Текст книги "Падение Константинополя. Гибель Византийской империи под натиском османов"

Глава 6. Осада начинается

Пасха – великий праздник в православной церкви, когда каждый христианин радуется, вспоминая о воскресении Спасителя. Но в Пасхальное воскресенье 1453 года не радость наполняла сердца жителей Константинополя. Оно пришлось на 1 апреля. После зимних штормов на Босфоре наступила весна. В садах по всему городу распускались плодовые деревья. Возвращались щебетать в рощах соловьи и аисты строить гнезда на крышах. Небо прочерчивали длинные вереницы перелетных птиц, спешащих по своим летним домам на севере. Но во Фракии их заглушала грохочущая поступь грандиозной армии, людей, коней и волов, тянувших скрипучие повозки.

Уже много дней горожане молились о том, чтобы Господь позволил им хотя бы мирно отпраздновать Пасхальную неделю. Он прислушался к этой мольбе. Лишь в понедельник 2 апреля в виду показались передовые отряды врага. Небольшая группа защитников города сделала вылазку, некоторых убила, многих ранила. Но прибывало все больше и больше турок, и смельчаки отступили в город, а император приказал разрушить мосты через рвы и запереть городские ворота[46]46
  Часть рвов, по-видимому, была наполнена водой.


[Закрыть]. В тот же день он дал указание перегородить вход в гавань Золотого Рога. Для этого поперек протянули цепь, прикрепив ее с одного конца к башне Святого Евгения под Акрополем, а с другого – к башне на стене квартала Перы со стороны моря и уложив ее на деревянные плоты. Установкой бонового заграждения занимался генуэзский инженер Бартоломео Солиго.

К четвергу 5 апреля уже вся турецкая армия собралась у стен под командованием самого султана. Он разбил временный лагерь в полутора милях[47]47
  Около 2,5 км.


[Закрыть] оттуда. На следующий день он перебросил войска поближе, на их окончательные позиции. Защитники тоже заняли назначенные им боевые посты.

Город Константинополь занимает полуостров приблизительно треугольной формы со слегка изогнутыми сторонами. Стены со стороны суши протянулись от квартала Влахерны на Золотом Роге до Студиона на Мраморном море плавно выгнутой дугой, их длина составляла около четырех миль[48]48
  Около 6,4 км.


[Закрыть]. Стены вдоль Золотого Рога длиной примерно в три с половиной мили[49]49
  Около 5,6 км.


[Закрыть] пролегали вогнутой линией от Влахерн до мыса, где стоял Акрополь, в наше время обычно называемого мысом Серальо, который выдается на север в Босфор. Мыс отделяет от Студиона расстояние в пять с половиной миль[50]50
  Около 8,8 км.


[Закрыть]; стены огибали тупую вершину полуострова со стороны выхода в Босфор, а затем несколько выгнутой кривой линией шли вдоль берега Мраморного моря. Стены вдоль Золотого Рога и Мраморного моря были одиночными. У Мраморного моря они поднимались практически прямо из воды. Одиннадцать ворот открывали доступ к морю, где были оборудованы две небольшие укрепленные гавани для размещения легких судов, которые не могли обогнуть мыс и попасть в Золотой Рог при противном северном ветре, который здесь дует часто. За много веков вдоль кромки Золотого Рога возникла береговая полоса, которую теперь усеивали склады. На нее открывалось шестнадцать ворот. На восточном конце для защиты уязвимых Влахерн Иоанн Кантакузин проложил сквозь наносы ров, проходивший прямо под стеной. Стены со стороны моря находились в довольно хорошем состоянии. Им не грозил особый натиск. Хотя франки и венецианцы в 1204 году ворвались в город именно из Золотого Рога, такая операция возможна только в том случае, если противник полностью контролирует гавань. У верхней оконечности города течение было слишком быстрым, чтобы десантные суда легко могли подойти к подножию стен, а отмели и рифы дополнительно защищали стены со стороны Мраморного моря.

