Текст книги "Крымский мост"

Утром ветер задул уже в противоположном направлении, с берега. Вокруг нас не было ни души. Помню, как в тот день меня, задремавшего на надувном матраце, унесло довольно далеко в море. Пришлось потрудиться, чтобы вернуться на берег.

В общей сложности на Казантипе мы провели ночь, утро и часть дня. После обеда мы собрали вещи и отправились на Кара-Даг. Мне не терпелось снова оказаться в той маленькой бухточке под скалой Иван-Разбойник.

К вечеру того же дня по извилистым дорогам мы доехали до поселка Курортное. Там мы попросили одного из жителей присмотреть за нашим двухколесным «конем».

Закатив мотоцикл в хозяйский двор, мы зашагали напрямик через огороды к возвышающемуся недалеко от поселка хребту. Это вызвало недовольство местных старушек, которые пообещали, что нас обязательно задержат, арестуют и оштрафуют, поскольку в заповедник ходить было строго настрого запрещено. Я тогда не знал, что этот горный массив к тому времени был объявлен заповедником. Казалось, ничто не могло подавить во мне неугасимое желание увидеть еще раз, хотя бы краешком глаза Кара-Даг. Однако нарушать законы не входило в наши планы. Но времени раздумывать не оставалось. Вернувшись к мотоциклу, мы оставили палатку и другие, оказавшиеся теперь ненужными вещи. Кроме фотоаппарата: не могли же мы уехать, так и не сделав ни одного снимка удивительно красивых гор, застывших между морем и небом.

Не останавливаясь, мы пошли вверх по грунтовке, в конце которой за кустарником и деревьями была видна крыша одноэтажного дома, над которой возвышалась длинная антенна. Чтобы не быть замеченными, мы сошли на обочину, а потом и вовсе пошли по полному бездорожью. От туристических тропинок здесь не осталось и следа. Идти вслепую было небезопасно. К тому же на юге, да еще в горах сумерки наступают быстро, а нам еще предстояло вернуться в поселок, чтобы заночевать. Мы заспешили.

Вскоре я увидел знакомые очертания Ивана-Разбойника, поглядывавшего на нас откуда-то снизу. Скала притягивала к себе, как сильный магнит. Понимая, что шансов увидеть одноименную бухту почти не оставалось, мы решили спуститься пониже, чтобы как можно ближе подойти к скале и сделать несколько фотоснимков, а потом сразу же вернуться обратно в поселок.

Когда откос под ногами становился круче, отрезок спуска впереди нас скрывался из виду. Приходилось все время петлять, останавливаться, то и дело возвращаться назад, чтобы спуститься по другому, более удобному пути. Поэтому мы продвигались слишком медленно. Но до Ивана-Разбойника, казалось, уже можно было дотянуться рукой. Фактически мы были на его «плече». Это означало, что до воды оставалось всего лишь каких-то шестьдесят метров! И тогда я уговорил Николая спуститься в бухту, освежиться в море и перевести дух, прежде чем повернуть назад.

Когда мы спустились вниз по очень крутому склону, солнце уже закатилось за горы, и в безлюдной бухточке, тесно огороженной скалами, было почти темно, как в колодце, несмотря на то, что небо над нами все еще оставалось светлым. Мною овладело двойственное чувство. Внутри себя я ощущал радость и одновременно какую-то едва уловимую грусть. Я подошел к тому месту, где когда-то стояла наша палатка. Потом снял с себя одежду и, разбежавшись, нырнул в море. Скользя под водой, не прилагая при этом каких-либо усилий, я открыл глаза и увидел, как тогда, множество маленьких загорающихся и тут же гаснущих огоньков. Был август, и морская вода, как обычно бывает в это время года, наполнялась фосфорическим светом. Тут я понял, что вернуться в поселок в наступившей темноте уже невозможно. Забравшись на обросший водорослями камень, вероятно, когда-то заброшенный сюда, почти на середину бухты, землетрясением, я осмотрелся. Так и не сумев в темноте толком ничего разглядеть, сам не зная для чего, я окликнул Николая и услышал, как эхо моего голоса громко бьется о скалы и потом затихает где-то высоко, там, откуда мы спустились. Соскальзываю с камня в воду и поплыву к берегу. Нахожу Колю почти спящим на большом плоском камне. «Мы так и не сфотографировались», – говорю я своему спутнику. Николай отвечает: «И без фотографий впечатлений теперь на всю жизнь хватит».

