Текст книги "Падение Константинополя. Гибель Византийской империи под натиском османов"

Глава 7. Золотой Рог потерян

Первые две недели апреля непрестанно дул сильный ветер с севера. Три генуэзские галеры, нанятые папой и нагруженные вооружением и провизией, из-за штормов не могли выйти с Хиоса. 15 апреля ветер внезапно переменился и подул с юга, корабли сразу же подняли паруса и направились к Дарданеллам. Когда они приближались к проливу, к ним присоединился крупный имперский транспорт, нагруженный зерном, купленным послами императора на Сицилии, судном командовал опытный мореход по имени Флатанелас. Дарданеллы никто не сторожил, так как весь турецкий флот находился у Константинополя. Корабли быстро миновали Мраморное море. Утром в пятницу 20 апреля дозорные на стенах со стороны моря увидели, как они приближаются к городу. Их заметили и турецкие наблюдатели и поспешили уведомить султана. Тот вскочил на коня и помчался за холмы, чтобы отдать приказ Балтоглу. Адмирал получил указание по возможности захватить корабли, если же не удастся, то затопить их. Ни в коем случае нельзя позволить им добраться до города. Если он не выполнит этой задачи, пусть не возвращается живым.

Балтоглу сразу же подготовил свои корабли. Он решил не брать тех, что приводились в движение одними парусами, так как они не могли идти против свежего южного ветра, а весь остальной флот должен плыть вместе с ним. Султан привел с собой часть своих отборных воинов. Их погрузили на крупные транспорты. Несколько кораблей были оснащены пушками. Другие защищены постройками из щитов и баклеров. Через два-три часа огромная армада на тысячах весел вышла в море наперерез своим беззащитным жертвам. Они приближались, уверенные в победе, гремели барабаны, пели трубы. В городе все жители, которых можно было снять с обороны стен, столпились на склонах Акрополя или на вершине огромного разрушенного Ипподрома, устремив тревожные взоры на христианские корабли, а султан и его помощники наблюдали за происходящим с берега Босфора под самыми стенами Перы.

Вскоре после полудня, когда турки подошли к христианским кораблям, они уже находились у юго-восточной оконечности города. Балтоглу с флагманской триремы прокричал им приказ опустить паруса. Те отказались и продолжили путь. Тогда к ним стали сходиться шедшие впереди турецкие корабли. Море сильно взволновалось, ветер дул против босфорского течения. В таких погодных условиях было трудно маневрировать триремами и биремами. Более того, христианские корабли имели преимущество высоты и были хорошо вооружены. Со своих палуб, высоких ютов, носов и «вороньих гнезд» моряки могли осыпать стрелами, дротиками и камнями более низкие турецкие корабли, а турки мало что могли поделать, кроме как пытаться взять их на абордаж или поджечь корпуса. Почти целый час христианские корабли продолжали плыть, несмотря на усилия турок задержать их, и то и дело отрывались от них. И вдруг, в тот самый момент, когда они уже вот-вот должны были обогнуть мыс ниже Акрополя, ветер стих и паруса беспомощно повисли. Здесь течение разветвляется, и та его часть, которая бежит на юг по Босфору, сталкивается с мысом и поворачивает на север к берегу Перы, и оно особенно сильно после южного ветра. В него-то и попали христианские корабли. Когда они подошли почти к самым стенам города, их медленно начало сносить к тому самому месту, откуда за сражением наблюдал султан.

