Текст книги "Драконий пир"

Влад тихо засмеялся:

– Вот я тоже немного поучил тебя, Мане Удрище. Не будь дерзким со своим будущим государем. Слушай, когда он приказывает молчать.

Подзатыльник для пожилого боярина, конечно, считался оскорблением, и всё же Мане не обиделся и лишь хмыкнул.

– Тебе известно, кто отравил моего дядю Александра Алдя? – спросил Влад, снова усевшись на лавочку. Теперь он говорил серьёзно, но по-прежнему чувствовал ту лёгкость, которую ощутил, когда засмеялся. Казалось, что теперь он может без всякого возмущения услышать что угодно – рассказ о самом ужасном преступлении, о гнуснейшем деле.

Дракулов сын сам не вполне понимал, почему вдруг успокоился. Может, он чувствовал себя так просто потому, что действительно хотел знать правду, не хотел закрывать на неё глаза, а ярость застлала бы ему глаза. Непременно застлала бы!

Мане тоже почувствовал, что настроение собеседника изменилось, однако про Владова дядю рассказать ничего достоверного не мог.

– Нет, мне неизвестно, кто его отравил. Я в этом не участвовал, а отравители, кто бы ни были, мне ничего не рассказывали. О таком не говорят. О таком молчат. Однако Нан наверняка приложил к этому руку.

– Не говори о нём плохо, если не знаешь наверняка, – спокойно произнёс Влад. – Всё-таки Нан был человеком, который чуть не стал мне тестем. Он заботился обо мне.

– Заботился? – с сомнением спросил Мане, но так же спокойно.

– Нан позаботился обо мне, – повторил Дракулов сын. – Заботился, когда румынский трон оказался захвачен Басарабом, а мой отец уехал к султану, чтобы попросить войско. Мой отец вверил заботам Нана всю свою семью, и Нан, рискуя головой, прятал меня и моих братьев от Басараба в своём дальнем имении, пока отец не вернулся. Я ценю это до сих пор.

– А, по-моему, Нан справился с порученным делом плохо, – возразил Мане. – Нан упустил тебя из виду, и ты сбежал из имения. Как я слышал, ты где-то пропадал недели две…

– Три.

– Тем более, – кивнул Мане. – А если бы ты попался Басарабу?

– Не попался ведь. – Влад досадовал, что его отроческая глупость запомнилась всем так хорошо.

Он припомнил и то, как сам рассказывал о ней Войко, стоя на развалинах сгоревшего Нанова дома: «Мне ведь тогда четырнадцать было. Я только и думал о том, что передо мной весь мир открыт. Всё хотелось изведать, всё попробовать».

Влад до сих пор чувствовал вину за ту шалость, однако Мане почему-то хотел взвалить основную часть вины на Нана.

– Нан плохо выполнил поручение твоего отца. Нан допустил, чтобы ты подвергся опасности, а ведь он же знал, что тебе четырнадцать и что в такие годы многим отрокам не сидится на месте. Нан плохо позаботился о тебе, и всё же твой отец оказал Нану высшую милость. Он выбрал тебе в невесты Нанову дочь. За что такая честь? За что?

– А тебе-то что? – небрежно спросил Влад. – Разве у тебя тоже была дочь, и она оказалась обойдённой вниманием?

– Дочерей мне Бог не дал, – с досадливым вздохом ответил Мане, – но Нан, если б стал твоим тестем, возвысился бы ещё больше. Мало ему было, что при твоём отце он занимал второе место в совете. Если б государем сделался ты, Нан занял бы первое место.

– После моего отца государем должен был сделаться мой старший брат, а не я, – напомнил Дракулов сын.

– Вот потому-то я и не желал смерти твоего старшего брата, – сказал Мане. – Веришь? Если б правил он, первое место в совете никогда бы не досталось Нану. Твой брат посчитал бы, что для Нана и так жирно – второе место в совете, почти родня государю. Это справедливо. Поэтому я совсем не желал, чтобы твой старший брат умер.

– И что же ты сделал, чтобы предотвратить его смерть? – Влад уже обращался с подобными словами к Миклие, и тот просто лил слёзы, не имея ничего ответить.

