Текст книги "«Уходцы» в документах, воспоминаниях и рассуждениях. Досадная страничка из истории Уральского казачьего войска и государства Российского"

ГАОО, ф. 6, о. 13, д. 4748, л. 55–56

* * *

Его Высокопревосходительству

Господину Военному Генерал-Губернатору

Отставного казака Уральского войска, станицы Трекинской, посёлка Дарьинского, Мартемьяна Васильевича Архипова.

Прошение

Участь моя Вашему Высокопревосходительству коротко известна за что я в числе прочих товарищей сослан на жительство в город Троицк. Где и нахожусь в разлуке родного семейства пять лет. Наказание это сочувствую правильным: ибо я по недоумению послушал товарищей, но приемлю смелость утруждать Особу Вашего Высокопревосходительства простить меня и сблизить с родной семьёй, так как я имею огромное семейство в том числе имею сыновей которым мог бы передать и заповедать любить и почитать всех избранных над ними Законо властителей; простите Ваше Высокопревосходительство и разрешите если только возможно отправиться на родину. Июня 26 дня 1880 года. Отставной казак Мартемьян Васильев Архипов потписался.

На полях:

Оставить без последствий

Оренбургский Генерал Губернатор Генерал-Адьютант Крыжановский

№ 3680

5 Ноября 1880 года

* * *

(О жизни уральских казаков в ссылке) Есть было нечего, началось воровство, грабежи, угон скота у коренного населения.

Судаков, стр. 8

* * *

Приказ 58

Государь Император, в отеческом попечении о благе всех верноподданных, соизволил обратить милостивое внимание на сосланных в Туркестанский край и Оренбургскую губернию Уральцев (…)

Высочайше повелеть изволил:

1) Тех из сосланных административным порядком Уральцев, которые заявят полное раскаяние в содеянных ими поступках, возвратить на родину с зачислением вновь в войсковое сословие Уральского войска.

2) Тем из Уральцев, которые пожелают остаться на жительстве в Туркестанском крае, предоставить право записаться в местные городские и сельские общества с освобождением их от всех государственных податей и повинностей в течении 15 лет.

«УВВ», 1881, № 23

* * *

Вышло нашим уральцам помилование и разрешено было желающим возвращаться на Урал. Легко дать разрешение, но не всегда можно воспользоваться таким разрешением.

Изгнанники уже успели потерять всякую связь с родным войском и явиться туда равносильно было бы признанию своей роковой ошибки, а кому же легко после вынесенных за идею, за войско страданий сознаться, что их протест не принес пользы делу и в войске все осталось по старому. Не пошли уральцы в войско и говорили только: «как пригнало нас сюда начальство, так пусть и гонит назад, а сами не пойдем». А начальство вовсе не собиралось гнать уральцев назад. Вышла им амнистия, и могут ли они ею воспользоваться, никому и в голову не приходило подумать.

Халыс

* * *

28 Сентября 1881 года

Г. Начальнику Казалинскаго штаба

Уральскаго поселенца Кулагинской станицы Петра Иванова Кононова

Прошение.

Желаю воспользоваться царскою милостею дарованной сосланным уральцам, и принося полное раскаяние в содеянных проступках, покорнейше прошу выдать мне билет на свободное возвращение в Уральскую область. Сентября 28 дня 1881 года гор. Казалинск

За неумением грамоте поличной моей прозьбе росписался Староста Казалинской Почтовой Станции А. Калугин (? – Т. Е.)