Балтоглу казалось, что добыча уже у него в руках. От его внимания не ускользнуло, какой ущерб причинял огонь христиан его кораблям, если те подходили слишком близко. Поэтому он повел свои крупные корабли так, чтобы окружить вражеские на расстоянии, а затем обстрелять из пушек и забросать их зажженными копьями, а когда они ослабеют, приблизиться снова. Все его усилия были напрасны. Его легким пушкам не хватало высоты; а если что-то и удавалось поджечь, то огонь быстро тушили опытные христианские матросы. Поэтому Балтоглу приказал своим людям подойти ближе и брать противника на абордаж. Сам он нацелился на имперский транспорт. Это был самый крупный из кораблей христиан и хуже всех вооруженный. Балтоглу вогнал нос своей триремы ему в корму, а другие корабли подошли и попытались зацепить его баграми и крюками на цепях. Генуэзские корабли были окружены: один – пятью триремами, другой – тридцатью фустами, а третий – четырьмя десятками парандарий, битком набитых солдатами; но из-за сумятицы издали никто не мог разобрать, что происходит. На христианских кораблях царила железная дисциплина. Генуэзцев защищали более прочные доспехи, а также они достаточно запаслись водой, чтобы тушить пожары, да и топорами, чтобы рубить головы и руки абордажным командам врага. Имперский транспорт, хотя и меньше годился для ведения боевых действий, вез бочонки с горючей жидкостью – так называемым греческим огнем, оружием, которое за прошедшие восемь сотен лет спасало Константинополь во многих морских сражениях. Его применение приводило к страшным разрушениям. Турки, со своей стороны, были стеснены веслами. Весла одного корабля запутывались с веслами другого, многие ломались под градом обрушивающихся сверху снарядов. Но каждый раз, как турецкий корабль выходил из строя, на его место становился другой.

Самое отчаянное сражение шло вокруг имперского корабля. Балтоглу вцепился в него мертвой хваткой. Волна за волной его турки делали попытки взять его на абордаж, но их отбивал Флатанелас со своей командой. Но у них уже заканчивались оружие и боеприпасы. Генуэзские капитаны, невзирая на собственные трудности, увидели, что он в беде. Каким-то образом им удалось подойти к нему борт к борту, и вскоре четыре корабля счалились. Очевидцам на берегу они казались громадной четырехбашенной крепостью, возвышавшейся над путаницей турецких судов.

Весь день горожане со стен и башен следили за битвой с растущей тревогой. Султан тоже с волнением наблюдал за ней с берега, то подбадривая сражающихся, то отдавая приказы, и Балтоглу делал вид, что их не слышит, ибо его величество, несмотря на свое высокое мнение о военно-морских силах, не имел никакого понятия о морском деле. В своей горячности Мехмед то и дело загонял своего коня в море, выезжая на отмель, так что его халат болтался позади него на волнах, как будто он хотел сам принять участие в бою.

Вечерело, и казалось, что корабли христиан продержатся еще недолго. Они наносили врагу огромный ущерб, но турки подводили все новые и новые корабли и не унимались. И вдруг уже на закате солнца снова поднялся шквалистый северный ветер. Он вновь наполнил большие паруса на христианских кораблях, и те смогли прорваться сквозь турецкий флот под защиту заграждения. В сгущающейся темноте Балтоглу не мог перестроить свои корабли. Султан закидывал его приказами и проклятьями, и адмирал приказал отступить на якорную стоянку у Двойных Колонн. Когда спустилась ночь, бон открыли, и три венецианские галеры под началом Тревизано выплыли из гавани под трубный рев, так чтобы туркам почудилось, что на них с атакой идет весь христианский флот, и они приготовились бы к обороне. После этого галеры проводили победоносные корабли на безопасную стоянку в Золотом Роге.

Это была великая и окрыляющая победа. В своей эйфории христиане заявляли, что погибло десять или двенадцать тысяч турок, но все христиане уцелели, хотя несколько моряков умерли от ран в течение последующих дней. По более трезвой оценке, турецкие потери составляли немногим более сотни убитых и более трехсот раненых, а христианские – двадцать три убитых, и почти половина членов экипажей получили ранения той или иной тяжести. Тем не менее корабли доставили столь нужное подкрепление в живой силе, драгоценном вооружении и продовольствии. А также доказали превосходство морского искусства христиан[62]62
  Дука говорит, что там было четыре генуэзских корабля и один имперский, а Халкокондил – что один генуэзский и один имперский; но все очевидцы соглашаются в том, что было три генуэзских и один имперский. Барбаро пишет, что генуэзцы явились, соблазненные предложением императора о беспошлинном ввозе провианта. Леонард утверждает, что они доставили солдат, оружие и деньги для обороняющихся, а Критовул – что их послал папа.


