Текст книги "Голоса"

– Можно подумать, ты часто видишь осень, – насмешливо сказал ворон.

– А где вы зимуете? – спросил я сонно.

Рядом со мной села Леденец. Она только что подошла к нам и, укутавшись со мной одним пледом, положила голову на мое плечо.

– Мы путешествуем вслед за осенью. Я сто лет не видела зимы и снега, – тихо сказала она.

– Это очень удобно.

– За всеми этими огнями и лампочками, мы редко видим звезды. Но, у нас есть свои.

– Чтобы остаться с вами, нужно что-то уметь по вашей части. Но у меня нет такого таланта. Хотя, наверное, я могу помогать натягивать шатры и ухаживать за инвентарем. Руки тоже нужны.

Леденец, и прочие у костра, дружно рассмеялись.

– Может, ты умеешь гадать на картах? – спросила Бездушная.

– Только на метафорических, – ответил я улыбнувшись.

– Не верю, Алексей, что вы ничего не умеете. Поверьте, если наш Факир в вас так вцепился, что задерживает отъезд, то у вас есть какой-то стержень. Быть может, пока нам не понятен его замысел, но я уверена, что скоро все встанет на свои места, – сказала Бездушная.

– Я думаю, что вы все знаете намного больше, чем говорите. Не просто так я встретил вас в вагоне-ресторане поезда, которым путешествовал, не так ли? И не просто так я встретил всех вас в электричке. И уж точно не случайность, запись ваших голосов на плёнке, которая чудом уцелела в пожаре. Я не знаю, почему мне никто ничего не говорит, но, наверное, так нужно сейчас, – сказал я.

Все вокруг словно застыли и смотрели на меня.

– Что за плёнка? – взволнованно спросила Матильда Генриховна.

– Обычные кассеты с какими-то песнями или концертами. Но, если их прослушать в особом режиме, то там можно услышать даже вашего ворона.

– Вы все сошли с ума? – крикнул кто-то строго и раздражённо.

Мы все обернулись, и увидели Факира в колпаке для сна и длинной ночной сорочке. В руках он держал керосиновую лампу и светил ей перед собой.

– А ну быстро разошлись спать. Уже утро наступило, опять будете спать до вечера! Завтра выступление! Если вы прямо сейчас не разойдетесь, я спущу собак. Считаю до трех! Раз уже было. Два-а-а.

Все немедленно встали и начали расходиться по шатрам. Леденец взяла меня за руку и повела за собой.

– Я устроила тебя у шарманщика. Там безопаснее.

– Давай я поеду домой? – вяло сопротивлялся я.

– Нет, останься здесь. Поедешь завтра, пожалуйста. Мне будет приятно.

И я, конечно, принял решение остаться. Сон не шёл. Вроде бы так хотелось спать, когда мы сидели у огня, но как только я устроился в одном шатре с Шарманщиком и его обезьяной, сон как рукой сняло. Я решил дождаться пока все уснут, и незаметно ускользнуть к машине. Старик уснул мгновенно. Но сон его был беспокойным и это крайне напрягало. Он страшным голосом ругался по-немецки. Храпел, переставал дышать, захлебывался и снова ругался. Я привстал, посмотрел, как мирно спит обезьяна, развалившись прямо на шарманке, тихо встал и вышел из шатра. Где-то на горизонте занимался рассвет. Чувствовал я себя отвратительно. Хотелось в душ и в свою кровать. Сразу вспомнились ночёвки у друзей после вечеринок. Утром испытываешь такое гадкое ощущение, будто ты весь грязный. Вот и сейчас я испытывал то же самое. Я засунул руку в карман, проверить ключи, и обнаружил в нем какую-то свернутую бумажку. Развернув её, я обнаружил записку, в которой коротко было написано: «спасайся». Кто и когда мне её положил, я не имел представления. Пожав неопределенно плечами, я пошёл к машине и уехал домой.

