Текст книги "Рай – Техас!"

Глава 11

Темно-красный «линкольн» замер у входа в просторный высокий загородный дом, обращенный фасадом к реке. Окинув роскошное здание взглядом, Сузи пришла к выводу, что дела Уэя Сойера идут просто великолепно. Если верить местным сплетням, он выстроил этот замок для своих уик-эндов и намеревался наезжать сюда даже после ликвидации «Розатека».

Великолепно вышколенный шофер открыл дверцу и помог ей выйти из машины. Она почувствовала, что ладони ее увлажнились от волнения. После того как два дня назад Уэйленд Сойер пригласил ее отобедать с ним, она потеряла способность думать о чем-либо другом. После мучительных размышлений она предпочла надеть сегодня свободные вечерние брюки кремового цвета вместо платья. Соответствующий закрытый топ и доходящий до бедер жакет были отделаны искусными набивными рисунками, изображавшими причудливые сценки деревенской жизни в манере Шагала. Они переливались, сияя оттенками бирюзы, коралла, фуксии и аквамарина. На левой руке Сузи тускло мерцало обручальное кольцо, грудь украшала небольшая бриллиантовая брошь, которую Бобби Том подарил ей, когда подписал свой первый контракт со «Звездами».

Как истая испанка, Сузи нисколько не смутилась оказанным ей уважительным приемом. Ее почтительно препроводили по черному мраморному полу в просторную гостиную с греческими высокими окнами, выходившими в сад. Шелковые абажуры массивных ламп отбрасывали теплые тени на светлые стены, увешанные картинами. Возле мраморного камина возвышались китайские вазы с длинными стеблями сухого тростника.

Уэй Сойер стоял около черного кабинетного рояля, придвинутого к центральному окну. Ее беспокойство усилилось, когда она увидела, что он одет, словно гангстер из старого фильма, во все черное. Впрочем, его костюм был явно сшит на заказ, равно как и гладкая шелковая рубашка.

Он держал в руке бокал, глядя на нее бесстрастным, но пристальным взглядом, от которого, казалось, ничто не могло укрыться.

– Что будете пить, миссис Дэнтон?

– Белое вино, если у вас нет возражений. Он подошел к небольшой этажерке, на которой сверкал зеркальный поднос с набором бутылок. Пока он наливал для нее вино, она попыталась успокоиться и двинулась в обход помещения, разглядывая картины. Она миновала несколько больших полотен, выполненных маслом, и изрядное число акварелей. Внимание ее привлек непритязательный рисунок, сделанный пером. На нем были изображены мать и дитя.

– Я купил это на аукционе в Лондоне несколько лет назад.

Уэй неслышно подошел к ней, словно подкрался. Он протянул Сузи бокал с золотым ободком и, когда она сделала глоток, принялся обстоятельно объяснять историю приобретения каждой вещи. Он тщательно взвешивал слова, его монолог выдавал информацию, но не позволял ей расслабиться. Уэй Сойер спокойно рассуждал о лондонском аукционе произведений искусства, но она все равно видела в нем завзятого хулигана, который курит дешевые сигареты, спрятавшись за спортивным залом, и встречается с самыми разбитными девчонками.

В последние несколько недель она провела нечто вроде расследования, чтобы заполнить белые пятна в прошлом Сойера. Эти пятна оказались не такими уж белыми. Согласно обрывочным сведениям, полученным Сузи от старожилов Теларозы, мать Уэя – Труди – в возрасте шестнадцати лет изнасиловали трое рабочих, строивших скоростное шоссе, от кого-то из них она и понесла. Это случилось за несколько лет до окончания второй мировой войны; никто не поверил слезам Труди, и она стала отверженной в глазах общества.

В последующие годы Труди едва удавалось сводить концы с концами. Чтобы прокормить себя и сына, она прибиралась в домах тех немногих семейств, которые пускали ее на порог. В конце концов тяжелая работа и презрение окружающих сломали ее. К тому времени когда Уэй пошел в школу, она стала продавать себя проезжавшим через город мужчинам. В возрасте тридцати пяти лет Труди заболела воспалением легких и умерла, а Уэй вскоре после этого поступил на службу в военно-морской флот. Сузи изучала его, глядя поверх ободка своего бокала, и ее беспокойство росло. Труди Сойер пала жертвой людской жестокости, и вряд ли ее сын забыл об этом. Как далеко он может зайти в своей мести за мать?

