Текст книги "Угрюмое гостеприимство Петербурга"

– Граф, перестаньте, – вмешалась в разговор Елизавета Андреевна, – у Софьи есть подруги.

– Что ж, прекрасно, – вскипел Дмитрий, – прошу меня простить, я вас оставлю.

Ричард вошел в зал вслед за Петром Андреевичем. Суздальского моментально пленила княжна Мария Михайловна, и молодой маркиз отправился на поиски Анастасии Александровны. Княжна Демидова нашлась быстро: своей красотой она затмевала прочих девиц, в обществе которых находилась. Ричард собрался с духом и уже сделал несколько шагов в ее направлении, когда Анастасия его заметила. Она учтиво ему улыбнулась, глаза ее смотрели на него спокойно и тепло – за один этот взгляд Ричард готов был отдать свою душу.

Ричард не успел совсем немного: к девушкам подошел молодой офицер и протянул Анастасии руку – это было приглашение на мазурку. Ричард остановился. Анастасия все еще смотрела на него. Офицер, по-прежнему ожидавший ответа от нее, развернулся и посмотрел на Редсворда.

Это был высокий стройный молодой человек лет двадцати пяти. Красивый, он имел надменное выражение лица, пышные гусарские усы и офицерский мундир.

Господа молча смотрели друг на друга: Ричард спокойно, а офицер – с вызовом.

– Вы не знакомы? – произнесла Анастасия. – Борис, это маркиз Ричард Редсворд, друг Дмитрия Григорьевича Воронцова.

– Поручик Курбатов Борис Иванович, – представился гусар, надменно приглаживая пышные усы.

– Имею честь, – ответил Ричард.

– Прошу нас извинить, – сказал поручик и бесцеремонно увел Анастасию.

Дмитрий был возмущен до глубины души.

Он знал Софью с детства. Владимир Дмитриевич часто говорил, что хочет породниться с Ланевскими. Софья всегда была к нему расположена. И он был в нее влюблен. Так почему стоило ему уехать, как она, любившая его, стала принимать ухаживания Кости? Это было весьма сильным ударом.

Но письма-то, письма!

Да, Софья действительно ему писала. Писала много – и все ерунду. Ну, право, что он мог ответить на рассказ о бале в Михайловском дворце? Выразить восхищение, что ее красота не осталась незамеченной. Это глупо. Или написать пылкое ревнивое послание, полное оскорбленных чувств и израненных надежд? Да с какой стати? Он ей не муж и даже не жених.

А что он мог ей написать? Очередной вздор о пылких своих чувствах? Очередной отчет о проведенном дне? Придуманную историю о скучном времяпрепровождении вдали от возлюбленной? Не мог же он написать ей правду о кутеже, пьянстве и парижских проститутках.

И все же Дмитрий чувствовал, что своим молчанием и редкими, сухими и крайне лаконичными ответами он убивал в ней интерес к своей особе.

Но как, какого черта он мог забыть ее? Она прекрасней всех, кого он видел. Быть может, среди женщин, с которыми Дмитрий близко знакомился во время путешествия, и попадались хорошенькие, но в них не было невинности Софьи, ее нравственной чистоты.

Размышления молодого повесы прервал знакомый голос.

– Весь в отца: такой же гордый и самодовольный. – Голос принадлежал княгине Марье Алексеевне.

– А мне он показался учтивым человеком, – возразил Демидов.

– Опомнитесь, мой милый, он же Редсворд! – воскликнула княгиня.

– Довольно, – сказал Владимир Дмитриевич, – маркиз Редсворд – мой гость, и я не желаю слышать о нем подобных отзывов.

– О, Владимир, только ради вас, – ответила Марья Алексеевна.

– Не будем забывать, мы на балу, на дне рождения вашей внучатой племянницы, – напомнил Воронцов.

– И правда, – согласился Ланевский, – давайте же поговорим о бале…

Дмитрий поспешил ретироваться, и успешно сделал это, оставшись незамеченным.

За эти полчаса он и думать забыл о своем друге.

Но отчего такая враждебность, такая неприязнь? Об этом, пожалуй, следует спросить дядю.

«Но где же Ричард? Вот же он! Стоит один, угрюмый, как и я. В руках бокал шампанского. Похоже, и его постигла неудача».

