Текст книги "«Жизнь моя, иль ты приснилась мне…»"

24

Игорь Михайлович проснулся глубокой ночью со смутным беспокойством по неизвестному поводу. Сначала он подумал, что его разбудили хлеставшие по окну ветки деревьев или порывы ветра, испытывавшие стены на прочность. Прислушался к себе, нет. Ощупал в темноте кровать, на Вериной половине холодные простыни и понял, что ему не хватало её дыхания рядом.

Немного полежал, вокруг тишина. Жена не возвращается, да еще где-то рядом тоскливо завыла собака, стало жутковато. Игорь Михайлович зажег свет и отправился на поиски. Обнаружил беглянку в каминном зале, свернувшейся калачиком в кресле и смотрящей на огонь. Снежок лежал у кресла. Ни жена, ни собака не отреагировали на появление вошедшего.

Игорь Михайлович осторожненько опустился на широкий подлокотник кресла, Вера, слегка помедлив, привалилась к нему плечом. Столько доверия и тепла было в этом, что тревога Игоря Михайловича сразу улеглась, но он знал, что Веру что-то беспокоит. Игорь Михайлович слегка приобнял жену за плечо и тоже стал смотреть на пламя и ждать, когда Вера поделится с ним своими тревогами. У них всегда было так, проявлять назойливый интерес было не в характере их отношений.

– Ты сильный… – не отрывая взгляда от игры огня, тихо проговорила Вера. – ты сильный и добрый.

Игорь Михайлович улыбнулся, он то хорошо знал, что именно жена делала его таковым.

– Я никогда не видела тебя слабым, но не все такие… Сегодня мне приснился Александр, он был такой жалкий, что от этого я проснулась. Пожалуйста, не подумай, что я по нему скучаю, это чушь. Но он мне родной человек и я чувствую, что ему плохо. Так бывало и раньше. У меня к нему почти материнские чувства, когда ему плохо, я чувствую ответственность за него. Обычно я отгоняю подобные мысли… Игорь, сколько я помню, ты никогда даже не болел ничем серьезнее ОРЗ. Да. Наверное, поэтому…

– Верочка, не ищи оправдания своим чувствам, не надо. Я никогда не понимал, за что ты могла любить подобного типа, для меня это загадка. Но твои чувства достойны уважения и я постараюсь понять их. Если тебя так сильно заботит этот…

На лице Веры отразилось страдание, её ранила неприязнь мужа.

– Не суди его. Он хороший, он гораздо лучше своих поступков. Он – дитя. Непоседливое и открытое, которое причиняет боль без умысла.

– Извини, если я заставил тебя принять решение не ехать к нему. Я аннулирую твое решение, можешь передумать.

Этот разговор был очень неприятен Игорю Михайловичу. Обычно спокойный до чопорности, он разгорячился и это чувствовалось по глуховатому оттенку голоса, что выдавало сдерживаемый вулкан эмоций и по не характерной для него манере выплевывать слова.

Все двадцать лет, что они были женаты, Вера не давала Игорю Михайловичу ни малейшего повода для ревности, что не означало, что она не нравилась мужчинам, совсем нет, но ей удавалось приручать их и делать из них «друзей дома». К этому он привык, но злополучный и порочный Алекс не давал ему покоя, особенно вначале, когда он замечал грусть в глазах Веры. Конечно, Игорь Михайлович никогда не подавал виду и никогда не считал его соперником, хотя бы потому, что он был химерой. Но, к сожалению, он не мог залезть в память Веры и вычистить все воспоминания о нем, здесь он был бессилен. Но он довольствовался тем, что их пути никогда не пересекались. А тут…

– Ты можешь поехать, если считаешь это нужным. Вера, ты слышишь?

Она слышала, просто ей не хотелось говорить в подобном тоне. Меньше всего ей были нужны чьи бы то ни было разрешения, даже мужа. В их отношениях Вера всегда ценила доверие и понимание и вдруг такой, почти нравоучительный тон. Сейчас ей так нужна была его поддержка, она обернулась и посмотрела ему в лицо. Игорь Михайлович, такой сильный и смелый, смотрел на свою жену глазами, наполненными страхом и мольбой. Она поняла и простила эту его минутную слабость.