[Закрыть].

Султана обуяло бешенство. Хотя его потери были незначительны, унижение от провала и ущерб, нанесенный боевому духу турок, были велики. В письме, которое тогда же написал ему из главных религиозных авторитетов, находившихся при его лагере, шейх Ак-Шамсуддин, говорилось, что люди винят его в принятии неверного решения, и шейх сурово наказывал ему покарать виновных в поражении, чтобы подобное не случилось и в его сухопутных войсках. На следующий день Мехмед вызвал к себе Балтоглу и публично заклеймил его как изменника, труса и глупца и приказал его обезглавить. Несчастный адмирал, тяжело раненный в глаз камнем, брошенным с одного из его собственных кораблей, спасся от смерти только благодаря тому, что его офицеры засвидетельствовали его стойкость и отвагу. Его приговорили к лишению не только постов адмирала и правителя Галлиполи, который передали одному из доверенных лиц султана Хамзе-бею, но и всего личного имущества, которое раздали между янычарами. После этого его отколотили палками по пяткам и отпустили доживать остаток дней в нищете и безвестности.

С самой первой неудачной попытки прорвать заграждение Мехмед ломал себе голову, как овладеть Золотым Рогом. Горькое поражение заставило его действовать без промедления. Пока 20 апреля бушевал морской бой, бомбардировка стен не прекращалась. 21-го числа она возобновилась еще беспощаднее, чем прежде. За день была разрушена большая башня в долине Ликоса, называвшаяся Вактатинской, рухнула и большая часть наружной стены под нею. Если бы турки тогда же пошли на общий штурм, защитники, как они сами считали, не смогли бы их удержать. Но в тот день султана не было на стенах; и никто не отдал приказа к атаке. После наступления темноты пролом заделали с помощью балок, земли и щебня.

Мехмед провел день у Двойных Колонн. Его изобретательный ум нашел выход из затруднения. Один итальянец на службе у султана, вероятно, предложил ему перевезти корабли по суше. Венецианцы во время одной из своих недавних ломбардских кампаний триумфально доставили целую флотилию на колесных платформах из реки По на озеро Гарда. Но там перед ними лежала равнина. Перевозить корабли из Босфора в Золотой Рог через горную гряду, которая нигде не опускалась ниже двухсот футов над уровнем моря[63]63
  Более 60 м.


[Закрыть], было куда сложнее. Султану для этого не хватало ни людей, ни материалов. В первые дни осады его инженеры начали строить дорогу, которая, по всей видимости, проходила от Топхане вверх по крутому склону долины в сторону нынешней площади Таксим, затем забирала немного левее и спускалась по долине ниже современного британского посольства к низменности у Золотого Рога, которую византийцы называли Долиной Источников, теперь она зовется Касымпаша. Если моряки в Золотом Роге или жители Перы заметили строительство дороги, они, безусловно, предположили, что султан просто хочет иметь более легкий способ добираться до своей военно-морской базы у Двойных Колонн. Туда свезли древесину для изготовления колесных стапелей для кораблей и своего рода откаточного пути; были отлиты металлические колеса и собрано немало волов. Между тем несколько орудий разместили в Долине Источников.

21 апреля работы ускорились. Пока тысячи ремесленников и рабочих заканчивали подготовку, султан приказал своей артиллерии позади Перы непрерывно обстреливать заграждение, чтобы отвлекать стоящие там корабли и заслонить черным дымом вид на Босфор, тем самым прикрыв действия. По намеренной ошибке несколько пушечных ядер попали по стенам самой Перы, чтобы не дать жителям к ним подойти и подсмотреть, что происходит.