Следовало ожидать, что главный удар придется на стены со стороны суши. В северном конце Влахернский квартал выдавался за основную линию. Изначально это был пригород, но в VII веке его обнесли одинарной стеной. В IX и XII веках ее отремонтировали и укрепили фортификационными сооружениями императорского дворца, который Мануил I возвел напротив. Нижний конец квартала был защищен рвом времен Иоанна Кантакузина; по всей видимости, он огибал тот угол, где стены доходили до Золотого Рога, и шел вплоть до начала крутого склона, по которому поднималась стена, а затем поворачивала под прямым углом и соединялась с главной линией стен. Ее пронизывали двое ворот – Калигарийские и Влахернские – и давно закрытые малые ворота, называвшиеся Керкопорта, возле угла, где она соединялась со старой Феодосиевой стеной. Феодосиева стена, возведенная префектом Анфемием в правление Феодосия II, шла непрерывной линией от этого места до Мраморного моря. Это была тройная стена. С внешней стороны пролегал глубокий ров шириной около шестидесяти футов[51]51
  Около 18 м.


[Закрыть], отдельные участки которого при необходимости можно было наполнить водой. С внутренней стороны рва, за низкой решеткой с зубчатыми бойницами, вдоль всей длины стены шел проход шириной от сорока до пятидесяти футов[52]52
  Около 12–15 м.


[Закрыть], так называемый перибол. Далее примерно на двадцать пять футов в высоту возвышалась стена, обычно называемая внешней, с квадратными башнями, расположенными через промежутки от пятидесяти до ста ярдов[53]53
  Около 7,6 м и 45–90 м.


[Закрыть]. Внутри ее находилось еще одно пространство, называемое паратихионом, ширина которого варьировалась от сорока до шестидесяти футов[54]54
  Приблизительно от 12 до 18 м.


[Закрыть]. Затем примерно на сорок футов вверх поднималась внутренняя стена с квадратными и восьмиугольными башнями высотой около шестидесяти футов, расставленными таким образом, чтобы охватывать участки между башнями на внешней стене. В этой линии стен было несколько ворот, одними пользовались обычные люди, другие предназначались для военных. Со стороны Мраморного моря в стене находились малые ворота. Затем, если двигаться на север, шли Золотые ворота, называвшиеся также Первыми военными воротами, которые традиционно использовал император, совершая триумфальный въезд в город. Затем располагались Вторые военные ворота, еще дальше – предназначенные для гражданских лиц Пигийские ворота, ныне известные как ворота Силиври. Неподалеку от них находились Третьи военные ворота. Местность повышалась, доходя до Регийских и Четвертых военных ворот. Ворота Святого Романа, нынешние Топкапу, находились на самой высокой точке гребня. Затем рельеф местности понижался примерно на сто футов в долину небольшой реки Ликос, протекавшей по каналу под стенами в двухстах ярдах южнее Пятых военных ворот. Эти ворота, находившиеся, таким образом, в нижней части долины, были известны византийцам как ворота Святого Кириака по названию близлежащей церкви. Но в народе, по-видимому, их звали военными воротами Святого Романа; и авторы, описывая осаду, то и дело путают их с гражданскими воротами Святого Романа. Оттуда снова начиналось возвышение, на вершине которого находились Харисийские ворота – сегодняшние Адрианопольские. Участок стен, пересекающих долину Ликоса, назывался Месотихион и всегда считался наиболее уязвимым. Харисийские ворота иногда называли Полиандрионом; а отрезок стен вдоль хребта до ворот Ксилокеркон, перед самым их соединением со стеной Влахернского квартала, был известен как Мириандрион[55]55
  Я без колебаний соглашаюсь с мнением Пирса о том, что ворота Романа, упоминаемые в отчетах об осаде, как правило, означают Пятые военные ворота. Как указывает он, старое название Пемптон нигде не встречается после VII в., а более поздние названия ворот Святого Кириака не упоминаются в отчетах об осаде. И все же это единственные ворота в долине Ликоса, в той части стен, где происходили самые ожесточенные бои. Очевидно, в то время они были известны как военные ворота Святого Романа, и, когда более поздние авторы говорят о «воротах Романа», то обычно имеют в виду их, а не гражданские ворота Святого Романа, нынешние Топкапы, что выше по склону к югу.


[Закрыть].