Вера с готовностью приняла в свою душу еще одного маленького мальчика, которого считала большим дядей. Она заговорила, теперь тон её был ласковый:

– Мне это не нужно. Да и ему тоже. Просто переживать за Алекса, это мое естественное состояние. Прости, но это сильнее меня, а притворяться я не буду. Ты знаешь, как я отношусь ко лжи, а притворство та же ложь.

– Это ты меня прости, я дурак.

Игорь Михайлович очень нежно чмокнул Веру в макушку, так они и замерли.

25

После многочасового самовнушения и поисков достойных аргументов, Александру почти удалось убедить себя, что тревога была ложной, что мама просто соскучилась и он дал себе слово навестить её.

Несмотря на все уговоры радостное возбуждение, царившее внутри до звонка, не возвращалось. Алекс просто ждал, непонятно чего, видимо, когда пройдет смятение. Он позволил домашним продолжать приготовления к приезду гостей, а сам забрался в свое кресло и монотонно раскачивался.

Человек, напуганный неизбежным, ищет опоры в вере, так и Александр рылся в забытых архивах памяти в поисках подходящих случаю молитв. Он никогда не был набожным, но и не отрицал существование Бога. Жизнь была бы совокупностью химических и физических реакций без божественного начала – так думал Александр. Его крестила в младенчестве бабушка, которая сама мало знала о религии, но считала, что ребенок должен быть крещеным.

Отрывки фраз, когда-то знакомых, сталкивались, как бильярдные шары, никак не желая выстраиваться в единую божественную мелодию. «Господи… Отче наш… Иисус Христос Боже, помоги… Спаси и сохрани… Верую во… Помилуй, Боже…». Окончательно запутавшись, Алекс вознес к небесам молитву собственного сочинения.

«Господи, не гневись на неразумных детей своих, погрязших в муравьиных делах своих, будь милосерден, прости. Укажи нам, Боже, правильный путь к божественному свету твоему, не дай нам опуститься на дно, защити нас силой добра твоего. Спаси и сохрани нас, Господи. Даруй нам, Господи, и близким нашим, смерть тихую и во время свое. Не дай нам, Господи, уйти из жизни со страхом, раньше времени. Спаси и сохрани. И очень тебя прошу, Господи, защити нас и наших близких от горя и страдания, озлобляющих и оскверняющих нас, пусть останутся только просветляющие дух наш на праведном пути. Да будет с нами доброта и милосердие твое, Господи. Аминь».

Произнеся свое творение не запинаясь и от всего сердца, Александр почувствовал облегчение, как будто стало легче дышать…

Через минуту прозвенел звонок. Алекс сидел неподвижно, как будто его это не касалось.

Он уже знал.

26

Замерзли руки и промокли ноги.

Александр стоял, закрыв глаза, подставив лицо редким снежинкам, он так давно не видел белой зимы. Приоткрыв глаза, он увидел над головой ровное серое пространство. Алекс совсем забыл, что небо может иметь такой неживой цвет, но сегодня оно очень соответствовало случаю.

«Большую часть жизни я пролетел, не задумываясь, как будто смерти нет. Болезнь превратила мое существование в небытие. Теперь, когда душа проснулась и рвется жить, вокруг смерть».

Мутным взором обведя занесенные снегом кресты и остовы деревьев с черными точками ворон. Алекс уставился себе под ноги.

«Кар-кар» неслось со всех сторон, они чувствовали себя здесь хозяевами.

С того момента, как получил известие о маминой смерти, он ни разу не впадал в отчаянье, не плакал, действовал точно, без сбоев, как автомат. Конечно, его сильно поддерживали таблетки, выписанные доктором, даже в клинике, когда он забирал «тело», он был удивительно собран и спокоен. Все хлопоты по переписке и бумажная возня как будто заглушали неизбежное горе, которое теперь, в наступившем затишье, готово было вырваться наружу.

Александр выглядел нелепо в случайно купленном мешковатом пальто и также чувствовал. Красный нос и уши яркими пятнами алели на голове, покрытой нездешним оливковым загаром. Казалось, одинокая фигура стояла у края ржавой глинистой раны на белоснежном теле земли, будто готовая к неизбежному прыжку.

