их только много лет спустя, когда мои финансовые дела стали отнюдь не так хороши, как под патронажем дяди Дато…

* * *

– У тебя были кое-какие враги, – поведал мне однажды дядя Дато, помолчал: – Больше у тебя нет врагов.

– Спасибо, – сказал я. – Меня это немного беспокоило.

– Правильно, – дядя Дато кивнул. – Беспокоиться все равно надо. Беспокоиться очень полезно. Кто не беспокоится о себе, о семье, о друзьях – тот больной человек.

Меня, увы, покинуло не только беспокойство, но и элементарная осмотрительность. Мне стало казаться: в лотерее жизни я выиграл раз и навсегда, забыв простую истину – кто высоко летает, тот больно падает.

Большинство толстосумов живут по принципу – даже благотворительность должна приносить прибыль.

Не люблю лукавства, лучше быть честным, хотя бы с самим собой. Бесполезно давать бедняку в руки медную монетку, даже золотой грош его не спасет. Твоя задача – обеспечить нищего лопатой или киркой, или удочкой. Или оставить в покое. Потому что не все эту самую кирку воспримут как благо. Некоторые посчитают ее кайлом. И с удовольствием опустят на голову благодетеля. На твою голову.

Я не чувствовал в те времена, хотя и тратил кучу денег, что у меня появилась хоть одна лишняя копейка. Денег никогда не бывает достаточно. Даже если у тебя миллиарды. Поэтому богатство – это вовсе не дорогие машины, большие квартиры и бороздящие океан личные яхты. Богатство в обретении возможности всегда делать только то, что ты хочешь. Говорят, деньги дают свободу. На самом деле, они ее отнимают. Но правильно инвестированное богатство обеспечивает душевный покой. Тот самый, к которому все так стремятся. Которым Сатана одарил Мастера. Но покой возможен только при наличии у человека способностей к правильной организации пространства вокруг себя. И еще – умении послать назойливых окружающих в пеший тур по злачным местам. Возле человека с деньгами мгновенно появляется множество прилипал – и родственники, и те, кто набивается к вам в друзья, и те, кто стремится попасть в любовницы и жены.

Есть и такие (особенно много их было в девяностые), кто, распознав в вас успешного человека, точит на вас зубы – точнее, ножи.

Россия по сию пору внушает страх предприимчивым иностранцам. В девяностые они ринулись сюда с целью быстрого обогащения. Россия представлялась им клондайком двадцатого века. Только вывозили не золото, а то, что можно забрать у советского народа. Разграбление страны велось не только изнутри, но и снаружи. Многие из этих зарубежных «старателей» пропали в России без вести – пошли на корм рыбам или червям. Других расстреляли прилюдно – акция устрашения всегда действенна. Эти меры напугали иностранцев так, что они до сих пор не хотят связываться с инвестициями в российские предприятия. И не верят, что здесь можно честно вести бизнес, без крыш и откатов. Не без оснований они считают, что человеческая жизнь в России ничего не стоит. Да и откуда возьмется ценность человеческой жизни в стране, где миллионы людей отправляли в топку, чтобы на их костях возвести колосс новой империи?

Между тем, цена человеческой жизни в России – отнюдь не нулевая. Она такая, какую ты сам себе определяешь. И если ты сам не ценишь свою жизнь, другие определят ее нулевой. А может так статься, и с минусовым знаменателем. Ты уверен, что никому не мешаешь в этой жизни? А если все же мешаешь? А если он сильнее? И ценит твою жизнь на порядок меньше – даже не своей жизни, а своего дела?

И все равно, осознавая всю жестокость Родины, мне нужно было проехать полмира и вернуться обратно, чтобы обрести четкое понимание: такому человеку, как я, тепло только там, где он родился. Я плоть от плоти этой страны, я сын этой земли, я часть этой системы…

* * *

Помню этот день. Я с одной черной сумкой на колесиках прохожу российскую таможню. Все, что нажил Там, продано за бесценок, деньги вложены в акции и другие ценные бумаги. Сердце слегка замирает. Я отвык от сутолоки, суеты и недружелюбия. На паспортном контроле давка. Народ толпится, нервничает. Кто-то рядом вдруг громко выругался матом. И мне неожиданно от этой брани так похорошело на душе, что захотелось обнять незнакомого матершинника. Просто потому, что он свой, русский.