ЦГА РК, ф. 267, о. 1, д. 220, л. 5

* * *

(…) по некоторымъ фактамъ можно судить о действительномъ экономическомъ положении большинства «уходцевъ». Начиная съ 1879 г., постоянно возбуждались местнымъ начальствомъ ходатайства о выдаче уходцамъ отъ казны провианта, при чемъ ходатайства эти мотивирововались угрожающимъ населению поселка голоднымъ тифомъ. Въ 1882 г. въ ходатайстве объ отпуске казеннаго довольствия указывалось, что за весьма небольшими исключениями плохие обстоятельства семействъ уральскихъ поселенцевъ ставятъ въ необходимость отпускать провиантъ всему безусловно женскому населению и детямъ моложе 12-летняго возраста. Довольствие отъ казны выдавалось до 1893 г. включительно, пока не были объявлены и не состоялись торги на поставку провианта поселеннымъ уральцам, какъ мещанамъ г. Петро-Александровска. Надо заметить, что выселенные сюда уральцы были обязаны приписаться къ мещанскому обществу. Но страшась записью въ мещане покончить навсегда счеты съ казачествомъ, съ темъ своимь прошлымъ, которымъ они столь дорожатъ до сихъ поръ, боясь этой записью въ мещане разбить окончательно свою обособленную ныне, и вследствие того тесно сплоченную, общину, – они упорно отказываются отъ такой приписки къ мещанскому обществу, скрываютъ свои имена и отказываются даже отъ помощи и денегъ, если таковые сопряжены съ регистрацией ихъ въ качестве мещанъ. Не следуетъ еще упускать изъ виду, что то же самое начальство, которое свидетельствовало о существовании между поселенцами нищихъ, могущихъ погибнуть отъ голода и грозящяхъ развить голодный тифъ по окрестности, принимало меры къ тому, чтобы сократить количество выдаваемаго казеннаго провианта, исходя изъ соображений не столько экономическихъ, сколько нравственныхъ (дабы не породить праздность) и карательныхъ (противъ упорныхъ). Не надо забывать и того, что при свойственной поселенцамъ недоверчивости далеко не все голодающие обращались за казеннымъ довольствиемъ, избегая регистрации. Лицамъ, наблюдавшимъ на месте жизнь поселенцевъ, приходилось неоднократно видеть, какъ они для пропитания собираютъ по тугаямъ мелкие плоды маслины, уподобляясь беднейшимъ жителямъ Дарваза и другихъ горныхъ бекствъ восточной Бухары, питающимся тутомъ.

Сандръ

* * *

М.В.Д.

Санктпербургскаго

Губернскаго

Управления

Отделение II

Стол 4

16 Августа 1882 года

№ 10671

В дополнение к предписанию от 16 августа 1882 г. за № 10277, Губернское Правление, препровождая при сем в Полицейское Управление 521 руб – коп., а за удержанием из них в пользу почты 2 р 67 коп., остальныя 518 руб. 33 к. просить выдать арестанту казаку Куприяну Шишенкову.

ЦГА РК, ф. 267, о. 1, д. 220, л. 71

* * *

ЦГА РК, ф. 267, о. 1, д. 89, л. 44

* * *

(На снимке документа не видна верхняя строчка – Т. Е.)

Его Императорскаго Величества

Принятия Прошений

22 Июня 1882 года

№ 8377

(Губернатору Сыр-Дарьинской области?)

По приказанию Господина Статс-Секретаря, имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство сделать распоряжение к объявлению, с подпиской, водворенному в г. Казалинск поселенцу из Уральских казаков Борису Сидорову, что всеподданейшее прошение его, о дозволении ему возвратиться на родину, оставлено без последствий, так как из собранных сведений оказалось, что Исправляющим должность Туркестанскаго Генерал Губернатора уже сделано распоряжение о выдаче просителю проходнаго билета для возвращения на родину.

Директор Канцелярии А. Пурим(…?)

ЦГА РК, ф. 267, о. 1, д. 220 (номер листа не виден на снимке – Т. Е.)

Затерянные в Туркестане

Итак, уральцы жили в Туркестане уже несколько десятилетий!

