Текст книги "«Жизнь моя, иль ты приснилась мне…»"

Сказка

Жила-была… потому что так положено начинать с этих слов. Итак, жила была конфетка. Она была сладкая, в красивой обертке и что самое главное, у нее была потрясающая начинка.

Конфетка жила в коробке с сестрами близнецами, где они целыми днями обсуждали наряды и мечтали о том, чтобы их «выбрали». Никто не знал что происходит потом, после избрания, но все упорно стремились к заветной цели, чтобы однажды пришли и из множества двойников выбрали именно её.

Этот чудесный момент каждая из них представляла по своему.

Кому-то слышались восхищенные вздохи завистниц, кому-то виделся яркий свет фейерверков.

Наша героиня, назовем её – Марфинька, словно была из другого шоколада, если не так, то уж начинка у нее была особенная (наверное, во всем был виноват небольшой пузырек воздуха, застывший внутри).

Осознание собственной индивидуальности, преследовало ее с рождения. В то время, как её ровесницы натирали до блеска свои фантики, Марфинька задумчиво глядела в картонное небо и все пыталась представить себе внешний мир.

Постольку поскольку, ничего она в жизни не видела кроме отчего дома да небольшого уголка мира под названием «фабрика», ей трудно было представить что-то невиданное.

Фабрика ей не понравилась, очень шумно и суетно, все толкаются, лезут без очереди, кто понаглей вообще, норовит спрыгнуть с конвейера. Единственное, чем глянулась фабрика Марфиньке – много света. Но больше всего, в её короткой жизни, ей доставила удовольствие музыка, обрывки которой доносились до их коробки, немного смешанной с голосами, немного с урчанием мотора.

Все обитатели затихали и прислушивались к внешнему миру, когда коробку двигали, трясли, бросали, но когда все заканчивалось жизнь возвращалась в свое привычное русло. Кто-то болтал ни о чем, кто-то ходил в гости, кто-то просто перекатывался с боку на бок, но все ждали часа «Х», когда жизнь круто изменится, когда, наконец коробку откроют.

Но ничего не происходило, все меньше страха вызывали толчки, все привычней становился уклад жизни. Кое-кто даже стал поговаривать, что ничего не будет, все вранье и коробка в своем нынешнем незыблемом состоянии вечна и ничего никогда не изменится.

Марфинька в разговоры почти не вступала, за что её сестрицы недолюбливали, дразнили «задавакой» и «мечтательницей». Было без сомнения неприятно, но по большому счету, ей было безразлично их отношение, потому что она считала, что настоящая жизнь не имеет ничего общего с нынешней. И это лишь спячка, которая скоро закончится.

Лишь однажды тема общего разговора вызвала у Марфиньки интерес. Одна из них рассказала о пережитых ею потрясениях на фабрике. А случилось вот что, растяпа свалилась с конвейера и хотя она утверждала, что её спихнули завистницы, все знали, что глупость с наглостью страшный коктейль ведущий к катастрофам. Ей неожиданно повезло, голую и несчастную беглянку подобрали и вернули назад, но те несколько мгновений, что она провела в теплых руках, вызывали зависть даже у Марфиньки.

В минуту всеобщего затишья, такое случалось все чаще, ведь новых тем для разговоров не появлялось, Марфинька подобралась к счастливице. Ей так хотелось знать, что это такое – быть в чьей-то власти и она спросила шепотом. Та решила, что народ жаждет её откровений, выкатилась из гофрированного гнезда на ребро и закатив глаза, начала декламацию.

– Я думаю, мне предназначена особая судьба. Мой путь осенен божественным прикосновением. Возможно, мой путь отслеживают и в самый ответственный момент…

– Не могла бы ты поподробнее описать свои ощущения от прикосновения.

– Да. Это было фантастически приятно. Тепло и щекотно.

– И все?

– А что ты хотела? Чтобы заиграла музыка и засиял сказочный фейерверк? Нет. Но и без всего, это было чудо, уж поверь мне. Не каждому на долю выпадает такая честь…

– Ну ладно. Пока.

И вот, когда уже почти никто не верил, наступил тот день, которого так ждали. После небольшой тряски, коробку тряхнуло основательно и небо раскрылось. Яркий свет заиграл на гранях золотого дна и фантиках, все онемели и все внутренне сгруппировались, подготовились сами не зная к чему, к неизвестности. Но коробку просто перевернули и вытряхнули всех в огромную вазу, стоящую на столе.

В вазе уже находилось несметное количество конфет.