Несмотря на то, что ночь вошла в свои права, от взошедшей над морем луны, которую полностью загораживала от нас скала и которую мы никак не могли видеть, вокруг стало светлее. В скале, на высоте семи-восьми метров от ее основания мы обнаружили углубление. В предоставленной нам самой природой «опочивальне», в которой были довольно ровные «пол» и «потолок», места было достаточно. Но заснуть в ней удалось не сразу: на мне, как и на Коле, были только майка и шорты, и в обожженные за два дня нашего путешествия плечи вонзались колючки и острые камешки. Позже нам стали докучать откуда-то появившиеся мелкие муравьи. Но мы, порядком подуставшие, все же уснули.

Не знаю точно, сколько я проспал, прежде чем очнулся от стука сапог и яркого луча фонарика, направленного прямо мне в лицо. При этом я вздрогнул и… проснулся окончательно. Да, так бывает. Иногда ты спишь, а потом тебе кажется, что ты проснулся, но на самом деле продолжаешь спать, и глаза твои закрыты. Вот и тогда я воспринял свой сон за реальность.

Пробудившись окончательно, я не обнаружил ни лесников, ни пограничников. Коля продолжал крепко спать. Мой же сон пропал, и на этот раз я даже не мечтал уснуть снова на этом каменном ложе: горели исколотые предплечья и спина, ныли ноги и руки. Набухли пальцы, которыми я с трудом мог пошевелить. Мне показалось, что я был сделан из того же материала, что и огромная, приютившая меня и Николая скала, в нарушение всяких законов гравитации чересчур сильно притягивающая к себе наши утомленные тела. Чуть погодя я привстал и выглянул из этого каменного заточения наружу. Теперь небо, усыпанное звездами, было смоляно-черным, а горы, казалось, сами источали свет. Луна же продолжала прятаться за скалой.

Меня влекло к себе это лунное озарение. И я, повинуясь его магии (наверное, так ведут себя лунатики), к своему удивлению без особого труда выкарабкался из нашего убежища и так же легко стал подниматься вверх по склону. Взойдя на «плечо» Ивана-Разбойника, которым он продолжал опираться о берег, я замер и присел, завороженный открывшейся моему взору панорамой ночных гор. Они были не такими, какими я видел их в светлое время суток. Залитые белым лунным светом скалы словно ожили. Мне показалось, что причудливой формы содружество каменных гигантов вело между собой никем не слышимую тайную беседу. Поразительно! Не знаю, как долго своими еще не совсем проснувшимися глазами я наблюдал за окружающим меня миром скал, который, не вызывая во мне сомнений, едва заметно шевелился и даже дышал.

Внезапно мое созерцание этого единение гор и луны было прервано каким-то шумом и неясными криками, исходящим снизу, из бухты. Потом я узнал разнесшийся по округе громкий голос зовущего меня друга. Пришлось спускаться.

На берегу, в полумраке я увидел стоящего ко мне спиной и вглядывающегося в темную воду Николая. Когда я окликнул его, он оглянулся, потом схватил какую-то валявшуюся на берегу жердину и, замахнувшись ею на меня, уверенно направился в мою сторону. Когда мы сошлись, он остановился, швырнул в сторону увесистую деревяшку и спросил меня громким, почти кричащим голосом: «Где ты был?! Я думал, ты пошел купаться и… утонул!» – «Извини, ты крепко спал, а там так красиво!..» – попытался я не столько оправдаться, сколько заинтриговать его только что увиденным мною зрелищем. И это у меня получилось.

