Текст книги "«Уходцы» в документах, воспоминаниях и рассуждениях. Досадная страничка из истории Уральского казачьего войска и государства Российского"

ЦГА РК, ф. 267, о. 1, д. 106, л. 75–76

* * *

Министерство

Внутренних Дел

Начальника

Оренбургской губернии

Канцелярия

4 января 1880 г.

№ 20

Г. Оренбург

Получено 8 января 1880

Господину Оренбургскому Генерал-Губернатору

После представления, от 12 Декабря минувшего года за № 2105, Орский уездный исправник донёс мне, что отпущенные в его распоряжение деньги 1000 рублей на кормовое довольствие Уральцев, водворённых в станицах Оренбургского казачьего войска, израсходованы без остатка. Засим Оренбургский уездный исправник, от 21 Декабря за № 8312, довёл до сведения моего, что 68 Уральцев находящихся во вверенном ему уезде, крайне нуждаются в пособие на продовольствие.

Так как необеспеченное положение Уральцев, при исключительных условиях, в которых находится ныне большая часть вверенной мне губернии, по случаю неурожая хлеба и дороговизны всех продовольственных продуктов, не может не внушать серьёзных опасений за участь их, то я имею честь покорнейше просить Ваше Высокопревосходительство, во внимание к приведённым мною в представлении за № 2105 причинам, не изволите ли признать возможным распорядиться об отпуске денег 2000 р на кормовое довольствие Уральцев и о последующем почтить меня уведомлением.

Губернатор М. …

Правитель Канцелярии А. Шустов?

* * *

Большая часть из них, по старости и дряхлости, не имеет возможности заниматься личным трудом, и хотя получает кормовыя деньги на продовольствие, но подороговизне хлеба и других продуктов, денег этих оказывается далеко недостаточно, вследствие чего насущное существование Уральцев обезпечивается только при благотворительной помощи населения. В таком неутешительном виде представлялось положение Уральцев в 1878 году. Между тем бывшие после сего неурожаи с одной стороны ещё более возвысили стоимость хлеба, а с другой – экономическое благосостояние населения Оренбургскаго казачьяго войска, среди коего водворены Уральцы, было потрясено этим тяжелым бедствием в такой степени, что потребовалась раздача оному в 1879 году из войсковых сумм денежных ссуд на продовольствие и обсеменение полей. Очевидно, что при этих условиях Уральцы не могли пользоваться со стороны населения такою широкою помощью, какая оказывалась в предъидущие годы и поэтой причине (…) они терпят крайнюю нужду, которая увеличилась ещё более в последнее время с прекращением им кормоваго довольствия.

Рапорт оренбургского военного губернатора генерала М. Астафьева генерал-губернатору Н. А. Крыжановскому. 26 Января 1881 г.

ГАОО, ф. 6, о. 13, д. 4748, л. 11–12

* * *

Въ упорстве ли этихъ немногихъ «вожаковъ» следуетъ искать причину того, что высланцы не воспользовались дарованной имъ въ 1881 году высочайшею милостью? Передъ нами № 206 газеты «Соврем. Известия»* за 1881 годъ съ корреспонденцией изъ Оренбурга сдедующаго содержания:

«Его величество государь императоръ изволилъ простить всехъ сосланныхъ уральцевъ и отпустить ихъ на родину, если они того пожелаютъ, ни слова ни говоря имъ о принятии новаго положения. Въ этой высочайшей воле нельзя не заметить дальновидности. Если уральцы пожелаютъ возвращения въ Уральскъ, то принятие ими новаго положения разумеется само собою: нельзя предположить, чтобы кто-нибудь, поступая въ общество, не призвавалъ тамошний порядокъ вещей. Въ Уральскомъ войске принято и практикуется новое устройство, новое положение, и немыслимо, чтобы, желая возвратиться на родину, ссыльные казаки его не признали.