На ее счастье, появилась служанка с известием, что обед подан, и Уэй препроводил ее в столовую. Предлагая закуски, он делал вежливые, незначительные замечания, потом так же обстоятельно, как и о живописи, заговорил о своем бизнесе. Когда подали лососину, нервы ее напряглись до предела. Почему он молчит о главном? О том, чего он от нее хочет. Сузи терялась в догадках. Если бы она знала, чего ей от него ждать, она бы, возможно, чувствовала себя свободнее.

Потом наступило молчание, но оно, казалось, не трогало его. Однако она никогда не выносила игры в молчанку, поэтому первой нарушила тишину:

– Я заметила в гостиной рояль. Вы музицируете?

– Нет. Этот инструмент был куплен для моей дочери Сары. Я приобрел его, когда ей стукнуло десять лет. Мы с Ди как раз развелись. Пианино – утешительный приз девочке за утрату матери.

Это была первая ремарка личного характера, которую он сделал.

– Вы ведь взяли опеку над ней? Для того времени это было необычным явлением, не так ли?

– Моей бывшей женушке было хлопотно исполнять материнские обязанности, поэтому она согласилась на мои условия.

– Часто ли вы теперь видитесь со своей дочерью?

Он разломил пополам пшеничный рогалик, и впервые за весь вечер черты его лица размягчились.

– Нельзя сказать, что часто. Сара работает частным фотографом в Сан-Франциско, поэтому мы видимся раз в несколько месяцев. Она живет в каком-то клоповнике, вот почему я все еще храню у себя этот рояль, но она там независима и счастлива.

– В наше время это самое главное, чего могут желать родители своим детям.

Она подумала о своем сыне, толкая туда-сюда кусок лососины в своей тарелке. Бобби Том определенно был экономически независим, но она не могла бы утверждать, что он счастлив.

– Хотите еще немного вина?

– Нет, благодарю вас. Если я выпиваю больше одного бокала, у меня начинается головная боль. Хойт обычно говаривал, что я не разорительная подружка.

Он даже не улыбнулся на ее слабую попытку смягчить атмосферу. Вместо этого он перестал делать вид, что ест; откинувшись на спинку стула, он смотрел на нее с какой-то настойчивостью, и она вдруг подумала, что люди редко вот так смотрят друг другу в глаза. Она внезапно осознала, что, если бы не выросший между ними барьер, она могла бы найти его даже привлекательным.

– Вы все еще тоскуете о Хойте?

– Очень.

– Мы с ним одного возраста и вместе ходили в школу. Он был «золотым мальчиком» Теларозы, точно так же как и ваш сын. – Его улыбка не вязалась с выражением его глаз. – Он даже встречался с самой хорошенькой девушкой второго курса.

– Благодарю за комплимент, но я даже в первом приближении не была самой хорошенькой. В тот год у меня еще были скобки на зубах.

– Я все равно считаю вас самой хорошенькой девушкой. – Он сделал глоток вина. – Я даже прикидывал в уме, как пригласить вас на свидание, когда старина Хойт перешел мне дорогу.

Она была поражена.

– Я понятия об этом не имела.

– Впрочем, у меня не было шансов завоевать сердце Сузи Уэстлайт. Я, как сын Труди Сойер, обитал совсем в другом мире, нежели дочь врача. Вы появились с «приличной» стороны железной дороги, и у вас были такие красивые платья. Ваша мать возила вас повсюду в сверкающем красном «олдсмобиле», от вас всегда исходил запах чистоты и свежести.

Его слова дышали поэзией, но он произносил их резким, отрывистым голосом, что напрочь лишало их какой-либо сентиментальности.

– Это было так давно, – сказала она. – Больше не осталось ни чистоты, ни свежести.

Она провела пальцами по шелковой ткани своих вечерних брюк и ощутила небольшую выпуклость на своем бедре, оставшуюся после операции. Еще один признак того, что жизнь утратила способность обещать,

– Вас не забавляет мысль, что такой хулиган, как Уэй Сойер, имел виды на вас?