Когда я приехал к своему дому, на улице было уже светло. Прохожие попадались все чаще, сонные и неуклюжие люди спешили по своим делам. Хоть я и привык, что в выходные на улицах людей мало, со временем это правило все больше упразднялось. Я припарковался на своём привычном месте и задержался, как обычно, на пару минут, чтобы просто привести мысли в порядок. Одинокий дворник в длинном белом переднике ритмично махал метлой и усердно скреб что-то на асфальте. Сто лет я не видел дворников в переднике. В последнее время они одеты в какие-то спецовки со светоотражающими полосками. Этот же, словно сошёл с картинок в детских книжках времен советов. Присмотревшись, я был немного шокирован, так как это был мой дед. По спинке лавочки прыгали какие-то воробьи. Дед полез в карман, вытащил большой бублик, отломал немного крошек и протянул птичкам прямо на ладони. Я усмехнулся, потому как понимал, что его наивность в некоторых вопросах была по-детски великолепна. Конечно, птицы улетят. Но один смелый воробей, склонив голову на бок, несмело прыгнул ближе к руке с угощением. Дед сказал ему что-то и улыбнулся в усы. Воробей прыгнул прямо в раскрытую ладонь и начал клевать крошки бублика. Это было неожиданно и очень мило. Остальные птички посмотрели на воробья, и уже через минуту мой дед стоял весь покрытый воробьями. Мимо пробегал какой-то чёрный кот, он остановился и посмотрел на деда, усыпанного прыгающими воробьями. Дед ему что-то сказал и погрозил кулаком, кот фыркнул, встряхнулся и гордо прошёл мимо, покачивая хвостом. Бублик закончился, птички улетели, и дед снова принялся подметать двор. Из соседнего подъезда вышли женщина с девочкой. Я видел их раньше. Девочка явно не хотела никуда идти и что-то упорно и довольно громко выговаривала матери. Дед остановился, посмотрел на них и начал что-то говорить. Видимо, настала пора вмешаться, так как сейчас могла назреть неприятная ситуация. Прошли те времена, когда дворников и их замечания в воспитании детей, считали нормой. Но девочка притихла, пару раз кивнула головой, женщина улыбнулась, и ребёнок весело, в припрыжку, пошёл рядом с матерью без слез и ссор. Это уже было удивительно. Видимо, все дело было в его внешности. Во всем этом наряде с белой бородой и добрыми глазами, дед напоминал волшебника с метлой, другого объяснения происходящему у меня не было. Я закрыл машину и подошёл к нему.

– Доброе утро. А ты что тут делаешь? – спросил я.

Дед снял рабочую перчатку и пожал мне руку:

– Работаю. Видишь тут, какое дело, дворников мало, нужно помогать. Я, сперва, просто так вышел, убрался, двор в порядок привел. Потом мужик прибежал серьёзный, интересный. Говорит, не хотите на подмене поработать, дедушка? А мне того и нужно, не сложно и руки при деле, и больше порядка будет. Не могу я дома сидеть, ничего не делать. Так что я доволен. Работа не сложная. Ты иди домой, я блинов напек. Не знал, когда ты приедешь, вчера подождал к ужину, тебя нет. На нет и суда нет. Теперь к завтраку ждал. А вот и ты вернулся. Чай заварен.

– Прости, дед, не получилось к ужину.

– Да ты что, Алёша. Моё дело стариковское ждать. Я всем доволен.

Я смотрел на его очередное преображение и отметил, что ему самому нравится то, что он делал. Он словно примерял роль, она ему шла, и он получал удовольствие. Я улыбнулся, поблагодарил его за все в очередной раз и пошёл домой, с теплом в душе. Как же мне не хватало этого, настоящего, чистого и постоянного. Было немного стыдно, что не позвонил ему, не предупредил. Но я привыкну, и он тоже привыкнет. Видимо это и есть нормальная жизнь, которой у меня никогда не было.

Вечером дед принёс себе работу прямо домой. Он расстелил новый отрез мешковины, аккуратно разложил на нем какие-то инструменты, которых я в глаза никогда не видел и принялся чинить части разобранного механизма.

