Текст книги "Драконий пир"

Когда Влад приблизился, один из трёх стаканов уже лежал на боку. На этот стакан хмуро глядел рослый человек, а зазывала плясал вокруг и весело приговаривал:

– Ты поставил один к трём и ошибся, но ты ещё можешь отыграться. Поставь снова! Поставь один к двум и угадай, где лежит пробка. Дай пять монет и получишь десять!

Здоровяк, помедлил немного, достал деньги и положил их возле правого стакана.

– Ты уверен? – хитро спросил зазывала.

– Уверен, – протянул игрок зычным басом.

– А если уверен, может, поставишь больше? – прищурился зазывала. – Дай-ка я объясню тебе, в чём твоя выгода. Выиграешь – станешь считать меня благодетелем. – И с этими словами он будто невзначай сделал шаг в сторону, продолжая говорить, а игрок, слушая, конечно, повернулся к нему и тем самым ненадолго выпустил из виду стол со стаканами.

Меж тем другой устроитель игры, несмотря на множество обращённых на него взглядов, спокойно приподнял правый стакан и переложить пробку под левый.

Зрители видели плутовство – не видел только здоровяк, который вот-вот должен был лишиться денег, – и всё же никто из свидетелей не подал голос. Люди даже не изменились в лицах!

Влад нарочно огляделся, чтобы удостовериться в этом, и удивился: «Разве такое возможно?» Он был удивлён настолько, что даже не заметил, что одна молодая женщина, проходя мимо, задела его плечом, попросила извинения, многозначительно улыбнулась и, не дождавшись никакого ответа, в недоумении направилась дальше.

Между тем зазывала начал говорить что-то о причудах удачи, а рослый человек, вняв ему, достал из кошелька ещё денег и опять положил возле правого стакана.

– Уверен, что пробка здесь? – спрашивал зазывала.

– Уверен, – гудел здоровяк.

Влад недоумевал: «Да что ж такое! Неужели никто ничего не скажет? Неужели люди так испортились, что безразличны к неправде? А если на их глазах начнут убивать кого-нибудь? Неужели и тогда никто не вмешается?»

Всё это нисколько не походило на то, что он видел в Молдавии, да и в Румынии тоже. Там на торгу, если кто-то хотел стащить что-то с воза или прилавка, все сразу начинали кричать: «Держи вора!» Вот почему, глядя на происходящее в брашовской корчме, Влад не выдержал. И даже не думал, что вмешиваться опасно, ведь всё происходило в венгерских землях и следовало вести себя тихо, дабы не попасться врагам. В ту минуту он понимал лишь то, что при всеобщем безразличии совершается несправедливость.

– Он переложил пробку! – воскликнул Влад, указывая на стол. – Люди, вы что молчите?!

Зрители растерялись. Не растерялся только игрок, которого хотели облапошить. Услышав про подлог, он взревел, кинулся через стол к тому, кто двигал стаканы, и схватил жулика за ворот:

– Я тебе!..

Драчунов принялись разнимать, всё смешалось, послышался топот, грохот падающей мебели, хруст черепков разбитой посуды под ногами, и лишь зазывала не принимал участия в драке. Наступая на Влада, он начал кричать:

– Кто переложил?! Что переложил?!

– Я видел, – твёрдо произнёс недавний румынский князь.

– Ничего ты не видел! – всё так же кричал зазывала. – Что ты мог видеть? Что ты мелешь, дурак?! Юнец зелёный! Показалось тебе! Никто, кроме тебя, это не видел! Сам не знаешь, что говоришь, олух приезжий. Иди отсюда, пока взашей не выгнали!

Влад на секунду онемел, но затем вскипел. Плут оскорблял того, кто его уличил, – это что за наглость безмерная! И ещё смеет так разговаривать с человеком из княжеского рода! Даже скрывая свою личность, Влад никому не собирался позволять таких дерзких речей! Никому!

– Как ты смеешь, грязный оборванец! – в свою очередь крикнул Влад, напирая на зазывалу. – Я сейчас стражу позову! Сейчас тебя отправят в темницу!