Их бесконечные прошения о пересмотре их дела и об оправдании их доброго имени так и не были рассмотрены. Без их ведома и желания их приписали к мещанскому сословию. На том основании, что их «простили», государство умыло руки и в буквальном смысле забыло о существовании этой большой группы русскоязычного населения в Туркестане. Им перестали выплачивать пособия, и те, кто не вымер с голоду, начали приспосабливаться к жизни в новом качестве туркестанских мещан. Первые шаги в этом направлении были сделаны казаками ещё в 1880-е годы, до формального признания уральских казаков полноправными гражданами Российской империи. В 1890-х годах, практически сразу после их легализации, уральцы стали заметным элементом в региональной экономике.

Нужно отметить, что как только уральцы включились в экономику региона на равных правах с другими этническими группами, их дела быстро пошли в гору. Помимо трудолюбия, выносливости и поголовной трезвости, которые послужили основой для создания добротных хозяйств, было и ещё одно качество, сослужившее уральцам добрую службу. Уральские казаки испокон веку поддерживали знакомство с азиатами, в частности с киргизами (как тогда называли казахов), ещё задолго до того как Россия оккупировала Туркестан. Регулярное общение с киргизами привело к тому, что почти все уральцы владели и киргизским, и русским языком одинаково хорошо. Валериан Правдухин начинает свой роман «Яик уходит в море» со сцены разговора казачки со своей киргизской работницей – и конечно же, на киргизском языке.

Ефросинья Фёдоровна Чебакова (в девичестве Чумакова)

П. Нукус, 1970-е годы

Предоставлено П. Е. Чумаковым

Как отмечали некоторые писатели, «казаки никогда не играли видной роли в деле проведения русской культуры в киргизскую среду; напротив, они сами в значительной степени подчинились влиянию киргизской степной культуры: усвоили киргизский язык, полюбили кумыс…» (Головачёв, стр. 345).

Живя по соседству с азиатскими народами, уральские казаки позаимствовали у них много полезных вещей и навыков. Так, ещё с XVIII века казаки позаимствовали у хивинцев бакчи – огромные поливные огороды в степи, а также и чихири – способ механического полива при системе искусственных водных каналов (Бородин, стр. 475). А с ними и бахчевые культуры, в том числе и дыни, которыми так славилось УКВ. Оттуда же, из Хивы, были позаимствованы и огурцы, самый древний вид земледелия в УКВ (Бородин, стр. 575).

Знание киргизского языка и способность к адаптации в местных условиях способствовали широким деловым связям с местным населением. А учитывая то, что государство вело шовинистическую политику в отношении местного населения и предоставляло русскоязычному населению привилегированные условия в торговле, промышленности и землевладении (и эти привилегии распространялись на сосланных казаков!), уральцы оказались в самом выигрышном положении в Туркестане. Разумеется, как и всё русскоязычное население, они не преминули воспользоваться льготами, которые давало им государство. Например, торговый устав обязывал мусульманских торговцев платить 2 %-ный налог с торгового капитала, тогда как русские купцы были от этого избавлены («Материалы по Туркестану», стр. 82). Другой пример: русские купцы не платили таможенных сборов ни одному из ханств, по которым проходили торговые пути, не платили они никаких сборов и на туркестанских территориях, подчинённых России, тогда как популярные на среднеазиатском рынке английские товары набирали такое большое количество таможенных сборов на пути к потребителю, что становились совершенно неконкурентоспособными. Несправедливым было и земельное налогообложение для киргизов на русских территориях и для коренного населения в Туркестане («Внутренняя киргизская орда», стр. 16). Однако к заявлениям о «беззастенчивой эксплуатации коренного населения» уральцами (Судаков, стр. 11) следует относиться с большой долей осторожности. Если бы уральцы были такими «беззастенчивыми» эксплуататорами, то вряд ли бы они имели столь обширные дружественные связи среди казахов и каракалпаков.