– Приперлись…

– С новосельем!

– Их только не хватало…

– Места и так мало.

– Добро пожаловать.

Прием был разным, от растерянности все сбились в кучу и молчали, они были новичками.

– Смотрите… никогда не смогу привыкнуть к этому зрелищу.

Большинство прильнуло к прозрачным стенам вазы, новички робко присоединились.

Да, зрелище было умопомрачительным. Их родной дом, где столько прожито и пережито, теперь безжалостно смят и выбрасывается в мусорное ведро.

Новички оцепенели, но их быстро вывели из этого состояния. Вдруг возник хаос, все стали пихаться и толкаться, пытаясь залезть друг под друга. Новоселы слишком поздно опомнились, что приближается опасность. Рука выхватила из кучи, кого бы вы думали, ну, конечно же нашу «избранную», которой однажды уже «повезло».

Уф-ф…

Пронесся вздох облегчения и все постепенно стали вылезать из укрытий. Наступила передышка и все принялись рассматривать вновь прибывших, а они оглядывались по сторонам.

Марфинька обнаружила вокруг весьма разношерстную публику: много яркой карамели, державшиеся дружной кучкой, шоколадные конфеты с дешевыми начинками, были здесь и трюфеля с весьма потертыми боками. Встречались и более редкие экземпляры – остатки былой роскоши, те у кого внутри суфле, орех и даже коньяк. Помимо этой публики, которая составляла основную массу здешнего народца, попадались уникальные, единственные в своем роде экземпляры, но им, как и всяким индивидуальностям, жилось не просто в этом мире, стремящемся к стандартизации.

Пока Марфинька жалела в глубине души убогих, в гущу толпы выкатился, надкусанный и потерявший съедобность пряник, и завладел вниманием толпы.

– Так-так. Что тут у нас… «ассорти», красивое название, но наверняка сплошное надувательство, начинка одна на всех, не правда ли девочки? Хорошо хоть скромны… и на том спасибо. Сейчас я немного познакомлю вас с нашими правилами. Город у нас вольный, но… каждый за себя. Значит так, в момент опасности запрещено зарываться под шоколадные конфеты, они и так в зоне повышенного риска. Понятно? Далее, запрещено срывать обертку и заниматься членовредительством. Запрещено выпихивать кого либо из вазы, без его воли. Никогда, слышите, чтобы вам это даже не приходило в голову, нельзя совершать действия способные сдвинуть, не дай бог, перевернуть вазу. Поняли? Ну вот практически все, устраивайтесь… да, самое главное, любое правосудие совершается у нас общим собранием, под моим председательством. Теперь все.

Публика вокруг одобрительно зашелестела фантиками. Пряник поклонившись удалился, за ним последовала его свита. Впереди следовали две одинаковые карамели, они расчищали дорогу, зазевавшихся попросту распихивали. И хотя казалось, что Пряник вовсе не одобряет подобного поведения, это была работа на публику.

– Он сам себя выбрал… и сам собою доволен.

Раздалось сзади Марфиньки, она обернулась и увидела потрепанную мадам. Держалась она прямо и с достоинством, но её обертка была так потерта, что с трудом угадывалось её благородное происхождение.

– Простите, меня зовут Марфинька, вернее, так называю себя сама. Я новенькая.

– «Красная Шапочка», вернее то, что от нее осталось, так сказать старинные развалины. Кстати, я здесь живу дольше этого напыщенного сухаря. Старше меня, разве что обломки печенья, но они на самом дне, хотя эти болваны выпихивают их на самый верх при малейшей опасности. Раньше здесь все было иначе, каждый ждал своей участи смиренно, с готовностью, теперь готовы на любую мерзость лишь бы избежать выбора.

– Простите сударыня, могу ли я задать Вам вопрос, очень меня волнующий?

– Конечно детка. Я удивлена, что только один… ведь вы не видели жизни… ну?

– Выбор, это хорошо или плохо?

– Ого-го. Прямо не в бровь, а в глаз. М-м, на него ответить не просто, потому что никто толком не знает этого. Ведь избранные не возвращаются, за исключением таких как Пряник, словам которого верить все равно нельзя. Но одно могу тебе сказать: это ни хорошо, ни плохо, это то что написано на роду. Этого не возможно избежать, это случится рано или поздно, поэтому относится к этому надо философски.

Марфинька задумалась.

– А что случается с теми, кто уходит сам?