Теперь уже вдвоем мы карабкались вверх, к «плечу» нашего Ивана-Разбойника. А потом долго сидели под луной и молча смотрели новый «приключенческий фильм» – теперь уже о нас, море и горах в лунном свете.

Когда показалась яркая утренняя звезда, а луна и мириады других звезд стали едва заметными на фоне светлеющего небосклона, мы уже спали крепким сном в своем каменном жилище.

Утром, перебравшись в Пуццолановую бухту и пройдясь по уже нагретой солнцем гальке, мы с другом, чтобы освежиться перед тем, как возвращаться домой, забравшись невысоко на скалу Лев, прыгнули с нее в синюю морскую воду.

Сердоликовая бухта

Многие годы меня не покидало большое желание показать жене и дочкам красоты Кара-Дага. Ведь всегда хочется поделиться с теми, кого ты очень любишь, чем-то хорошим. Но осуществить эту идею на практике у меня не получилось. Дочки выросли. Это двух маленьких девочек можно было взять за руки и поехать с ними хоть на край Земли. А по мере взросления у наших детей стали появляться свои собственные планы и желания, а поездки с родителями «на край света», как правило, становятся для них неинтересными. Жаль, конечно! Но так устроена жизнь. Да, очень жаль, что «колесо времени» – плод человеческого воображения. Существовало б оно на самом деле, я открутил бы его на десятки лет назад, чтобы попасть во временной отрезок где-нибудь между 1967 годом, когда родители мои еще не состарились, и, скажем, 1987 годом, когда мои дочери были еще маленькими…

Лет пятнадцать тому назад, кажется, в 2001 году, мы с женой поехали в Крым. И, конечно же, остановились не где-нибудь, а рядом с Кара-Дагом, в многолюдном и шумном Коктебеле. Несмотря на то, что отпуск наш был относительно коротким, мы решили не засиживаться в этом знаменитом курортном городке, а поехать к нашим друзьям, живущим в селе Кутлак, что с крымско-татарского означает «веселое место». Оно в известные времена и было переименовано в Веселое. Это большое село раскинулось террасами под нависающей над ним скалой Пармак-Таш (с тюркского языка «Большой палец»), в точности повторяющей одобрительный жест, которым мы частенько пользуемся, сжимая кисть руки в кулак и оттопыривая вверх большой палец. В этом месте мы провели с нашими друзьями немало действительно веселых дней. Здесь сохранилось много старых домов с выбеленными стенами и черепичными крышами, окруженных вишневыми и персиковыми садами, шелковичными деревьями, усыпанными сочными ягодами, наполненными сладким чернильным сиропом. То здесь, то там перед домами возвышались кипарисы, напоминающие ракеты на стапелях. Село находится в десятке километров западнее Судака на некотором удалении от побережья. Впрочем, это не мешало нам в отсутствие автомобиля совершать даже с маленькими детьми (хотя и не каждый день) пятикилометровую пешую прогулку к морю по асфальтовой дороге, вьющейся между бесконечными виноградниками.

Нам всегда были рады. Радовались и мы, когда на стареньком, не раз перебранном хозяйскими руками «Москвиче» друзья возили нас к морю, а вечером забирали обратно. Завтракали тем, что брали из дому или покупали в сельском магазине уже на пляже, а ужинали в большой веселой компании, пили сухое крымское вино, болтали до глубокой ночи. И нам здесь нравилось намного больше, чем в перенаселенном и суетном Коктебеле.

Окрестности села очень красивы. Невысокие горы и холмы, чередуются с долинами, на которых раскинулись поля, виноградники, пастбища. Здесь, на просторе, дышится легко. Есть здесь и свои достопримечательности. Между поселком Новый Свет и селом Веселое находится горное урочище Караул-Оба, где еще можно увидеть остатки античного Боспорского царства в Северном Причерноморье, столицей которого был Пантикапей. Благодаря форме его утесов, возвышающихся над морем это – Кара-Даг в миниатюре!