Главным промыслом уральцев была рыбная ловля. Рыболовецкий труд был тяжким и опасным. Рыбная ловля была упомянута в обзоре смертности жителей г. Казалинска как одна из причин необычайно высокой смертности среди мужчин, большей частью в результате травматических повреждений и несчастных случаев, особенно в осеннее время. Описания районов расселения уральцев часто включают истории о погибших рыбаках, авариях на Аральском море, истории выживания на необитаемых островах, таких как остров Св. Николая, на котором погибло несколько людей в разное время, и остров Барса-Кельмес, чьё название переводится как «пойдёшь – не вернёшься» (Берг и Никольский, стр. 302–305, 307; Шишов, «Смертность …», стр. 266–267, 269).

Рыбной ловлей занимались не только уральцы, но и всё местное население. «Летом, во время лова красной рыбы сюда наезжают кара-калпаки, узбеки, киргизы, русские, даже армяне и евреи», – как свидетельствовал А. Никольский (стр. 299). Однако мало кто мог соперничать с уральцами, обладающими многовековым опытом промышленного лова, и довольно быстро уральцы стали монополистами широкомасштабной рыбной ловли, да и вообще любой деятельности, на реке и Аральском море. Даже учёные, планирующие экспедиции на реках или на Аральском море (а экспедиций было немало: уже в конце XIX века учёные били тревогу по поводу резко падающего уровня воды в Аральском море, и русское правительство вело подготовку стратегических направлений для будущей войны в Средней Азии), нанимали для своих целей у уральцев «кусовые» лодки: «Крайне неуклюжие самодельные судна, совершенно не способные идти против ветра», по описанию Л. Берга и А. Никольского (стр. 300), и «приспособленные для перевозки солёной рыбы, а никак не научных изысканий»; но учёным ничего другого не оставалось, потому что никаких других средств передвижения по Аральскому морю не было. Название «кусовая» происходит от вида ловли «на кус», то есть на куски рыбы, на приманку. В середине лодки был садок для живой рыбы, что делало лодку не очень мобильной, но резко повышало способность сохранять продукт свежим.

Вёлся промысел разнообразной рыбы. В Аму-Дарье из красной рыбы, употребляемой на продажу, водился только шип, для домашнего употребления ловили сазана; в Сыр-Дарье водились сиги, форель, осётр. Рыбу, пойманную летом, иногда держали в садках до глубокой осени, когда её резали и свежую отправляли по первому морозу на большие ярмарки. Разумеется, рыбу также вялили, коптили и солили, заготавливали икру.

Вплоть до революции юридический аспект рыбного промысла был противоречив. Уральцы привыкли к правилам общинного рыбного лова в УКВ, где каждый казак имел право на рыбную ловлю, если следовал определённым правилам. В то же время казаки были в УКВ на привилегированном положении людей, имевших эксклюзивное право пользоваться природными ресурсами области. Точно так же каждый казак имел право на порубку лесов, покос сена – всё в пределах войсковых правил. Оказавшись в Туркестане, казаки продолжали жить в соответствии с войсковыми правилами, несмотря на то что туркестанские земли были не войсковыми.

На практике это выливалось в поголовное браконьерство: казаки отказывались брать патенты на ловлю рыбы. С одной стороны, платить казне было грехом, с другой стороны, казаки считали себя обворованными (что было, в принципе, верно) и потому никому ничем не обязанными. Их ловили на браконьерстве, но редко когда могли доказать вину нарушителей: они просто отказывались назвать имена, не имели при себе никаких документов (некоторые из казаков обзавелись именными документами только в 1950-х годах!), и написание протоколов было затруднительно. Даже если удавалось узнать, кто был браконьер, с них редко удавалось выбить штраф.

Впрочем, власти не очень преследовали браконьерствующих уральцев. Вполне возможно, что местная администрация закрывала глаза на браконьерство поселенцев, понимая, что это их единственная возможность выжить, а позднее стало ясно, что это возможность заработка для большого количества людей в регионе. С 1888 года, когда уральцы отправили первый караван верблюдов с рыбой на оренбургский рынок, экономика края во многом полагалась на рыбную ловлю и как на источник доходов, и как на одного из самых больших работодателей в области.