– Ты удручен? – спросил он Ричарда.

– У вас, в России, странный есть обычай, – ответил Редсворд, – грубите незнакомцам без причины.

– Ты про княгиню Марью Алексеевну? – вспомнил Дмитрий отрывок только что подслушанного им разговора.

– Она не слишком приветлива, – согласился Ричард, – однако я сейчас думал не о ней.

– Так кто же нагрубил тебе, мой друг?

– Борис Курбатов, ты знаком с ним?

– С Борисом-то – конечно же знаком! – воскликнул Дмитрий. – Что произошло?

– Хотел пригласить барышню на танец, – начал Ричард, – уж было подошел к ней. И вдруг он вырос между нами, как из-под земли. Ее увел, а меня смерил надменным дерзким взглядом.

– Уж не Анастасия ль Александровна та дама? – лукаво улыбнулся молодой граф Воронцов.

– Ты прав, – кивнул Ричард.

– Эх, брат, ну выкинул ты штуку! – рассмеялся Дмитрий.

– В чем дело? – недоумевал маркиз.

– Все дело в том, что Борис давно и безнадежно в нее влюблен, – сказал граф, закончив смеяться.

– А она?

– Она… она прекрасна! – заметил Дмитрий.

– В этом нет сомненья, – согласился Ричард. – Но она отвечает ему взаимностью?

– Тут, видишь ли, история непростая. Отец Бориса, Иван Васильевич Курбатов, был близким другом князя Демидова. После участия в декабрьском восстании он отправился в острог, где вскоре умер. А его сын, Борис, был взят под опеку Александром Юрьевичем. С тринадцати лет он живет в доме Демидовых. Для старого князя он все равно что сын. И воспитывал его он как родного. Разумеется, князь мечтает видеть его мужем своей дочери.

– Но что Анастасия? – не унимался Ричард.

– Анастасия Александровна – не знаю, – сказал Воронцов, – мне кажется, она не отвечает ему взаимностью, однако покорна воле отца. Ей через три месяца исполнится семнадцать, а стало быть…

– Но она не выйдет за человека, которого не любит, – с надеждой произнес молодой маркиз.

– Почем знать, может, и любит, – задумчиво ответил Дмитрий и рассмеялся, довольный негодованием друга, вызванным этими словами. – Как вижу, ты влюбился, mon ami.

Мазурка закончилась, и друзья подошли к Курбатову и Анастасии Александровне.

– Борис, привет, как на Кавказе? – обратился Дмитрий к старому знакомому.

– Здравствуй, Дмитрий, уже вернулся, цел и невредим, – ответил гусар.

– Ты знаком с моим другом, маркизом Ричардом Редсвордом?

– Знаком, – холодно ответил Борис, окинув графа воспламеняющимся взором.

– Шампанского, поручик? – предложил Воронцов.

– Пожалуй, – кивнул гусар.

– Так пойдем, – позвал Дмитрий, пытаясь увести Курбатова из зала.

– Маркиз, пойдемте с нами, – предложил поручик.

– Нет, благодарю, с меня достаточно шампанского сегодня, – ответил Редсворд.

– Не по-гусарски, маркиз, не по-гусарски, – презрительно покачал головой Борис Иванович.

Ричард вскипел и готов был сказать Курбатову что-то оскорбительное, но не успел, так как тот ушел вслед за Дмитрием.

– Анастасия Александровна, я рад снова быть рядом с вами, – произнес Ричард, – в том смысле: снова видеть вас.

Княжна кивнула.

– Вчера я лишь приехал в Петербург, впервые вышел из кареты. Я стоял на Невском проспекте и был очарован этим прекрасным городом: его домами, его шпилями и вами…

– Так слово beauty относилось не ко мне, а ко всему Петербургу? – улыбнулась Анастасия.

– Да, то есть нет, – запутался Ричард, – я хотел сказать… нет, право, я не знаю, что хотел сказать.

Ричард смешался и замолчал. «Идиот!» – говорил он себе и отчасти был прав. Но если слова молодого Редсворда и позабавили княжну, она не подала виду и все продолжала смотреть на собеседника прежним заинтересованным взглядом глубоких синих глаз.

– Вы знаете, я никогда не был в России, но погода здесь в эту пору очень напоминает лондонскую, – сказал наконец Ричард, подняв любимую англичанами тему разговора. – Вы любите дожди?