Другое дело – Мане. Этот боярин ответил, причём уверенно:

– Когда твой отец умер, я вместе с другими боярами и со всем нашим войском вернулся к Тырговиште. И там я первым делом напомнил твоему брату слова твоего отца. Твой отец, уходя в поход, повелел твоему брату никуда из Тырговиште не отучаться.

– Ты пытался давать моему брату советы, которые спасут ему жизнь? – удивился Дракулов сын.

– Да.

– А ты не боялся, что мой брат казнил бы тебя, узнав, что ты причастен к заговору против моего отца?

– Я боялся этого не больше, чем теперь опасаюсь тебя, – просто ответил Мане. – А если кому и следовало опасаться, так это Тудору и писарю Михаилу, которые стали отравителями. Они решили поддержать Владислава, но не все бояре желали видеть Владислава на троне. Единства не было. Однако все единым хором советовали твоему брату поберечься. Сторонники твоего брата советовали искренне, противники вторили им, чтобы не выдать себя, пока Владислав не явится в Тырговиште. И Тудор вторил наравне со всеми, чтобы не обнаружить своего предательства до поры. А Михаил молчал, потому что писари не могут советовать государям.

– Значит, ты хотел видеть государем моего брата? – задумчиво проговорил Дракулов сын.

– Да.

– А как же оказался первым в совете у Владислава? – По мнению Влада, между словами и поступками боярина намечалось несоответствие, однако Мане в очередной раз показал себя человеком противоречивым.

– Когда я советовал твоему брату поберечься, то никто не знал, насколько искренне я советую. Однако я мог бы сделать и больше, если б увидел, что это небесполезно. Увы, твой брат никого не послушал. Весь боярский совет говорил ему, что нельзя уезжать, пока нет мирного договора с Янку. Однако твой старший брат не желал договариваться с Янку, зато очень желал присутствовать на похоронах твоего отца. Твой брат поехал в монастырь Снагов, но доехал только до Тыргшора. Вот тебе доказательство того, что глупцам нельзя помочь, даже если хочешь. Твой брат был неразумный.

Слова о том, что глупцам не поможешь, заставили Влада поверить в искренность остального признания.

– Брат и есть брат, – грустно улыбнулся Дракулов сын. – Вот ты только что вспоминал, как я сбежал из-под надзора Нана, а теперь удивляешься, что мой брат тоже захотел ненадолго сбежать из-под надзора бояр.

Ту долю шутки, которая содержалась в этих словах, Мане не оценил.

– Ты сбежал, когда тебе было четырнадцать лет. А твоему брату было восемнадцать. Не отрок уже, чтоб так бегать.

– Кто убил моего брата? – спросил Влад и в эту минуту даже подумал: «Неужели Нан?» Это предположение появилось вопреки свидетельству боярина Миклие о том, что именно Нан не позволил румынскому войску разойтись по домам.

Мане словно угадал эту мысль:

– Думаешь, Нан убил? Потому что Нану оказалось бы выгодно?

Дракулов сын молча смотрел на Мане и поймал себя на том, что снова начинает злиться.

– Нет, это сделал не Нан, – выждав немного, сказал Мане. – Это сделали двое других искателей выгоды. Боярин Шербан и боярин Радул. Они решили поддержать Владислава и получили от него большие имения за то, что помогли занять трон.

– А почему умер сам Нан? – спросил Дракулов сын. – Он не поддержал Владислава?

– В конце концов поддержал бы, – рассудительно произнёс Мане. – Он не был глупым человеком.

– Тогда почему оказался мёртв?

– Потому что я предложил убить его, и те, кто участвовал в заговоре, все согласились, что Нана надо убить.

Влад вздрогнул при этих словах, как вздрагивают при звуках грома, когда, казалось бы, гроза прошла стороной. Дракулов сын смог принять правду о том, что его отец вызывал у Мане ненависть. Затем выяснилось, что ненависти к Владову старшему брату боярин не испытывал, и вот, когда казалось, что ненавидеть больше некого, Мане вдруг снова заговорил тем же ехидным голосом и снова готов был начать усмехаться.