«Какой смысл бороться? Ничего переделать я не успею, мама знала, что за ней пришли, и не сопротивлялась. Она ушла тихо, во сне, как мечтала. Зачем мне вся эта мышиная возня? Нет, но это же невозможно, невозможно вернуться в состояние сонного отупения, в котором провел так много времени. А с другой стороны, какая новая жизнь? Откуда? Где взять силы?»

Из неприятных мыслей Александра вывел звук мотоколяски, на которой двое могильщиков лихо лавировали среди могил. Ему показалось, что если бы не его одинокая фигура, они бы напевали что-нибудь бравое на всю округу, до того у них был залихватский вид.

«Хорошо, что я этого не слышу… я готов с кем-нибудь подраться, лишь бы заглушить брожение внутри». Он посмотрел на свои ноги, хорошие ботинки терпели кораблекрушение в грязной жиже.

«Куда теперь?» Это был самый трудный вопрос. Выбравшись из своего «карамельного рая» ему слишком трудно было возвращаться домой, тем более здешняя мрачная погода более соответствовала его состоянию души. Он еще не знал, куда направится. В гостиницу не хотелось. Здесь в Москве у него почти никого не осталось, а кто остался, должен быть теперь в пути.

Выбравшись из лужи, Алекс перекрестился и со словами: «До свидания, мама», отбыл.

27

Огни, много огней, но большинство из них движется. Просто огненные реки, неизвестно откуда берущие свое начало и неизвестно куда впадающие.

Москва изменилась до неузнаваемости. За последний десяток лет она потеряла старое лицо, а новое пока представляло нагромождение новомодных идей без четких очертаний. Единственное, что было узнаваемым, что грело воспоминаниями душу Александру, – это суета, то броуновское, кажущееся хаотичным, движение, которое имеет свои закономерности.

Непрерывный людской поток движется быстро, огибает препятствия, слегка замедляясь на светофорах и у палаток, скрывается под землей, выныривает и несется вдоль улиц. А параллельно по дорогам движутся разноцветные железные коробочки, в них тоже люди, причем другого сорта, во всяком случае так думают они. И это особенно заметно, если зазевавшийся пешеход попадает на траекторию движения расфранченного авто, гудок – это самое мягкое, что может услышать тот пешеход. В общем, хозяева жизни.

Люди изменились тоже, особенно внешне. Молодежь Москвы теперь вся курит и пьет пиво у станций метро и на улицах, так показалось Александру. То немногое, что объединяло нынешних жителей Москвы с прошлым, так это «не свобода», зафиксированная во всем, в глазах, в жестах, в нарочито громких словах, в головах, упрятанных в приподнятые плечи, в разукрашенных лицах и матерных словах, порхающих с уст на уста.

Да, грустно. Александру было их жаль. И девушку, продавшую ему пару теплых перчаток, было жалко. При хорошенькой внешности такая обреченность и злость, где-то глубоко внутри глаз. И разодетых в пух и прах «мартышек», вылезавших то и дело из своих роскошных авто, было жаль. И бомжей, у которых вместо свободы и независимости, одна алчность на уме. Всех жаль, они так многого еще не знают.

Нет, не все так безнадежно в этом круговороте пороков. Где– то в потоке то и дело вспыхивали алмазы искренности, или сдержанной чувственности, но как все истинное, лишь мимолетом, потому что не терпит чужих глаз, публичности.

Действие последней таблетки подходило к концу. Александра начало колотить невидимыми молотками. Боясь потерять равновесие, он прислонился к витрине. Поток изрыгнул, отторгнул его и понесся дальше. Лишь одна некрасивая девушка с сочувствием поглядела на него, замедлила шаг, но не подошла, не решилась. Александр подумал, что хорошо, что не подошла к нему, ему нечего ей было сказать. Она бы спросила: «Вам плохо?». Он ответил бы: «Да». Она участливо поинтересовалась бы: «Вам чем– нибудь помочь?». «Нет». Чем ему можно помочь? Ну, если только оживить мать, уничтожить смертельный недуг и вернуть ему уважение и любовь его близких, а так ничего больше. Скромный запрос.

Краем глаза Алекс засек движение в свою сторону, осторожное и поступательное, его рассматривали. Человек в полувоенной форме с бритым черепом, это, конечно, охранник магазина. Это тоже новое московское сословие.