– Жаль мне ребят. Я со всеми познакомился, посмотрел, как тут и что. Всё у них есть для работы, только одной половиной сами пользоваться не умеют, а вторая половина стоит колом, потому как сломана. Они за каждой гайкой обращения пишут, ждут. В управляющую компанию едут. Тьфу. Я и взял кое-что поковырять. Завтра начну налаживать работу.

Он надел очки, к которым было прилажено много стёкол разного размера и цвета, несколько фонариков разного диаметра и с удовольствием принялся за работу.

– Завидую тебе, – сказал я, наблюдая за его руками.

– Чему это?

– Ты все умеешь. Как ты научился так ловко все чинить?

– Тут главное понять, как устроено. А как разберёшься, оно само и починится. Инструменты я в большинстве сам сделал, потому как обычные для всего и сразу не подходят, а с этими ловчее выходит. А, может, это просто мне так сподручнее. Не возьмусь судить.

До самого сна мы тихо и мирно сидели на кухне. Дед делал свое дело, а я наблюдал и поддерживал разговор. Он что-то объяснял мне, что-то показывал, я делал вид что понимаю, но, если честно, я просто смотрел на его лицо и морщинки, слушал голос и снова был абсолютно счастлив.

На работе время тянулось долго и нудно, впрочем, как и в любой другой понедельник. Я ползал полдня как сонная муха и, практически, вынуждал себя делать дела. В календаре значилась встреча с Вениамином. Я не стал больше оттягивать и направился прямо туда. В ожидании пациента присел за столик у камина в гостиной. Веня всегда приходит вовремя, даже на пару минут раньше. Сегодня, как ни странно, он задерживался. Я успел неспешно разложить бумаги с записями. Его все не было. Я позвал горничную и попросил ее узнать, в чем дело. Не успела девушка сделать шага, как в комнату вошел Веня.

– Здравствуйте, – тихо поздоровался он.

– С вами все в порядке? – спросил я.

Он рассеянно улыбнулся и утвердительно кивнул головой.

– Алексей, я видел сейчас две полицейские машины во дворе, что-то случилось?

– Видите ли, в чем дело, это полиция приехала для разговора со мной. Вас как-то беспокоит это?

– Я не хочу разговаривать с полицейскими. Мне не нравится, что приехала полиция, а моего брата сейчас нет. Обычно он все это решает.

– Вас часто беспокоила полиция?

– Я плохо это помню. Помню, как брат разговаривал с ними, помню, как меня заковали в наручники и больно усадили в машину. Помню, как было холодно и неприятно пахло в камере. Потом меня отвезли в больницу для душевнобольных. Там были уколы, после них вообще пропадает ощущение жизни и себя. Но брат привез меня сюда, и теперь все стало как-то лучше.

– Вас били? В полиции?

– Наверное, да. Я помню, когда проснулся, ужасно болела голова.

– Понятно, потом у вас, видимо, начались приступы, и вас направили в больницу.

– Я бы с радостью рассказал вам что-то об этом, но я не уверен, так как не помню всего этого. Но у меня так было в юношестве. Я иногда не помню того, что со мной происходило. Можно я спрошу вас откровенно, и вы мне так же откровенно ответите?

– Конечно. Я не стану вам врать, но, если я по каким-то причинам не смогу вам ответить, я объясню причину этого. Все, о чем мы говорим, остается только между нами, даже в свои записи я не пишу наши диалоги. Только мои замечания для себя и для вашего дела, как моего пациента.

Он немного в нерешительности пожевал губами и, наклонившись ко мне, спросил:

– Скажите правду, Алексей. Полиция приехала к вам, чтобы говорить обо мне?

– Да. Это приехал следователь. Но наша встреча будет неофициальной и вам нечего бояться, вас они не побеспокоят.

Я видел, как черная туча опустилась на моего собеседника. Он стал похож на тень. И его лицо сковали нервные тики. Я видел, как его глаз словно перестал его слушаться и зажил своей жизнью, как уголок рта слегка задергался.

– Скажите, Алексей, – сказал он, сильно заикаясь и подергивая головой.

Я остановил его речь движением руки и встал, чтобы дать ему стакан с водой.