Потом я купил в буфете аэропорта бутылку российского пива, вышел на улицу, вдохнул воздух – несвежий, пахнущий выхлопными газами, распечатал пиво, и сделал большой глоток из горлышка… Никаких больше бумажных пакетов, необходимости тащиться в бар, чтобы пригубить алкоголь. Свобода, мать вашу, свобода!.. Это несомненно был один из самых счастливых дней в моей жизни. Стоило ли уезжать? Конечно, стоило. Мне не оставили другого выбора…

Меня встречал погрузневший, полысевший, но сохранивший крепость тела Диня. Разгоняя джип до двухсот километров в час на шоссе из Шереметьево, он заметил, что я тяну ремень безопасности:

– Не надо, не пристегивайся.

– А что, можно до сих пор без ремня?

– Да какая, на хрен, разница? Стекла тонированные.

Как же я соскучился по России, понял я, по этой лихой безбашенности и отсутствию четких правил, когда несовершенство законов искупается необязательностью их исполнения, и все вопросы можно решить, минуя бюрократические препоны – одними только наличными. Человек, привыкший жить в нашем обществе, с трудом вживается в иную жизнь – где любое нарушение предполагает наказание, и закон действует неукоснительно. Заплатив однажды крупный штраф за то, что пил пиво на улице (по незнанию, а не по злому умыслу), я почти никогда больше не рисковал повторять этот подвиг. Во всяком случае, когда находился в городской черте – на территории неукоснительного соблюдения закона.

– А помнишь, как в гостинице в Подольске ели черную икру ложками? – вспомнил Диня. – Под водку?

Я кивнул. Это было время, когда мне пришлось в срочном порядке менять места дислокации. Помотало по России. Впрочем, слишком далеко я не забирался. Советы, что пора валить из очередной гостиницы, потому что готовится рейд, приходили прямиком от милицейской крысы – прикормленного оперативника звали Витя. Меня в моих перемещениях сопровождали Диня и Старый. Старый был даже чуть моложе нас, но лоб у него был морщинистый, как у старика, и виски седые. Поэтому его так и прозвали.

– Старый, кстати, погиб, – сообщил через некоторое время Диня. Он вел машину, перемещаясь из ряда в ряд. Неудовольствие участников дорожного движения, жмущих на сигнал, не то, чтобы его не волновало – оно доставляло ему удовольствие. – По-тупому погиб, – Диня посмотрел на меня.

– Давно? – спросил я.

– Лет семь уже. Сидел в машине с корешем, зимой, бухали они там, прямо в машине. Там тепло. Старый смотрит, идет мусор. Ну, он заржал, ты же его знаешь, говорит: «Сейчас весело будет!», окошко опустил, схватил отвертку, кореша за волосы схватил, отвертку ему к горлу приставил и орет: «Слышишь, мент, у меня тут заложник, сейчас я его завалю!» А тот героем оказался, достал ствол и открыл сразу огонь на поражение. У Старого дырка в голове, корешу его ухо отстрелил.

– Действительно, по-тупому, – сказал я.

– Главное, менту этому ничего не было, оправдали его.

– А если бы он заложника убил?

– А у наших ментов, как в Израиле, по херу заложники, с террористами разговор короткий, никаких переговоров, – Диня громко захохотал. А я поежился. Вспомнил, что чувство юмора у него весьма своеобразное. И реакция на шутки порой непредсказуемая. И что, вообще-то, человек он жутковатый, а в прошлом и очень опасный. Хотя к дружбе относится очень серьезно – последнюю рубаху готов отдать, если потребуется. Мы, помнится, побратались. Для него это многое значило. В свое время он очень обиделся на меня – когда ему нужны были деньги, я не одолжил. Он, наверное, думал, что разговаривает по телефону с богатым человеком, отлично устроившимся за границей. Но у меня не было ни гроша. Даже деньги на выпивку я умудрялся находить, обыгрывая казино. Там еще был бесплатный кофе и мятные конфеты. Я горстями загребал леденцы и рассовывал по карманам. А потом по темной улице Атлантик-сити, полупьяный, плелся в крысиный угол, где жил, слыша, как вслед что-то орут ниггеры. Главное было – не останавливаться. «Диня, извини, у меня денег нет», – сказал я тогда. А он меня не понял. По его мнению, я был из тех, кто всегда при деньгах.

Один мой приятель имеет любопытную теорию. Он полагает, деньги – мистическая субстанция. На небесах еще до твоего рождения предрешено – сколько денег у тебя будет в этой жизни, а сколько тебе ни в жизнь не заработать. Я встречал людей, у которых, и правда, серебряный доллар на лбу проступал. Все, чего они касались, превращалось в деньги. Но я никогда не был таким счастливчиком. Деньги шли ко мне, но периодически меня покидали. И чтобы снова стать человеком состоятельным, приходилось прикладывать большие усилия…

* * *

Когда управление по борьбе с оргпреступностью всерьез взялось за дядю Дато, он немедленно решил отдать им меня. Так было удобнее. Не знаю, с самого ли начала я был подставной фигурой, или обстоятельства так сложились, что меня пришлось слить, но в один прекрасный день сын доброго дядюшки сообщил, что мне надо в срочном порядке съехать с квартиры и рвать когти.