С первыми лучами солнца на рассвете воскресенья 22 апреля началась странная процессия кораблей. Стапели спустили в воду, и там к ним привязали корабли, затем лебедками вытянули их на берег, и в каждый впрягли группу волов и приставили команды людей, чтобы помогать на самых крутых и трудных участках дороги. На всех кораблях гребцы сидели на своих местах, взмахивая веслами в воздухе, а офицеры ходили взад-вперед, отдавая ритм. Паруса были подняты, как если бы корабли находились на море. Взвивались флаги, били барабаны, гремели флейты и трубы, пока корабль за кораблем втягивали на холм, как будто на фантастическом карнавале. Во главе шла небольшая фуста. Как только она успешно преодолела первый склон, за нею быстрой вереницей последовали около семидесяти трирем, бирем, фуст и парандарий.

Задолго до полудня христианские моряки на Золотом Роге и наблюдатели со стен над гаванью, к своему ужасу, узрели это необычайное движение кораблей, которые катились по склону напротив них в море у Долины Источников. Город оцепенел. Прежде чем последний корабль соскользнул в гавань, венецианский байло посовещался с императором и Джустиниани и по их рекомендации вызвал венецианских капитанов на тайный совет, где из посторонних присутствовал только Джустиниани. Высказывались разные предложения. Одно состояло в том, чтобы уговорить генуэзцев Перы сообща атаковать турецкий флот в гавани. С помощью их кораблей, которые дотоле не принимали участия в военных действиях, турок легко можно будет разбить в открытом бою. Но Пера едва ли захотела бы отказаться от нейтралитета, да и в любом случае на неизбежные переговоры уйдет время. Другое предложение заключалось в том, чтобы высадить людей на противоположном берегу, уничтожить турецкие пушки в Долине Источников и затем постараться сжечь их корабли. Но в городе было недостаточно боеспособных мужчин, чтобы решиться на столь рискованную операцию. Наконец, капитан прибывшей из Трапезунда галеры по имени Джакомо Коко предложил попытаться без проволочек под покровом ночи сжечь корабли и вызвался лично возглавить вылазку. Совет согласился с его предложением и решил действовать, не поставив в известность находившихся в городе генуэзцев. Секретность имела первостепенное значение, а венецианцы были готовы предоставить все необходимые суда.

План Коко состоял в том, чтобы послать вперед два больших транспорта, защитив их борта от пушечных ядер тюками хлопка и шерсти. За ним должны были следовать две крупные галеры, чтобы отбивать противника. Далее на веслах должны были идти две небольшие фусты, скрытые за этими крупными кораблями, незамеченными подкрасться в самую гущу турецких кораблей, перерезать их якорные веревки и забросать горючими снарядами. К разочарованию Коко, было решено отложить операцию до ночи 24 апреля, чтобы успеть подготовить венецианские корабли. К сожалению, тайну не сохранили, и каким-то образом городские генуэзцы прослышали об этом и рассердились, что их отстранили от участия, подозревая, что венецианцы задумали присвоить себе всю славу. Чтобы их успокоить, было решено, что они дадут один корабль. Но их корабли были не готовы, поэтому они настояли на еще одной отсрочке до 28-го числа. Это было катастрофическое решение. Все это время турки наращивали число своих пушек в Долине Источников; и было невозможно провести всю подготовку так, чтобы ее никто не заметил. Так вести добрались до Перы и одного генуэзца, который находился на плате у султана.