Из села мы частенько ездили в Судак. Прогуливаясь с женой по набережной, то и дело я поглядывал на видневшийся вдали мыс Меганом, за которым открывался прямой вид на Кара-Даг. Посещали мы и дельфинарий. Во время представления с участием дрессированных дельфинов, выполняющих разные кульбиты, я порой не знал, на ком задержать камеру, на морских трюкачах или на лице моей жены, которая на время превращалась в большого ребенка. Женя аплодировала артистичным дельфинам, хлопая в ладоши совершенно по-детски. В ее карих глазах отражались искорки брызг, разлетающихся от дельфиньих хвостов.

Как-то раз, бродя с женой по Судаку, мы остановились у экскурсионного ларька. Предлагалось два вида экскурсии на Кара-Даг – сухопутная и морская. Мы выбрали морскую.

Утром наш небольшой моторный катер с десятком экскурсантов на его борту отчалил от расположенного в конце судакской набережной пирса и стал разрезать своим килем тихую, еще сонную морскую гладь. Хотя путешествие наше только начиналось, уже можно было любоваться с моря незабываемыми видами крымского побережья. Я сфотографировал дельфинью парочку, неожиданно появившуюся у борта нашего катера. Дельфины, легко обогнав суденышко и продемонстрировав нам несколько своих синхронных прыжков, исчезли в морской пучине.

Когда мы обогнули мыс Меганом, нашему взору открылась еще более величественная картина. Вдали побережье начинало резко возвышаться над морем, после чего переходило в высокий горный массив. С каждой минутой нашего движения по морю Кара-Даг становился все ближе и ближе. И вот уже можно было видеть не только белоснежное здание дельфинария, расположенного у самого подножья Кара-Дага, но и знакомые очертания отдельных скал. Вон он, старый знакомый, Иван-Разбойник. Так и продолжает бессменно из года в год выполнять свою чисто мужскую работу: стоит в воде у берега и защищает от волн и яркого солнца маленькую бухточку. Еще несколько минут назад он казался небольшой вытянувшейся вверх плоской скалой. Приближаемся. А вот и она, тенистая и безлюдная бухточка, такая близкая моему сердцу. Вспоминал маму и отца…

Как нам сказали, как раз напротив Ивана-Разбойника, под водой находится жерло главного потухшего вулкана Кара-Дага, миллионы лет тому назад извергавшего раскаленную магму, из которой и был создан этот неповторимый ландшафт.

Потом мы прошли вдоль Пуццолановой бухты, минули скалу Лев и прошли через знаменитые Золотые Ворота. По сложившейся здесь традиции, в этот момент каждому из нас следовало загадать заветное желание. Что мы и сделали, не зная еще, что в тот день ритуал этот нам удастся совершить дважды. Дело в том, что в тот самый момент, когда мы загадывали наши желания, нас нагнал пограничный катер.

Началось разбирательство с капитаном бота, молодым, худощавого телосложения парнем с оттопыренными ушами, одетого в обычные футболку и шорты. Это делало его похожим скорее на юнгу, чем на опытного шкипера.

Как потом стало известно, к своим капитанским обязанностям он относился тоже по-мальчишески: у него не оказалось необходимых документов, требующих оформления перед посещением заповедника. По крайней мере, нам так сказали, прежде чем наш кораблик развернули. Через минут десять мы пришвартовались у причала, недалеко от дельфинария. Капитан и девушка-гид вошли в дежурное помещение погранзаставы. После некоторого ожидания, было объявлено, что на этом наша морская прогулка заканчивается, и мы можем быть свободными. Кто-то из группы уже побрел к автотрассе, чтобы поймать такси. Выходит, с нас взяли деньги и обманули. Все это смахивало на сговор пограничников с устроителями путешествия, так обещавших нам сделать его сказочным. Возникал вопрос. Как могло не оказаться нужных документов у капитана, ежедневно совершавшего одну и ту же морскую экскурсию? Вскоре мои подозрения подтвердились. Не слишком боровшаяся за наши права девушка-гид, подойдя к нам, сказала, что выход найден, и предложила в качестве ключика к решению проблемы собрать немного денег – по ее мнению, было разумнее, чем поворачивать обратно. Понурые экскурсанты зашевелились: появилась реальная возможность продолжить сказочное путешествие. Тогда я решил устроить небольшой скандал, пообещав девушке мигом разобраться с фирмой, не выполнившей перед клиентами своих обязательств. Гид вынуждена была вернуться к пограничникам. Не могу с точностью сказать, как на самом деле решался вопрос, но платить дважды за экскурсию нам все же не пришлось. Через несколько минуту к нам снова подошла девушка-гид и бодрым голосом объявила, что сжалившись, пограничники все-таки разрешили капитану продолжить плавание. Все были очень рады снова очутиться на борту нашего бота. Мы снова прошли через Золотые ворота, загадав заветное желание еще раз, прошли мимо скалы Маяк и того места, где снимался полюбившийся мне в детстве фильм «Человек-амфибия», и, наконец, попали в Сердоликовую бухту, где еще пятнадцатилетним мальчишкой я мечтал побывать.