– Этого никто не знает, на моей памяти не было никого, кто вернулся бы. Ты славная девочка, если у тебя будут вопросы попроще можешь всегда спросить меня. Сейчас пойду вниз спущусь, проведаю старых друзей.

– А можно мне с Вами?

– Как хочешь. Но должна тебя предупредить, что общество не приветствует общения шоколадной элиты с низами. Считают, что там можно подхватить опасные мысли. Так что смотри, можешь сразу попасть в немилость.

– Чему быть, того не миновать.

– Ты мне нравишься.

С прыткостью, которой трудно было ожидать от столь почтенной тети, «Красная Шапочка» рванула вниз. Они спускались все ниже и ниже, становилось все темнее. С каждым ярусом публика вокруг становилась пестрее, здесь среди обломков печенья и вафельной трухи скрывались подозрительные типы, которые Марфиньке казались зловещими. То мелькнет за спинами карамели нечто бесформенное, без одежды, то поперек пути очутится некто из элиты в истерзанной обертке, страх, да и только. Но впереди шагала бесстрашная мадам и Марфинька следовала за ней.

В полной хаотических объедков атмосфере, Марфинька старалась ступать след в след за своей наставницей, поэтому когда та остановилась, она уперлась ей в спину.

– Привет конфетка! – Услышала Марфинька где-то впереди хриплый голос.

– Здорово отщепенец. Я пришла не одна.

«Шапочка» отступила, Марфинька ощутила, что ее выпихивают вперед. В едва различимой темноте она увидела нечто, что сперва приняла за шарик из съедобных отходов, но при ближайшем рассмотрении, «это» состояло из круглой карамели, на которую поналипала всякая дрянь.

– Откуда такая свеженькая?

– Из новеньких, разве не слыхал?

– Слыхал. А зачем сюда привела?

– Сама напросилась. Она задает слишком много вопросов.

Эти двое разговаривали поверх Марфинькиной головы, как будто та была неодушевленным предметом. Неряшливый кругляк отступил на шаг, чтобы лучше разглядеть пришелицу.

– Что ты хотела знать, детка?

– Я… хотела… мне интересно… в общем меня интересует

Выбор.

– Вот как? Ну, задавай свои вопросы.

Наступила неловкая пауза, Марфинька полуобернулась к «Шапочке», чтобы та пояснила, что все это означает.

– Детка, это Отщепенец, он вне общества, когда-то он был Чупа-Чупсом.

Ничего не понимающая Марфинька продолжала таращиться на «Шапку», та смутилась.

– Я тебе солгала, когда сказала, что никто «оттуда» не возвращался.

«Вот это да!» От страха Марфинька забыла формулировки всех мучивших её вопросов. Вокруг чувствовалось некое оживление, все зашевелились.

– Расскажите пожалуйста…

– Милая, за такие откровенности, могут и выпихнуть.

– Но ведь закон запрещает…

– Закон… закон это Пряник. Во имя порядка и ради сохранения законности, это он так говорит.

– Хотя бы скажите, к Выбору надо стремиться или избегать его?

– М-м… и то и другое глупо. Чему быть того не миновать.

Вокруг пихались все сильнее, среди крошек и трухи замелькали фантики.

Марфинька с интересом наблюдала, как шоколадная элита прокладывала себе путь локтями.

– Конечно, я понимаю. Вот и ответ на мой вопрос. Вряд ли кто– нибудь стал так прятаться от своего счастья.

«Шапочка», оттесненная от Марфиньки потоком беженцев, приложила усилия и вернулась к ней.

– Зря ты так думаешь. Они бояться неизвестности, недостаток информации порождает страх и религиозные предрассудки. Скажи ей, Отщепенец, свои ощущения

– Подхватили, раздели догола… потом… меня лизали… это очень приятно. Потом отвалилась палочка и я очутился во рту…

– И…?

– Меня почему то выплюнули обратно в вазу, униженного и оскорбленного. Больше ничего. Теперь влачу… Ой, Пряник, пардон, я смываюсь.

Куда он подевался, Марфинька не поняла, но он исчез. Видимо, именно это качество помогало ему так долго жить на дне.

Пряник, увидев Марфиньку, вдруг остановил свое стремительное продвижение.

– Быстро, ты детка, научилась правильно действовать. Молодец, так держать.

И продолжил свое бегство, а Марфиньке вдруг подумалось, что вряд ли его уродливое тело могло остановить на себе Выбор. Ну да ладно, пусть думает, что он в опасности. Ничего этого она не произнесла в слух, только сказала «Шапочке»:

– Я пойду.

– Куда?