Надо полагать, главным условием для процветания уральского рыболовства было то, что уральцы обладали опытом и знаниями, накопленными за несколько столетий в УКВ, которых не было у коренного населения, потому что уральцы начали развивать именно те виды занятий, которые были им хорошо знакомы со времён жизни на Урале. Естественно, что уральцы оказались организаторами дела, а местное население оказалось в роли подручных в этих видах деятельности.

Другой значительной статьёй доходов для уральской общины был извоз (Судаков, стр. 17). Если в УКВ многие казаки занимались извозом наземным, то в Средней Азии они принялись за уже знакомое дело, только на воде, и быстро стали монополистами и в этом виде деятельности. Уральцам помогло то, что они были опытными навигаторами, а также и то, что водный путь от Казалинска до Аральского моря или из Перовска в Казалинск занимал всего 4 дня, самое большее 6, и обратный путь из Перовска в Казалинск мог занять от 12 до 20 дней, в зависимости от сезона и погоды, тогда как наземный путь из Перовска в Казалинск или обратно занимал не менее полутора недель в любое время года.

Ещё одним делом, знакомым со времён жизни в УКВ, было скотоводство. Единственным дополнением к предыдущему опыту были верблюды. Многие уральцы разводили не только лошадей, овец и коров, но и верблюдов.

Все уральцы были вовлечены в покосы в былой жизни, до ссылки, поэтому они стали наниматься в косари в тех районах, где были заливные луга и большие покосы. Г. Ячник в своём обзоре русскоговорящих жителей Аулиеаты и чем они добывают себе пропитание, уделяет довольно много внимания покосам и роли уральцев в покосах (Ячник, стр. 32). Русские поселенцы, чувствуя себя привилегированным населением, не утруждали себя на самых тяжёлых работах (Гейер, стр. 170–172), к которым можно отнести и сенокос. Для косьбы нанимали самую дешёвую рабочую силу: киргизов (то есть местное население) и уральцев. Уральцы получали за свою работу 16 копеек за копну, тогда как киргизы получали 12; разница в цене объяснялась не дискриминацией против киргизов, а тем, что уральцы умели смётывать копны в стоги, тогда как «киргизы, не успевшие ещё ознакомиться с кладкою сена в стоги, нанимаются без последняго обязательства». По той же причине – лучшее знание косьбы – уральцы косили быстрее, чем киргизы: если уралец накашивал по 20 десятин в день, то казахи едва накашивали по 10 десятин.

Тот факт, что в шовинистической атмосфере Туркестанской губернии уральцев нанимали наравне с коренным населением, является косвенным свидетельством того, что в иерархии классов и сословий в Туркестане они стояли на низшей ступени, наравне с местным населением.

Другим косвенным свидетельством этого можно считать и тот факт, что доходы уральцев по сравнению с доходами русских в одинаковых профессиях были чуть ли не вполовину ниже. Тот же Г. Ячник составил список мещан города Аулиеаты за 1890 год, в котором поимённо упомянуты представители разнообразных профессий. Из 36 зарегистрированных уральских казаков 2 упомянуты в том списке с именами, профессиями и месячным доходом (стр. 56). Так, Евстигней Феоктистович Крюков, работавший табунщиком, получал 15 рублей в месяц, а Кузьма Кар. Круглов из Каршенского форпоста работал в Аулиеате плотником и зарабатывал в среднем 12 рублей в месяц, в то время как русские плотники и табунщики зарабатывали от 25 до 36 рублей в месяц (стр. 46 и 54). Из той же таблицы ясно, что 30 рублей в месяц было довольно типичным жалованием. Например, и полицейский, и конторщик, и управляющий, и кузнец – все получали приблизительно 25–35 рублей в месяц. Почему же уральцы стоили так дёшево на рынке труда?