– Сейчас мы выпьем немного воды, успокоимся, и примем таблетку. Иначе у вас начнется приступ, а мы с вами хотим этого избежать.

Он послушно взял стакан и принял лекарство.

– Скажите, Алексей. А Ирина не приходит больше, потому что я убил ее?

Мы оба застыли и с ужасом смотрели друг на друга. Веня смотрел прямо и беззащитно, как ребенок на мать. Я молчал.

– Наверное, да. Потому она и не приходит больше.

– Расскажите, что вы помните? Когда и как вы видели Ирину в последний раз?

– Я помню ее в белом платье с цветами в руках, настоящая невеста. Я сам себе всегда завидовал, когда смотрел на нее. Она ставила их в вазу и чувствовала мой взгляд. Улыбалась. А в тот вечер не улыбалась, но я ничего не помню. Я лег спать. Когда я проснулся, то очень хотел есть. Я помылся, поел и тут приехал брат с охоты. Я, действительно, ничего не помню. Мы не ругались никогда серьезно, так, бытовые мелочи и то редкость. Что со мной будет теперь?

– Я не знаю этого, но думаю, тюрьма вам не грозит.

– Видимо, да. Мне это уже говорили. Но это не имеет значения, – он так безутешно зарыдал, что у меня немного сжалось сердце.

Когда он взял себя в руки, посмотрел внимательно на меня и спросил:

– Скажите, Алексей, а что я с ней сделал?

Мне нельзя отвечать на такие вопросы и даже подводить к таким рассуждениям. Потому что такие люди как Вениамин, легко примут все, что я скажу. Он будто встанет под мои слова, как под зонт, и потому я молчал, правильно формулируя фразы. Я не имел никакого желания и права оказывать на него психологического воздействия. А он ждал моих спасительных слов, как этого самого зонта. Видимо, именно им и был его брат. Я все молчал, а Веня стоял под дождем своих мыслей и ощущений и хотел спрятаться.

– Я не могу вам ничего сказать, так как не знаю ничего о судьбе вашей Ирины.

Он пожевал губами и обхватил голову руками.

– Я так и знал. Я много раз говорил ей, что могу сделать что-то неправильное или осуждаемое. Ведь я совершенно ничего не помню. Она только смеялась и уверяла меня, что в том состоянии я не способен и мухи обидеть. Все отмахивалась, не понимая всей серьезности. А ведь я видел последствия в детстве.

– Что вы видели, расскажите.

– Помню, как у деда пропали боевые награды летчика. Я копал в огороде, я это помню, а больше ничего, просто провал. Мама говорит, что я их взял и в огороде где-то закопал, потому что в моих вещах ничего не было. Весь огород перерыли не один раз, но ничего не нашли. Я потом, уже взрослый, возвращался в то место, где был дом деда и копал огород и вообще землю, но, конечно, ничего не нашел. Помню, как бабушка хотела завести кур, и мы привезли ей с дедом из соседней деревни петуха и трех кур, они жили под крыльцом. После очередного провала очнулся, а у меня топор и петух с отрубленной головой рядом с ногами лежит. Я испугался очень. Бабушка плачет, говорит, всех кур погубил. Тогда я понял, что я страшный человек и никогда не стану заводить семью. И с Ириной я что-то сделал. Ведь я очень болен, очень болен. Много примеров, не хочу вспоминать.

Я прекрасно понимал, как этому человеку досталось в жизни. Он будто живет в запертой комнате, в которой хаотично выключается свет. Конечно, это парализует его, подавляет. Ведь ощущение себя, это в первую очередь контролировать свою жизнь и все ее процессы, это уверенность в себе и своем теле. Но в этом случае это невозможно и, конечно, ему тяжело. Я зашел в кол центр и, приготовив кофе, направился к своему месту. Ко мне тут же подошел старший этой смены, будто только и ждал, когда я появлюсь. Осторожно попросил не бросать смену на середине, не ставить его в неудобное положение перед другими коллегами, так как он будет вынужден написать служебную записку руководству. После чего, он полагает, я начну принижать его и его авторитет в глазах всех, кто находится в этом зале. Я попросил его не волноваться об этом, потому что никакого авторитета у него нет и надел наушники.