Когда в 1422 году султан Мурад атаковал город, византийцы сосредоточили оборонные усилия на внешней стене, которую турки не смогли пробить. Ввиду недостаточного количества войск Джустиниани и император пришли к согласию о том, что в данной ситуации это будет верная стратегия. Для внутренней стены также не хватало солдат, хотя из тамошних башен можно было обстреливать врага более тяжелыми снарядами. Ущерб, причиненный внешней стене в 1422 году, в последующие годы был в значительной степени исправлен; и Джустиниани счел своей обязанностью позаботиться о том, чтобы ремонт везде был завершен. Архиепископ Леонард, воображая себя специалистом по вопросам стратегии, впоследствии заявлял, что военные стратеги были не правы, им следовало защищать внутреннюю стену. Но, добавляет он с типичной для него ненавистью к грекам, не были как следует отремонтированы, ибо отведенные на эти цели деньги незаконно присвоили двое греков, которых он называет «Ягарус» и «монах Неофитус». Это была чудовищная клевета. «Ягарус», которого по-настоящему звали Мануил Палеолог Иагр, был родственником императора и почтенным государственным мужем, чье имя на самом деле значится в некоторых надписях на стенах в тех местах, где они были тщательно отстроены. Также был известен монах по имени Неофит, друг императора, но противник унии. В то время он тихо и богоугодно проводил свои дни в монастыре Харсианит и не принимал участия в государственных делах. Каким образом он мог перехватить строительный подряд, непонятно. Однако архиепископ полагал, что нет такой гнусности, на которую не могли бы пойти церковники-раскольники[56]56
  Сфрандзи говорит о Неофите с большим уважением, хотя весьма критически относился ко всем, кого подозревал в измене.


[Закрыть].

5 апреля защитники вышли на отведенные императором позиции. Сам он со своими отборными греческими войсками расположился в Месотихионе, где укрепления пересекали долину Ликоса, а Джустиниани – справа от него у Харисийских ворот и Мириандриона; но, когда стало ясно, что султан собирается сконцентрировать атаку на Месотихионе, Джустиниани со своими генуэзцами передвинулся вниз, чтобы там присоединиться к императору; а Мириандрион заняли братья Боккиарди со своими людьми. Венецианский байло Минотто и его служащие заняли помещения в императорском дворце во Влахернах и отвечали за его оборону, их первой задачей было расчистить и заполнить ров. Его пожилой соотечественник Теодоро Каристо наблюдал за отрезком стен между Калигарийскими воротами и Феодосиевым валом. Братья ди Лангаско вместе с архиепископом Леонардом разместились за рвом, который вдавался в Золотой Рог. Слева от императора стоял Каттанео с его генуэзскими солдатами, а рядом с ним – родич императора Феофил Палеолог с греческими войсками, охранявший Пигийские ворота. Венецианец Филиппо Контарини отвечал за участок от Пигийских до Золотых ворот, которые защищал генуэзец по имени Мануэле. Слева от моря занял позицию Димитрий Кантакузин.

На стенах, обращенных к морю, было еще меньше защитников. Якопо Контарини отвечал за Студион. Рядом с ним, на участке, которому едва ли грозило нападение, стены охраняли греческие монахи – по-видимому, они должны были осуществлять наблюдение и вызвать резерв в случае возникновения чрезвычайной ситуации. Неподалеку, у гавани Элефтерия, стоял шехзаде Орхан со своими турками. На восточной оконечности у берега Мраморного моря, ниже Ипподрома и старого Святого дворца, расположились каталонцы под началом Пере Жулиа. Кардинал Исидор с двумя сотнями человек занял мыс Акрополя. Берег Золотого Рога охраняли венецианские и генуэзские моряки во главе с Габриэле Тревизано, а его соотечественник Альвизе Дьедо был назначен командовать кораблями в гавани. В городе оставили два резервных отряда, один под началом великого дуки Луки Нотары, дислоцированный в квартале Петра недалеко от стен с арсеналом мобильных пушек, а другой, под началом Никифора Палеолога, – возле церкви Святых Апостолов, на центральном гребне. Десять кораблей отрядили следить за заграждением; среди них было пять генуэзских, три критских, один анконский и один греческий. Командовать ими поручили генуэзцу, вероятно Солиго, который и установил цепь. Было очень важно, чтобы это был человек, находившийся на дружеской ноге с генуэзцами Перы, ибо цепь с одного конца была закреплена на их стене. В целом создается впечатление, что император старался перемешать греческие, венецианские и генуэзские войска, чтобы они осознали, что все зависят друг от друга, и таким образом избежали ссор на национальной почве[57]57
  Барбаро, Леонард Хиосский, Сфрандзи – у всех в основном совпадают сведения о размещении войск, хотя Леонард старается максимально умалчивать о греках, а Сфрандзи единственных упоминает генуэзца Мануэле у Золотых ворот. Сфрандзи также помещает Нотару у Петриона, а Кантакузина вместе с Никифором Палеологом делает командующими мобильного резерва. Возможно, Мануэле позднее сменил Кантакузин, а участок Нотары мог включать и Петрион, и Петру. Только Барбаро упоминает, где стоял Орхан. Пускуло и Дольфин приводят несколько иную диспозицию; но первый писал по памяти много лет спустя, а второй вообще не присутствовал при осаде.