Совсемъ не такъ поступили оренбургские власти. Поселенные въ оренбургскихъ станицахъ, ссыльные уральцы были вызваны съ семействами и имуществомъ из Оренбурга. Здесь прочитали имъ всемилостивейшее прощение и дарование права возвратиться на родину. Ссыльные упали на колени, подняли кверху руки и благодарили Творца за дарованную имъ милость, при этомъ изъ нихъ многие плакали. Были ли то слезы сознания несправедливой кары шестилетнимъ изгнаниемъ и полнымъ раззорениемъ за неумение ихъ офицеровъ ввести новое положение, котораго они никогда не отрицали, – не умею сказать. Кажется, после этого следовало бы только пустить уральцевъ восвояси. Но канцелярские формальности и бюрократические приемы въ эту всеобщую радость влили порядочную дозу горечи. По приказанию оренбургскаго генералъ-губернатора, генерала Астафьева, уральцамъ поднесли для подписания прошение такого содержания: «мы просимъ у вашего превосходительства увольнения насъ на родину, раскаиваясь въ своихъ заблужденияхъ и преступленияхъ, и новое положение принимаемъ и обязуемся выполнить его».

Опять старыя погудки на новый ладъ! Скажите, зачемъ это прошение? Разве это не опять подписка, изъ-за которой пострадало более трехъ тысячъ семей? Разве это не опять вызовъ на упорство, которое будетъ принято за бунтъ? «Подписать это прошение уральцы решительно отказались. Теперь 12-й день держать ихъ на заднемъ дворе оренбургскаго станичнаго правления, безъ покрышки, подъ открытымъ небомъ, безъ защиты отъ перемены погоды, какъ какую-нибудь скотину. Между возвращенными есть несколько восьмидесяти и столетнихъ стариковъ, много детей и грудныхъ младенцевъ; всего 40 семей».

Сандръ

Этапы большого пути

Перевоз большого количества людей – дело дорогое и требует значительных организационных навыков. Российская империя была искушённым государством в делах пересылки арестантов. Только в 1873 году МВД России препроводило по этапу десятки тысяч людей: 10 250 – из Москвы, 10 700 – из Нижнего Новгорода, 3150 – из Казани. А были и пересыльные пункты поменьше, в 200, 300, 500 человек, из таких городов, как Орёл, Вильно, Симбирск. Размеры партий были маленькие, для удобства конвоя: 100–130 человек. Из маленьких пересыльных пунктов и того меньше, по 20 человек.

Были «отрепетированные» маршруты, которые включали поезда и пароходы. Учитывая российские расстояния, только самые современные средства транспортировки обеспечивали доставку живого груза из центральной части России в Сибирь в приемлемые сроки. Были и чёткие даты отправки этапов. Планы составлялись загодя. «Росписание движения партий ссыльных арестантов от сборных пунктов в 1874 году» было готово уже в конце 1873-го. Движение этапов начиналось весной, в конце апреля – начале мая, и направлялись этапы в Сибирь. Путь из Вильно в Тюмень занимал месяц, а из Москвы туда же, в Тюмень, приблизительно три недели. К концу лета этапы достигали Байкала, Хабаровска или другого удалённого места ссылки. Конечно, бывали и накладки, и случалось, что партии арестованных не вписывались в расписание, и тогда арестованных задерживали в тюрьмах на зиму в больших перевалочных пунктах, таких как Тюмень или Тобольск. В холодные месяцы этапы не отправлялись. (ЦГА РК, ф. 267, о. 1, д. 89.)

Уральские власти не могли воспользоваться отработанной государственной системой ссылки неблагонадёжных и преступников. УКВ и оренбургское губернское начальство оказались лицом к лицу с трудной транспортной проблемой: в Туркестан дорог как таковых большей частью не было; состояние тех дорог, которые были, не отвечало требованиям. Никаких современных транспортных средств тоже не было, конечно. Оставалось отправлять этапы своим ходом, как в стародавние времена.