Моя смена, как и всегда, началась ровно в тот момент, когда я нажал на кнопку, и загорелась красная лампочка.

– Телефон доверия, меня зовут Алексей, что у вас случилось?

– Я не сумасшедшая.

– Хорошо, я в этом не сомневаюсь. Давайте спокойно обсудим, что именно произошло?

– Дочь вышла замуж, и это, как оказалось, настоящая катастрофа. Мой зять представитель жизни с другой планеты. Понимаете?

– Так, хорошо. У вас есть какие-то переживания по этому поводу, навязчивые мысли. Может быть страхи?

– Ему не подходит наш земной воздух, он постоянно пользуется баллончиком с ингалятором. А ещё он не ест наши земные орехи, пшеницу, хлеб, яйца, куриное мясо. Он купил пластиковые подушки. Так же он не переносит земных животных. Когда приезжает в гости с моей дочерью, он вставляет в нос какую-то инопланетную установку. Я, сначала думала, что мне показалось, но я видела одну. Он выбросил в мусор, а я нашла. Там маленький вентилятор, или что-то типа того. Я долго искала и выяснила, что это воздушный фильтр. Понимаете?!? Он пользуется воздушным фильтром, потому что у меня живёт собака, кошка, попугай. Он не может дышать нашим земным воздухом без фильтра! Они подарили мне увлажнитель воздуха, а зачем??? Дочь говорит, что ему с ним легче дышать! То есть у нас ещё и слишком сухо. Как вы считаете, он амфибия, или прилетел со спутника Европа? Я давно веду наблюдения за ним, записываю. Тут дочь нашла мои записи и устроила скандал, что я сумасшедшая и зря постоянно смотрю РенТВ. Но это же все логично! Раньше я думала, что он колдун и просто приворожил её. Я везде раскладывала чеснок. В её машине, в квартире, под матрасом. Он не реагировал. Потом я пошла к рунологу, он со мной работал год. Но его энергетические шлюзы быстро забивались. В итоге, потратила на это все больше полумиллиона. Потом он сказал, что мне нужно подумать о том, что он инопланетянин. Я пересмотрела много телепередач, которые ведут настоящие учёные. Они все подробно мне рассказали, и все встало на свои места. Я вам все это рассказываю только потому, что больше ничего скрывать не намерена. Дочь не даёт мне видеть внука, пока я не принесу ей справку, что полностью здорова. А соседкин сын, ходил в ваш центр помощи на консультацию и сказал, что вы такие справки даёте. Так вот, напишите мне, что я здорова. И ещё, я вас предупреждаю, я знаю, как у вас там все устроено, что вас прослушивает КГБ и вам нельзя говорить лишнего, но справку мне дайте. Я буду молчать об этом, о прослушке, о том, что вы давали клятву о неразглашении. Я все знаю. Я видела, какую табличку установили на марсоход, написали для дураков, что это в честь врачей, которые от короны вируса людей спасали. А в реальности там огромный рептилоидный змей, держит планету на игле! Дураков становится все меньше! И знаю я, кто устроил это землетрясение в Турции! Это все корабли США, которые геоудар с них сделали!! Видео есть, где синие вспышки были!! И от чего именно вы все внимание людей отвлекаете! Планета то реально плоская, не хотите разоблачения? Тогда тем более, лучше дайте мне справку! – на меня лился мощный поток, от которого я не успел увернуться. Что сказать, старею. Я слушал её речь, автоматически расставляя акценты и контролируя тембр её голоса, чтобы не пропустить время, когда наступит катарсис.