– Вы ко мне обращаетесь? – Александр расправил плечи и зажег в глазах уверенность, без этого нельзя – затопчут в новомодных джунглях.

– К Вам. Вы не могли бы отойти от витрины.

Очень хотелось поцапаться и указать ему его место, но силы были на исходе, а спасительные таблетки так далеко, в гостинице, и Александр молча удалился.

28

– Мам, давай купим отцу подарок.

– Давай, – обрадовалась Ольга.

Действительно, ведь никому не пришло в голову, что они едут в гости к больному человеку. Пусть те трое ничего не знают о болезни Александра, все равно им не пришло в голову его чем– нибудь порадовать. А может быть, пришло, только Ольга с Аней не в курсе? Да, нет. Они больше похожи на стаю воронов в ожидании добычи.

Ольга попросила Марка о свободе передвижения. Они с Анюткой самостоятельно добрались до аэропорта, они «никого» не встретили на регистрации, и вот теперь, на «нейтральной территории» имели счастье видеть всю компанию.

К этому времени бедный адвокат уже имел заезженный вид, на нем висела Эльвира, всем своим видом показывая, что территория занята. Лариса Петровна с Валентином обходили один за другим магазинчики беспошлинной торговли. Когда Ольга с Аней подошли поздороваться, Эльвира, одетая в ужасное розовое пальто, тут же заявила, что им надо «отметить» отъезд. Все пропустили это мимо ушей, Марк закатил глаза, чувствовалось, что подобные призывы он слышал сегодня неоднократно. Мама с дочкой отправились за подарком.

Ольге никогда не приходилось быть иждивенкой, и теперь идея дочери дала ей возможность показать Александру, что они приехали не за наследством. Может быть, это было слишком грубовато, но они выбрали очень дорогие часы от известного дизайнера. В какой-то момент Ольге показалось, что она это делает не для Алекса, а для тех стервятников, что ждут добычи, чтобы устыдить их неприкрытую алчность.

Удивленная неоправданной щедростью матери, Аня сказала:

– Мам, а это не слишком? Даже у папы нет таких.

– Да, ты права, – и они купили часы поскромнее.

– Мам, разве нам надо кому-то что-то доказывать? Тем более этим… Мы то с тобой знаем, зачем мы едем, и все наши близкие знают…

– Правда? И зачем?

– За приключениями, зачем же еще. Наша жизнь слишком ровная и правильная, нам не хватает притока адреналина.

– С чего ты взяла, что нас ждут приключения?

– А как иначе, рядом с отцом всегда что-то неординарное, тем более в такой компании, обязательно что-нибудь произойдет, вот увидишь.

– Ты меня пугаешь, дочка, но в целом ты права. Я думаю, нам кое-что понадобится.

Ольга направилась к полкам с алкогольными напитками. После недолгого совещания они остановили свой выбор на бутылке французского коньяка, как антистрессового, расслабляющего лекарства.

– Только нам придется его прятать от Эльвиры.

– Еще чего. Ну, не украдет же она его.

– Дорогая моя, ты еще не знаешь, и, слава Богу, на что способен зависимый человек. Это страшно, можешь мне поверить.

– Ладно-ладно. Прихвачу карамели и жвачки для маскировки.

Когда Аня пробивала покупки в кассе, молоденький кассир немилосердно строил ей глазки. Он специально долго крутил каждую отдельную вещь в руках. Это было так мило. Надо сказать, что от предчувствия новых впечатлений у Ани сверкали глаза, как два топаза, на щеках горел румянец, так что было, от чего потерять голову. Она чувствовала, что этот улыбчивый мальчик вестник будущих перемен. Анютка одарила парнишку лучезарной улыбкой. Он ошарашено произнес:

– Счастливого пути.

– А Вам счастливо оставаться.

Ольга с Аней отправились в бар выпить по чашечке кофе.

– Мне кажется, я никогда не умела флиртовать c безнадежными…

– Мам, я не флиртовала.

– Я видела. Не хорошо обнадеживать зазря.

– А ты уверена, что это не хорошо?

– Ну, во всяком случае, это не честно.

– Ха. А ты представь себе, что когда-нибудь спустя двадцать лет, где-нибудь в Каракасе, среди пустыни…

– В Каракасе нет пустыни, географию надо было учить.