Семьи уральцев помогали себе огородами, в которых росли дыни, арбузы, тыквы, огурцы, лук. У всех были сады с плодовыми деревьями: вишнёвыми, абрикосовыми, яблочными, грушевыми, персиковыми, грецким орехом. У всех рос виноград. Практически у всех были огромные бахчи. Собирали джиду, которая росла в большом количестве в низовьях Аму-Дарьи и вдоль Сыр-Дарьи, для сладких пирогов собирали паслён. Единственная агрономическая культура, не произраставшая на бахчах, – это зерновые. Все уральцы закупали муку. Всё остальное выращивали сами.

Подрабатывали уральцы и охотой. У них была отличная репутация как «прекрасных охотников, выносливых, быстро применяющихся к местности: в камышах ныряют, как утки, выслеживая зверя, ступают бесшумно. Заслышав лай собак, уралец всегда первый прибежит к месту, опередив любого русского охотника, украинца и каракалпака» (Судаков, стр. 75–76). По воспоминаниям моего отца, вплоть до 1960-х или даже до 1970-х годов на рынке в Джусалах было много не только дешёвой рыбы, но и мяса диких кабанов и сайгаков, на которых уральцы охотились систематически. Охота хоть и не была регулярным источником мяса, всё-таки была намного дешевле и легче, чем разведение скота, и быстро стала одним из главных подспорьев в хозяйстве. Охотились в степи – на сайгаков, в прибрежных камышах – на диких кабанов и фазанов.

Иван Павлович и Фёдор Павлович Петровские

П. Кармакчи, 1930-е годы

В охоте на дичь людям приходилось соперничать с властелином реки, камышовым тигром. Уральцы на тигров охотились вплоть до 1930-х годов; охотились не то чтобы специально, с целью истребить, а больше с целью обезопасить себя (есть зарегистрированные случаи неспровоцированных нападений тигра на человека). Семейные легенды сохранили рассказы о том, что Семён Петрович Ходин (внук сосланного Исакия Ходина и племянник Степана Ходина, упомянутых в главе «Жизнь после бунта») убил последнего тигра на Сыр-Дарье. Охота не всегда заканчивалась хорошо. А. Никольский упоминает в своём очерке казака, «года два тому назад на охоте имевшаго столкновение с царственным зверем» (стр. 296), оставившего глубокие следы на лице охотника. Бывали, конечно, и смертельные случаи на охоте, и не только из-за тигров.

Впрочем, тигр был малым неудобством по сравнению с самим процессом охоты. «Охотничий промысел на кабана опасный и тяжёлый, приходится поздней осенью лазить по пояс в воде по болотам, озерам и т. д., недаром говорят охотники уральцы – «охотник-невольник», – писал С. А. Судаков (стр. 81).

Жизнь в Туркестане была полна опасностей не только на охоте и рыбалке. В первые годы ссылки, в 1880-е годы, часто случались набеги разбойников из-за границы, так же как и нападения военных хивинских отрядов, что превращало жизнь в приграничных районах, а также и любое передвижение на большие расстояния, в очень опасное занятие. Купцы и мирные переселенцы не отваживались выходить за пределы фортов малыми караванами и без сопровождения военных. Уральские ссыльные, хоть и слыли государственными преступниками, были профессиональными военными, умевшими пользоваться оружием и имевшими походные навыки, поэтому купцы и путешественники (особенно русские) довольно быстро начали нанимать уральцев в качестве дополнительной охраны.

Помимо бедности и специфических профессиональных трудностей, таких как опасности рыбалки и охоты или риск хивинского нападения, были и другие трудности, вполне объективные и игравшие большую роль в ежедневных делах. Самой первой практической трудностью проживания в Туркестане был сам климат: жара летом, ледяные ветра зимой, регулярные засухи, «всесветные кровопийцы комары» – по свидетельству Никольского (стр. 296). «Жары доходят до 45º, а морозы бывают до 25º» («Внутренняя киргизская орда», стр. 2), а по моим наблюдениям, температура в Кызыл-Ординской области в летнее время может доходить и до 60º; «атмосферных осадков выпадает в течение года ничтожное количество». Смерть от солнечных ударов занимала заметное место в списке причин смертности жителей города Казалинска (Шишов, «Смертность…», стр. 269).