– Люблю, лорд Редсворд, – подтвердила Анастасия, – я люблю дождь, грозы и туман. Люблю погоду пасмурную, ветер. Осень – прекрасное время года.

– Как хорошо, что в первый осенний день я познакомился с вами, сударыня, – произнес граф. – Возможно, и второй осенний день принесет мне счастье вас увидеть.

Княжна смотрела задумчиво, спокойно. В синих глазах отражалась ее душа, но что – что хотела сказать ее душа этим взглядом? Ричард не знал ответа. Музыканты заиграли вальс, и рука Анастасии как-то неожиданно оказалась в руке Ричарда: оба не заметили, как начали танцевать. А танец был волшебный, невообразимый. Маркизу и княжне – обоим казалось, что в зале они одни, что музыканты играют специально для них, что только ими наполнен этот мир, и что только здесь, сейчас, в этом танце есть жизнь, и на свете нет ничего, имеющего значения. Они танцевали и танцевали, кружились по всему залу и неотрывно смотрели друг другу в глаза.

Ричард никогда, никогда прежде не чувствовал себя настолько счастливым, а свою жизнь – настолько полной и удивительной. Теперь наконец все обрело смысл, он перестал себя терзать вопросом, который мучит всех молодых людей: зачем я живу на свете? Он знал зачем. Знал, для чего, ради кого. Ради нее! Потому что он любит ее. Это он осознал в тот миг, когда они начали танцевать. Он знал теперь, что вся его жизнь, весь его мир сосредоточены в этой молодой девушке. В синих глазах ее он видел задумчивую страсть и был готов умереть за поцелуй княжны.

Когда вальс закончился, они остановились. Княжна сделала ему реверанс и произнесла:

– Завтра в полдень я собиралась прогуляться по Английской набережной. Я верю, что там будет англичанин.

Она развернулась и грациозной походкой направилась к отцу. Ричард смотрел ей вслед, и сердце его тоскливо сжималось при мысли о том, что до завтра он ее не увидит.

Он так внимательно смотрел ей вслед, что не заметил едва скрытой ярости в глазах ее отца.

– Рик, голубчик, – услышал он голос Дмитрия, – мы с Борисом Ивановичем думаем отправиться на Фонарную улицу. Ты не хочешь составить нам компанию?

Редсворд покачал головой. Окрыленный мыслями об Анастасии, он вовсе не горел желанием погрузиться в лоно разврата и вакханалию публичного дома. К тому же его не сильно прельщало общество поручика Курбатова. Потому он поблагодарил за приглашение и вежливо отказался.

– Не по-гусарски, маркиз, не по-гусарски, – презрительно, как и в предыдущий раз, покачал головой поручик, прежде чем удалиться.

Но теперь Ричарду было все равно: этот гусар несколько лет добивался сердца девушки, которую любил. Ричард, любивший ее один день, уже добился права на свидание.

Молодой маркиз нашел Владимира Дмитриевича. Тот прощался с хозяином.

– Покорнейше вас благодарю за бал, Михаил Васильевич. Еще раз примите мои искренние поздравления с днем рождения вашей очаровательной дочери! Рад, безумно рад быть вашем гостем. А вот и наш молодой маркиз! Лорд Ричард, где же Дмитрий?

– Они с поручиком Курбатовым уехали… в кофейню, – солгал Редсворд.

– Молодежь! – воскликнул Воронцов и лукаво прибавил: – В моем возрасте уже не до кофеен. Я уезжаю домой.

– Я с вами, Владимир Дмитриевич, – сказал Ричард. – Вот только попрощаюсь с Александром Юрьевичем.

– Они с дочерью только что уехали, – объявил Ланевский.

– Что ж, князь, – произнес немного раздосадованный Ричард, – я благодарю вас за приглашение. Это огромнейшая честь для меня – быть гостем на празднике вашей прекрасной дочери. На празднике, ставшем триумфом ее торжества, поскольку ее очарование затмило сегодня ночью луну и звезды, свет ночных огней. Она блистала на сегодняшнем балу как первая красавица России, – безбожно лгал молодой Редсворд, который все эти слова относил не к дочери князя Ланевского, но к его племяннице. – Я счастлив был сегодня побывать здесь.