[Закрыть].

Защита получила вдоволь стрел и дротиков, несколько кулеврин и патерелл для обстрела каменными снарядами. В городе также было несколько пушек, но от них было мало пользы. Для них не хватало селитры; а также оказалось, что, когда из них стреляли со стен и с башен – это было необходимо, чтобы их снаряды достигали неприятеля, – их отдача повреждала свои же укрепления. Отдельные солдаты, видимо, были экипированы лучше, чем большинство турок.

К утру 6 апреля защитники встали по местам; и гарнизоны на стенах могли наблюдать за тем, как турецкая армия занимает свои позиции. Султан отправил большую часть своей армии под началом Заганос-паши к северному берегу Золотого Рога, где она распределилась по холмам до Босфора, таким образом изолировав Перу и имея возможность следить за всеми действиями генуэзцев. Через заболоченную местность в устье Рога проложили дорогу, чтобы Заганос мог быстро связываться с основными силами. Напротив стен Константинополя, от Золотого Рога вверх по склону до Харисийских ворот, разместились регулярные европейские войска турецкой армии под командованием Караджа-паши, у которого в распоряжении было несколько тяжелых орудий для обстрела одиночной Влахернской стены и особенно ее уязвимого угла в месте стыка с Феодосиевой. От южных склонов долины Ликоса до Мраморного моря находились регулярные анатолийские войска Исхак-паши, которому – очевидно, потому, что султан не вполне доверял ему, – помогал Махмуд-паша, полугрек-полуславянин, вероотступник, потомок древнего императорского рода Ангелов, который в то время становился ближайшим другом и советником султана. Сам Мехмед принял командование участком в долине Ликоса, напротив Месотихиона. Он поставил свою красно-золотую палатку примерно в четверти мили[58]58
  Около 400 м.


[Закрыть] от стен. Перед ним разместились его янычары и другие отборные полки, а также лучшие из пушек, в том числе громадный шедевр Урбана. Башибузуки несколькими группами расположились прямо за главными рядами, готовые сразу же двигаться туда, где потребуются. Перед своими позициями по всей длине стен турки прорыли траншею, а за нею насыпали земляной вал, на котором установили невысокий деревянный частокол с калитками через короткие промежутки[59]59
  Ни один турецкий источник не сообщает подробностей о расположении османской армии, за исключением описания, составленного Эвлией Челеби два века спустя, в котором много фантазий.


[Закрыть].

Флот под командованием Балтоглу получил приказ предотвратить доставку какого-либо снабжения в город по морю. Турки непрерывно патрулировали у берега Мраморного моря, чтобы ни одно судно не могло подойти к местным маленьким гаваням. Но главная задача Балтоглу состояла в том, чтобы пробиться через бон, охранявший Золотой Рог. Он устроил свою ставку на Босфоре, у набережной, известной как Двойные Колонны, где сейчас стоит дворец Долмабахче. Там через десять дней после начала осады к нему подошло несколько крупных кораблей из портов Северной Анатолии, все оснащенные тяжелыми пушками[60]60
  Двойные Колонны (Диплокион) изображены на плане Константинополя работы Буондельмонте (1422 г.) прямо напротив реки, которая когда-то сбегала по долине между Таксимом и Мачкой, примерно там, где ныне находится юго-западное крыло дворца Долмабахче.


[Закрыть].