– Ну ладно тебе придираться. У тебя совсем нет воображения. Пусть это будет в международном аэропорту. Я почти в таком же возрасте, как ты сейчас, встречу симпатичного седоватого мужчину, который покажется мне знакомым. Мы разговоримся, и после долгих бесплодных попыток мы выясним, что много лет назад в Москве…

– Ну и к чему ты клонишь, что-то я не пойму?

– А к тому, что нам не дано знать насколько тот или иной вариант «безнадежен». И где и при каких обстоятельствах нам суждено встретиться вновь. Андестенд?

– Ты мой маленький философ… пей кофе, скоро посадка.

29

Каким наслаждением было плакать, от самого начала, когда сдавленные рыдания звериным рыком вырвались на волю и толчками пробивались сквозь стыд. Лицо ужасными гримасами выражало борьбу горя и силы воли. Перестав сопротивляться, Александр открыл доступ слезам, и они потекли, сначала скудно, как по пересохшему руслу, потом бурно со всхлипами. И, наконец, тихо и ровно, как вода, прорвавшая плотину из комплексов, запретов и табу. Слезы смывали тяжесть с души, выносили наружу все так тщательно скрываемое и избавляли человека от невыносимого горя.

Александр скомкал письмо и в тишине гостиничного номера поклялся, что найдет негодяя, написавшего эту чушь и вбившего тем самым первый гвоздь в мамин гроб. От мысли, что хотя бы мизерная часть этого письма могла бы восприняться мамой, как правда, Александра бросило в холодный пот, злость перекрыла кран его слезам, он стиснул зубы. Он не даст себе расслабиться в своем несчастье, наоборот, эта гадость будет подпитывать огонь мести в его душе. И как только такая мерзость могла родиться в человеческой голове, а мама даже не дала ему понять, поверила ли она в это или нет. Если бы он знал тогда.

Для того, чтобы не откладывать в долгий ящик, Александр набрал телефонный номер единственного человека, на чью помощь он мог рассчитывать всегда, это Кэролайн, которая, кстати, имела знакомства во всех областях человеческой деятельности. И сейчас это было кстати.

30

Ольга достала из пакета часы, чтобы рассмотреть их повнимательнее, уже открыла коробку, когда её взгляд зафиксировал нечто необычное. Марк Бернштейн отчаянно жестикулировал перед самым носом Эльвиры, что-то ей втолковывая, она при этом пыталась ухватить его за локоть, но промахивалась, Лариса Петровна и Валентин молча стояли рядом.

– Мы еще не улетели, а первые скандалы уже начались.

– А что произошло?

– Я не видела. Заметила только, что Марк прыгает вокруг Эльвиры.

В этот момент Марк что-то выхватил из рук Эльвиры и развернулся.

– Похоже, мы скоро узнаем, что произошло.

Марк направился в бар, у стойки сделал заказ, заметив Ольгу с Аней, направился к ним.

– Вы позволите?

– Да, конечно.

Адвокат, как мешок с картошкой обрушился на стул.

– Я уже тысячу раз пожалел о своем решении ехать. Я согласился, потому что считаю, что адвокат должен уметь улаживать любые конфликты, и за это получил по полной. Улаживание дел с разъяренной квартирной хозяйкой это моя специфика, финансовые проблемы тоже, но когда мне приходиться покупать прокладки и делать обыск в дамской сумочке, это уже слишком, но я думаю это не предел.

Бармен принес заказ Марка, полстакана янтарной жидкости, которую он быстро стал поглощать. Чтобы отвлечь адвоката от черных мыслей, Ольга похвасталась:

– Вот, купили Александру подарок.

– Я вас только очень прошу, я ведь понимаю, что вы нормальные люди, не покупайте и не угощайте Эльвиру спиртным. Мне самому, честно говоря, начхать, но Александр Сергеевич очень меня просил об этом. Хорошо?

– Конечно. Честно говоря, мы приобрели бутылку коньяка в медицинских целях, но собирались это скрыть.