И вдруг плут изменился в лице. Без сомнения, он уже сотни раз слышал угрозу на счёт стражи, однако нынешняя угроза прозвучала для его уха непривычно. Стражей грозят все проигравшие, грозят в отчаянии, сознавая своё бессилие и понимая, что звать бесполезно. А Влад грозил по-другому. Он грозил уверенно, будто стража должна ему подчиняться.

Зазывала пристальнее глянул в лицо странному правдолюбцу, а Влад тут же прикинул, что может оказаться узнанным. Ведь он и впрямь крикнул так, как кричит человек, привыкший повелевать. «Ты меня разгадал?» – будто спрашивал недавний румынский государь, а выражение его лица ещё больше смутило зазывалу.

Наверное, плут решил, что перед ним особенный человек, так что лучше не рисковать. Продолжая вглядываться в лицо Владу, он отступил на несколько шагов, затем с нарочито скучающим видом взял с лавки кафтан, дорожную суму и, ни слова не говоря, направился к двери. Даже не окликнул товарища!

– Ты куда?! – воскликнул Влад.

Меж тем второй плут, успевший освободиться от разъярённого игрока, которого теперь держали за руки и за ноги, увидел, что товарищ спасается бегством.

Мошенники, действующие сообща, редко оказываются смелыми поодиночке. Наверное, поэтому второй плут тоже переменился в лице, сгрёб в охапку свои вещи и тоже поспешил к выходу, бросив, как есть, деньги, валявшиеся на полу.

– А ты куда?! – воскликнул Влад и даже попытался задержать нового беглеца, ухватив за пояс, но беглец резко рванул, больно пнул защитника справедливости под колено, выверенным движением оттолкнул от себя и кинулся к двери, поэтому теперь все смотрели на Влада.

Здоровяка, только что кипевшего гневом, посетители продолжали крепко держать, чтобы не убил никого.

– Чего вы этого-то держите?! Вон тех двоих держать надо! – твердил Влад, указывая на дверь, в которой исчезли устроители игры. Боль в колене помешала правдолюбцу броситься в погоню, а другие посетители корчмы никуда бежать не хотели.

Тут-то и подоспела городская стража. Ни в чём не желая разбираться на месте, она схватила здоровяка, схватила Влада и потащила в городскую тюрьму. Рассчитывать на то, что удастся доехать до Тырговиште, теперь вряд ли следовало.

* * *

Тюрьма находилась в подвале Здания Совета, стоявшего посреди огромной, вечно многолюдной рыночной площади. Неподалёку от здания, глядя поверх голов торговцев и покупателей, Влад увидел виселицу, сейчас пустую, и помост с плахой, но не смутился от такого вида – недавний румынский князь, продолжавший скрывать свою личность, ещё надеялся, что легко отделается, пусть до Тырговиште и не доедет.

«В чём они меня обвинят? – думал он. – В нарушении общественного спокойствия? Ну и пускай. Значит, мне придётся признать себя виновным и заплатить за побитую посуду и поломанные стулья в корчме. Не так уж это и несправедливо. Ведь драка в самом деле началась из-за меня».

Меж тем городская стража передала его страже тюремной – двум почти не вооружённым молодцам, которые заставили Влада спуститься по стёртым каменным ступеням, пройти в низкую дверь, чуть ли не пробежать узкий тёмный коридор и с размаху влететь в небольшую тесную комнату с одним маленьким зарешёченным окошком почти под самым потолком.

Когда глаза привыкли к полутьме, стало можно разглядеть, что пол в комнате земляной, а из мебели – деревянная лежанка, намертво вделанная в стену. Подпрыгнув, можно было увидеть через окошко, как на утоптанную землю рыночной площади падают хлопья снега и тут же тают, а Влад подпрыгнул не раз и не два, обнаружив, что это самый надёжный способ согреться. Правда, холодно здесь казалось не столько из-за погоды по ту сторону стен, сколько из-за сырости.