– Наверх.

– Там опасно.

– Разве это опасность, когда это так приятно?

– Но Отщепенец не сказал тебе самого главного… что он незаметно для себя потерял тогда больше половины собственного тела. А если бы его не выплюнули?

Марфиньке еще трудно было понять такие сложные вещи. Ей казалось, что любое событие либо плохое либо хорошее, а чтобы удовольствие было столь опасным, это трудно прививалось в ее небольшой головке.

После недолгого раздумья среди всеобщего хаоса, она решительно начала подниматься вверх. Навстречу ей неслись испуганные собратья.

– Неслыханно. Уже выбрали четверых новеньких, одну «Ласточку» и «Белочку», но это не все… может у них праздник?

Обрывки испуганных разговоров, вселили в Марфиньку такой прилив сил, что она стала подниматься еще быстрее

На поверхности она вздохнула и огляделась. Куда чего девалось? Ни одного блестящего фантика, только обломки старого никому не нужного печенья, да пару растерявшихся сестер. Она спокойно прошествовала на середину вазы и приготовилась ждать. Онемевшие в столбняке сестрицы, обреченно жались к друг другу.

Марфиньке стало так легко и весело от того, что не надо бегать и не надо бояться. Она чувствовала себя сильной, ведь она сама сделала свой выбор. Из-под обломков на нее пялились десятки глаз, некоторые со злобой, некоторые с презрением, но она знала, это от зависти.

Сейчас она была доброй, поэтому помахала сестрам, чтобы они спустились вниз, но уже было поздно. Густая тень птицей пролетела над вазой, застыла на секунду и плавно опустилась.

Марфинька кожей почувствовала волну ужаса, содрогнувшую поверхность, на которой она стояла.. Ей очень хотелось зажмуриться, когда рука ощупывала содержимое вазы, но она сдержалась, потому что знала, такие поступки надо совершать без страха, сожалений и с широко открытыми глазами, а иначе грош им цена. В это время рука не удовлетворившись поверхностными поисками стала углубляться, раскапывая труху.

От вибрации ваза ходила ходуном и Марфинька сделала решительные шаги вперед и бросилась в «ковш экскаватора». Рука замерла, нащупав нечто, затем приподняв конфетку, вынесла ее на солнечный свет.

Марфинька была ни жива ни мертва. Теперь она поняла, почему так мало ей рассказывали, пережившие ЭТО. К руке присоединилась пара и они стали раскручивать фантик.

Марфинька даже себе боялась признаться в том, что она уже тысячу раз пожалела о своем дурацком геройстве, хотя согревало то, что о ней сложат легенды и молва переживет ни одно поколение конфет.

Сердце, если бы оно существовало у конфет, уже бы разорвалось на части. Но в этот момент, Марфинька выскальзывает из страшного плена и летит вниз. В падении обо что-то ударяется и изменив траекторию, приземляется в каком-то темном углу, где кроме пыли на паутине ничего нет.

«О-па, вот это достойный финал безрассудного поступка.»

Но в глубине своей сладкой души, она была рада, что ЭТО не случилось и что более важно, ей не пришлось возвращаться назад.

«Они наверное думают, что меня уже нет в живых. ХА. Я еще их всех переживу, – Марфинька огляделась, – конечно, не витрина супермаркета, но и здесь можно жить»

Так прошло много времени, без света, без единой живой души, только паучки иногда пытались включить Марфиньку в свой архитектурный ансамбль, но она откатывалась. Ей уже давно не о чем было поговорить даже самой с собой, интересов и тревог у нее тоже не осталось.

И вот однажды, когда она уже не различала течения времени, щетка зацепила её, а она не стала избегать этого, и потащила Марфиньку на свет божий. Очнувшись, она заметила, что её некогда прекрасный фантик потерял форму и цвет, и что у нее довольно жалкий вид, но её это уже не волновало как прежде.

В это мгновение махина обрушилась на нее и расплющила. На самом деле, на нее случайно наступили, сладкие внутренности прочно прилипли к тапочку. На нее наступали снова и снова, до тех пор, пока она не превратилась в потерявший пристойную форму блинчик.

Все кончено, она раздавлена, фантик порван. Но это был еще не конец, её заметили и соскоблили. Что же случилось дальше?

Её, особу нежно шоколадную, растерзанную и растоптанную, бросили в зловонное мусорное ведро, где ей никак было не место. Увы.

Какая же мораль у этой сказки? В сказках обязательно должна быть мораль, так какая?