Попрощавшись, Ричард и Воронцов сели в карету, которая повезла их в сторону Малой Морской.

– Ну что, лорд Ричард, как вам Петербург? – спросил Владимир Дмитриевич.

– Belle, trиs belle, – отвечал Ричард.

А про себя подумал: beauty.

Глава 5
Гимн первой любви

Что за комиссия, Создатель,

Быть взрослой дочери отцом!

А.С. Грибоедов

– Позор, Анастасия Александровна, позор! – восклицал Демидов, вернувшись с дочерью домой. – Как ты могла, как у тебя совести хватило принять это приглашение на вальс?

– Mais, papа, je suis…[14]14
  Но, отец, я… (фр.)


[Закрыть]

– Не надо изъясняться по-французски, когда я гневаюсь на тебя! – перебил Александр Юрьевич. – Ты моя единственная дочь! Мое дорогое дитя! Как можешь ты позорить наше имя?

– Но, papа, я…

– Я не закончил, не перебивай! – гневно воскликнул князь. – Я столько лет жил одной тобой! Как ты могла предать мою любовь?

– Papа, позвольте мне ответить, – гордо произнесла Анастасия.

– Говори!

– Я всегда любила вас и дорожила вашим мнением, – спокойно начала княжна, – вы воспитали меня и дали мне образование. Вы ничего не жалели для меня. А я всегда стремилась угодить вам, и мне всегда хотелось, чтобы вы мной гордились. Но разве я хоть раз совершила опрометчивый поступок? Разве хоть раз я запятнала свою честь и ваше имя?

– Ты танцевала с Редсвордом! – вскричал Демидов, негодуя. – И танцевала вальс! Весь Петербург ваш танец наблюдал!

– И что с того? – спокойно поинтересовалась Анастасия. – Разве мы плохо танцевали?

– Неужто ты не знаешь правил света?!

– Они мне хорошо известны, mon père[15]15
  Батюшка (фр.).


[Закрыть], – с достоинством произнесла Анастасия.

– Тогда какого черта?! – в порыве бешенства начал Демидов и осекся. – Извини. Как ты посмела вальс с ним танцевать?

– Это произошло невольно, papа! – ответила княжна, отдавшись воспоминаниям о минувшем бале. – Мы разговаривали с Ричардом… с маркизом. Мы говорили о балах и о погоде, как вдруг заиграла музыка… Я и сама не знаю, как мы очутились в середине зала. Ах, не сердитесь на меня!

– Вальс – это не кадриль и не мазурка, – строго ответил Демидов. – За ним следуют серьезные последствия… в виде…

– Любви? – улыбнулась Анастасия.

Князь гневно посмотрел на дочь и сухо произнес в ответ:

– Или дуэли.

– Или брака, – заметила княжна.

– Что?! – закричал князь. – Семнадцать лет еще не исполнилось, а она уж замуж собралась!

– И что с того?

– Сама императрица думала через год пригласить тебя во дворец в качестве своей фрейлины, – возмутился Александр Юрьевич.

– Мне всегда казалось, любовь мужчины дороже любви императрицы, – заметила Анастасия.

– Любви! – с отвращением сказал Демидов. – Она заговорила о любви! А знаешь ли ты, что такое любовь, дитя мое?

– Теперь, мне кажется, я знаю, – мечтательно улыбнулась княжна.

– О нет, Анастасия Александровна, ты выйдешь за Бориса, – сурово произнес Демидов.

– Никогда! – отрезала она.

– Или за любого другого знатного и богатого дворянина, – уступил Александр Юрьевич. – У меня есть деньги и есть титул. Я один из самых уважаемых дворян. Ты можешь выйти замуж по любви. Если тебе так не мил Борис – я соглашусь на брак с тем, кого ты назовешь. Но моя дочь никогда не станет женою Редсворда.

– Почему? – в отчаянии спросила Анастасия.

– Он недостоин тебя.

– Он красивый молодой человек. Блестяще образован, прекрасно держится в свете. Кроме того, если это важно для вас, он богат, его отец герцог Глостер…

– Именно поэтому я никогда не дам своего благословения на брак с ним, – угрюмо произнес Демидов. – Его отец ужасный человек. Он мой заклятый враг. Я не позволю тебе стать женой его отродья.