– Я напомнил всем, что дочь Нана просватана за тебя, – произнёс боярин. – Я сказал, что Нан предаст Владислава при первом удобном случае, чтобы посадить на престол тебя, своего будущего зятя.

– Ты помешал Нану привести меня к власти, а теперь сам мне помогаешь? – с подозрением спросил Дракулов сын.

– Будь ты по-прежнему связан с Наном, я не стал бы помогать, – зло ответил Мане.

– Ты ненавидел Нана?

– Да, ненавидел. И гораздо больше, чем твоего отца. – Боярин сказал это очень зло. – Я знал, что после смерти твоего старшего брата властолюбие Нана только разгорится.

– Значит, устроить пожар в доме Нана это ты придумал? – спросил Влад.

– Да, я, – ответил Мане.

– Но почему ты так ненавидел Нана? В совете моего отца первое место занимал Тудор, а Нан – второе. Если твоя ненависть питалась завистью, то Тудор заслуживал ненависти куда больше.

– Нет, – сухо произнёс боярин.

– Почему? – не отставал Влад.

– Потому что Тудор занимал высокое место в совете заслуженно, – сказал Мане. – Он ведь первым пришёл на службу к твоему отцу, когда твой отец жил изгнанником в Шегешваре в Трансильвании. И Тудор не предавал другого государя, чтобы стать слугой твоего отца, зато Нан…

– А что Нан?

– Он предал Александра Алдя, своего государя.

– У моего отца было больше прав на трон, – возразил Влад. – Нан помог восстановить справедливость.

Мане твердил своё:

– А я полагаю, что Нан предал, потому что клялся Александру Алдя в верности и нарушил клятву.

– То есть он сделал то, что позднее сделал ты в отношении моего отца? – насмешливо произнёс Влад. Дескать, смотрите-ка, что за праведник взялся судить Нана!

Дракулов сын даже сам удивился, что может подшучивать над подобными вещами, однако мог, а теперь ждал, как примет боярин шутку.

– Да, я сделал то же, что и Нан! – Мане не выдержал и сказал это громче, чем следовало, но продолжил уже спокойнее: – Поделом твоему отцу, который поставил предателя на второе место в своём совете и даже хотел породниться с предателем. Твой отец заслужил то, чтобы повторить судьбу Александра Алдя. А Нан…

Когда Мане сказал, что Владов отец получил по заслугам, это заставило вскипеть теперь уже самого Влада, но Дракулов сын опять сказал себе: «Разгневаться ты всегда успеешь. Пусть этот человек говорит. Ведь он тебе сейчас не лжёт. Совсем не лжёт. Это редкий случай среди людей и особенно – среди предателей».

– Да, – меж тем продолжал Мане, – при моём посредстве Нан сгорел в собственном доме, и я надеюсь, что Нан даже сейчас горит, но уже в аду. Нан предал Александра Алдя, спокойно пережил бы твоего отца и брата, а затем предал бы Владислава, чтобы посадить на трон тебя, женить на своей дочери и возвыситься так, как никто из бояр ещё не возвышался. Нан правил бы вместо тебя, а ты сидел бы, как соломенное чучело, на троне. И я обещал себе, что не позволю Нану. Он не заслужил. Это было бы слишком несправедливо.

Дракулов сын сделал глубокий вдох и затем медленно выдохнул, чтобы говорить спокойно:

– И как же всё случилось? Кто поджёг Нанов дом? Это же целая крепость. Такой дом нелегко сжечь.

Влад припомнил то, что видел на пепелище того дома: высокую каменную ограду и ворота, которые, даже будучи наполовину сгоревшими, смотрелись внушительно.

Очевидно, и Мане помнил это место. Потому что сказал:

– Хоть и высока была ограда в доме у Нана, и стороженные собаки были злые, но умелым людям это не помешает. Я нашёл таких людей, и они всё сделали. Тихо и быстро. Народ сбежался только тогда, когда дом уже полыхал. Только некоторые слуги спаслись, потому что спали в другой части дома.

Влад вспомнил свой давний сон, когда привиделась дочь Нана с раной на боку. Пусть сон вовсе не обязательно следовало считать вещим, но Дракулов сын не мог не спросить:

– А не случилось ли такого, что хозяева дома оказались зарезаны перед тем, как сгореть?