Я думаю, Марфинька со мной согласилась бы, в том что не надо пытаться обмануть собственную судьбу и думать что ты умнее всех. В попытке опередить события, каждый получает дополнительные испытания.

И не отрывайся от коллектива!

18

Александр плакал, в старческих глазах почти не было влаги, просто щипало глаза, а может, он забыл, как это делается, но все равно это было приятно. Вдруг он понял, что слезы это удовольствие, которое сопровождает процесс освобождения, очищения. Кажется будто внутри, как-то сразу, освободилось огромное количество места для чего-то хорошего. Ведь человек не плачет в ужасе, в гневе, в злобе, нет, во всяком случае, это были не те слезы.

То что раньше, треть жизни назад, выглядело баловством и было написано, как ему казалось, от творческого бессилия, теперь обернулось глубокой и зрелой притчей. Только теперь Александр смог оценить то, что было переведено на несколько иностранных языков и ему не было за это стыдно. Он считал себя бездарным и был не прав, и это было тоже очень приятно.

Когда-то очень давно, еще до приезда в этот мандариновый рай, он смирился с тем, что никогда не сможет стать серьезным писателем. И с тех самых пор он не вспоминал о своих попытках, никогда не читал ничего из своего, а в последние годы и чужого тоже. Наверное, поэтому он только сейчас обнаружил, что очки для чтения ему бесконечно малы и необходимо заказать новые. Возможно именно от усилия глазных мышц и выступили эти скупые слезы, а вовсе не от нахлынувших воспоминаний, но ему не хотелось так думать.

Прошлое, которое так тщательно выметали из этого дома, наконец-то прорвало многолетнюю осаду и понемногу завоевывало желанное пространство. Сейчас, когда грани боли стерлись и затупилось лезвие разочарования, Александр оглядывался назад и не понимал, почему он лишил себя радости перетряхивания событий, а также возможности переоценки былых ценностей и своих поступков. Отсюда все выглядело таким милым, даже неудачи казались вчерашними, а некоторые, такие как эта сказка, превратились в достижения.

В груди защемило от осознания упущенного для творчества времени, Александр улыбнулся мысли, что он умрет не от пугающего его недуга, а от разрыва сердца.

В освобожденном от запретов мозгу созрел образ разъяренной смерти, которая месяцами караулила Алекса, в надежде на поживу, а в последний момент потерявшая клиента из-за его внезапного и непреодолимого желания жить. Он ощутил это так ясно и остро, что испугался. Стоп. Надо привыкнуть, надо продумать все потихоньку, как первые шаги. Теперь торопиться некуда.

Если бы Александр не был так занят своими открытиями и собственными метаморфозами, то он, слегка повернув голову, смог бы обнаружить в темном стекле окна, выходящего на террасу, три обеспокоенные физиономии, наблюдающие за ним. Эти персонажи, особы приближенные к хозяину, по молчаливому согласию, его три тени. Самым взволнованным был Жозе, он появился в доме всего пять лет назад, но стал для Алекса правой рукой, а еще ушами и глазами, соединявшими этот склеп с внешним миром. В доме он выполнял роль добытчика, плотника и молчаливого слушателя, когда Алексу приспичивало говорить «по-рюски». За глаза Жозе называл хозяина «грасиозо», что означало «блаженный». До прихода в господский дом, «кинта» – по местному, Жозе жил в деревне, но был отшельником. В детстве ему груженая телега переехала ногу, с тех пор он ковылял на деревянной культе, что не способствовало его сближению с местным обществом. И хотя у Жозе была престижная, по деревенским меркам, работа почтальона, он не задумываясь переселился к Алексу, когда тот предложил. Первое время Жозе не давали прохода, когда он появлялся на улице. Деревенских интересовало все, и поначалу Жозе лишь частично удовлетворял их любопытство. Именно благодаря ему все узнали, что хозяин дома из далекой и холодной России, раньше его считали венгром почему-то, правда кое-кто поговаривал, что он де вылитый финн, хотя по большому счету для крестьян это было практически одно и тоже, то есть загадка.

За последние годы местные жители очень много узнали о родине Александра, что там мало солнца, но много воды, что зимой там идет снег, что в лесу растут грибы, которые собирают и едят, в общем, много чудес таила в себе эта страна. Узнавая больше, люди перестали сторониться, стали больше уважать Алекса, чем бояться, вероятно Жозе передал им частичку своей любви к хозяину.