В воскресенье 28 апреля, за два часа до рассвета, два крупных транспортных судна, венецианское и генуэзское, тщательно обшитые тюками, выскользнули из-под защиты перских стен в сопровождении двух венецианских галер с сорока гребцами на каждой; флотилией командовали сам Тревизано и его помощник Заккариа Гриони. За ними последовали три легкие фусты, каждая с семьюдесятью двумя гребцами, на первой был сам Коко, а также несколько лодок с горючими материалами. Выходя в путь, моряки увидели яркий свет, пылавший в одной из башен Перы. Не сигнал ли это туркам, подумали они, но, когда приблизились к турецким кораблям, казалось, все было спокойно. Тяжелые транспорты и галеры медленно двигались по воде, и Коко потерял терпение. Он знал, что его фуста может их обогнать, поэтому, желая действовать и добыть себе славу, провел ее сквозь строй кораблей и направился прямо к туркам. Вдруг раздался грохот – турецкие пушки открыли огонь с берега. Кто-то их предупредил. В корабль Коко попало одно из первых ядер. Несколько минут спустя другое ядро ударило прямо в середину и затопило его. Несколько моряков сумели доплыть до берега, но большинство, включая и самого Коко, погибли. Другие фусты и лодки, тянувшиеся за ними, спаслись под защитой галер. Но к тому времени, как они подошли, турецкая артиллерия уже осыпала их нескончаемым градом снарядов, целясь при свете факелов и собственных вспышек. В два транспортных судна, шедшие впереди, попали много раз. Тюки спасли их от серьезных повреждений, но моряки были слишком заняты тем, что тушили тлеющий огонь от ядер, чтобы как-то помочь меньшим судам, многие из которых затонули. Турки сосредоточили главные усилия на галере Тревизано. Два ядра, пущенные со склона холма, ударили в нее с такой силой, что ее стало заливать водой. Тревизано и команде пришлось спасаться с корабля на шлюпках. После этого успеха турецкие корабли при бледных лучах рассвета двинулись в атаку. Но христианам удалось выйти из положения. Через полтора часа сражения обе эскадры вернулись на свои стоянки.

Сорок моряков-христиан доплыли до берега у турецких позиций. Позднее их зверски казнили на виду у города. В отместку двести шестьдесят находившихся в Константинополе пленников вывели на стены и обезглавили на глазах у турок.

Битва еще раз показала, что христиане превосходят турок в качестве своих кораблей и морском искусстве. Но тем не менее поражение дорого им обошлось. Они потеряли галеру, фусту и около девяноста своих лучших моряков. Только один турецкий корабль затонул. Город погрузился в глубокое уныние. Было ясно, что теперь уже турок не выдворить из Золотого Рога. Они не получили главенствующего положения; христианский флот все еще оставался на плаву, но гавань больше не была безопасной, и длинная линия стен, которые стояли перед ней, теперь не была свободна от опасности нападения. Грекам, которые помнили, что именно через эти стены крестоносцы вошли в город в 1204 году, перспективы казались особенно угрожающими; и император и Джустиниани отчаялись узнать, как теперь они могут управлять всеми защитами.

Переправив половину флота в Золотой Рог и сорвав попытку христиан выбить оттуда захватчиков, Мехмед одержал великую победу. Кажется, он все еще думал, что город придется брать, пробивая бреши в стенах на суше, но зато теперь он мог постоянно угрожать стенам со стороны гавани, держа при этом у бона достаточно кораблей для полной блокады города. Более того, если даже какой-то флот придет на выручку и сумеет прорвать блокаду, он не найдет покоя в гавани. Новое положение дел также давало султану более плотный контроль над Перой. Тамошние генуэзцы играли позорно двуличную роль. Правительство Генуи дало местным властям полную свободу, вероятно посоветовав им придерживаться нейтрального курса. Так они официально и поступали. Общие симпатии колонии были на стороне единоверцев-христиан по ту сторону гавани. Некоторые горожане влились в ряды Джустиниани. Купцы колонии продолжали торговать с городом, посылая ему все товары, которые могли уделить. Другие, правда, торговали и с турками, но многие из них взяли на себя роль разведчиков и докладывали Джустиниани все, что удалось разузнать в турецком лагере. Да и власти колонии настолько поставили под угрозу свой нейтралитет, что позволили прикрепить цепь, преграждавшую гавань, одним концом к их стене; и, хотя их корабли не принимали участия в боях, по всей видимости, генуэзские моряки помогали кораблям у заграждения. Однако любому генуэзцу трудно было любить греков и еще труднее – венецианцев. Немногие воины-храбрецы вроде Джустиниани и братьев Боккиарди со всем пылом бросались в бой; но в Пере, где обычный человек не ощущал непосредственной угрозы, такой героизм казался несколько сумасбродным.