– Не смейте говорить о Ричарде…

– …в таком тоне? – В голосе Демидова проявилась горечь.

– Каков бы ни был его отец, сын благородный, честный человек. И он один смог пленить мое сердце, – заявила Анастасия и вышла из гостиной.

– Что за комиссия, Создатель, быть взрослой дочери отцом?! – в отчаянии воскликнул Александр Юрьевич.

Право, что за немыслимый анекдот: шестнадцатилетняя девушка знакомится с блестящим молодым человеком и, прообщавшись с ним несколько часов, навсегда влюбляется в него. И она уверена, что никогда в своей жизни не сможет полюбить кого-то столь же сильно. Нет: она уверена, что вообще больше не сможет полюбить. Она уверена, что эта любовь – та самая, которую она ждала всю свою долгую (по ее представлению) жизнь, и что любовь эта непременно должна привести к свадьбе.

О, как прекрасно чувство первой влюбленности и как блаженны те, кто женится на первой своей любви! И слава богу, что таких случаев немного! Ведь сколько мудрости дает нам опыт отношений, разрыва, страданий по любви. Как много мы узнаем, когда, оставшись наедине с собой, грызем себя в нестерпимых муках, которые причиняют нам утраченные иллюзии. И если бы мы все любили лишь единожды в жизни, свет превратился бы в бурное сборище инфантильных максималистов и глупцов всех возрастов и поколений.

Однако.

Да здравствует наивная и безудержная молодость, которая одна вселяет в наши сердца полную уверенность в том, что нет ничего невозможного, нет неприступных сердец и нет безымянных пальцев, чуждых наших колец! Когда мы молоды, когда впервые влюбляемся, мы никогда не задумываемся о том, что однажды эта влюбленность закончится и мы вновь обретем свободу. К чему молодым быть свободными: они «жить торопятся и чувствовать спешат», они без промедления отдают свои сердца любимым и постигают великое счастье, именуемое взаимной любовью.

И да снизойдет гадость на глупцов, считающих своим долгом «просветить молодежь» и напомнить, что однажды первая любовь потерпит крах! Никогда не пытайтесь обуздать влюбленных молодых – их счастье заключается в неведении, их сокровище в их наивности и неопытности. Они мнят себя королями мира, познавшими вечную любовь. Они никогда не поверят, что их любовь может погаснуть или увянуть. «Это у тех, других все вышло плохо. У них не получилось. Им не повезло. Они недостаточно сильно любили. Но я, мы, МЫ – у нас все непременно выйдет как написано в романе». Так думают они, первооткрыватели вечной любви с первого взгляда, и вовсе не подозревают, что ступают на пересеченную местность.

Но «любовь навсегда» приходит лишь один раз, и потому, господа, не спешите лишать своих юных друзей иллюзий и несбыточных надежд. Ведь когда мы влюбляемся во второй, в третий, в десятый раз, мы неизменно испытываем невольное ощущение déjа vu: «Когда-то все это я уже видел, когда-то я это чувствовал». А раз это уже было однажды, это не единственная любовь моей жизни, это не вечное и не незыблемое.

Так зачем же спешить отнимать у людей их любовь?

Князь Александр Юрьевич Демидов прекрасно это все понимал. Он любил свою дочь больше всего на свете. И он безумно не хотел отнимать у нее эти чувства. Но как возможно позволить единственной дочери погубить себя, свою жизнь, запятнать свою честь и свою репутацию, позволив ей связать себя с человеком недостойным, низким?

В том, что молодой Ричард Редсворд таковым являлся, у князя не могло быть никакого сомнения. Об этом свидетельствовала фамилия Ричарда. Демидов слишком хорошо помнил его отца: блестящего джентльмена, гордого и благородного дворянина – лжеца, обманщика и негодяя. Сын казался таким же воспитанным, таким же гордым, таким же благородным, а стало быть, не мог не оказаться подлецом, каковым был (князь был в этом уверен) сам герцог Глостер.

И как бы ни было больно князю лишать свою дочь пламени первой страсти, он не мог не оградить ее от нависшей опасности: он должен был ее спасти.