История этапного маршрута из Оренбурга в Казалинск заслуживает пары слов. Со времени начала боевых действий в регионе (в данном случае мы говорим о начале XIX века) комплектование российских войск для боевых действий в Тургайской области, а затем и в Туркестанском округе, происходило в Оренбурге. На комплектацию войск отпускалось от 6 до 7 месяцев («Материалы по Туркестану», стр. 182) в связи с объективными трудностями, такими как расстояния, которые предстояло преодолеть, и климатическими особенностями, которые нужно было предусмотреть. В своих мемуарах о военном походе 1880–1881 годов дорогу, которая проходила по пустыне, полковник А. Л. Гуляев назвал «местностью, забытой Богом и людьми», «безотрадной» и «грозной». Дорога была совершенно безлюдна и практически безводна. В 1880 году географ Л. Ф. Костенко написал с оптимизмом, что «это неудобство год от году устраняется с водворением порядка в киргизских степях и с принятием мер к более рациональному устройству почтового тракта» (стр. 1), однако даже в начале XX века путешественники писали о дороге из Оренбурга в Каракамыш, как А. Никольский, например: «Я охотно отметил бы этот маршрут названиями промежуточных пунктов, да никаких других пунктов не существует» (стр. 308). Дорога пролегала от колодца до колодца. По весне вдоль дороги встречались сезонные озерки талого снега (хаки), больше похожие на лужи и пересыхающие в июне – июле.

Когда Туркестанский край был завоёван и началось регулярное движение армии из Оренбурга в Ташкент, Верный и другие населённые пункты, армию для Семиреченской области стали посылать через Западную Сибирь. Этот путь был длиннее, но намного легче, потому что можно было использовать водные пути сообщения от Тюмени до Семипалатинска, и только отрезок пути от Сергиополя (ныне Аягуз) до Верного (ныне Алматы) совершался в походном режиме. Всё равно это очень длинный переход в 700 километров с большим гаком, но традиционный путь из Оренбурга в тот же Верный составлял все две с половиной тысячи километров в немыслимо тяжёлых условиях: без воды и по бездорожью. Те войска, которые предназначались для службы в районе Казалинска и Перовска, не могли воспользоваться «лёгким» путём, поэтому им приходилось проделывать весь путь от Оренбурга до Сыр-Дарьинской области пешим ходом. Войска покидали Оренбург в мае, самое позднее в начале июня, чтобы успеть проскочить между зимним сезоном буранов и ледяных ветров и летним сезоном изнуряющей жары. Размеры эшелонов были строго ограничены.