Ступив ногами на мокрую гальку, мы устремили свои взгляды вверх на ниспадающие крутые горные отроги. Потом мы с женой побрели вдоль берега и расположились в относительно безлюдном месте, рядом хлещущим из расщелины в скале родником. Проходившие мимо люди не замечали стараний природы. Лишь одна женщина подошла к скале и подставила свою ладонь под струи расточительного родника, прищурив от мелких брызг глаза. Наверное, она хотела узнать, насколько прохладна эта водичка.

Тридцать минут промчались мгновенно. Перекусив на крутом галечном пляже, мы успели лишь окунуться в изумительно чистой морской воде. Как когда-то в детстве, я проплыл под водой несколько метров с открытыми глазами и даже глотнул морской воды, которая на этот раз пришлась мне по вкусу.

Из-за разыгравшихся после полудня довольно высоких волн обратный путь был долог, хотя и интересен. Кто-то, спасаясь от ветра и разбивающихся о нос нашего кораблика волн, осыпающих нас градом искрящихся брызг, перебрался на более защищенную от ветра корму. Мы же с женой, как настоящие «морские волки», остались на палубе, в носовой части судна, принимая соленый и сильно тонизирующий душ. Брызги смывали с нас накопившуюся за день усталость и не давали угасать романтическим ощущениям, которые нас переполняли.

Время от времени то слева, то справа на какое-то мгновение появлялись черные блестящие спины дельфинов. Казалось, подбрасываемый волнами бот, каждый раз окуная нос в море, пытался подражать дельфинам. Мы – как дельфины! Дельфины – как мы! Разница между нами была лишь в том, что им, дельфинам, в море было тепло, а нам на ветру становилось зябко, из-за чего наши тела покрылись «гусиной кожей». Капитан, оказавшийся более внимательным к людям, чем к своим бортовым документам, принес нам из кубрика плотное байковое одеяло, в которое я закутал жену. Она поделилась со мной частью промокшего одеяла. Мы обнялись и еще долго согревали друг друга, до самого причала.

По Крымскому полуострову

Так сложилось, что после поступления в вуз я посещал свой родной город Запорожье лишь во время летних каникул и ежегодных отпусков. Хорошо запомнилась мне «сдача нормативов» на умение не опоздать на отправляющийся поезд «Москва-Запорожье». Сквозь годы я слышу, как ругается проводница, готовая «врезать» мне своим скрученным в трубочку желтым флажком, которую я, счастливый, что все-таки не опоздал, готов расцеловать. Помню тяжеленную, «видавшую виды» дорожную сумку, до сих пор хранящуюся где-то дома, сшитую на совесть из искусственной кожи, со сломанными молниями на карманах. В эту раздутую, и доверху забитую личными вещами и подарками для многочисленных родственников сумку, аккуратно складывались гостинцы для родителей. Там же обязательно находился солидный брусок сливочного масла и увесистый кусок говядины. С трудом забросив сумку на верхнюю полку плацкарта, весь взмокший, усаживаюсь у окна и долго через запыленное и закопченное стекло наблюдаю смену хорошо изученных мною пейзажей, представляя, как будут встречать меня мои радующиеся приезду сына родители.