– Это, конечно, хорошо, но эта женщина способна на все. Знаете, что она сейчас отмочила? Перед этим ни разу она не оставляла попытки разжалобить меня и выклянчить денег или хотя бы пива. Поэтому я был вынужден сам экипировать ее в поездку. Натерпелся… так вот, сообразив, наконец, что наличных она не получит, она уговорила Ларису Петровну, чтобы та купила ей бутылку виски, а Эльвира у меня выклянчит духи, которые гораздо дороже, чем виски. Лариса Петровна тоже странная женщина, иногда она мне кажется нормальной, но если ей что-то выгодно, она ни перед чем не остановится…

– Как это Вы точно заметили. И что же?

– Я заподозрил нечто, когда она долго не могла выбрать у витрины духи, которые, кстати, так долго просила, и сказала, что на минутку отлучится. Когда я увидел в отражении витрины, что она направилась в винный отдел, я пошел за ней. Там я нашел всех троих, Эльвиру с бутылкой виски в руках и Ларису Петровну, которая описывала флакон желанных духов. Тут я все понял. Самое удивительное, у нее хватило наглости отпираться. Я не выдержал и наорал на нее, что непозволительно. Наглость и глупость вместе – страшная сила. Нет, вы только посмотрите, они идут сюда.

Марк быстро влил в себя остатки жидкости, а стакан поставил на пустой столик.

Аня предложила ему карамельку, которую он тут же засунул за щеку. Сейчас, с раскрасневшимся лицом, Марк был похож на подростка.

Лариса Петровна подошла к столику, задевая за стулья кистями своей шали, и все увидели, что она раздражена. Отрицательные эмоции могут быть привлекательны в молодости, но в пикантном возрасте это устрашающее зрелище. Мышцы лица при этом напрягаются, и все что наросло на них, мясо и морщины превращаются в жуткую маску.

– Марк. Такое обращение с нами недопустимо. Мы конечно зависимы от Вас в большей степени, чем другие, – Лариса Петровна сделала акцент на слове «другие», чтобы Ольга почувствовала себя буржуйкой, – но мы не заслуживаем подобного унижения.

– Простите мне мою неуравновешенность, – Марк избегал смотреть Ларисе Петровне в лицо, он ее побаивался.

– Я Вам в матери гожусь и требую к себе уважения. Эльвира, конечно, проныра, но и она не девочка. Чего ради она должна изворачиваться, чтобы купить выпивку?

– Еще раз прошу прощения за срыв, но Вы же знаете, что Эльвире нельзя пить.

– Я знаю. Она убедила меня, что хочет сделать подарок Александру, его любимый напиток… да, я понимаю, что это смешно, на его деньги, но у нас нет своих.

Ольге было неприятно присутствовать при этом разговоре, особенно наблюдать, как из глубины побелевшего лица Лариса Петровна метала молнии взглядов на нее и на Анютку. Она машинально открыла коробку с часами и стала их выковыривать из упаковки, тем самым она перевела гнев на себя.

– Некоторые, могут позволить себе покупать подарки не напрягаясь, в надежде отхватить более жирный кусок пирога, чем другие. Конечно, деньги к деньгам, но нам тоже хочется порадовать Александра.

Аня выразила свое отношение к происходящему, надув большой розовый пузырь из жевательной резинки и громко хлопнув им. Валентин, стоявший у стойки бара, обернулся на этот звук, но не двинулся с места, он предпочитал быть в арьергарде.

Марк медленно поднял глаза и посмотрел Ларисе Петровне в глаза, от его спокойного взгляда она немного расслабилась, поняла, войны не будет.

– Во-первых, Александр давно не пьет ничего кроме молока, я думал Вы это знаете, во-вторых, именно поэтому меня уполномочили привезти Эльвиру трезвой, а я привык выполнять свои обещания, поэтому так разгорячился от обмана. Кстати, Эльвира прекрасно знает, что Александр не пьет. И мне бы не хотелось начинать наше путешествие с заговоров. Это глупо.

В следующий момент произошло две вещи одновременно, объявили посадку на их рейс, и зазвонил мобильный телефон Марка.

Воспользовавшись моментом, Лариса Петровна направилась к выходу, подхватив по пути сына под руку. Оля расплачивалась по счету, Аня убирала в пакет часы и журналы, никто не обратил внимания на разговор Марка.

– Алло. Да, Александр Сергеевич, все по плану… Когда Вы вернетесь? Хорошо.