– Тот Уэй всегда вел себя так, словно ненавидел меня.

– Я ненавидел не вас. Я ненавидел тот факт, что вы были недосягаемы. Вы и Хойт явились из другого мира, в который мне дорога была заказана. «Золотой мальчик и золотая девочка, они жили долгой счастливо».

– Больше не живут. – Она наклонила голову и почувствовала, как у нее сжимается горло.

– Простите, – отрывисто произнес он. – Я не хотел расстраивать вас.

Она подняла голову, и в ее глазах блеснули слезы.

– В таком случае, зачем вы это делаете? Я понимаю, что вы ведете со мной какую-то игру, но мне неизвестны ее правила. Чего вы хотите от меня?

– Я полагал, это вам от меня что-то нужно.

Такой прямой ответ сказал ей, что его ничуть не тронуло ее волнение. Она поморгала глазами, стараясь восстановить равновесие.

– Я не хочу, чтобы вы уничтожили этот город. Слишком многие жизни будут загублены.

– И чем конкретно вы готовы пожертвовать во имя того, чтобы этого не случилось?

Холодные пальцы ужаса прошлись по ее спине.

– У меня нет ничего такого, что могло бы интересовать вас.

– Нет, миссис Дэнтон, кое-что есть.

Твердые ноты в его голосе вывели ее из себя. Скомкав свою салфетку, она бросила ее на стол и поднялась.

– Я хочу уехать домой.

– Вы боитесь меня, не так ли?

– Не вижу необходимости продолжать этот разговор.

Он встал, резко подвинул стул:

– Я хочу показать вам мои розы.

– Думаю, будет лучше, если я уеду.

Он подошел к ней:

– Я хочу, чтобы вы на них посмотрели. Пожалуйста, мне кажется, что они вам понравятся.

Хотя он не повышал голоса, командные нотки в нем преобладали. Она не знала, как воспротивиться этой железной воле. Он властно сжал ее плечо и повел к французским дверям в конце столовой. Витая медная ручка медленно повернулась, и южная ночь овеяла Сузи своим благоуханным теплом. Она почувствовала буйный аромат роз.

– Это великолепно.

Он вел ее по мощеной дорожке, которая вилась среди глянцевитых зарослей.

– Я привозил сюда архитектора из Далласа, чтобы он сделал разбивку сада, но мы не сошлись во мнениях, и кончилось тем, что большую часть работы я выполнил сам.

Ей не хотелось думать о нем как о благодушном садовнике. Это грозило разрушить возведенные в ее душе бастионы.

Они дошли до небольшого искусственного водоема, окруженного группой деревьев. Прудик подпитывался водопадом, низвергающимся с плоского камня, и скрытые от глаз источники света освещали жирных рыб, медленно ворочавшихся под широкими листьями водяных лилий. Она знала, что он не позволит ей уехать, пока не выскажет того, что намеревается сказать, и опустилась на одну из двух окрашенных охрой скамеек, удобно расположенных у самой дорожки, над ними вились виноградные плети.

Она скрестила руки на коленях и попыталась собраться с мыслями.

– Что вы имели в виду, когда спросили меня, чем я готова пожертвовать?

Он сел на скамью напротив нее и вытянул ноги. Светильники, помещенные в пруд, освещали скулы и надбровные дуги Уэя, ужесточая его черты. Однако его голос прозвучал неожиданно мягко:

– Я хотел знать, насколько велико ваше желание сохранить здесь «Розатек».

– Я прожила в этом городе всю жизнь, и я, кажется, готова на все, чтобы отвести от него угрозу вымирания. Но я – всего лишь президент Совета по делам образования; у меня нет реальной власти в графстве.

– Ваш общественный статус не интересует меня. Речь сейчас идет совсем о другом.

– Тогда чего же вы хотите?

– Возможно, я хочу того, чего не мог бы иметь ублюдок Труди Сойер.

Она слышала плеск тонких струй водопада и доносившееся издалека жужжание кондиционера, и эти мирные звуки придавали его тихим бесстрастным словам зловещий смысл.