Дорога не могла обеспечить водой более чем 500 человек за раз. Впрочем, разбитые на маленькие партии, эшелоны создавали проблему иного рода: «К сожалению эта мера в среднеазиатских степях не всегда может быть применима, во первых вследствие политических и военных обстоятельств, часто требующих более сосредоточеннаго движения, и во вторых, вследствие недостатка топлива на местах ночлегов. Топливом в среднеазиатских степях служит частью саксаул (где он есть), частью степные травы и полукустарники, а частью кизяки (тезек), количество котораго весьма ограничено. Передние эшелоны, истребляя кизяк у мест ночлегов, лишают возможности иметь топливо для приготовления пищи последующим эшелонам» (Костенко, т. II, стр. 6). Провианта в пути найти было невозможно, поэтому всё необходимое (в том числе и топливо!) нужно было везти с эшелоном. Армейские эшелоны уходили с разрывом не менее 3 суток, чтобы дать возможность придорожным колодцам набрать достаточно воды для поддержания следующей колонны русских войск, и везли с собой запас воды на всякий случай. Бочки всегда были пусты по достижении пункта назначения, рассыхались и трескались, а следовательно выбрасывались. Для следующего большого отрезка этапа нужно было заготавливать новые бочки или уходить без запаса воды. В среднем каждый год из Оренбурга уходило в Туркестан около 4500 новобранцев. Все они должны были покинуть Оренбург в течение месяца небольшими группами. Несмотря на все меры предосторожности, случаи заболеваний дизентерией и эпидемическими болезнями были очень частыми, и войска несли потери, даже не достигнув мест службы. Естественно, что каждый сверхплановый участник похода представлял собой дополнительную трудность, а учитывая, что несколько этапных сезонов подряд к войсковым этапам добавились ещё и сотни арестантов (до полутора – двух тысяч дополнительных человек в год, как это было в 1875, 1876, 1877, 1879 и 1880 годах), нагрузка на колодцы увеличилась пропорционально, и способность источников вдоль дороги удовлетворить потребности этапов уменьшилась соответственно. Переходы были настолько тяжёлыми, что с 1875 года начали посылать обходным водным путём через Западную Сибирь и Семиреченск даже те войска, которые должны были служить в Ташкенте, чтобы уменьшить человеческие потери во время транспортировки. К сожалению, эти «улучшения» не касались этапов сосланных уральцев, а также и конвоя, который должен был их сопровождать. Даже те ссыльные, которые впоследствии были посланы в Аму-Дарьинский край и Аулие-Ату, распределялись туда не из Ташкента, а из Казалинска, а это значит, что, выжив в первом изнурительном переходе из Оренбурга в Казалинск, многие из уральских казаков проделали и второй, не менее тяжёлый, переход через пустыню, сначала до Аулие-Аты (впоследствии г. Джамбул, а ныне г. Тараз), а потом до Нукуса и Чимбая.

Тот же Л. Ф. Костенко признаёт, что «ни один округ, кроме Оренбургскаго, не находится в столь неблагоприятных условиях относительно передвижений войск, как Туркестанский. Особенно тяжело отзывается степной поход на партии молодых солдат, идущих ежегодно для укомплектования войск округа» (стр. 10), и даёт совет: «В зимнее время походов по степным среднеазиатским дорогам предпринимать вовсе не следует. Экспедиция Перовскаго в зиму 1839–1840 годов самым печальным образом убедила в этом» (стр. 8).

Впрочем, к 1884 году найден был ещё один маршрут с использованием водных путей, куда более лёгкий и быстрый… но этапы уральских казаков к тому времени прекратились, так что новый улучшенный маршрут не имеет никакого отношения к нашей истории.

Сами ссыльные не оставили документальных свидетельств о трудностях, испытанных во время этапов, да и туркестанское начальство не очень-то регистрировало негативные стороны. Однако в Туркестан переселялись не только в ссылку, но и добровольно, прельстившись всевозможными обещанными льготами: семьи военнослужащих, крестьяне внутренних губерний, религиозные меньшинства, притесняемые на территории России. Одним из таких переселяемых был меннонит Герман Янтцен, чья семья в составе группы меннонитов иммигрировала в конце 1880-х из Поволжья в Аму-Дарьинский оазис, соблазнённая обещаниями туркестанского генерал-губернатора освободить колонии меннонитов от военной службы на 25 лет. Янтцен оставил пунктирные воспоминания о том страшном переходе через пустыню: «Несколько месяцев мы были в пути, претерпели и трудности, и беды. Достаточно сказать, что в пути из-за болезни мы потеряли двенадцать детей. Затем вспыхнул тиф, который тоже унес немало жизней». Есть и другие косвенные свидетельства о трудностях этого перехода. Так, полковник А. Л. Гуляев передал в своих мемуарах разговор с командиром батальона, который спросил о потерях отряда во время перехода по пустыне и «очень удивился, что у нас не было ни одного смертного случая» (Гуляев, стр. 13).

Этапы отправлялись начиная с 1874 года: сначала в Оренбург, Орск, потом уже подальше… Когда перестали слать этапы, точно нельзя сказать. В 1880 году уже на разных административных уровнях шла речь о возможном возвращении казаков в УКВ, если они «попросят прощения», а параллельно всё ещё составлялись списки семей, которые нужно выслать вдогонку сосланным мужьям.