– Не знаю. Я там не присутствовал, – ответил Мане. – Я только нашёл людей, объяснил, что нужно сжечь дом вместе с хозяевами, и заплатил задаток. А затем ещё заплатил за сделанную работу.

– И кем же являлись эти умелые люди, которые всё сделали?

– Разбойниками.

– Где они теперь?

– Один Бог знает. – Боярин помялся. – Вернее, про двух из них я тоже знаю. Двое из них оказались слишком жадны. Пришли, когда я уже заседал в совете у Владислава, и грозились, что спалят мой дом тоже, если не дам ещё денег. Сказали, что свирепого сторожевого пса всегда можно угомонить метко пущенной стрелой и что даже каменный дом легко вспыхнет, если кинуть в окно несколько вязанок хвороста, пропитанного горючим маслом. Пришлось приказать слугам, чтобы схватили этих двоих поджигателей и убили на месте. Отправить поджигателей в городскую тюрьму я не мог, ведь они бы начали болтать там лишнее. Пришлось устроить расправу над ними в моём собственном доме. А мои слуги, конечно, желали защитить меня и потому выполнили мой приказ убить, но выполнили неумело. Пришлось перестилать пол в столовой. Он оказался весь залит кровью, и никак не удавалось отскрести.

– А расскажи мне про расправу в тронном зале. – Владу вдруг увиделось некое сходство между расправой над двумя разбойниками и расправой над тремя боярами, пусть те бояре, в отличие от разбойников, оказались людьми честными. – Как были убиты Станчул Хонои, Радул Борчев и Нан Паскал?

– А что рассказывать? – Теперь Мане сделался безразличным. – Пришлось убить троих дураков, которые захотели плевать против ветра. Правильно говорят, что тот, кто плюёт против ветра, только усы себе оплюёт.

– К чему это ты вдруг поговорками заговорил? – не понял Влад.

– Да потому, что до сих пор не могу понять, на что надеялись те трое, – всё так же безразлично ответил Мане. – Когда твой брат умер, а Нан сгорел, то все бояре собрались на совет во дворце и согласились, чтобы новым государем стал Владислав. А эти трое не согласились и начали обвинять всех подряд в предательстве. Началась драка. А тут Димитр зачем-то позвал стражу, и стало только хуже, потому что мы все явились на совет безоружные, а стража была при мечах, и Радул Борчев отобрал у одного стражника меч, начал размахивать.

Влад живо представил, как Радул Борчев – пожилой боярин с полуседыми усами – крутится посреди залы, рассекает мечом воздух и кричит что-то вроде: «Не подходи!» Этот человек всегда отличался излишней гордостью, а тогда, когда стража попыталась схватить его, разнять разгоревшуюся драку Радула с боярами-предателями, наверное, он увидел в этом урон для своей чести, поэтому стал сопротивляться и даже отобрал у стражника меч.

Мане меж тем рассказывал:

– Другие стражники пытались обезоружить смутьяна. Со стражниками схватились Станчул Хонои и Нан Паскал.

Радул Борчев выглядел грозным и опасным с мечом в руках, а боярин Димитр, начальник княжеской конницы, наверное, сам пожалел, что позвал стражу, но отступать казалось уже поздно. Он велел стражникам, слегка растерявшимся после того, как у их товарища оказался отобран меч, обезоружить Радула. То есть несколько человек разом кинулись на одного. Несправедливо!

Влад будто своими глазами увидел, как рыжий Станчул Хонои и русоволосый Нан Паскал стали защищать того, на кого накинулась стража.

В самом деле, казалось непонятным, на что они надеялись. Нан Паскал, возможно, надеялся на свою удачу, ведь считалось, что тот, кто родился на Пасху, проживёт долгую жизнь и удача станет сопутствовать ему во всём. А Станчул Хонои на что полагался? Неужели тоже на удачу Нана Паскала? Увы, её не хватило даже на одного человека – не то что на двоих.

– Окончилось всё печально, – подытожил Мане и добавил с усмешкой: – Одно хорошо – отмыть пол после этой кровавой драки дворцовые слуги всё-таки сумели.