– Я не понимаю, что вы имеете в виду.

– Возможно, я хочу самую красивую девушку со второго курса.

Ужас закрался в нее, и ночь, которая нежно обнимала все сущее, внезапно наполнилась опасностью.

– О чем это вы толкуете?

Он откинулся на спинку скамьи и положил ногу на ногу. Несмотря на кажущуюся расслабленность его позы, она ощущала, что внутренне он свернут тугими кольцами, словно удав перед броском, и это повергло ее в ужас.

– Я принял решение, что мне нужен компаньон, но я слишком занят управлением фирмой, чтобы тратить время на поиски. Я хочу, чтобы таким лицом стали вы.

У нее пересохло во рту.

– Мне нужен такой человек, который мог бы выполнять специфические служебные обязанности, сопровождал бы меня в поездках и был бы моей… опорой.

– Я думала, что у вас есть уже такой компаньон. Я слышала, вы встречаетесь с кем-то в Далласе.

– Я встречался со множеством женщин за эти годы. Я ищу для себя нечто иное. Нечто более домашнее. – Он говорил так спокойно, словно обсуждал условия рядовой сделки, но градус настороженности, который она постоянно ощущала в нем, повысился, и это внушило ей уверенность, что он не так уж непрошибаем, как притворяется. – Каждый из нас мог бы продолжать жить своей собственной жизнью, но… – Он замялся – впервые на ее памяти, – и она невольно поежилась от его пронзительного взгляда. – Вы были бы полезны мне, Сузи.

Медлительность, с которой он подбирал слова, бросила ее в холод.

– Полезна? Уэй, вы ведь не… Это звучит так, словно… – Она не могла скрыть охватившей ее паники. – Вы предлагаете мне спать с вами?

Какое-то время он молчал.

– Вам это ненавистно, не так ли?

Она вскочила:

– Вы безумны? Я не могу поверить, что все это происходит в действительности. Вам нужен не компаньон – вы говорите о любовнице.

Он поднял одну бровь, и она подумала, что никогда еще не встречала такого холодного человека, начисто лишенного каких-либо эмоций.

– Разве? Не припоминаю, чтобы использовал это слово.

– Прекратите играть со мной!

– Мне известно, что вы ведете активную жизнь, и я не жду, что вы с ней покончите, но иногда, когда мне понадобится, я хотел бы, чтобы вы шли на уступки.

Кровь стучала у нее в ушах, и ее голос, казалось, шел откуда-то издалека:

– Зачем вы так обращаетесь со мной?

– Как?

– Шантажируете меня! Ведь это прямой шантаж, не так ли? Если я буду спать с вами, вы оставите «Розатек» в Теларозе? Если я не буду этого делать, вы переведете компанию.

Он ничего не сказал, и она не смогла подавить симптомов пробудившейся в ней истерии.

– Мне пятьдесят два года! Если вы ищете для себя любовницу, почему бы вам не поступить подобно другим мужчинам вашего возраста и не найти кого-нибудь помоложе?

– Молодые женщины меня не интересуют. Она повернулась к нему спиной, ее ногти впились в ладони.

– Неужели вы так сильно ненавидите меня?

– Я вовсе не ненавижу вас.

– Я знаю, что вы делаете. Вы осуществляете своего рода вендетту, запоздавшую на тридцать лет.

– Моя вендетта касается города, а не вас.

– Но я – одна из тех, кто будет наказан.

– Если вы расцениваете это таким образом, мне трудно изменить ваше мнение.

– Я не собираюсь… идти на уступки.

– Понимаю.

Она повернулась снова:

– Вы не можете заставить меня.

– Я никогда бы не стал заставлять вас. Все целиком зависит от вас самой.

Отсутствие эмоций в его словах делало ситуацию почти нереальной. Он безумен, подумала она. Но его темные глаза смотрели спокойно.

Молящая нотка, которую она не смогла подавить, закралась в ее голос:

– Пообещайте мне, что вы не переведете «Розатек»!

Впервые он заколебался, было почти очевидно, что в нем происходит нелегкая внутренняя борьба.

– Я не буду давать никаких обещаний до той поры, пока вы не обдумаете наш разговор.