Не знаю, как еще все эти грузовые перевозки не снились мне по ночам? Сумки и пластиковые пакеты с подарками для жены и дочек, туго перевязанные картонные ящики с налитыми соком душистыми южными фруктами – все это я вез и нес на себе, когда возвращался домой от родителей. Стало легче, когда в нашей семье появился автомобиль. Более того: в одночасье улетучился целый ряд проблем, возникавших раньше в поездках. Я больше не рисковал опоздать на поезд, руки и ноги больше «не гудели». А главное, с приобретением легковушки стало легко осуществлять давние мечты о путешествиях.

Однажды – это было летом 2003 года – мы с женой впервые путешествовали на автомобиле по Крыму. Это было через год, как я сдал на права, сразу же после покупки нашей первой легковой машины – небольшого седана корейского производства. После этого вояжа такие поездки очень нам полюбились. Мы регулярно ездили по лучшим местам Подмосковья, едва ли не еженедельно. Однажды нам хватило двух выходных, чтобы съездить в Карелию, туда и обратно, посмотреть на водопад Кивач и его диабазовые берега, березки, не совсем белоствольные, а с корой цвета слоновой кости, побродить по толстой мшистой подстилке между высоких сосен, наесться вдоволь брусники, попробовать жареную ряпушку, пойманную на крючок. Чем не романтика? Но самой незабываемой из всех пройденных нами на автомобиле дорог стала дорога в Крым.

***

Всегда хочется разделить любую свою радость с другими людьми, особенно с родными. Хочется, чтобы они были рядом именно тогда, когда с тобой происходят радостные события. Увы, приходит день, и ты осознаешь, что твой шанс сделать это упущен окончательно.

Во время очередной поездки, мы с женой заехали в Запорожье, чтобы проведать отца. И не только проведать, а в случае, если состояние его здоровья позволяет, предложить ему поехать с нами. А моей мамы, Галины Альфредовны, к глубокой нашей скорби, давно уже с нами не было. Из-за сердечной недостаточности она ушла слишком рано…

Когда мы вошли в родительскую квартиру, находящуюся на пятом этаже «хрущевки» без лифта, после горячих объятий, недолгой беседы и ужина я предложил Илье Федоровичу, моему папе, поехать с нами в Севастополь, он встал из-за стола и, не произнеся ни слова, удалился в свою комнату. «Зря отца потревожил. Зря», – подумал я. Минут через десять-пятнадцать папа стоял перед нами с вопрошающим взглядом. «Так мы едем или нет? Я готов…» – задал нам вопрос Илья Федорович с чуть уловимой, но хорошо знакомой мне назидательностью в голосе. Мы опешили. На нем была курточка из толстого брезента, которую, помню, он надевал, когда катал нас на моторке по Днепру. В правой руке у него была палочка. Брал он ее с собой только в том случае, если выходил из дома надолго. Левой рукой он держал полупрозрачную сетчатую сумку, в которой был хорошо различим весь его небогатый скарб. На голове – соломенная шляпа с немного изломанными, слегка загнутыми «по-ковбойски» краями. В некотором замешательстве мы с женой посмотрели друг на друга, словно нам предстояло еще что-то решить. На самом деле все было решено четверть часа тому назад.