Влад невольно отметил, что собеседник, как и он сам, тоже иногда пытался пошучивать. Они оба, казалось, совсем очерствели, но в то же время только так можно было смотреть на всё произошедшее ясным взором, не затуманенным никакими чувствами – возмущением, злостью, гневом. Мане даже угрызений совести не испытывал и говорил о своих сообщниках так, как будто он не сообщник им, а судья.

– А если б повернуть время вспять, ты бы поступил хоть в чём-нибудь иначе? – спросил Дракулов сын. – Да, ты говорил, что ход событий зависел не только от тебя и что нельзя восполнить своим умом чужую глупость, но всё же.

– А разве теперь время не повернулось вспять? – в свою очередь спросил Мане.

– Конечно нет, – ответил Дракулов сын, – ведь я ни за что не позволю себя убить так, как были убиты мой отец и брат. Я не повторю их судьбу.

– Нет-нет, – как-то очень мягко произнёс Мане. – Я подразумеваю куда более ранние времена. Те времена, когда твой отец ещё не сделался государем и жил в Трансильвании в городе Шегешваре. И возвращению тех времён я рад. Ведь в то время твой отец ещё не совершил никаких ошибок, и я не ненавидел его, а оставался верным слугой. Я хотел, чтобы твой отец взошёл на престол.

Влад задумался и решил, что, пожалуй, настал удобный случай, чтобы потребовать от Мане услуги, а боярин всё говорил:

– Ты в самом деле похож на своего отца. Сейчас, в этой полутьме, вас с ним не отличить. Я как будто вернулся на двадцать лет назад. И я надеюсь, что ты, взойдя на престол, не повторишь отцовских ошибок. Будь справедлив, а не добр. Воздавай всем по заслугам. Не будь снисходителен ни к кому, особенно к предателям. И тем более не держи их в своём совете.

– А ты разве не хочешь быть первым в моём совете так же, как сейчас у Владислава? – спросил Дракулов сын.

– Нет, этой мирской суеты с меня довольно, – ответил Мане. – Теперь я хочу заслужить место в раю. Не хочу гореть в аду рядом с Наном. Это тоже оказалось бы несправедливо.

– Хочешь надеть монашескую рясу? Дело твоё, – сказал Влад. – И всё же сперва тебе придётся помочь мне.

– В чём же? – спросил Мане. – Драгомир передал, что ты не ждёшь от меня помощи в завоевании престола.

– Мой отец, когда завоёвывал себе престол, избежал войны, хоть и собрал армию, – начал объяснять Влад. – Умер только мой дядя Александр Алдя.

– Ты хочешь, чтобы я отравил Владислава? – недоумённо спросил Мане.

– Нет, – ответил Дракулов сын, – оставь его мне. Пусть Бог рассудит меня с этим человеком. Но я хочу, чтобы ты сделал то, что так хорошо умеешь, – поговорил с боярами из совета. Пусть они, когда придёт время, не мешают мне свергнуть Владислава. Пусть просто не мешают, и тогда я сделаю их своими слугами, когда сяду на трон. Поговори с ними.

– С теми, кто предал твоего отца и брата, а теперь служат Владиславу? – Мане сделался ещё более недоумевающим и даже немного разочарованным. Он будто спрашивал: «Неужели ты не хочешь внять моему совету? Ты хочешь окружить себя предателями?»

– А разве других бояр там нет? – спросил Влад. – Неужели за минувшие годы Владислав не нашёл себе никого, кроме этих предателей?

– Есть кое-кто, – задумчиво произнёс Мане, вспоминая, и начал называть имена: – Стан Негрев, Дука, Казан Сахаков…

Эти имена Владу ничего не говорили, но он уверенно произнёс:

– Вот с ними и побеседуй. Убеди их. Скажи, что меня поддержит турецкий султан и, если они не хотят увидеть, как их имения окажутся разграблены турецкими ордами, пусть не мешают мне в моём деле. А предателям не говори ни слова. Я прощаю только тебя и твоего брата Стояна. И твой сын Драгомир при мне тоже сможет жить спокойно. Он не лишится имений, которые перейдут к нему по наследству от тебя. Однако больше я никого не хочу прощать и не прощу. Пусть даже не пытаются говорить со мной об этом. Ты понял?