Когда тебе едва исполнилось двадцать три, холод не так страшен – старики имеют склонность мёрзнуть гораздо сильнее, – и всё же Влад искренне пожалел, что плащ остался в корчме вместе с остальными вещами. Хорошо, хоть тёплый зимний кафтан никуда не делся… как и кошелёк с деньгами.

Ещё в Молдавии у Влада появилась привычка при входе в корчму сразу снимать кошелёк с пояса и класть за пазуху – ближе к телу, а от воров подальше. Теперь стоило похвалить себя за это. Останься кошелёк на поясе, то наверняка сделался бы добычей городской стражи или тюремщиков.

Вынув из кошелька две монетки, Влад подошёл к окошку и, стараясь особенно не шуметь, подозвал торговку пирогами, которая будто нарочно бродила неподалёку, поскольку знала, что узники в городской тюрьме не получают харчей за счёт города и кормятся сами, как могут.

Протянув две монеты через решётку, недавний румынский князь получил два горячих пирога с мясом. Горячая сытная пища – лучшее средство от холода, однако ближе к ночи стало куда холоднее, поэтому заснуть так и не удалось. Зубы отбивали дробь, и в конце концов Влад перестал с этим бороться – так и просидел всю ночь на деревянном лежаке, поджав под себя ноги на турецкий лад.

* * *

С рассветом потеплело лишь чуть-чуть, поэтому узник несказанно обрадовался, когда уже поздно утром тюремщики наконец пришли за ним, вывели из подвала, потащили на крыльцо Здания Совета и дальше – во второй этаж, где были печки и казалось невероятно тепло.

Вот коридор, но не такой, как в подвале, а просторный и светлый. В приоткрытые двери всякому проходящему виделись писари, сидящие за столами.

Вот большая закрытая дверь. Возле неё на лавке сидел грустный Штефан, который, увидев Влада, сразу вскочил:

– Брат, брат…

– Ничего, и не в таких переделках бывали! – ободрил его Влад, продолжая пребывать в радостном настроении.

Он уже успел немного согреться, так что зубы больше не стучали. Лишь ощущалась лёгкая боль в пальцах рук и ног, как всегда, когда они отогреваются слишком быстро, но на это не стоило обращать внимания. Главное теперь казалось – не разозлить господ из городского совета, которым сейчас предстояло разбирать дело о происшествии в корчме.

Власть в Брашове, как и в других немецкий городах Трансильвании, была организована таким образом, что городской совет одновременно являлся ещё и судом. Вот почему совет состоял из двенадцати присяжных, а возглавлялся судьёй. Всего тринадцать человек – чёртова дюжина! – избиравшиеся сроком на год из числа самых уважаемых горожан.

Сейчас эти почтенные заседатели разместились в большой комнате – все сидели по одну сторону длинного стола лицом к двери – и внимательно рассматривали человека, которого к ним ввели. Седовласый судья сидел в центре, а по правую и по левую руку от него – шесть разномастных присяжных: светловолосые, рыжие, тёмные.

Пройдя в дверь, Влад сделал несколько торопливых неуклюжих шагов, потому что тюремные охранники толкнули в спину и пройти от порога чинно никак не получилось, но это вдруг показалось к лучшему, ведь представителя княжеского рода прежде всего выдаёт гордая осанка.

Влад заставил себя почтительно поклониться совету, чего, конечно, никогда бы не сделал, если бы не скрывал своё княжеское происхождение, а затем сказал по-венгерски:

– Приветствую вас, добрые господа.

Если бы мог, он сказал бы по-немецки, но немцы в городском совете хорошо знали венгерский язык, поэтому поняли, что к ним обращаются уважительно… И всё же их ответ оказался не таким, на который надеялся подсудимый.

Члены совета переглянулись.

– Надо же! – сказал судья. – Влад, сын Влада, прозванного Дракул, нам кланяется.

Услышав отцово прозвище впервые за долгое время, Влад едва не вздрогнул:

– А с чего господин судья и господа присяжные решили, что я – сын того самого Влада?

– А разве нет? – спросил судья.

– Я ни разу не назвал себя так с тех пор, как прибыл в ваш город, – уклончиво ответил недавний румынский государь, – а если кто-то называет меня сыном Влада Дракула, то пусть повторит это при мне.