Высылка людей, из-за её дороговизны и постоянной нехватки денег в казне, должна была быть запланирована заранее, поэтому в сентябре начинали составлять списки семей, которые будут отправлять аж в следующем мае. Списки нужны были, чтобы «иметь возможность сделать всё необходимое к отправке семейств, и спросить для сего своевременно необходимый кредит и иметь возможность отправить эти семейства под прикрытием казачьих сотен, ежегодно отправляющихся туда (в Туркестан – Т. Е.) на службу в Мае месяце» (из запроса исполняющего должность оренбургского генерал-губернатора, свиты Его Величества генерал-майора князя Голицына и управляющего оренбургской канцелярией Холодковского). Списки утверждались на самом высшем уровне, вплоть до министерского. А так как организация ссылки была делом хлопотным и запутанным и зачастую было неясно, сколько людей можно будет сослать, то и списки в министерство подавались с запозданием. Так было с первой партией сосланных казаков (впрочем, до этой партии было 43 уральских казака, отправленных в Оренбург для следствия и потом тоже сосланных в Туркестан или Сибирь, но их почему-то не считали сосланным этапом, и нумерация этапов «бывших уральских казаков, осужденных за неподчинение Высочайше подписанному новому положению» начиналась именно с этапа в декабре 1874 года). Так вот, в этот этап должно было войти 100 человек, но на самом деле составили список на 145, а в итоге сослали 147 (двух – Канашкина и Потапичева – втиснули в этап без документации, разумеется, с последующим одобрением Крыжановским), а в министерство этот правильный список подать не успели. Пришлось информировать ГУ ИВ задним числом, что было вопреки инструкциям.

Однако планировать – это одно, а административная реальность – это совсем другое. Бывало так, что и май прошёл, и июнь, а различные управления вплоть до конца августа всё вели переписку о том, «нельзя ли ускорить… переселение в настоящем году в Туркестанский край семейств бывших Уральских казаков» (как это было в 1880 году). В 1878 году Крыжановский «со своей стороны убедился в необходимости приостановиться распоряжениями о подготовлении к высылке в Туркестанский край уральских семейств» только в сентябре (ГАОО, ф. 6, о. 13, д. 377, л. 293).

Причин для задержек было много, и административных, и финансовых. Прежде всего, трудно было найти нужные суммы (особенно в самом начале, когда эта статья расходов была не запланирована). Речь идёт о суммах внушительных, зачастую в десятки тысяч рублей. Предполагалось, что УКВ должно быть финансово самодостаточным, однако экономика УКВ уже довольно давно двигалась по нисходящей, и излишков, которые можно было бы употребить на непредвиденные расходы, просто не было. Это отлично понимали в уральской и оренбургской администрации, и начиная свои первые ходатайства о ссылке непокорных уральцев, Крыжановский предупреждал правительство, что оно должно само финансировать этот большой проект (см. приложение к этой главе). В тот момент ещё не было ясно, что высылка казаков вырастет из большого проекта в совершенно гигантский. Чтобы получить дополнительные суммы из государственного бюджета или даже чтобы получить разрешение на взятие кредита из собственной войсковой кассы, нужно было вести переписку с вышестоящими инстанциями, которая зачастую переходила из одного учреждения в другое, возвращалась к просителю и начиналась по новому кругу. Каждая из сумм была отдельным делом, которое велось со всей дотошностью. И количество таких дел росло чуть ли не в геометрической прогрессии.