Она шумно вздохнула:

– Теперь я хочу уехать домой.

– Хорошо.

– Я оставила в доме сумочку.

– Я принесу ее вам.

Она стояла в саду одна, пытаясь осмыслить то, что произошло, но ситуация явно выходила за рамки ее личного жизненного опыта. Она попыталась подумать о чем-нибудь другом, и кровь застыла у нее в жилах. Если Бобби Том узнает об этом, он убьет Уэя Сойера.

– Вы готовы?

Она вздрогнула, когда он прикоснулся к ее плечу.

Он мгновенно убрал руку и подал ей сумочку.

– Машина ждет вас.

Он кивнул в сторону кирпичной дорожки, которая огибала дом, и она направилась к ней прежде, чем он успел взять ее под руку.

На подъездной аллее стоял «БМВ», и она поняла, что Уэй собирается сам отвезти ее домой. Он открыл дверцу, и Сузи покорно скользнула на сиденье, но не произнесла ни слова. Она закрыла глаза и попыталась представить, что рядом с ней Хойт, но на этот вечер, похоже, он взял выходной.

«Почему ты оставил меня? Как мне выдержать это в одиночку?»

Через пятнадцать минут он остановил машину и, глядя поверх ее головы, спокойно сказал:

– Я собираюсь уехать из страны примерно на три недели. Когда я вернусь…

– Пожалуйста, – прошептала она. – Не заставляйте меня мучиться.

Его голос был холоден и ровен:

– Когда я вернусь, я позвоню, чтобы узнать ваше решение.

Она выпрыгнула из машины и бросилась по пешеходной дорожке к своему дому; 'она так бежала, словно все призраки ада мчались за ней по пятам.

Сидя за рулем своей машины, самый кошмарный человек в Теларозе следил за тем, как она удаляется. Как только захлопнулась дверь, его лицо исказилось от гнева и боли.

Глава 12

Впервые за весь вечер никто не совал салфетку ему под нос, чтобы заполучить автограф, не тащил танцевать и не приставал с вопросами об устройстве соревнований по гольфу. Наконец-то у него выдалась свободная минутка, и он прислонился спиной к доскам перегородки. Этот кабачок был любимым местом развлечения жителей Теларозы, и в эту субботу народ оттягивался здесь вовсю, тем более что Бобби Том оплачивал всем выпивку.

Он поставил бутылку пива на обшарпанный стол и обрезал одну из тонких сигар, он время от времени позволял себе побаловаться ими. Грейси дурачилась в центре зала, пытаясь освоить мелодию новой песенки «Брукс-энд-Данн».

Несмотря на все ухищрения, она не тянула на высший класс. Она, конечно, была миловидной – этого нельзя отрицать. Даже хорошенькой. В краю, где в ходу длинные волосы, эта короткая разлетающаяся стрижка производила неотразимое впечатление и была, по всей видимости, последним писком искусства Ширли, и он невольно восхитился, когда соблазнительные завитки внезапно распушились вокруг ее личика, поблескивая всеми теплыми тонами меди. Но он предпочитал, чтобы его женщины были ослепительными блондинками с ногами, растущими из-под мышек, и с грудью как два мяча.

Они являлись достойной наградой за кровь, пролитую на полях НФЛ, за изнурительные, по два раза на дню, тренировки, за выдержку, с которой он принимал на себя такие жестокие удары соперников, после которых трудненько бывало вспомнить даже свое собственное имя. Отказаться от них значило отказаться от самого себя.

Он сделал большой глоток «Шайнера», но пиво, скользнув в желудок, не заполнило пустоты в душе. Ему следовало бы сейчас идти в атаку с мячом под рев стадиона и вопли Кэйлбоу, но вместо этого он выламывается перед кинокамерой, словно какая-нибудь затраханная «кисуля», и притворяется обрученным с леди, которую трудно принять даже за утешительный приз.

Впрочем, нельзя сказать, что маленькая фигурка Грейси не смотрелась соблазнительно в этих веселеньких джинсах, настолько узких, что сам Лен Браун вот уже десять минут пялится на ее зад. Бобби Том, конечно, велел своей матери проследить, чтобы у Грейси имелась пара джинсов, но речь, естественно, шла не о таких штанцах, где промежность подтягивается к пупку.