– Что ж, пускай повторит, – сказал судья и сделал знак тюремным стражам.

Те вышли вон и тут же ввели в комнату… Штефана.

– По-твоему, он лжесвидетельствует? – спросил судья у Влада, указывая на Штефана.

Недавний румынский князь знал, что лжесвидетельство – тяжкое преступление, поэтому не мог больше отпираться, дабы не навредить другу. Лишь посмотрел на того с укоризной.

Богданов сын смутился:

– Прости, брат. Я думал, так лучше. Я думал, что если они узнают, кто ты, то сразу отпустят. Ведь ты никогда с ними не враждовал, а только с Яношем.

«Эх ты, телёнок!» – подумал Влад, а вслух произнёс:

– Он не лжёт. Я действительно Влад, сын Влада, прозванного Дракул.

– Зачем ты приехал в наш город? – спросил судья. Как видно, дело о потасовке в корчме оказалось забыто, и теперь следовало ожидать куда более серьёзных обвинений.

– А разве вы сами меня не приглашали? – спросил Влад. – Помнится, два с половиной года назад я получил от вас письмо с приглашением приехать. Вот я с некоторым запозданием, но всё же приехал.

– Мы приглашали правителя, – подал голос один из присяжных, – а ты больше не правитель. Теперь за горами правитель – Владислав.

Услышав это имя, Влад невольно скрипнул зубами и натужно улыбнулся:

– Ну, раз мне больше не рады здесь, тогда я могу сегодня же уехать.

– Как видно, ты насмехаешься над нами и проявляешь неуважение к нашему суду, – строго сказал ещё один из присяжных и оглянулся на судью.

– Ты не можешь уехать, Влад, сын Дракула, – сказал судья. – И не сможешь до тех пор, пока нам не станут ясны твои истинные намерения. Ты, наверное, задумал свергнуть государя Владислава?

– Как же я могу его свергнуть, если у меня нет армии? Я один. – Влад развёл руками и теперь улыбнулся уже непринуждённо. Обвинение показалось ему глупым и смешным.

– Ты нагло лжёшь. Ты приехал не один, – возразил судья и указал на Штефана, стоявшего рядом с Владом.

– А он не в счёт, – сказал недавний румынский государь, глядя на насупленные брови судьи. – Штефан, сын Богдана, приехал по своим делам.

– А ещё мы знаем, что вы привезли с собой немалую сумму денег, которую оставили на хранение купцу… – Судья уткнулся в бумагу, на которой где-то, наверное, было записано имя купца, но сразу не нашёл, поэтому хлопнул по листу ладонью и сказал: – В общем, его имя нам известно. И мы подозреваем, что ты, Влад, сын Дракула, на эти деньги хочешь нанять в наших землях войско, чтобы идти за горы и свергнуть Владислава.

Немалая сумма денег и впрямь имелась. Штефан ведь по совету Влада бежал из Молдавии не с пустыми руками, а прихватив княжескую казну. Теперь молдавский княжич мог безбедно жить на эти деньги довольно долгое время.

Чтобы это богатство не сделалось добычей грабителей, Влад и Штефан, приехав в Брашов, первым делом отыскали надёжного человека, которому и оставили почти все деньги на хранение. Так они поступили и ранее, в Коложваре, причём оба раза их выручили румынские купцы.

«Только бы брашовяне деньги не отобрали», – забеспокоился Влад. Он лишь сейчас до конца осознал, как глупо поступил, приехав в Брашов и думая доехать до Тырговиште. Только теперь стало ясно, что недавний румынский государь подверг опасности не только себя, но и друга.

– Это деньги не мои, а Штефана, и он, в отличие от меня, пользуется покровительством господина Яноша Гуньяди, который вам хорошо известен, – запальчиво произнёс Влад. – Вы можете отправить письмо господину Гуньяди и спросить об этом. Вот увидите: он подтвердит мои слова и будет весьма недоволен, если вы заберёте у Штефана что-либо без всякого основания. Штефан не лгал вам, не смущал покой жителей вашего славного города, а приехал сюда потому, что господин Гуньяди обещал ему убежище. Напишите господину Гуньяди, и он подтвердит, что оказывает Штефану покровительство, о чём договорился с его отцом. Напишите!