– Теперь да, – ответил Мане, встал с табурета и поклонился в пояс. – Позволь, мой государь, поцеловать тебе руку в знак моей верности.

Влад кивнул и выпрямил спину, как будто сидел не на скамеечке, а на престоле; боярин подошёл и приложился к руке, которую Дракулов сын протянул ему.

– Я всё исполню, мой государь. Всё, как ты велишь, – повторял Мане, взяв эту руку в обе свои и припав к ней несколько раз.

Владу на мгновение показалось, что он чувствует на своей коже слёзы, и Дракулов сын не удержался от вопроса:

– Но ведь ты же понимаешь, что я – не мой отец? Я сделаю то, чего он бы никогда не сделал. Я намерен устроить большую расправу, которая надолго запомнится. Я казню Тудора и всех остальных, с кем ты когда-то был в союзе против моего отца. Казню всех, кроме тебя и твоего брата Стояна.

– И Юрчула не казнишь. Он уже умер.

– А что насчёт остальных? Ты вот так легко отдаёшь их мне для казни?

– Они заслужили.

– А чего заслужил ты?

– Решай сам, – ответил Мане, всё ещё не выпуская руку господина из своих рук. – Вот и посмотрим, последуешь ли ты моему совету и будешь ли справедлив ко мне.

Когда Влад объявил, что беседа окончена, Мане Удрище проводил своего будущего государя до самых ворот трактира.

Несмотря на то что настала уже глубокая ночь, во дворе ждали три осёдланных коня, которых держал под уздцы Нае и один из трактирных слуг, и туда же явился Войко, чуть подталкивая в спину трактирщика, который ещё позёвывал спросонок.

Влад велел, чтобы трактирщик отпер ворота, Мане снова поклонился своему будущему государю на прощание, а затем боярин лишь молча наблюдал, как Дракулов сын сел в седло и вместе с двумя спутниками выехал за ворота.

Ворота ещё не успели до конца закрыться, а Влад вместе с Войко и Нае уже исчез в темноте ночи, и только топот копыт слышался где-то вдали.

* * *

Путешествуя по Трансильвании и объезжая стороной большие города, Дракулов сын всё же не удержался и на несколько часов заехал в Шегешвар, построенный на холме среди гор, поросших лесом. Рядом с городом протекала река, в которой отражались домики Нижнего города – деревянные, крытые дранкой. А если взобраться на одну из соседствующих с Шегешваром лесистых вершин и смотреть оттуда, тогда и Верхний город – белая крепость с бурыми черепичными крышами – тоже начинал отражаться в речных водах. Это выглядело очень красиво.

Никаких дел в тех местах у Влада не было, и его в самый неподходящий момент могло выдать явное внешнее сходство с отцом, но всё же Дракулов сын не смог отказать себе в том, чтобы пройтись по улочкам Верхнего города. Хотелось пусть даже с почтительного расстояния посмотреть на дом, в котором когда-то довелось жить вместе с родителями и старшим братом. Хотелось вспомнить прошлое.

Сигишоара – так называли этот город румыны, и так называл его поначалу сам Влад, когда ещё не выучил венгерскую речь и не приобрёл привычку называть венгерские города «правильно», то есть на венгерский лад. Пусть всё раннее детство Влада прошло в венгерских землях, но первый язык, на котором заговорил румынский княжич, был, конечно, румынский. На этом языке говорила с ним вся семья и домашние слуги, а они произносили «Сигишоара».

Бродя по улицам, где каждый камень мостовой, каждый угол дома, каждое окно, каждые ворота казались знакомыми – пусть и немного изменившимися за минувшие двадцать лет, – Влад не мог поверить, что остался один. Умер отец, умерла мать, умер брат Мирча, и даже слуги, которые жили с ними в Сигишоаре, куда-то делись. Некоторые из этих слуг, наверное, успели состариться и тоже умереть.