При таких климатических условиях невозможно переоценить роль воды, и одним из главных компонентов многих проблем ссыльных казаков было именно отсутствие или недостаток воды, причём не только для агрономических нужд, а на самом бытовом уровне. Было три источника воды: реки, арыки и колодцы. «Недостаток в степи пресной воды вынуждает киргиз для водопоя копать колодцы (худуки). Колодцы иногда роются на значительную глубину» («Внутренняя киргизская орда», стр. 7). Вода в колодцах была неприятная на вкус и набиралась она в колодцы медленно, поэтому невозможно было полагаться на колодцы как на удовлетворительный источник воды для всех хозяйственных нужд. Тот факт, что многие населённые пункты стояли на берегах рек, ещё не был гарантом того, что речной водой можно было пользоваться или пользоваться вволю. Мелкие речки часто пересыхали, а большие реки зачастую были опасны: то течение сильное, которое может снести неосторожного пользователя, то подходы трудные…

До сегодняшнего дня жители некоторых мест ещё ходят к реке за водой. Я с детства помню крутые берега Сырдарьи в Джусалах, по которым впору гулять только горным козам. Подняться по такому склону с коромыслом воды трудно; построить деревянный спуск к воде было не из чего из-за полного отсутствия индустриальной древесины; вода была настолько мутной, что отстаивать её приходилось чуть ли не сутками (это относится к обеим большим рекам – Амударье и Сырдарье); носить воду по одному ведру воды, чтобы обеспечить все домашние нужды – варить, пить, поливать огород, стирать, мыть посуду, мыться самим – можно было целый день…

Семья Павла Алексеевича Петровского с женой Федосьей Иосифовной, сыновьями и родственницей В. Пискуновой с дочкой в доме на острове на р. Сырдарье в районе посёлка Кармакчи. 1940-е годы. Фотография из семейного альбома

Дед Павла Алексеевича, Стахей Савельевич, был сослан в Туркестан в 1876 году из станицы Круглоозёрной. Потом привезли его жену Анну с младенцем, сыном Фёдором. Сыновья Алексей и Михаил родились уже в ссылке в середине 1880-х годов. Жили в Казалинске. Там Алексей женился, там родились его дети: Ирина, Павел и Артемий. В 1930-е годы семья Павла Алексеевича перебралась жить в Кармакчи. Он рыбачил.

А арыков, какой бы плохой ни была в них вода, не было, особенно в первые лет десять. Колодцев тоже было очень мало. Впрочем, многие из уральцев не имели колодцев и водопровода до конца XX века. В 1987 году я навещала старшую сестру моей бабушки, Федосью Иосифовну Петровскую, проживавшую в поселке Джусалы в полукилометре от Сырдарьи. Престарелая пенсионерка 82 лет от роду, с большим огородом и коровой, продолжала каждый день носить воду вёдрами из реки, потому что у неё не было водопровода и нигде поблизости не было колодца или колонки. Достаточно было одного моего письма в Кармакчинскую администрацию, чтобы ей провели водопровод, но ни самой бабе Фене, ни кому-либо из уральской общины даже в голову не пришло написать заявку в местный совет, хотя между собой они жаловались на отсутствие водопровода десятилетиями. Ну уж таковы были уральцы: не умели просить…