Увидев, что турецкие войска стеклись под стены, император сразу же предложил Тревизано, чтобы его моряки в своих приметных костюмах числом почти тысяча человек прошли парадом по всей длине стен, чтобы султан убедился в том, что в числе его противников есть и венецианцы. Те охотно послушались. Султан, со своей стороны, в соответствии с исламским законом отправил в город последнего гонца под флагом перемирия. Он сказал, что, как велит закон, пощадит горожан и не причинит вреда ни их семьям, ни имуществу, если они добровольно ему сдадутся. В противном же случае пусть пощады не ждут. Но в городе не доверяли его обещаниям и не желали покинуть своего императора.

Как только с формальностями было покончено и пушки установили на позиции, турки начали усиленно обстреливать стены. Уже в первый же день, 6 апреля, к наступлению сумерек день часть стены возле Харисийских ворот была серьезно повреждена; а на следующий день непрерывная бомбардировка полностью ее разрушила. Но с наступлением темноты защитникам удалось ее в достаточной мере починить. Тогда Мехмед решил подождать и подвезти больше орудий, которые принялись бы за более слабые участки кладки. Тем временем его солдаты получили приказ приступить к работам по заполнению большого рва, чтобы иметь возможность немедленно наступать и занять любую брешь, которую могла пробить в стенах турецкая артиллерия. Также он распорядился подрыть стену на тех участках, где местность казалась подходящей. В то же время Балтоглу было приказано испытать оборону заграждения. Вероятно, 9 апреля его корабли совершили там первую атаку. Они не добились успеха; и Балтоглу решил дождаться прибытия черноморской эскадры.

Во время этого ожидания султан повел часть своих лучших войск и артиллерии атаковать два небольших форта вне города, которые пока еще сопротивлялись туркам. Один находился в Ферапии, на горе, возвышающейся над Босфором, другой – в селении Студиос у побережья Мраморного моря. Форт в Ферапии продержался два дня, пока его стены не сокрушили пушечными ядрами и не перебили большую часть гарнизона. Тогда уцелевшие числом сорок человек сдались без всяких условий. Всех их посадили на кол. Форт поменьше в Студиосе одолели за несколько часов. Тридцать шесть спасшихся солдат гарнизона были взяты в развалинах форта и тоже окончили жизнь на колу. Их казнили на виду, возле стен, чтобы жители города узнали, какая участь ожидает врагов султана. Тем временем Балтоглу послали занять Принцевы острова в Мраморном море. Только на самом крупном из них – Принкипо – турки встретили какое-то противодействие. Там на холме возле главного монастыря стояла прочная башня, построенная монахами, чтобы служить убежищем от пиратов, вероятно, еще в те времена, когда в империи бесчинствовала Каталонская компания. Ее небольшой гарнизон в тридцать человек не пожелал сдаться. Балтоглу привез с собой несколько пушек, но ядра не пробили толстую кладку. Так что как только поднялся благоприятный ветер, он собрал хворост, обложил им стены и поджег, добавив в костер серу и деготь. Вскоре огонь охватил всю постройку. Часть защитников погибла в ее стенах, а тех, кому посчастливилось прорваться сквозь языки пламени, схватили и предали мечу. Затем Балтоглу согнал жителей острова и всех обратил в рабство в наказание за то, что они допустили сопротивление у себя на земле.

11 апреля султан снова вернулся к себе в палатку под стенами Константинополя, и все огромные пушки расставили к его удовольствию. Обстрел начался на следующий день и продолжался, неустанно и монотонно, больше шести недель. Эти пушки были очень неудобны. Трудно было удерживать их в нужном положении на помостах из досок и щебня. Они то и дело съезжали в грязь, размокшую под апрельскими дождями. Самые крупные, включая Урбаново чудище, требовали столько внимания, что стрелять из них можно не больше семи раз за день. Но каждый из этих семи выстрелов причинял громадный ущерб. Ядра, мчавшиеся через ров в клубах черного дыма, с оглушительным грохотом разрывались на тысячи осколков при ударе о стены, и каменная кладка не могла выстоять под их яростью. Защитники старались ослабить их действие, развешивая на стенах кожаные полотнища и тюки с шерстью, но это не помогало. Менее чем за неделю внешняя стена напротив долины Ликоса во многих местах была разрушена полностью, а ров перед нею заполнился обломками, так что восстанавливать ее было очень трудно. Тем не менее Джустиниани и его помощникам удалось возвести частокол. Мужчины, да и женщины города каждую ночь после наступления темноты приходили туда с досками, бочками и мешками с землей. Частокол в основном был деревянный, а бочки наполняли землей и устанавливали на него, чтобы служить амбразурами. Частокол был непрочен и разваливался, но, по крайней мере, давал некоторую защиту обороняющимся.