Греки и венецианцы отвечали им такой же неприязнью. Да, они искренне восхищались Джустиниани и были готовы выполнить его приказы, да, они не скупились на похвалы в адрес других доблестных генуэзцев, но Пера казалась им рассадником христопродавцев. Нет сомнений, что у султана были там шпионы, как показала история последней битвы. Конечно, имелись подозрения, что и в Пере кто-то должен был знать о подготовке султана к транспортировке кораблей по дороге, которая проходила так близко к стенам города. И даже если этому, разумеется, нельзя было помешать, из Перы могли по меньшей мере хоть как-то предупредить об этом людей на той стороне гавани. Архиепископ Леонард, сам генуэзец, с некоторым смущением писал о поведении своих соотечественников[64]64
  Критовул, чьи данные, вероятно, взяты из турецких источников, и Дука, в основном пользовавшийся генуэзскими источниками, в один голос говорят, что султан получил предупреждение из Перы. Барбаро, чья ненависть к генуэзцам делает его пристрастным, говорит, что сам подеста Перы послал донесение султану. Даже урожденный Генуи Леонард Хиосский намекает на виновность генуэзцев.


[Закрыть].

Но не только константинопольские христиане были недовольны жителями Перы, а и султан. Попытки оккупировать колонию, пока он занят осадой самого Константинополя, были бессмысленны. Для ее штурма требовалось больше людей и орудий, чем мог выделить Мехмед, к тому же любое предпринятое против нее действие, скорее всего, заставило бы генуэзский флот прийти в Левант, и тогда турки потеряли бы господство на море. Но теперь, когда султанские корабли вошли в Золотой Рог, он окружил Перу. Тамошние купцы не могли с прежней легкостью добираться по гавани до Константинополя, доставляя последние сведения из турецкого лагеря. Без нарушения нейтралитета Пера уже ничем не могла помочь христианскому делу, и султан, по всей видимости, был доволен тем, что, по донесениям своих агентов в Пере, ее власти не собираются идти на такой риск.

Кроме того, султан теперь мог наладить более эффективную коммуникацию с армией Заганоса на высотах за Перой и базой своего флота на Босфоре. До той поры единственная ведшая туда дорога делала большой крюк, огибая болотистую оконечность Золотого Рога, хотя была возможность срезать путь в ее верхней части по неудобному броду. Сейчас, когда его корабли стояли в Роге, султан под их защитой смог построить мост через гавань несколько выше городских стен. Это был понтон примерно из сотни винных бочек, крепко связанных вместе попарно и соединенных в длину с небольшим промежутком между парами, – такова и была ширина прохода. На бочки уложили балки, а поверх – доски. По ним могли пройти пятеро человек плечом к плечу, а также тяжелые повозки. К понтону прикрепили плавучие платформы, достаточно крепкие, чтобы выдержать вес пушки. Таким образом турки получили возможность быстро перебрасывать войска с берега у Перы к стенам города под защитой пушек, а пушки могли под новым углом бить по Влахернским стенам[65]65
  Поставленная в 1953 г. табличка, отмечающая место, где мост достигал стамбульского берега, скорее всего, находится в неверном месте, поскольку этот мост, разумеется, должен был вести не на узкую береговую полосу, над которой возвышаются мощные укрепления Влахерн и которую канал Дьедо отрезал от остальной турецкой армии, а к месту, недосягаемому для орудий на стенах. Однако Барбаро, который приводит самое полное описание и дату сооружения моста, говорит, что он заканчивался под «частоколом», под которым он, очевидно, подразумевает стену Влахернского квартала.


[Закрыть].

Большинство кораблей христиан все еще находились у бона, чтобы помешать соединению двух турецких флотов и встретить любую эскадру, которая может прибыть им на помощь; и турки в течение нескольких дней не рисковали на них нападать. Однако их присутствие там не могло скрыть тот факт, что защитники потеряли контроль над Золотым Рогом.