Раду, младший Владов брат, по-прежнему здравствовал, но казался не в счёт, потому что родился уже после того, как отец сделался государем и семья переехала из Сигишоары в Тырговиште. Когда состоялся переезд, Владу исполнилось семь с половиной лет, Мирче – девять с половиной, а Раду не было ещё и в материнском чреве. Младшего брата с трансильванским городом ничто не связывало, и потому Влад говорил себе, что остался в одиночестве.

Правда, существовал ещё кое-кто, связанный с Сигишоарой, – один румынский священник. Семья Влада ведь была православной, а в венгерских землях оказалась окружена только католиками. Она не сумела бы найти для себя православный храм нигде поблизости – даже на расстоянии одного дня пути. Вот почему отец Влада ещё в начале своего изгнания нашёл православного священника, которого взял с собой скитаться по венгерским землям и сделал неотъемлемой частью своей семьи. В Сигишоаре этот священник учил Влада и Мирчу славянской грамоте, математике и другим наукам, а по воскресеньям совершал богослужения прямо в доме и принимал исповеди.

В последний раз Влад видел этого человека весьма давно – тогда, когда ненадолго сделался государем и посетил монастырь Снагов. Священник поселился в этом монастыре, чтобы присматривать за могилой Владова отца и молиться о спасении души покойного.

«Жив ли тот священник или тоже умер?» – мысленно спрашивал себя Дракулов сын, гуляющий по улочкам Сигишоары. Он вспомнил о православном священнике, когда остановился возле высокой каменной ограды доминиканского монастыря и посмотрел издали на дом, в котором жил когда-то… Было время, Влад смотрел из окон дома на эту самую ограду. А ещё вместе с Мирчей взбирался на неё по плющу и дразнил сторожевых монастырских собак. Обычное развлечение для местных мальчишек.

Дракулов сын стоял на улице, а тут мимо пробежала шумная ватага сорванцов, едва не задев его. И так начало щемить сердце! Хоть сам беги за ними вслед, но прошлых дней не догонишь. Брата не вернёшь. Всё, что теперь можно было сделать, – это отомстить за Мирчу. И за отца отомстить.

В Нижнем городе у реки меж тем проходила ярмарка, и, наверное, туда отправилось большинство жителей города Верхнего, поэтому на улочках, по которым бродил Влад, было не очень многолюдно.

Дракулов сын ничего покупать не собирался, поэтому, возвращаясь к тому месту, где ожидали Молдовен, Войко и Нае с конями, равнодушно взирал на деревянные прилавки, заваленные товаром. Лишь одна вещь ненадолго привлекла внимание – завешанная плотной материей клетка. Цыгане показывали «диковинного зверя-льва».

Материя не позволяла смотреть на зверя бесплатно, но на ней, распаляя воображение прохожих, разевал пасть лев нарисованный. Что-то подсказывало – живой выглядит немного по-другому, и многим становилось любопытно, но никто не решался подходить к клетке ближе, чем на шесть шагов, ведь на тканях, носивших львиное изображение, в некоторых местах виднелись следы когтей – длинные прорези с разлохмаченными краями. Они выглядели так страшно, что люди поневоле задумывались: надо ли отдавать деньги за зрелище, которое напугает ещё больше?

Некоторые отважные горожане всё же подходили, платили цыганам установленную цену, и тогда могли попасть за занавес в том месте, где он далеко отступал от клетки. Это давало возможность зрителю не опасаться, что когтистое чудовище дотянется до него.

Влад и сам сначала думал пойти посмотреть, но затем ему почему-то вспомнилась румынская пословица о том, что не так страшен чёрт, как его рисуют. «Что, если я увижу лишь старого худого беззубого зверя, которого окажется просто жалко?» – думал Дракулов сын, однако пришедшая на память пословица навела также на другую мысль: «Ведь я сам – Дракулов сын, то есть чёртов сын. Так пусть мои враги меня боятся!»

* * *

После краткого посещения Сигишоары разъезды по Трансильвании продолжились. Теперь Влад принялся заниматься только тем, что принесёт пользу, – он встречался с новыми и новыми бойцами своей будущей армии, но вот однажды, когда деревья в лесу уже основательно вызолотила осень, произошла весьма неожиданная встреча. Человека, на которого наткнулся Дракулов сын, казалось, следовало искать уже на том свете, а не на этом.