В феврале 1875 г. в письме за № 3848 Крыжановский писал Верёвкину о том, что из 10 тысяч рублей, положенных для обеспечения сосланных уральцев и предназначенных для перевода генералу Кауфману, было переведено 9983 рубля и 95 копеек, и нельзя ли прислать недостающие 16 рублей и 5 копеек (эта сумма похожа на бухгалтерскую шутку, но по правилам бухгалтер должен был удержать из суммы стоимость денежного перевода, что и было объяснено Крыжановскому в последующих письмах из уральского хозяйственного управления); впрочем, волновали его не эти 16 рублей. В тот же день Крыжановский пишет другое письмо Верёвкину за № 3844 об уплате 94 руб. из сумм УКВ Разсыпнинскому посёлку за содержание ссыльных казаков и тут же пишет о новом представлении военному министру на дополнительные 5 тысяч рублей на расходы по выселению. В феврале 1875 года военный совет постановил УКВ выделить эти 5 тысяч рублей «на содержание выселяемых из войска неповинующихся уральцев, с тем, чтобы, за отнесением на счёт этой суммы, применяясь к статьям 8 ч. V кн. II св. воен. пост. изд. 1859 г. и 117 ст. т. XIV св. зак. гражд. изд. 1857 г. уст. о содерж. под стражею, издержек на продовольствие выселяемых из войска, во время их пересылки и содержания под стражею, остальные затем расходы обращены на счёт самих высылаемых. Так как сказанные 5 тысяч рублей уже все издержаны на расходы по выселению неповинующихся уральцев и постоянно поступают новые требования на уплату позаимствований, сделанных из сумм Оренб. каз. войска и из сумм местных воинских команд на довольствие ссыльных уральцев, то я имею честь покорнейше просить распоряжения Вашего Высокопревосходительства на позаимствование из Уральского войскового капитала ещё 5 т. рублей». Ещё полгода не прошло с того момента, как начались массовые аресты и первые этапы, а казна УКВ уже распрощалась с 20 тысячами рублей. А ведь первые этапы были самые маленькие, не сравнимые с будущими этапами в несколько сотен человек за раз, а потом с семейными этапами…

Хотелось бы также заострить внимание на ещё одном финансовом моменте: высылка казаков началась с предпосылки, что казна возьмёт расходы на себя, и руководящим органам неоднократно докладывалось, как расходуются казённые деньги, однако с самого начала войсковая казна оплачивала лишь часть расходов на этап. По планам местной администрации, большую часть расходов должны были взять на себя сами ссыльные. Они обязаны были найти деньги на транспорт и иметь наличные на дорогу. Заблаговременно составлялись списки имущих и малоимущих и определялось, кто может заплатить за своё переселение сам, кто может заплатить частично, а кто не в состоянии внести никаких денег в счёт своей релокации. На основании документации, которую мне довелось просмотреть, у меня создалось впечатление, что оренбургская и уральская администрации на всю катушку доили и государство, и казаков. Состоятельность семьи определялась местным начальством, и только местным атаманам известно, как именно они определяли финансовый достаток и как рассчитывали состояние осуждённых казаков. Наверняка существовали какие-то инструкции, но мне не удалось найти ни одну из них, и нет никаких сведений, как же именно проводились в жизнь эти инструкции. Обеспечение наличных денег на транспортировку тоже было делом начальства. Если семья осуждённого не могла (или не хотела) заплатить, в то время как считалось, что у них есть деньги, то местное начальство выставляло имущество этой семьи на продажу, чтобы набрать нужную сумму. Только тем, кто точно не мог оплатить свой переезд сам, казна выделяла сумму, определённую войсковой канцелярией. И к моменту отправки этапа эту сумму нужно было иметь в кассе.

Всё это занимало время, а с накладками административного характера весь процесс длился слишком долго для небольшого сезонного окна, когда обычно начинались ссыльные этапы. Так, в апреле 1877 года 200 семей получили приказ собраться (ещё до того, как они были утверждены министерством для высылки; местная администрация поспешила с приказом, чтобы успеть снарядить эти семьи наверняка!), и всё равно этап выступил из Уральска лишь 1 июля, пропустив самое благоприятное время для перехода. Семьи со стариками и маленькими детьми пересекали пустыню по июльской жаре, которая может доходить до 50 ^оС (а то и зашкаливает за 60, знаю по собственному опыту!). Те, кому предстояло дойти до Аму-Дарьи, добирались до места назначения аж до ноября. А бывало и так, что обозы отправлялись и в августе, даже были требования «посылать всю зиму» (см. приложение к этой главе).