Судья бесстрастно выслушал эту речь и так же бесстрастно произнёс:

– Что ж, мы так и сделаем. А заодно спросим господина Гуньяди, как нам лучше поступить с тобой, Влад, сын Дракула.

Недавнему румынскому князю ясно вспомнились слова отцовского писаря – старого болгарина по имени Калчо: «Не езди, господин. Ты ещё так молод. Будет жаль, если тебя в Брашове схватят, а затем убьют. Ты приедешь, и окажется, что там Янку тебя уже дожидается, чтобы отрубить тебе голову, как уже отрубил твоему родителю».

Пусть Янош находился не в Брашове, но повеление этого венгра здесь исполнили бы в точности. Влад раньше недооценивал опасность, потому что в молодые годы как-то плохо верится, что ты можешь умереть. И вдруг он почувствовал всем своим существом, что угроза действительна.

«Эх, как прав Калчо! Как прав! – мысленно воскликнул Влад, однако вместе с осознанием настоящей опасности им овладел не страх, а досада. – Это ж надо так по-дурацки попасться! Так по-дурацки!»

Глава V

Влад просидел взаперти около трёх месяцев – почти всю зиму. Оказывая узнику почёт, брашовяне держали его не в городской тюрьме, а в одной из мощных крепостных башен, которая сама по себе являлась небольшой крепостью с внутренним двором и множеством помещений, где хранились доспехи и оружие, выдаваемые горожанам в случае войны.

В комнате, куда поместили Влада, тоже раньше что-то хранилось. На дощатом полу и белёных стенах виднелись следы от полок, но теперь отсюда всё вынесли, заменив маленькой трёхногой табуреткой, соломенным тюфяком, а также одеялом из овчины, которое представляло собой несколько сшитых друг с другом овечьих шкур.

В комнате имелось два крохотных окошка. Через одно удавалось разглядеть, как на черепичные крыши города падает снег, а через другое, выходившее на внешнюю сторону крепостных стен, узник видел гору, сплошь заросшую елями.

Сама комната оказалась такая же холодная, как в городской тюрьме, но просторная – здесь, чтобы согреться, можно было ходить из угла в угол, завернувшись в плащ, принесённый Штефаном, и повторять:

– Ох, гостеприимные брашовяне! Ох, заботливые!

Правда, четверо стражников, охранявшие башню, быстро пресекли это хождение, потому что сидели в нижнем этаже и им очень скоро надоело, что у них над головами беспрерывно топают.

Эти немцы не знали венгерского языка, а румынского – тем более, но Влад отлично понял их, когда они, крайне возмущённые, заглянули к нему и сказали по-немецки:

– Кончай ходить!

– Здесь холодно, – с улыбкой ответил им узник по-венгерски, всё же надеясь на понимание, и на всякий случай показал жестами, что замёрз.

В отличие от тех немцев, что составляли брашовский городской совет, эти оказались добрыми людьми. Есть много разных способов сделать так, чтобы озябший вёл себя тихо – например, пригрозить отобрать плащ, – но эти охранники избрали лучший путь, просто взяв своего узника с собой в караульное помещение, где был очаг, так что Влад, согревшись, сладко спал в углу, пока четверо немцев играли в кости.

День стал единственным подходящим временем для сна, потому что на ночь Влада опять запирали, и оставалось лишь сидеть среди стылых каменных стен на соломенном тюфяке, укрывшись овчиной, и стучать зубами.

Ходить по комнате по ночам узник не мог, потому что охранники с помощью жестов объяснили ему:

– Если ночью начнёшь топать над нашими головами, то мы придём и настучим по твоей голове.

Наконец по-зимнему длинная ночь заканчивалась, а утром в башню, как всегда, приходил Штефан, принося целую корзину хорошей пищи и… нет, не шнапс. Штефан приносил парное молоко, а на все возражения упрямо твердил, что это лучше. «Эх, телёнок!» – думал Влад и всё же, продолжая считать Штефана простаком, не мог не признать, что Богданов сын сумел-таки облегчить другу тяготы заточения.