– Менты нам на хвост сели, – сказал он, – мы пока не знаем, откуда они на тебя вышли. Но дела такие… нехорошие дела, понимаешь…

– У нас же, вроде бы, все по закону, – удивился я.

– Да как в этой стране все может быть по закону? Сам подумай. Тут либо делаешь дело не по закону, либо сидишь – и ничего не делаешь.

– Я думал, вы со всеми договорились.

– Со всеми договорились, – он закивал, – а с этими договориться нельзя. Они ничего не хотят. Денег не хотят. Подарки не хотят. И никого слушать не хотят. Волки просто, а не люди.

– Я-то тут причем? – попытался возразить я.

– Говорю же, они узнали, что ты всем управляешь, под тебя копают, под папу копают. Ты, главное, молчи, делай, как тебе папа говорит. Папа тебя в беде не оставит. Ты папу знаешь. Он своих людей не оставляет. Надо временно на дно залечь, брат. Потом шум чуть-чуть утихнет, и будет все, как было. Хорошо, брат?

– Ладно, – согласился я, ощущая растерянность. Я настолько привык за последнее время, что дела идут только в гору, что столь неожиданное развитие событий несколько выбило меня из колеи.

– Есть, где перекантоваться?

– Найду.

– Деньги есть у тебя?

– Пока есть.

– Я бы вот что, на твоем месте из Москвы свалил на время. И постарайся паспорт поменьше светить. Прическу тоже смени, что ли?.. Отрасти усы, бороду.

С сыном дяди Дато ко мне приехали два мордоворота с перебитыми носами и тяжелыми подбородками.

– Диня, Старый, – представил он «зондер-команду», – они пока с тобой побудут.

– Не понял, – удивился я. – Это зачем?

– Куда ты – туда и они. Короче, они на нашу семью работают. Вдруг что – они помогут.

Тогда я решил, что дядя Дато, опасаясь за мою ценную жизнь, приставил ко мне громил, чтобы со мной ничего не случилось. Но очень скоро понял – ему важно было не упускать меня из виду. Дядя недооценил мое умение заводить друзей – после того, как мы с ребятами исколесили всю центральную Россию, пили несколько месяцев водку, вместе гуляли девочек и ходили в баню, сдружились мы по-настоящему. Особенно, близки мы стали с Диней. Со Старым дружить было тяжело – он был что называется себе на уме. И любил нехорошо пошутить.

– Эта чурка богатая думает, я ему чем-то обязан, – опрокидывал рюмку и говорил Диня, выпятив подбородок, – отдохнет. Я своих корешей не сдаю, не боись.

Я кивал, разливая водку. Видок у меня был еще тот. Наголо бритый в целях конспирации, в бороде и усах, я, по мнению моих новых друзей, выглядел, как моджахед. Так они меня прозвали.

– Вот свистнет дядя Дато, – говорил Старый, посмеиваясь, демонстрируя обостренное чувство дурацкого юмора, – придется нам тебя зарезать, Моджахед. Но ты не бойся, это не больно, чик и все.

– Да пошел ты, – отвечал я, и наливал себе из бутылки полную рюмку – лечил нервы. К тому времени я уже знал, что порядком ошибся, доверившись хитроумному грузинскому благодетелю. Под выпивку ребятки растрепали мне все секреты – впрочем, рассказать они могли только о том, что сами знали. А знали они очень немногое. Дядя Дато дела выстраивал так, что всего не знал, думаю, никто. Даже его сын. Лишь он один владел всей полнотой информации – удерживал в своих руках все ниточки, и периодически дергал за них. И марионетки, вроде меня, приходили в движение.

* * *

Это значение функции стремится к бесконечности, а деньги, если их только тратить и не зарабатывать, всегда стремятся к абсолютному нулю. В определенный момент я понял, что больше оплачивать наш вынужденный увеселительный вояж по России не в состоянии. О чем и сообщил с прискорбием сопровождавшим меня головорезам. Ребята потускнели взглядами, но в проблему вникли. Тем более что они видели, как я звонил своим старым знакомым и пытался занять деньги. Но ни один, повторяю – ни один, из них не захотел одолжить мне даже сотню долларов. Хотя сотня нас, конечно, не спасла бы. Еще вчера эти люди пели дифирамбы, произносили тосты в мою честь и за здравие, и называли своим другом, а сегодня не хотели иметь со мной ничего общего. Полагаю, некоторых из них здорово напугали оперативники. Другим же мое положение было просто безразлично. Все хотят иметь в друзьях успешных людей, полных оптимизма, и никому не нужен бедный неудачник, пытающийся взять в долг.