Уральская администрация не смогла протолкнуть идею зимних этапов. Они были отвергнуты не столько из сострадания к людям, которым пришлось бы пересекать пустыню сквозь пронизывающие ледяные ветра, а в первую очередь оттого, что это могло быть накладно для казны, потому что ссыльных в пути «могут застигнуть холода и даже зима, что, очевидно, поставит в весьма тяжелое положение выселяемых и послужит крайним обеременением для Правительства, обязаннаго позаботиться приютить семейства на зимнее время и на долго принять на себя все дело содержания людей и транспортных лошадей» (ГАОО, ф. 6, о. 13, д. 377, л. 279).

Административные накладки в первую очередь зависели от того, какое ведомство отвечало за что в деле пересылки. Этапы ссыльных приурочивались к отправке войск, назначенных на службу в Туркестане. Обычно казачье пополнение уходило в поход в мае, чтобы избежать весенней и осенней распутицы. Казачье пополнение было в ведении Главного управления иррегулярных войск, однако содержание пополнения было ответственностью УКВ и Оренбургского губернаторства. Понятно, что никто из сторон не горел желанием содержать ещё и этап. Также из Уральска отправлялись в Туркестан соединения Оренбургского военного округа. Они тоже могли выполнять караульные функции, и они оплачивались из казны Оренбургского военного округа, конечно. Но ссыльные были не по их ведомству! За ссыльных УКВ должно было заплатить УКВ в штаб Оренбургского военного округа, а уж он потом оплачивал караульные услуги армейцев. Обычные этапы были в ведении Министерства внутренних дел, но МВД не занималось осуждёнными военнослужащими. Казаки были исключены из войска, так что теоретически они не были военными, но высылались они для нужд Военного министерства, и практически все инстанции называют их «бывшими казаками»; Военное министерство рассматривало их в первую очередь как подвластных им колонистов и в переписке между ведомствами постоянно мелькают планы на использование ссыльных казаков именно как военных; так что в итоге никто не знал, какие же они ссыльные: военные или гражданские. Бывало так, что казачье пополнение встречалось в пути с регулярными войсками на пути в Туркестан. Обычно казачьи и армейские соединения содержались казной их ведомств. Однако обременённые этапом военные подразделения зачастую объединялись в целях улучшить караульную службу этапа. Короче говоря, у административной путаницы было много аспектов, и я бы не хотела утомлять ни вас, ни себя перечислением всех деталей, но сотрудники министерств, отвечающие за финансовую отчётность своих заведений, не могли позволить себе легкомысленность в отношении казённых расходов, и подавляющее большинство бумаг в архивных делах посвящено именно вопросам денежным: кто платит за что.

В результате финансовых и административных трудностей зачастую до самой отправки не было ясно, отправится ли этап, и когда, и по какому маршруту, и в каком составе. Когда же выяснялось, что и деньги есть, и есть где разместить сосланных в Туркестане, начиналась лихорадочная суета по организации всего остального: закупка провианта, транспорта, сбор людей и т. д. Например, 20 ноября 1874 г. было принято решение, что канцелярия УКВ переведёт деньги в канцелярию оренбургского генерал-губернатора за транспортировку и содержание 43 осуждённых казаков, и было написано письмо в Оренбург, а уже 3 декабря ссыльные прибыли в Оренбург. На этап из Уральска до Оренбурга требовалось не менее недели. Получается, что этап собрали за 3–4 дня. В результате спешки на последнем этапе часто происходили ошибки и в списках людей, и в списках закупок, также в результате спешки случалась закупка некачественного товара или в недостаточном количестве, хотя по закону все сосланные должны были снабжаться за счёт казны одеждой и обувью (см. статейный список в приложении к этой главе), которые «должны вполне отвечать по своему качеству арматурным спискам» («Справочная книга», стр. 72), что и делалось, как свидетельствуют статейные списки (в тех случаях, когда их составляли). Таинственное исчезновение предметов первой необходимости во время этапов, в свою очередь, порождало целую цепь новых проблем, расходов и потоки бумаг. Один из сосланных тем первым этапом – Сидор Иванович Копеечкин из Круглоозёрного форпоста, 64 лет от роду – умер по приезде в Оренбург. Простыл в дороге без тёплой одежды? И несомненно, доставил чиновникам хлопоты с дополнительной отчетностью.