Через пару минут её нападение сошло на нет. Теперь она плакала и что-то говорила, едва различимыми фразами. Что она говорила, было не важно. Я параллельно набирал список рекомендаций и время для очной встречи. На которую она, конечно же, придёт, только если потратит кучу денег. Люди, к сожалению, совершенно не ценят то, что досталось им бесплатно. Но как только они раскроют кошелёк, то сразу наступает момент, когда акцентируется важность всего действа. Бесплатный психолог, наверное, делает доброе дело, но это только в его голове. Сначала он будет отбиваться от замусоренной очереди людей, которые хотят использовать его как туалет. Они будут с удовольствием сливать весь негатив и довольно охотно пойдут на контакт. Но, как только поймут, что над собой необходимо работать самому, а сюда придется ходить неоднократно, и что никто не даст волшебного средства, которое все решит с первого и единственного приёма, то человек испытает крайнее разочарование. Может, конечно, придёт ещё один или два раза. Потом решит, что ему все понятно, и он сам так умеет и все. Все, что вы выстраивали с ним, пойдёт к черту. Про опросник он забудет, про рекомендации тоже. Первые двадцать раз это довольно неприятно, потом проще, потом ещё проще, а потом специалист перегорает. Объяснить людям, что психолог – это не розетка, от которой он приходит подзарядиться, не инструктор по плаванию, чёткие инструкции которого нужно выполнять, невозможно. Психолог, это переводчик между тремя составляющими: сознанием, подсознанием и телом. Все решения придется принимать только самому. Мы сопровождаем людей, отслеживаем, правильно ли у него работает проводка от пункта А до пункта Б, нет ли поломки. Мы укажем на поломку, если она есть, но осознать её наличие и чинить, первое время под контролем специалиста, будете только вы сами. Я предпочитаю работу с одним человеком, а не групповые хороводы, только потому, что группу контролировать намного тяжелее. Эти методы были скорее для простых и послушных людей Европы и Америки. Нашим людям, более щедрым на эмоциональный беспредел, это не подходит. Как и многие методики ведущих специалистов, принадлежащих «доброжелательному» Западному коллективу. Во-первых, русский человек – борец. Он не станет послушно чеканить шаг в терапии, он скорее займет оборонительную позицию. Порой воздвигается такая стена с семью замками, что через нее даже не стоит ломиться. Если попробовать, к примеру, взаимодействовать и играть на природной лени человека, применив методику двадцати секунд, то, по итогу, вас ждет обычный провал. В методике предлагается сделать желаемое дело – более доступным, а негативное – более недоступным. Например, кладём учебник английского у кровати, а вот пульт от телевизора разбираем на десять частей. По итогу, чтобы до него добраться, нужно перебороть лень, потратить время и силы, а учебник английского – вот он, под рукой, бери, читай. Всё здорово. Но не для нас. Ты возьмёшь его, может быть, один или два раза. А потом или выбросишь все это из головы, или вообще перестанешь заниматься языками. Запоминание и восприятие будет на таком низком уровне, что толка от занятий не будет. Мозг в любом режиме будет занят другим, станет решать задачу весьма бунтарским методом, как бы обмануть эту великолепную систему. И поверьте, он придумает. Всю затею, по итогу, вы сами начнёте считать варварской и принудительной, а с собой так поступать нельзя. Потом пожелаете тому, кто это посоветовал, удачи и больше не увидитесь. В группе мы должны учиться делиться переживаниями, смотреть на примеры других, раскрываться, доверять. Но, по итогу, создается кружок людей, которые просто дают ложный заряд друг другу. С групповых занятий они идут окрыленные, счастливые, вот только заканчивается это опьянение быстро. И заряда будет хватать все на меньший и меньший срок. Негатив будет откладываться все глубже и глубже, пока не бомбанет такой раздражительностью и нетерпимостью, что мало не покажется никому. Но, конечно, это всего лишь один из сценариев.