Диня и я отправились с сельской почты звонить дяде Дато. Прикрывая трубку рукой и свирепо при этом поглядывая на греющую уши работницу почты, Диня говорил: «Понял… понял… все понял…» Когда мы вышли на воздух, он поведал, что именно «понял»:

– Дато сказал – сами справляйтесь, но чтобы в Москве пока не появлялись. И звонить больше не надо. Пока не надо.

– То есть денег не будет?

– Нет. Чурка, мать его так. Слил нас всех, по ходу.

– Ни хрена себе!

– Сами справимся, – Диня поскреб небритый подбородок и зыркнул по сторонам по-волчьи. По внезапно прорисовавшимся хищным повадкам я сразу понял, как именно он собирается решать наши финансовые проблемы. Меня подобный подход никак не устраивал.

Дела у дяди Дато обстояли неважно. Управление по борьбе с ОПГ действовало крайне жестко, и перетрясало все его окружение, обрубало все связи. Поэтому до поры – до времени он предпочел о нас забыть. К тому же, очень удобно свалить все грехи на того, кто в бегах. Так менты вешают на труп все висяки, и закрывают сразу несколько дел.

Я решил сразу расставить все точки над «ё», чтобы в дальнейшем между нами не было недопонимания.

– Хочу предупредить, – сказал я, пока мы шли к электричке через дачный поселок. – Я грабить никого не буду. Это не мое.

– А тебя никто и не просит, – Диня оскалился – так он выражал неодобрение. – Сами справимся.

– Нет, правда, не мое. Мне проще тогда в Москву вернуться.

– Так, успокойся, – сказал Старый, – водки выпьешь перед делом, и все будет чики-пуки.

– Нельзя перед делом пить, – возразил Диня. – Попалишься обязательно.

– Да ни хера, я всегда пью!

Они заспорили, как лучше грабить – «на сухую», или «по пьяни». А я думал о том, что свинтить от них и вернуться в Москву – в сущности, очень неплохая идея. Хотя они обещали меня прикрывать, да и отношения были замечательные, а что ждет меня в Москве – неизвестно. Но эти двое, настроившись на грабежи, могут втравить меня в такие неприятности, что уже никогда не вернешься к нормальной жизни.

Диня заметил мое настроение. Несмотря на злую профессию, он очень чувствовал людей. Правда, утешитель из него был наихреновейший.

– Чего замолчал? – спросил он. – Задумал чего-то? Тебе, Моджахед, все равно терять нечего. На тебя уже столько всего повесили… – И провел ладонью по моей бритой голове, на которой начали прорастать жесткие волосы. Я дернулся и выругался.

– Бля, не трогай мою голову, Диня!

– Кончай базар, пацаны! – рявкнул Старый. – Поехали-ка, пацаны, в Иваново. У меня там старый друг. Сделаем дело, и под Иваново на дно ляжем. Там на Волге деревня. Почти все дома пустые. В одном бабка Варвара самогон гонит. Я там полтора года назад месяц шкерился. Перекантуемся недельку. Может, потом все иначе будет.

– Навряд ли, – сказал Диня. – Дато злой, сука… Сами справляйтесь. Мать твою.

До Иваново мы добирались долго, на перекладных. Часть дороги проехали на попутках. Причем, одного из водителей мои сопровождающие кинули – не только не заплатили за проезд, но и отобрали у него всю выручку – жалкие копейки, их не хватило бы даже на полноценный обед в провинциальной столовой. Не говоря уже о ночлеге. Мы очень спешили, поэтому нигде не останавливались по дороге. Когда прибыли, наконец, в город, все, включая меня, были голодные и злые.

– Реально завалю сейчас кого-нибудь! – бурчал Старый. – Падлы!

Никого конкретно он не имел в виду, свирепел от пустого желудка.

Мне вспоминалось, как совсем недавно мы жрали ложками черную икру в шикарном гостиничном номере и запивали ее шампанским. Был бы я предусмотрительнее, экономил бы деньги.

– Сюда, – Диня указал на закрытое кафе – то ли «Встреча», то ли «Незабудка» – короче говоря, с пошлым незапоминающимся названием, – пошли жрать.

– Так денег нет, – сказал я.