И вот мы уже несемся в автомобиле через Южную Украину по раскаленной асфальтовой дороге, которая неминуемо должна привести нас в Крым, Севастополь. Едем где-то в районе заповедника Аскания-Нова, где содержат страусов и других экзотических животных. Подходящее место. Мелькающие за окном акации с причудливой, изреженной кроной на фоне выжженной бескрайней степи напоминают мне африканскую саванну. Довольно однообразный пейзаж. Ему вторит монотонный звук мотора. Но эти два фактора на нас не действуют. Не первый час мы смеемся, о чем-то спорим, подшучиваем друг над другом. Кажется, и не было года разлуки с отцом, и мы всегда были вместе, втроем. Кстати, к вопросу о шутках. Ильи Федорович любил остроумно пошутить. И вообще старался жить на приподнятой ноте, не сетовать на возникающие то и дело житейские проблемы. Что-то делая, он умел, сосредоточившись на работе, одновременно чем-нибудь развеселить того, кто находился в тот момент рядом с ним. Например, он мог о ком-то высказаться, иронизируя, но без излишнего пренебрежения, не зло. И наоборот, если кто-то заслуживал порицания, отца остановить было уже трудно. Он мог побороться и за себя, и за другого. Например, писал местному прокурору – не кляузу, а грамотно составленное письмо, высказывая в нем свое требование напрямую, если ущемляли его права, и когда, как говорится, уже наболело. Писал Кучме и Путину, когда по живому нас стали разделять, ввели таможенный контроль, когда запретили отправить моей дочери, в Москву, пианино, купленное давным-давно в запорожском универмаге, под предлогом возможной особой ценности клавишного музыкального инструмента и сославшись на необходимость оформления кучи документов (для этого старику требовалось съездить в Киев…). Когда стали запрещать провозить в поезде, даже в ручной клади, выращенные собственными руками яблоки и виноград, он уже никуда не обращался, а просто не находил себе места. Ну а так, несмотря на одинокую жизнь, он был всегда оптимистом. В общем, с ним было общаться легко и приятно. Кстати, называл я его не всегда папой. Я дал ему прозвище «Кук». Кроме меня, к нему, конечно, так никто не обращался. Не помню точно, когда и почему (наверное, просто провел параллель между ним и знаменитым мореплавателем), но с того момента отец посчитал возможным дать мне менее благородное прозвище – «Кукин сын». Мне пришлось с этим смириться.

Врывающийся в открытое водительское окно горячий степной ветер оглушает своими порывами и частично уносит прочь, навсегда, фрагменты повествования моего отца о его службе на военном корабле, Севастополе, Графской пристани и разном другом. Но меня вполне устраивают долетающие до меня обрывки фраз, ведь отец рассказывал об этом раньше не один раз.

Город Запорожье остался далеко позади нас. Проехали и Мелитополь. В этом районе лучшие климатические и другие природные условия для роста и созревания самой сладкой, почти черной черешни. Например, черешни сорта «Чкалов».

Едем дальше. Слева – поворот на Кирилловку. Без десяти двенадцать вижу поворот на Геническ. Кирилловка и Геническ располагаются на пустынном побережье мелководного Азовского моря. Детям, говорят, вода этого моря полезна. От солнца там можно укрыться только под зонтом, если его постоянно не будет срывать ветер. Искусственно высаженные деревья растут только вдоль автострады. Азовская вода не настолько прозрачная, как черноморская. Кто-то сказал, что вода Черного моря по соляному составу схожа с человеческой кровью. Воды Днепра, Дуная, Дона, Южного Буга, Днестра, Кубани и других рек миллионы лет вымывают из тела земли крупицы различных минералов, в том числе хлорид натрия – в нашем понимании обычную соль. Когда-то по этой дороге украинские чумаки ездили на своих бричках «у Крым по силь».

Уже полдень. Пройдено двести тридцать километров. Справа – поворот на Каховку, а через пять минут мы проезжаем Сиваш. Его называют Гнилым морем. Система мелких заливов у западного берега Азовского моря богата ценным сырьем. Эта розовая концентрированная соленая морская вода, которую мы видим слева по ходу автомобиля – ра`па залива.