В тот день всё шло как всегда. Молдовен, приведя господина на очередную лесную поляну, представил ему около тридцати своих учеников. Пятеро самых лучших, по сложившемуся обычаю, оказались представлены особо, и Молдовен назвал их имена.

Крайний из пятерых сразу обращал на себя внимание. Выглядел он старше остальных – на несколько лет старше самого Влада, – а длинные тёмные волосы, расчёсанные на прямой пробор, не могли скрыть застарелый ожог, изуродовавший правую щёку и часть шеи. Кожа в этом месте имела почти такой же цвет, как и на остальной части лица, но покрылась узловатыми сплетениями, похожими на рисунок древесной коры.

– Штефан Турок, – меж тем произнёс Молдовен, называя Владу имя ученика.

– Турок? Занятное прозвище, – сказал Дракулов сын. – Почему Турок?

– Турецкую речь хорошо знает. Даже браниться по-турецки умеет, – ответил Молдовен. – Говорит, у турок прожил одиннадцать лет как пленник, а затем его вызволили.

Влад ещё раз посмотрел на ожог, но спрашивать, откуда это, не стал. Следовало помнить, что личная беседа с главным военачальником являлась для лучших воинов наградой и, значит, должна была оказаться приятной, а увечным людям совсем не приятно, когда их спрашивают, откуда взялось увечье.

Дракулов сын перешёл на турецкий язык:

– Значит, ты хорошо говоришь по-турецки, Турок?

– Раньше говорил лучше, господин, – чуть запнувшись от неожиданности, ответил ученик на том же языке. – Очень давно я в Турции не оказывался, но одиннадцать лет – долгий срок. Поэтому турецкую речь я не забыл.

– И как тебе жилось в Турции. Хорошо или плохо?

– Ни то ни другое, – ответил Штефан Турок. – Однако я всегда предпочту быть здесь, а не там.

– Ну, как хочешь, – задумчиво проговорил Влад. – А я-то думал взять тебя с собой через месяц, когда снова поеду в Турцию по делу. Провожатый, который знает турецкий язык, в такой поездке никогда не лишний.

Штефан Турок встрепенулся. Сейчас он, несмотря на то что был на несколько лет старше Влада, выглядел будто младший, который очень хочет, чтобы старший товарищ принял его в свою кампанию.

– Если так, то я охотно поеду, господин, – произнёс ученик по-турецки. – Я сказал лишь то, что жить в Турции не хочу, а если надо съездить ненадолго, чтобы тебе помочь, то я всегда готов.

– Хорошо, я запомню это.

Вечером, когда тридцать с лишним учеников собрались возле большого костра и Влад, как всегда в подобных случаях, рассказывал о предстоящем походе на Тырговиште, Штефан Турок не сидел рядом.

Этот ученик, став одним из лучших, имел право сидеть поблизости от Влада и Молдовена, однако своим правом не воспользовался и сидел вдалеке, в ночной тени под деревом.

Когда обязательные вечерние рассказы наконец закончились, и Молдовен повелел всем ложиться спать, Дракулов сын оглянулся на Штефана Турка, по-прежнему сидевшего под деревом, и поманил пальцем:

– Иди сюда.

Турок нехотя приблизился, косясь на огонь, встал рядом с Владом.

– Почему ты сидел отдельно от всех? – по-румынски спросил Дракулов сын, поскольку говорить по-турецки сейчас не было необходимости.

– Прости, господин, но я не могу сидеть у костра долго. – Ученик дотронулся костяшками правой руки до своей правой щеки. – Хоть и знаю, что давно зажило, но если сажусь к огню, то такое чувство, будто мне печёт.

Влад вдруг увидел, что тыльная сторона правой ладони у Турка тоже покрыта узловатыми сплетениями, напоминавшими рисунок древесной коры. Поэтому Дракулов сын решил, что и предплечье, и плечо правой руки тоже, наверное, оказались обожжены. Просто под одеждой это скрывалось.

– Я вижу, в своё время ты сильно повредил себе руку, – сказал Влад. – Но вопреки этому она у тебя действует хорошо. Ты даже стал лучшим в бою на мечах.