Я стал часто ловить себя на мысли, что мне все это до жути надоело. Как будто в комнате, в которой ты работаешь день и ночь, кто-то закрыл форточку, хотя почему кто-то? Я сам её и закрыл. Конечно, я понимаю, что границ нет, что они только в моей голове. Но я все чаще стал их ставить и на них опираться. Хотя, все мои решения, в определённые жизненные этапы, казались мне единственно верными, здравомыслящими, но именно они и привели меня в этот надёжный тупик. По началу, стало скучно, потом страшно. А сейчас, когда Леденец распахнула мою форточку, вместо того чтобы поддержать её и вместе распахнуть окно, я усиленно пытаюсь выдернуть её из яркой жизни и запереть в своём мраке. Видимо, она права. Это не она должна идти за мной, а я должен все отпустить и позволить ей вести меня. Как она меня терпит? Кто она для меня и что ей нужно? Я не стабилен, просто догораю вместе со своим кораблём. Именно поэтому меня все чаще загоняют в тупик клиенты. Все чаще я не могу увернуться от схватки с каждым из них, что, по сути, неверно, неправильно. Но и жить на этом ринге мне тяжело. Когда-то я был хорош. Нет, я и сейчас могу в определённых условиях ещё дать жару, похлеще некоторых. Но этот запал происходит все реже и реже.

Когда я закончил с клиенткой, я был ужасно вымотан. Хотелось встать и уйти. Но мне не хватило на это решимости. Я просто поставил на паузу и вышел покурить.

– Куда его? – спросил я, провожая взглядом каталку с холодными жёсткими ремнями.

Ксения, оторвала взгляд от экрана своего телефона и внимательно посмотрела на меня:

– Не распыляйся. По-моему у тебя полная загруженность. Ему не нужна твоя помощь.

– А кто это?

– Это мой сын, – тихо сказал кто-то позади меня.

Я обернулся и увидел маленькую испуганную старушку, сжимающую в руке белый платок. Она совсем не смотрела на нас, провожая тревожным взглядом каталку.

– Оксана Анатольевна, что мне делать? – тихо и беспомощно спросила она.

От её голоса, в котором не было ни капли жизненной силы, мне стало дурно. Наш директор нахмурилась, но тут же взяв себя в руки, громко сказала:

– Я, как и прошлый раз, позабочусь о нем.

Повисла жуткая пауза и не найдя, что ещё сказать, Оксана посмотрела на меня с тенью надежды на спасение, круто развернулась и ушла. Мне ничего не оставалось, как позвать страдающую женщину в свой кабинет. Она безропотно пошла за мной, не говоря ни слова. Я закрыл дверь, включил кофемашину, подготовил две безликие белые чашки и ровным голосом произнес:

– Расскажите мне о сыне, пожалуйста.

– Что вы хотите знать?

– Всё, что считаете нужным. Как его зовут, сколько ему лет, что с ним случилось?

Она задумалась на минуту:

– Сына зовут Вячеслав. Он учитель математики. Преподавал. Его отец тоже был математиком, но у мужа не выдержало сердце. Слава уже десять лет говорит с отцом только во сне. Да и я тоже. Мы живём вдвоём. Он закончил аспирантуру. Начал работать. У них с отцом была общая работа, что-то о фрактальной геометрии, полагаю. Я далека от мира науки, хотя в нашем доме другого не бывает. Слава – мечтатель, он никогда не был так сух и строг в работе, как отец. Все товарищи мужа мне говорили об этом не раз. Конечно, я указывала на это сыну, чтобы помочь. Кто, если не я? Вячеслав перестал делиться результатами своих трудов не только со мной. Раньше, в нашем доме часто бывали званые ужины. Муж приглашал коллег для дружеского общения. В то время сын любил все это, обсуждения научных тем, долгие дискуссии. Но, после моих слов о методах сына, он и им перестал что-то рассказывать. У Вячеслава на все есть только свое мнение. Он и сам мне не раз говорил о том, что отец был бы рад результатам на данный момент. Несколько раз он уезжал в экспедицию на Алтай. Но подробно ничего не рассказывал. Он как-то незаметно, полностью ушёл в себя. Оставил работу в университете, все сидел в кабинете отца, часами, днями. Я начала беспокоиться, когда как-то не нашла его там.

Её голос слегка дрогнул, я внимательно слушал каждое её слово. Ведь ей как никогда нужна была не столько моя помощь, как возможность выговориться.

– Вы не нашли его в кабинете? Что вы имеете в виду?