Пищи в корзине хватало не только Владу, так что сменщики четверых добрых немецких стражников тоже подобрели и позволили узнику сидеть в нижнем тёплом этаже, ведь не годится же в самом деле удалять от общей трапезы того, за чей счёт она накрыта. Так же получилось и со следующей сменой.

Однажды Штефан даже привёл женщину. Её лицо и грудь густо покрывали веснушки, но этот недостаток с лихвой окупался бойким нравом.

Войдя во внутренний двор башни вместе со Штефаном, посетительница тут же указала на Влада, стоявшего в дверях караульного помещения, и заявила по-немецки, что собирается на часок-другой разделить с узником тяготы заточения в камере.

– Сейчас ты у меня согреешься, мой милый, – добавила она на ломаном румынском языке, обращаясь к Владу, которого никогда прежде не видела, но, наверное, многое выведала о нём у Штефана.

Охрана застыла от удивления, сказав что-то вроде:

– Катарина, тут тебе не корчма! – однако женщина как-то сумела уговорить всех четверых стражей.

Их сговорчивость, наверное, объяснялась тем, что они эту Катарину знали, но посетительнице пришлось пройти полушутливую проверку – высоко поднять юбки, тем самым показывая, что не принесла под юбками ничего, что помогло бы узнику сбежать.

Добиться цели Катарине, конечно, помогли и женские чары, которые после её ухода сразу рассеялись, ведь настроение охранников переменилось. Немцы, красноречиво жестикулируя, объяснили Штефану, что женщина здесь больше никогда появляться не должна, потому что никого сюда водить не положено.

Они ещё долго говорили про посетительницу и с Владом, даже умудряясь шутить, несмотря на то что румынского не знали, а узник не знал немецкого. Немцы просто произносили «Катарина», а дальше одними жестами расписывали её достоинства и недостатки, причём оценивали не только фигуру, но и манеру поведения.

Влад, как мог, пытался отвечать, с чем согласен, а с чем – нет, так что дни в заточении проходили довольно весело. Другое дело – ночи, и вовсе не из-за отсутствия Катарины.

Чем больше проходило ночей в холодной комнате, где невозможно спать и остаётся лишь думать о завтрашнем дне, тем неотступнее становилась мысль: «А вдруг завтра брашовяне получат письмо от Яноша, где будет сказано, что меня надо казнить или препроводить к Яношу в замок? И что тогда? Что я стану делать? Мой отец умер зимой. И мой старший брат умер зимой. Неужели я тоже умру зимой?»

Влад сотню раз успел обозвать себя дураком. Как он мог так легко попасться?! Как?!! Ведь знал же, куда едет, и чем это может обернуться.

Ему невольно вспомнилась игра в стаканчики, свидетелем которой он недавно стал: ведь всякий человек уже давно знает, что в корчмах эту игру устраивают лишь мошенники, однако желающие попытать счастья всё равно находятся. Проигрыш почти предрешён, но люди всё равно верят в удачу. Так и Влад верил, что сможет проехать через Трансильванию беспрепятственно. Оставалось лишь удивляться, отчего его не схватили раньше.

Самое досадное было в том, что брашовяне не имели никакого права удерживать Влада. Он не совершил ничего, за что по городским законам мог бы подвергнуться долгому аресту. И если уж копаться в законах, то брашовяне могли судить Влада, только если бы разбирали драку в корчме, ведь городской суд судит только граждан города.

Недавний румынский государь считался неместный. Гражданином являлся только корчмарь – пострадавшая сторона, и лишь поэтому дело мог рассматривать судья, стоявший во главе городского совета.

Однако речь во время разбирательства шла о Яноше Гуньяди. Вражда между Владом и Яношем – это вообще не дело брашовян! Тут простодушный Штефан оказался по-своему прав, говоря, что с Брашовом Влад не враждовал, и городу не следовало вмешиваться в чужие дрязги. Наверное, брашовяне имели некое указание от Яноша о том, что делать, если Яношев враг окажется у них в руках, и поэтому проявили самоуправство. Можно ли было как-то противостоять этому законными средствами?