Проблема, связанная с дурацкой щепетильностью Грейси, заставила его нахмуриться. Он не поверил своим ушам, когда мать сообщила ему, что эта упрямица решила сама платить за свои тряпки, и обе курицы не придумали ничего умнее, чем отправиться на дешевую распродажу. Ему следовало присмотреть за ними. Он, черт побери, не беден, и женщина, на которой ему предстоит жениться, должна одеваться во все лучшее! Он молча проглотил эту пилюлю и дал выход своему гневу только после того, как Ширли вернула ему деньги за прическу и макияж. Они крепко поцапались с Грейси. Черт возьми, ох, как она упряма! Она заявила, что не только не возьмет у него ни пенни, но даже заплатит ему за жилье, как только подкопит деньжат.

Несмотря на все это, он собирался обставить ее в следующем забеге. Вчера он заскочил в лавочку Милли и отхватил там великолепное черное платье.

Милли обещала выкинуть лозунг «Товар обратно не принимается», если Грейси вздумает вернуть его ей. Так или иначе он намерен в этом вопросе навести флотский порядок.

Он откупорил бутылку ногтем большого пальца. Может быть, ему стоит еще раз потолковать с Уиллоу? Ему начинало приходить в голову, что дело запахнет керосином, если Грейси выяснит, кто фондирует ее жалкую зарплату. Впрочем, прошло уже две недели, а она, кажется, так ни о чем и не подозревает. О чем, черт возьми, думала его мать, когда советовала ей надеть этот парчовый жилет с перламутровыми застежками? Дураку ясно, что под ним ничего нет, кроме ее хилой грудной клетки.

Забойная песенка «Брукс-энд-Данн» кончилась, ее сменил медленный блюз. Он не собирался изображать из себя джентльмена, однако встал, чтобы оказаться рядом с ней до того, как она останется без кавалера. Он не успел сделать и трех шагов, как Джонни Петтибоун оттащил ее от прежнего партнера, и они начали танцевать. Бобби Том остановился, чувствуя себя одураченным, а затем приказал себе улыбнуться Джонни. Нет ничего дурного в том, что этот парень захотел немножко развлечь ее. Здесь все относились к Грейси доброжелательно. И вовсе не потому, что она невероятно мила. Сам факт, что она принадлежит Бобби Тому Дэнтону, гарантировал, что всякий будет обращаться с ней как с королевой.

Когда Джонни крепко прижал Грейси к себе, он ощутил острый укол раздражения. Она как-никак обручена, и этому франту не следовало бы так забываться, впрочем, Бобби Том не заметил и с ее стороны ни малейшего признака сопротивления. Более того, она вскинула свое личико вверх, как головку подсолнуха, внимая каждому слову Джонни. Для существа, которое постоянно смущается и чувствует себя не в своей тарелке, она, определенно, вела себя слишком свободно.

Он вспомнил о проблеме Грейси, связанной с ее сексуальными аппетитами, и вновь нахмурился. Что, если она потеряет самоконтроль, переходя из объятий в объятия, разгоряченная танцами и атмосферой всеобщего возбуждения? Эта мысль до чертиков обеспокоила его. Он не мог осуждать ее за естественную тягу к существам противоположного пола, но ей не следует пускаться во все тяжкие сейчас, когда вся Телароза знает, что она обручена с ним. В Теларозе не существует тайн, и, случись что, люди тут же начнут шептаться, что эта милашка Грейси Сноу совсем не прочь натянуть своему жениху нос.

Он подавил стон отчаяния, но все же нашел в себе силы улыбнуться, когда Конни Кэмерон ленивой походкой подошла к нему.

– Эй, Би Ти, хочешь потанцевать со мной?

Она покачала бедрами в такт мелодии и чуть задела его грудь кончиками своих грудей. То обстоятельство, что она тоже была помолвлена, казалось, совершенно не смущало ее.

– С удовольствием бы, Конни, но дело в том, что Грейси становится сама не своя, если я танцую больше одного раза с какой-нибудь красавицей, поэтому мне приходится следить за собой.

Конни откинула с лица прядь своих темных волос, которая оплела ее длинную серебряную сережку.