У бона в гавани дела обстояли лучше. 12 апреля, как только подошли подкрепления с Черного моря, Балтоглу привел к цепи свои крупные корабли. Когда он приблизился, его лучники выпустили тучу стрел по кораблям, охранявшим вход, на них же понеслись и пушечные ядра. Затем, когда корабли сошлись, его моряки стали бросать на христианские корабли горящие головни, пока остальные старались отрезать их якорные веревки, а другие – взять на абордаж с помощью багров и лестниц. Они ничего не добились. Ядра не могли подняться на достаточную высоту, чтобы нанести ущерб христианским галерам. На помощь обороняющимся послали великого дуку Луку Нотару с резервами. Организована она была хорошо. Передавая по цепочке ведра с водой, удалось потушить огонь. Стрелы и дротики, пущенные христианами с более высоких мест – палуб и «вороньих гнезд», оказались куда эффективнее турецких, а их камнеметательные орудия сильно повредили вражеские суда. Ободренный успехом, а также имея в распоряжении более опытных штурманов, нежели у противника, христианский флот начал выдвигаться вперед с целью окружить турецкие корабли, находившиеся ближе всего к цепи. Чтобы их спасти, Балтоглу отдал приказ прекратить атаку и ретировался на свою стоянку у Двойных Колонн[61]61
  Критовул датирует стычку днем после первого штурма стен. Однако фактическая дата четко указана у Барбаро. Критовул, по-видимому, спутал это нападение на цепь с менее яростной, предпринятой Балтоглу 18 апреля.


[Закрыть].

Поражение унизило султана. Он со своим живым умом сразу же понял, что если его пушки не будут целиться выше, от них будет мало толка в бою против высоких христианских кораблей. Его литейные заводы получили приказ улучшить конструкцию. Рассчитать необходимую траекторию было не так-то просто; но через несколько дней они произвели усовершенствования, которые удовлетворили султана. Пушку с более высокой траекторией разместили прямо за мысом Галата, и она стала вести огонь по судам, стоявшим на якоре вдоль цепи. Первое ядро пролетело мимо, но второе ударило в самый центр галеры и потопило ее, причем погибло множество моряков. Корабли христиан были вынуждены держаться в пределах бона, где они были под защитой стен Перы.

Однако самые большие надежды Мехмед возлагал на свои сухопутные операции. Он рассчитывал, что, пробив стены, сможет захватить город без необходимости пробиваться через заграждение в гавани. 18 апреля, через два часа после захода солнца, он приказал атаковать Месотихион. При свете факелов, под дробь барабанов, звон литавр и громкие боевые кличи отряды тяжелой пехоты, копейщиков и лучников, а также пехотинцы янычарской гвардии бросались через засыпанный ров на частокол. У них были факелы, чтобы поджигать деревянные доски частокола, а на концах копий были закреплены крюки, чтобы сбрасывать заполненные землей бочки поверх досок. Некоторые несли с собой лестницы, чтобы приставить их к тем участкам стены, которые пока еще стояли. В бою все смешалось. В узком месте, где началась атака, численное превосходство турок ничем не могло им помочь, в то время как доспехи у христиан были прочнее, чем у турок, и позволяли им более смело рисковать своими людьми. Джустиниани командовал обороной и полностью доказал свои лидерские качества. Его энергия и мужество воодушевляло и греков, и итальянцев, и они преданно стояли плечом к плечу с ним. Император лично не присутствовал. Он опасался, что турки атакуют по всей протяженности стен, и спешно поехал с проверкой боеготовности на других участках.

Бой длился четыре часа. После этого турки были отозваны на свои позиции. Венецианский хроникер Барбаро подсчитал, что они потеряли около двухсот человек. При этом ни один христианин не погиб.

Провал этого первого штурма стен, случившийся так скоро после неудачного нападения на бон, вселил в защитников новую уверенность. Невзирая на неумолчный артиллерийский обстрел, они приступили к ремонту стен с новым энтузиазмом. Если бы из внешнего мира подоспела помощь, город еще можно было спасти.

Два дня спустя их надежды еще больше укрепились.