Александр Юрьевич был в своих решениях непреклонен, а посему прежде, чем предпринять что-то, решил посоветоваться с близким человеком. Обращаться к сестре и Михаилу Васильевичу означало бы акцентировать их внимание на минувшем вальсе, идти за советом к Владимиру Дмитриевичу – который по непонятной и возмутительной прихоти оказывал протекцию сыну Редсворда, замешанному в этой ужасной истории, – тоже было несколько странно. И потому единственным человеком, которому Демидов мог поверить свои переживания, оставалась его тетушка, княгиня Марья Алексеевна.

Хорошенько все взвесив, Александр Юрьевич написал ей письмо, в котором кратко изложил суть своих волнений. Письмо это он запечатал и отдал домашнему слуге Гавриле с указанием чуть свет доставить конверт княгине на Миллионную улицу.

Наутро Анастасия встала пораньше.

Перед прогулкой она надела свое любимое платье. Посмотрев в зеркало, княжна обнаружила себя недостаточно обворожительной и надела другое платье. В нем она увидела себя полной. Третье платье показалось ей слишком мрачным, четвертое – слишком старомодным. В конечном счете Анастасия констатировала, что ей решительно нечего надеть, и пришла по этому поводу в отчаяние.

Часы пробили половину двенадцатого. Было пора выходить из дому.

Княжна стояла перед огромным зеркалом в старом своем платье, простом и строгом.

Едва ли кто-то догадается, что она собирается на свидание. В комнату вошла француженка-гувернантка. Увидев воспитанницу перед зеркалом, она изобразила на лице удивление и произнесла:

– Mademoiselle, allez-vous а quelque part?[16]16
  Сударыня, вы куда-то собираетесь? (фр.)


[Закрыть]

– Oui, – сдержанно ответила княжна, – je vais faire une petit promenade.[17]17
  Да, я хочу совершить небольшую прогулку (фр.).


[Закрыть]

– Alors, allons-y.[18]18
  Так пойдемте (фр.).


[Закрыть]

Разумеется, о том, чтобы отправиться на прогулку в одиночку, не могло быть и речи. А компания madame Lepic была куда удачнее сопровождения Бориса.

Дом Демидовых стоял в самом начале Вознесенского проспекта. Дамы вышли на улицу и неспешным шагом направились в сторону Адмиралтейства.

Ричард вышел на Английскую набережную за полчаса до полудня. Утром второго сентября погода стояла солнечная и теплая. Маркиз накинул на себя легкий плащ и даже не подумал взять с собой зонт, напрочь позабыв о давешнем замечании о сходстве лондонской погоды с петербуржской.

За свою опрометчивость Ричард расплатился вполне: едва он вышел на набережную, как солнце заволокли неизвестно откуда выросшие облака. Через пять минут начался легкий дождь, который вскоре усилился. К полудню небеса опрокинули на Английскую набережную настоящий ливень, и молодой маркиз, в легком летнем плаще и без зонта, прогуливался по набережной гордой неспешной походкой, вызывая недоумение у прохожих.

Тонкая материя промокла почти насквозь, вода, стекавшая с полей цилиндра, попадала маркизу за шиворот, легкие туфли моментально промокли при первом же вступлении в лужу – словом, Ричард испытывал истинное наслаждение англичанина, ожидающего даму своего сердца.

В начале первого со стороны Сенатской площади возникли две фигуры. Одна принадлежала статной даме лет сорока с небольшим – в ней Ричард без труда разгадал гувернантку княжны Анастасии; другая – стройная фигурка грациозной молодой барышни – без сомнения, была сама княжна.

Ричард пошел им навстречу. Когда они поравнялись, Анастасия остановилась. Редсворд остановился тоже. Разумеется, никак не возможно было, чтобы молодая барышня заговорила первой, потому проницательная madame Lepic произнесла, обращаясь к Ричарду:

– Oh, monsieur! Vous etes mouillé![19]19
  О, сударь! Вы промокли! (фр.)


[Закрыть]

– Il est tres trempè[20]20
  Сегодня очень сыро (фр.).


[Закрыть], – согласился Ричард.

– Alors, je sais une petit cafeteria, – улыбнулась madame Lepic. – Lа, au moins, а sec. Sur la Galernaya rue.[21]21
  Я знаю одну небольшую кофейню… она здесь, в минуте отсюда, за углом. На Галерной улице (фр.).


[Закрыть]

Дамы окликнули проезжающего извозчика и уселись в крытую коляску, а Редсворд направился в кофейню пешком.