– Я не думала, что доживу до того дня, когда ты позволишь кому-нибудь приручить себя.

– Я тоже так думал, пока не встретился с Грейси.

– Если тебя беспокоит Джим, то сегодня он на дежурстве. Он даже и не узнает, что мы танцевали.

Она подчеркнула последние слова, слегка вывернув губы, явно намекая на то, что танец – это далеко не все, что она может ему предложить.

Бобби Том знал, что Джимбо неотступно следит за Конни, но он сторонился ее отнюдь не по этой причине. Просто с недавних пор он обнаружил, что больше не может скрывать своей неприязни к назойливым леди ее типа.

– Я не слишком беспокоюсь насчет Джимбо. Я забочусь о Грейси. Она действительно очень чувствительна.

Конни посмотрела на танцующих и критическим взглядом окинула Грейси:

– Она стала выглядеть гораздо лучше с тех пор, как ты разрешил ей пристроиться к тебе. Но даже если это и так, она все равно не тянет на твою женщину. Все в Теларозе считали, что ты женишься на какой-нибудь известной фотомодели или кинозвезде.

– Загадочные пути любви не поддаются расчетам.

– Согласна и снимаю свою кандидатуру с повестки дня. Однако не затруднит ли тебя оказать мне услугу, БиТи?

Волна усталости окатила его с головы до пят. Опять какие-то услуги. Он как проклятый торчал на съемочной площадке по двенадцать часов в сутки, а последние дни стали для него сущим наказанием. Обычно в кино ему нравились динамичные сцены погонь или драк, но только не такие, в которых герой поколачивал женщин. Он боялся и пальцем дотронуться до Натали и не раз предлагал Уиллоу заменить его дублером.

Когда он возвращался домой, его начинали доставать беспрестанные звонки, а в дверь стучались настырные сборщики пожертвований. Измученный суетой, он спал не более четырех часов в сутки. Прошлой ночью ему пришлось слетать на своем «Бароне» в приют Кристи, чтобы открыть там благотворительный банкет, а за день до того его изнасиловали в прямом эфире – в «Для тех, кто не спит». Он улыбнулся темноволосой красотке:

– Все что угодно, Конни!

– Не мог бы ты заехать ко мне как-нибудь вечером и поставить автограф на паре футбольных мячей, которые я купила для своих племянников?

– Буду только рад, милая.

Он, естественно, заедет. С Грейси под ручку.

Мелодия наконец угасла, и он, извинившись, кинулся к танцующим, чтобы отлепить Грейси от Джонни Петтибоуна. Лен Браун успел туда раньше, но он не позволил ему открыть рот:

– Привет, ребята. Как думаете, имею я право на танец с моей разлюбезной малышкой?

– Ну конечно же, Бобби Том.

Недовольство, прозвучавшее в голосе Лена, вызвало у него прилив раздражения. Грейси тем временем бросила на него убийственный взгляд – за «разлюбезную малышку». То, что ему удалось разозлить ее, восстановило его душевное равновесие.

Последнее время они были так заняты, что им почти не удавалось побыть вместе. Кроме того, они до сегодняшнего дня ни разу не появлялись на людях вдвоем, что стало вызывать нежелательные разговоры. Надо сказать, эта девушка добавила ему головной боли. Она была так чертовски деятельна, что у него не хватало фантазии, чем бы ее занять. Поболтавшись туда-сюда, она превратила себя в девочку на посылках для всей компании и заботливую нянюшку для ребенка Натали.

Он посмотрел на ее сияющее личико и не мог удержаться от улыбки. У нее была самая нежная кожа на свете и невероятно притягательные глаза. Была в них некая чертовщинка, которая всегда поднимала ему настроение.

– Они запускают новый танец, Грейси. Попробуем выйти в круг?

Она с сомнением посмотрела на танцоров, которые выделывали ногами невесть что:

– Боюсь, я для этого не совсем пластична! Может быть, нам лучше переждать?

– И лишить себя удовольствия? – Он вытащил ее на площадку, приглядываясь к молодежи.