Вдоль дороги развешены гирлянды вяленых азовских бычков. Повсюду баночки с контрабандистской красной икрой. Причем тут контрабанда? В Азовском море еще водятся осетровые породы рыбы, у которых икра черная. Но лососевых рыб на Украине сроду не разводили и вряд ли разводят сейчас. Водители притормаживают, высовывают из автомобилей головы, чтобы присмотреть себе рыбку поприличнее. Торговцы демонстрируют товар, поднося его поближе к краю дороги. Свежих азовских осетров предлагают здесь за полцены, но продадут вам деликатесную рыбу, предварительно выпотрошив из нее икру. Едем дальше, сосредоточившись на убегании от ям на дорогах и внимательных взоров, притаившихся «в кустах сирени» местных ГАИ-шников. И в двадцать минут первого мы въезжаем на Чонгарский полуостров, находящийся в Геническом районе Херсонской области. Проезжаем КПП с обязательной остановкой и сбором рекреационного налога. Я показываю квитанцию об оплате. Постовой кивает головой, и мы едем дальше. Чонгар с его осетровыми, икрой и вялеными бычками остается позади. А часа в два мы въезжаем в Симферополь.

Не зная города, с полчаса плутали по его окраинам и бездорожью, прежде чем выехать на простор, ведущий нас в славный город Севастополь. Шоссе пересекает четыре крымские горные речки Альму, Качу, Бельбек и Черную, известные по историческим событиям Второй мировой войны.

Постепенно местность становится все холмистее, а дорога круче. Мы едем по просторной Бельбекской долине, а затем поднимаемся на Мекензиевы горы. Здесь также шли тяжелые бои за Севастополь.

По дороге мы решили заехать в Бахчисарай.

С трудом найдя место для парковки машины, мы прошли по узкой улочке, заполненной туристами, рассматривавшими сувениры, разложенные на лотках. Потом зашли на территорию Ханского дворца. Осмотрелись, сфотографировались. В парке было много людей. Понравилась роспись стен белых каменных построек и разнообразие красно-коричневых деревянных конструкций крыши. В восточном парке было зелено, свежо и красиво. Вот только громко выкрикиваемые гидом обрывки истории дворца мешали сосредоточиться и узнать о Бахчисарае больше.

Прозвучали упоминания и о караимах, живших когда-то по соседству, чуть выше в горах, в пещерном городе Чуфут-Кале. Что касается взаимоотношений двух соседствующих народов, представляющих многонациональный Крым, то они кое в чем были вполне прагматичными и полезными, для одной из сторон уж точно. Крымский хан, насколько мне известно, своими казначеями назначал преимущественно караимов, которые, не в пример другим, не посягали даже на крупицу ханского золотого запаса и, в общем, хорошо умели вести счет деньгам.

Едем дальше. Вот развилка шоссейных дорог на Ялту и Севастополь. Высота 103,4… Это район Мекензиевых гор и Инкерманских высот. Чтобы пройти отсюда шестнадцать километров до обороняющегося Севастополя, фашистам потребовалось почти двести пятьдесят дней! Думаю, комментарии здесь излишни.

Спускаемся в долину. Здесь должны быть остатки таврских, древнегреческих и скифских поселений, а также пещерный город и средневековая крепость Каламита. Правда, заметить что-либо подобное на скорости не удается. Автомобиль взлетает на Инкерманские высоты, и папа указывает нам пальцем на легендарную Сапун-гору, политую кровью моряков-черноморцев.

Севастопольский вальс, золотой вечерок

Вот и Севастополь. Едем по его улицам. Город очень красивый. Мы на западном берегу Южной бухты. Останавливаемся на Приморском бульваре у памятника Павлу Степановичу Нахимову. Впервые за столько лет папа ступает ногой на землю, ставшую родной за те семь лет службы на корабле.

Приближаемся со стороны памятника Нахимову к Графской пристани. Ее называют парадными морскими воротами Севастополя. С ней связано множество исторических событий. О них упоминается на установленных здесь мемориальных табличках. Проходим сквозь белоснежную колоннаду. Над нами – фриз с цифрами «1846». Спускаемся по широким ступеням. Ближе к воде лежат два мраморных гривастых льва. На постаменте, под одним из них нацарапано «Абдул». Хороший все-таки человек этот Абдул. Зверей он пощадил. А львы очень хороши. Сколько людей здесь проходит за день. Не каждый выдержит к ним не прикоснуться. Вот и жена моя трогает одного за роскошную гриву. Я фотографирую ее со львом.