– Сперва, я подумала, что он незаметно для меня вышел прогуляться. У нас дома есть не только кабинет, но и лаборатория. Я пошла искать Славу, но там его тоже не было. И не было, по всей видимости, очень давно. Все было в пыли, горелки не чищены, посуда стояла не тронутой. Наверное, с тех пор, как я сама все приводила там в порядок. Потому что после уборки накрываю все ткаными белыми салфетками, а Слава – нет. Все вокруг выглядело так, словно, я оказалась там первой за долгое время. Я закрыла лабораторию, как было, вернулась домой. Вошла в кабинет, который был заперт снаружи. Ключ я по привычке оставляю в двери. Изнутри открыть дверь в этом случае просто невозможно. Когда муж был жив, они с сыном меня часто ругали за эту привычку, оставлять в двери ключ. И вот я вошла и увидела в кабинете Вячеслава. Я извинилась и ничего не стала выяснять, но меня это встревожило. Как он мог там оказаться? Конечно, моё беспокойство вылилось в постоянные тревожные мысли о нем. Видите ли, в детстве Слава был сноходец. Он ходил во сне все детство, заговаривался. Муж относился к этому очень беспечно, но я всегда знала, что болезнь себя проявит. Так и случилось, к сожалению. Я очень люблю сына, но наша жизнь стала кошмаром.

Она безутешно и горько заплакала.

– Насколько мне известно, лунатизм не болезнь. Это скорее расстройство сна. Часто встречается в детстве, но проходит с возрастом, довольно бесследно. Вы сказали, что он заговаривался, что именно вы имеете в виду?

– Когда муж находил его, иногда в самых невероятных местах, он говорил нам ужасные вещи. Что ему не нравится ездить к бабушке, которую он очень любил, что он не хочет ходить в новую школу. Что ненавидит меня. Я плакала, было страшно. Он говорил, что мы дали ему ужасное имя. Мне приходилось запирать все шкафы, потому что он бредил идеей, о том, что мы не его родители. Он постоянно рылся в бумагах, что-то искал. Мы все нервы вымотали себе. Но потом все прошло. Муж был очень рад, вздохнул с облегчением. А я чувствовала, что это ничем хорошим не закончится. Вот откуда это, доктор? Он родился совершенно здоровым. Что пошло не так, я ума не приложу. Всё делалось только для него. Мама мне всегда говорила, что эта избалованность и потакание, ни к чему хорошему не приведёт.

Она горестно покачала головой и закрыла лицо ладонью.

– Вы наблюдали что-то плохое, деструктивное в его поведении, разговорах? Может он постоянно говорил что-то или делился мыслями, которые вам не нравились? Вызывали опасения?

– Муж говорил, что его настойчивость сделает из него великого учёного. Он так верил в него, как и я, впрочем. Но, между нами говоря, он был скорее настырным, упертым. Всегда двигал кровать к окну, смотрел на облака, на луну, а я двигала её обратно. Ведь всем известно, что сноходцам никак нельзя спать под лунным светом. Но он настырно, снова и снова двигал свою кровать на прежнее место, срывал шторы. Я их даже молотком прибивала, все одно. Смотрел телевизор на ночь. Я в те годы работала в институте, помогала лаборантам мужа. Приходилось уходить и, выключив из розетки телевизор, писать на листке «заминировано» и клеить на экран. Это помогало ненадолго. Слава позвал соседа, попросил разминировать телевизор. Тот ему сдуру все объяснил. Опять был скандал. Вы же знаете, люди очень бесчувственны к чужим проблемам, к чужому горю. А я с этим жила. Годами.

– Скажите, а ваш муж был на стороне сына?

Она округлила глаза:

– Конечно, мы очень дружно жили. Одна семья. Он же его сын, по-другому и быть не могло, как же. Но поведение Славы было предсказуемым, он копировал папу. По поводу мужа, мне всегда делали замечания соседи. Говорили, здороваются, а он пробурчит что-то и отвернется. Я его просила, не позорить меня, но разве что-то там докажешь.

Женщина металась мыслями из стороны в сторону, как флаг на ветру. Её эмоциональная нестабильность была потрясающей. Она постоянно заглядывала мне в глаза в поисках участия и сочувствия.