Через секунду-другую он подстроился к танцующим, считая шаги и делая правильные остановки. Грейси же, наоборот, никак не могла попасть в такт и таскалась за Бобби Томом, как кукла. Впрочем, она беспечно встряхивала волосами и сама смеялась своим ошибкам, словно ей было совершенно безразлично, что она двигается хуже всех.

Влажные, медного цвета пряди волос прилипли к ее щекам и затылку. Она поворачивалась всегда невпопад, верхняя пуговка ее жилета расстегнулась, обнажив изгибы ее очаровательных маленьких штучек, которые совсем порозовели и покрылись капельками пота. Еще одна петелька соскочит – и все, что скрывается там, будет выставлено напоказ. Эта мысль страшно возмутила его. Ради всего святого – она ведь воспитывает малыша! Ей следовало бы вести себя скромнее!

Она слишком расшалилась, чтобы заметить его раздражение, которое усиливалось с каждым мгновением, особенно когда он услышал, как незнакомые парни стали подбадривать ее:

– Давай, Грейси. У тебя все получится!

– Шевели ножками, Грейси!

Какой-то студент колледжа с большими бицепсами, оказавшийся рядом с ней, вызвал у Бобби Тома неприязнь уже тем, что был одет в футболку команды «Уэйлор». Когда же этот малый ухватил Грейси за бедра и крутанул ее, как ему хотелось, Бобби Том прищурил глаза, чтобы не выдать свое недовольство.

Она рассмеялась, тряхнув кудряшками:

– Я никогда не смогу танцевать так!

– Уверен, что сумеешь. Хлебни-ка для бодрости! – Малый поднес бутылку пива прямо к ее губам.

Она сделала глоток и закашлялась. Парень рассмеялся и попытался заставить ее сделать еще один глоток, но тут Бобби Том решил, что пора вмешаться. Он круто повернулся и смерил нахала тяжелым взглядом.

Юнец вспыхнул:

– Прошу прощения, мистер Дэнтон!

Мистер Дэнтон! Вот оно, значит, теперь как?! Он схватил Грейси за руку и потянул сквозь толпу веселящихся людей к запасному выходу в конце зала.

Она пару раз споткнулась.

– Что случилось? Куда мы идем?

– У меня колет в боку. Мне нужно на свежий воздух.

Он ударил по задвижке ребром ладони и вытащил ее во двор, на усыпанную гравием площадку, где парковалось несколько автомобилей, освещенных тусклым светом единственного фонаря. Это был задний двор кабачка, и пахло здесь только бензином, чипсами и пылью, но Грейси с удовольствием втянула в себя воздух, удовлетворенно вздохнув.

– Ах, какой аромат! Спасибо огромное за то, что привез меня сюда. Я не знаю, когда еще я так хорошо проводила время. Все здесь так милы со мной.

Глаза ее сияли, как лампочки в Рождество. Воздухозаборник кондиционера грохотал рядом, но не настолько, чтобы заглушить музыку, несущуюся из зала. Она откинула прядку волос со щеки, затем медленно завела руки за голову и прислонилась спиной к грубой деревянной обшивке здания. Груди ее подпрыгнули вверх и замерли.

Где она выучилась такому трюку?

Ему тут же захотелось вернуть назад свою прежнюю Грейси, с ее полосатым бесформенным платьем и вечно встрепанными волосами. Ему было покойно с ней – с той, а эту ведьму он начинал ненавидеть и злился еще больше, сознавая, что сам повинен в ее трансформации.

– Тебе разве не кажется, что мне может не понравиться, что моя невеста демонстрирует свою грудь всем и каждому в Теларозе?

Она опустила глаза, и ее рука метнулась к расстегнутой пуговице.

– О-у, Боже мой!

– Я не знаю, какая муха тебя укусила, но тебе лучше успокоиться и начать вести себя более или менее пристойно.

Она резко вскинула лицо и посмотрела на него пристальным взглядом, потом сжала зубы и расстегнула вторую пуговицу.

Он был так удивлен ее вызывающим поведением, что ему потребовалось несколько секунд, чтобы вновь обрести голос.

– Грейси, подумай, что же ты вытворяешь?

– Тут никого нет. Мне жарко, а у тебя на меня иммунитет, поэтому – какая разница?