В последнее время Жозе плохо спал, его покою пришел конец. То, что хозяин болен, знали все, что его дни сочтены тоже, но его поведение в последние недели насторожило всех. Эти странные звонки, хозяин стал больше двигаться и меньше уделял внимания своим любимым занятиям. В довершение всего, он заставил Жозе принести с чердака чемодан, подолгу разглядывал его содержимое, Лусия клялась, что видела слезы на глазах хозяина, чем ввергла Жозе в шок.

Рядом с Жозе на сторожевом посту у окна находились две женщины: одна из них – полуглухая экономка, она же кухарка – Лусия, которая жила здесь еще при прежних хозяевах, другая её молодая родственница из дальней горной деревушки – Рябая Жуана, которая выполняла все подсобные работы по дому. Эта троица составляла постоянный коллектив домочадцев Александра, конечно иногда привлекались посторонние работники, но это по надобности. Сейчас, когда такая необходимость появилась, все трое получили четкие инструкции хозяина привести дом в порядок, отремонтировать гостевые комнаты, которые никогда не открывались, сделать запасы продуктов и вина. Дом все больше напоминал растревоженный улей. Что-то зрело, росло напряжение и атмосфера накалилась до предела.

Но Алекс ни о чем этом не подозревал, настолько он был занят тем, что происходит у него внутри. Впрочем, так было всегда. Вот и в этот момент, кстати, важный не только для него одного, он не знал, какое брожение происходит у него за спиной. Он просто сидел в своем кресле и с блаженной улыбкой вспоминал историю создания сказки.

В то время жизнь не ладилась, он пытался писать романы, постоянной работы не было, зато был четвертый брак и двое девочек на руках, Аня совсем крошка, Сонечке было шесть.

Утомившись от криков младенца и во избежание привлечения к домашним хлопотам, Александр вышел в сквер с бутылочкой пива. Погода была хорошая, светило солнце и на душе стало проясняться, но тут он увидел её, Веру, свою бывшую жену №2, он был бы рад избежать этой встречи, но было слишком поздно. Они не встречались несколько лет, и Алекс был удивлен её несчастным видом.

«Неужели до сих пор? Нет, невозможно.»

Она его не замечала, шла, загребая ногами еще не убранные желтые листья, она смотрела на них. Был хороший момент избежать лобового столкновения, просто свернуть на боковую дорожку и сказать самому себе, что этой встречи не было, и что вообще он обознался, но он остался на месте, расстояние сокращалось. Бамс.

– О… привет.

– Привет.

Пауза. Они разглядывали друг друга, оценивая изменения. Вера похудела, под глазами залегли темные тени, а в целом вполне «в расцвете сил».

Алекс в её глазах изменился почти до неузнаваемости, но не внешне. Снаружи имелись, конечно, кое-какие коррективы, но не значительные. Сменил юношеские очертания на мужеские, немного обрюзг, а так вполне съедобен. Но… внутренние изменения показались Вере чудовищными, глаза потеряли блеск, плечи опали и вообще было жуткое впечатление, что в хорошо знакомую оболочку близкого ей человека вселился кто-то другой. Её передернуло, она не любила мистики, и хотелось уйти.

– Как ты? Где ты? Что ты?

– А ты?

– Я как прежде. Пытаюсь писать, кое-что печатается…

– Да?

– В основном статьи… а ты как?

– Я тоже, как прежде.… Только еще пошла учиться.

– Какая специальность?

– Психология. Очень интересно копаться в человеческом нутре… вот иду с тренинга, устала.

– Я вижу…

Всего на мгновенье между ними проскочило былое и исчезло.

– Я снова женат… у меня уже две девчонки…

– Я слышала.

– Откуда?

– Кто-то сказал вскользь… не помню. Поздравляю.

– А у тебя как?

– Хорошо. Я не замужем, пока. Ну, мне пора, была рада тебя видеть.

– Я тоже. Пока.

Вера поспешно зашагала через проезжую часть и скрылась из виду, Александр остался на скамейке. Взглянув на остатки пива в бутылке. Он понял, что этого не достаточно, чтобы прогнать тоску и печальные мысли и зашагал к ближайшей торговой палатке.

Уже когда стемнело, неуверенными движениями пробираясь домой, Алекс наткнулся на стоявшую в прихожей заспанную Соню в пижаме.

– Что, не спиться без папки-то? Сонечка, что случилось?

– Страшный сон приснился, а мама моется. Папа, расскажи сказку.

– Ложись, тогда расскажу. Ну, слушай. Жила-была… так положено сказки начинать. Жила-была конфетка…