Отсутствие или недостаток воды для бытовых нужд вели к высокому уровню заболеваний и смертности среди уральского населения. Роль антисанитарии довольно подробно была рассмотрена в обзоре А. Шишова «Смертность и причины смертности жителей г. Казалинска», написанного в 1891 году. Смертность русских жителей, к которым были отнесены и уральцы, была тесно связана с «климато-бытовыми условиями, а также влиянием санитарнаго состояния местности», которые обуславливали почти 84 % смертей (Шишов, «Смертность…», стр. 253, 270). Отсутствие воды было не единственной причиной высокой смертности. К причинам смерти среди жителей Казалинска относились также «малая обеспеченность населения, промыслы его и скученность по отдельным домам», составлявшая в среднем по 9–10 человек на каждый дом (Шишов, «Смертность …», стр. 255), но несомненно, что чудовищная детская смертность, характерная для Казалинска, была результатом не только постоянного недоедания, но и не менее чудовищной антисанитарии. По показателям смертности Казалинск был чуть ли не самым худшим городом в Российской империи: в нём умирало две трети всех детей, в первую очередь из-за инфекционных заболеваний, которые, в свою очередь, были результатом климата и всё тех же бытовых условий. Район Казалинска имел повышенную малярийность, в летнее время (особенно в июле) начинались эпидемические болезни, приводившие к смертоносным поносам, осенью добавлялись простудные заболевания, с которыми невозможно было бороться в сырых, тесных, продуваемых и плохо отапливаемых помещениях. К этому списку нужно добавить ежегодные эпидемии оспы и скарлатины.

«В отсутсвие-же мер санитарной предосторожности и скученность населения по домам не мало способствуют прочной оседлости заразы» (Шишов, «Смертность …», стр. 262). В таблицах причин смертности, приведённых в обзоре А. Шишова, поражает доминирующее количество инфекционных болезней и болезней органов пищеварения среди всех возрастных групп, а также довольно высоким был и процент чахотки. По статистике, собранной за пять лет, во всём Казалинском уезде только 4 человека из 1000 умирали естественной смертью от старости. Что-то подсказывает мне, что среди тех 4 спокойно доживших до старости русскоговорящих казалинцев не было уральских ссыльных.

Ответственность за столь удручающее положение населения г. Казалинска должна лежать на администрации города и губернии. Лишь 6 % городского бюджета тратилось на народное образование и народное здравоохранение. На водоснабжение города тоже не выделяли достаточно средств.

В конце XIX века арыки использовались исключительно для агрономических целей, и первоначально, в 1870–1874 годы, они обеспечивали поля исключительно коренного населения. Только в начале XX века арыки стали строить с целью обеспечения населения водой, озеленения и облагораживания населённых пунктов. Для того чтобы обеспечить арычной водой прибывающее русское население, администрация должна была выделить суммы из государственного бюджета на столь трудоёмкий и географически масштабный проект.

В 1879 году администрация г. Казалинска выделила первые 1500 рублей на систему чигирей, чтобы наладить централизованное снабжение водой, однако проект не был завершён; обеспечить бесперебойное снабжение водой сумели только к началу XX века. В результате вплоть до XX века в Казалинске и Перовске не было зелёных насаждений, которые могли бы давать хоть какую-то тень.

Впрочем, не было в них и других признаков государственной заботы: не было мощёных улиц, фонарей, пожарной службы. Первая попытка замостить хоть одну улицу была предпринята в Казалинске в конце XIX века, но работ по поддержанию мостовой в хорошем состоянии не велось, и довольно быстро улица приобрела свой первоначальный вид. Первые тротуары стали появляться в 1905 году – их выкладывали из жжёного кирпича. Там, где не было тротуаров, глинобитные мазанки теснились вдоль знойных пыльных улиц.

Павел Алексеевич Петровский с женой Федосьей Иосифовной и сыном Андреем на постройке дома П. Кармакчи, начало 1950-х годов

В местах расселения уральцев очень чувствовалась культурная и информационная изоляция. В Петро-Александровске, по свидетельству А. Л. Гуляева, «не было телеграфа, а письма и газеты по почте получаются месяца через три после их отправки» (Гуляев, стр. 32). До Казалинска новости доходили быстрее, но и туда газеты и журналы добирались не менее 4–6 недель, в зависимости от сезона. В 1885 году Казалинск был соединён с Ташкентом, Перовским и Оренбургом телеграфом, но это средство сообщения было роскошью, доступной начальству, но никак не среднестатистическому обывателю.