А случалось и так, что из желания выпихнуть из войска как можно больше людей как можно скорее администрация «забывала» о некоторых из трудностей этапа. Так, например, в августе 1877 года наказной атаман УКВ князь Голицын в целях «удобства для ссылаемых» предложил разбить этап 1878 года на два эшелона. Речь шла о 806 семьях. Даже если считать по минимуму, что в каждой семье была одна женщина и два ребёнка, то получится этап приблизительно в две с половиной тысячи человек. А в действительности в ссылку отправлялись и престарелые родители, если их не с кем было оставить в войске, и многодетных семей было много, так что фактическая цифра должна быть выше. Разбить этот этап на два эшелона значило собрать этапы в полторы тысячи человек ссыльных, не считая конвоя. А ведь было хорошо известно, что колодцы вдоль этапного пути были не в состоянии снабжать водой партии свыше 500 человек! Нужно добавить, что нереальный план высылки в 1878 году 806 семей одним махом не ускорил, а застопорил дело. Фон Кауфман самым решительным образом возражал, и аргументы его были вески, а когда аргументы не помогали, он просто саботировал «уральский вопрос», а без его письменного одобрения военный министр не мог дать добро оренбургскому генерал-губернатору, и в результате препирательства затянулись до августа – сентября 1878 года, когда оказалось что «вообще 1878 год потерян для высылки семейств уральцев за неполучением никакого разрешения и ответа» (ГАОО, ф. 6, о. 13, д. 377, л. 280). И пусть катастрофический этап 1878 года не состоялся, сам план является свидетельством того, как относились к организации этапов в Оренбурге и Уральске. В результате подобного «планирования» переходы семей из Оренбурга в Казалинск остались в памяти «уходцев» как «лютые» и «адские», а семейные поминальные списки пополнились многочисленными именами «невинных младенцев», не сумевших пережить поход по пустыне. В семейном поминальном списке семейства Толстовых, написанном в XIX веке, можно увидеть косвенное свидетельство тяжести этапа и первых лет ссылки в Туркестане (см. приложение к главе «Сборы 1875 года»).

Наконец этап выходил из Уральска или Калмыкова. «Вольнопоселенцев» из УКВ гнали по этапу в кандалах, как каторжан. Во главе этапа был конный конвой. Потом шли ссыльные, скованные по 8–10 человек. Групповая цепь была особенно болезненною частью кандального путешествия, потому что каждое движение каждого ссыльного отражалось на нескольких товарищах, скованных одной цепью. Групповые цепи были отменены только в 1881 году (Крапоткин, стр. 57), как раз когда перестали гнать этапы из УКВ. По краям шествия шли дополнительные конвойные. За пешим этапом двигался обоз с провиантом, водой, топливом и скарбом караульных и ссыльных. Традиционно обоз состоял из лошадей, запряженных в телеги, но лошади и телеги плохо выдерживали переход по пустыне, поэтому обозы часто имели вьючных верблюдов. Известно, что из УКВ обозы уходили с телегами, а в Оренбурге, видимо, к обозу добавляли верблюдов. На этом фоне странными кажутся настоятельные требования наказного атамана УКВ Г. С. Голицына закупать для этапов только лошадей (см. приложение к этой главе), которых потом нужно было менять на верблюдов.