Иногда Владу приходила мысль потребовать, чтобы его отвели к королевскому судье. Эти судьи, находившиеся в каждом немецком городе Трансильвании, разбирали как раз такие случаи, как у Влада: тот, кто не являлся гражданином города, имел право на другой суд, если в городском суде не надеялся на благоприятное для себя решение.

Однако надеяться, что королевский судья окажется добрее, не приходилось. В Венгерском королевстве всем заправлял Янош, а это означало, что королевский судья скорее проявит даже больше суровости, чем брашовяне.

«Что же мне остаётся? Побег? – думал узник. – Но как сбежать? Как?» Из крепостной башни так просто не сбежишь.

Потолок в комнате Влада был дощатый и притом наклонный. «Значит, это часть крыши, – думал узник. – Поверху дощатого настила лежит черепица и больше ничего». По сравнению с каменными стенами и неимоверно толстыми досками пола, потолочная преграда могла казаться легко одолимой. Но лишь казаться!

«Эх, если бы добраться до этого потолка, сломать доски, вылезти наружу», – мечтал Влад. Правда, дальше путь представлялся совсем не приятным. Чтобы не встретиться со стражей, с крыши крепостной башни пришлось бы прыгать в оборонительный ров, то есть, по сути, в болото, где смешались нечистоты из сточных канав всего города, не замерзающие и издающие зловоние даже зимой.

Конечно, если захочешь жить, то нырнёшь даже в такую вонючую жижу, но до неё ещё следовало добраться. «Доски на потолке новые, не гнилые, – рассуждал Влад. – Как их пробить?» Он мог бы взобраться на деревянную балку, которая тянулась от стены к стене и поддерживала стойки-столбики, подпиравшие откос крыши. Встав на эту балку, можно было упереться спиной в крышевой настил и попытаться его приподнять, ведь доски, хоть и новые, могли быть плохо прибиты.

Это произвело бы большой шум – особенно от потревоженной черепицы, которая начала бы падать с крыши в ров. Конечно, тут же прибежала бы стража, и если бы не удалось сломать крышу с первой попытки, Влада тотчас пересадили бы в подвал, где своды каменные.

«Через крышу лезть – это уж крайний случай», – решил узник и потому подумывал сбежать днём, когда позволялось сидеть в караульном помещении. Правда, такой побег казался ещё труднее, чем проламывание крыши и последующее купание во рву. Беглец мог в лучшем случае вырваться только во внутренний двор башни, а в город – уже нет, поскольку внутренний двор отделялся от городской улицы воротами, которые были всё время заперты.

* * *

Ни одну из этих задумок выполнить так и не пришлось. В конце второй декады февраля ранним утром пришли стражники и вместо того, чтобы отвести узника погреться, знаками дали понять: дескать, собирайся, пошли.

«Значит, письмо от Яноша уже получено», – понял Влад. Он даже не пытался спросить об этом стражей, да они и не могли знать, а просто делали то, что приказано – вывели узника из башни и направились вместе с ним по городской улице к большой рыночной площади, к Зданию Совета. Двое стражей крепко держали своего подопечного под руки, а двое других шли впереди и прокладывали путь в толпе прохожих, торопившихся по своим делам.

Как же изменился город за то время, пока Влад сидел взаперти! В ноябре лишь иногда начинало порошить, а теперь все улицы замело.

Город сделался удивительно светлым. Казалось, громады домов с высокими черепичными крышами уже не загораживали небо. Под ногами почти исчезла грязь. На карнизах, подоконниках и ставнях появилось белое снежное украшение. В воздухе больше не витал запах сточной канавы. Чувствовалась лишь морозная свежесть, если, конечно, на пути не попадалась куча тёплого конского навоза или не встречался малочистоплотный горожанин, оставлявший за собой, как шлейф, крепкий запах пота.