– А по херу…

Был вечер пятницы. Из магнитофона зажигательно пела местная группа, ставшая через несколько лет знаменитой по всей стране. Пока ее знали только в Иваново. Почти все столики были заняты. Публика наливалась алкоголем по случаю окончания рабочей недели. Мы расселись. Официантка принесла меню и собиралась уходить. Но Диня поймал ее за руку.

– Девушка, стойте, мы сразу закажем.

Я попросил принести сосиски, яичницу и две бутылки пива. И принялся пересчитывать мелочь, надеясь, что этого хватит. Мои приятели не скромничали: мясные стейки, салаты, в том числе – Оливье, разносолы, нарезки и две бутылки коньяка.

– Принесите сразу обе, – распорядился Диня.

Старый стал надо мной смеяться.

– Чего ты скромничаешь?! Если все равно ни за что не платим, надо брать всего побольше.

– Девушка, – позвал снова официантку Диня, – запишите, не два, а три стейка. Поешь! – сказал он мне.

– И три пива, – нашелся я.

– Все? – спросил она.

Я кивнул…

– Неправильно это как-то, – говорил я после, уплетая стейк. – А как уходить будем?

– Не ссы, – ответил Диня с чувством глубокого превосходства, – ты на улицу выйди проветриться. А мы потом подтянемся.

Так мы и поступили. Сразу после того, как я вышел наружу, мои сотрапезники устроили драку с поножовщиной. Грохот и ор в кафе стоял невообразимый – как будто там прошел торнадо, и разметал людей и мебель по помещению. Первым наружу выбежал Старый, стирая кровь с разбитого лица. За ним с ножом в руке, оскалившись, Диня.

Я собирался бежать, но он меня остановил.

– Погоди, не бежим, идем быстрым шагом, туда…

Мы свернули в какой-то сквер, пересекли его, миновали несколько дворов. Старый время от времени оглядывался, затем буркнул:

– Хвоста нет.

Поймали машину. Доехали на ней, снова не заплатив водителю, до знакомого Старого. Не сказал бы, чтобы он был очень рад видеть «старого друга». Я сразу понял, что их связывают исключительно деловые отношения.

– Короче, Мишаня, – сказал Старый, когда мы оказались в квартире. – Нам надо денег, и на дно лечь.

– Денег нет, – Мишаня развел руками.

– Тогда – дело делаем, и на дно лечь. Но ты поможешь.

Мишаня закусил губу. Начал мямлить, что попробует где-нибудь деньги достать, но их все равно надо будет вернуть как можно скорее.

– Бля, еврейская морда, – Старый помрачнел, – ты забыл, кто тебе помог?.. Мы для тебя все? А ты для нас ничего?

Диня все время, пока происходил этот разговор, молча разглядывал фотографии, стоявшие на книжных полках. Обернулся.

– Дочка? – показал на один из снимков. На нем «старый друг» Старого был запечатлен с миленькой блондинкой.

– Жена, – проговорил Мишаня.

– Красивая, – одобрительно заметил Диня.

Повисла пауза.

– Ладно, есть тут один человек, он мне тоже должен, он поможет, – неожиданно проявил решительность «старый друг».

– Тоже еврей? – поинтересовался Старый.

– Какая разница, – отмахнулся Мишаня. – Сейчас, я только оденусь. И позвоню ему – предупрежу. Кажется, у него было одно дело для вас. Мы не так давно обсуждали…

Хозяин квартиры скрылся в одной из комнат. А я подумал: а что если потихоньку потеряться, пока мы будем добираться до этого неизвестного человека? Пожалуй, это лучший вариант. Взять, и исчезнуть для всех. Вот только что я буду делать без денег в чужом городе? Устраивать драки в ресторанах – и убегать, не заплатив? Можно, конечно, двинуть в Москву на электричках. В последнее время мы так время от времени путешествовали. Но в одиночку, нарушив предписания дяди Дато? К тому же, узнай он, что ребята меня потеряли, им тоже достанется от «доброго» дядюшки на орехи.

С одной стороны, мне очень не хотелось их подводить. С другой, я видел, как стремительно наша компания скатывается в банальный бандитизм. И я вместе с ними. Любой мент признает меня соучастником. Дядя Дато, конечно, сильно меня разочаровал, думал я, и, по сути дела, подставил. Но, кто знает, может, ему удастся все разрулить. И тогда все вернется на круги своя. Я снова буду управлять магазинами. А он крышевать наш общий бизнес.

В общем, я решил, что сейчас ударяться в бега в одиночку – по меньшей мере, неумно. Лучше если тебя будет искать кто-то один, а не все сразу. Так больше шансов уцелеть…