Впрочем, Влад, которому за время сидения взаперти ни разу не довелось помыться, тоже не производил на окружающих впечатление чистюли. Проходя через площадь и видя всё тот же помост с плахой, запорошенный снегом, недавний узник вдруг подумал: «Надеюсь, мне перед казнью хоть чистую рубашку надеть дадут?»

«Отец умер в декабре. Старший брат умер в январе. А я – в феврале? Если в письме Яноша написано, что меня надо казнить, значит, так и случится», – рассуждал Влад, но почему-то оставался странно спокойным. Даже не пытался обратиться к Богу, попросить о помощи, как обычно делает человек, оказавшийся в смертельной опасности: «Раньше надо было молиться, а теперь поздно. Что бы дальше ни случилось, всё уже решено и ничего не изменить».

Как же красив был белый светлый город! Как прозрачны синие небеса! Эта зимняя красота завораживала, но не своей чистотой. В ней таился ужас, ведь зимой природа засыпает очень глубоким сном, похожим на смерть, а часть природы действительно умирает. Окружающий холод казался дыханием могилы, но именно это и заставляло становиться более чутким, внимательным к прекрасному зимнему миру. Даже скрип снега под сапогами наполнился для Влада неким особым смыслом: «Снег – смерть».

В Здании Совета всех встретило привычное тепло от натопленных печек и казалось даже душно. На скамье перед дверью в большую комнату, где заседали городской судья и присяжные, опять примостился Штефан. Богданов сын волновался едва ли не больше своего друга, как будто это для молдавского княжича решался вопрос жизни и смерти.

– Брат, брат, не отчаивайся. Если окажется плохо, я что-нибудь придумаю. Я тебе помогу, – забормотал он, по своему всегдашнему простодушию сказав больше, чем следовало бы.

«То есть, если меня приговорят к смерти, ты поможешь мне сбежать от палача?» – мысленно спросил Влад, надеясь, что речь Штефана, говорившего на своём родном языке, никто здесь не понял. Недавний узник хотел ободряюще улыбнуться другу, но не успел – опять, как в прошлый раз, почувствовал тычок в спину и оказался в комнате, где вершилось брашовское «правосудие».

Судья и присяжные напустили на себя строгий вид, но заранее казалось невозможно предугадать, что же они скажут.

– Объявляем тебе, Влад, сын воеводы Влада, прозванного Дракул, что решение по твоему делу принято, – медленно и торжественно провозгласил судья, а затем так же медленно продолжил: – Господин Янош Гуньяди, управитель этого королевства…

Влад никак не мог привыкнуть к этому слову, применявшемуся в отношении Яноша. В Венгерском королевстве правил король, но Янош, недостаточно родовитый, чтобы носить корону, путём разных интриг сумел добиться должности «управителя», по сути – верховной власти, пока настоящий король не достиг совершеннолетия. Временный правитель обладал таким же правом казнить и миловать, как настоящий коронованный монарх, и вот теперь судья объявлял Яношево решение:

– …повелел, чтобы во избежание вреда, который ты можешь причинить государю Владиславу, а также самому себе своей глупостью…

«Значит, Янош обо мне по-отечески заботится? – Влад чуть не произнёс это вслух. – Благодарю, хватит мне и брашовской заботы».

– …тебя следует немедленно… – вещал судья.

«Передать Яношу, чтобы он меня взаперти держал?»

– …изгнать из наших земель туда, откуда ты явился.

«Всего лишь?» – недавний узник даже не поверил. Однако такой мягкий приговор следовало объяснить не внезапно проснувшимся милосердием Яноша, а скорее желанием венгра выказать своему врагу презрение. Пусть брашовский судья и упомянул о вреде Владиславу, сам Гуньяди явно считал Влада безобидным – иначе непременно бы казнил.

И всё-таки нельзя сказать, что недавний узник не обрадовался. Ведь смерть только что стояла рядом, а теперь отступила. Правда, радость казалась отравлена досадой: «Ты избежал смерти не благодаря своему уму или ловкости, а лишь потому, что тебя не принимают всерьёз! Считают глупым мальчишкой!»