Текст книги "Крымский мост"

Лилит Козлова (Ульяновск)

Осмысливая возможность написать в альманах «Литера» о Крыме, поняла, что это – моя не состоявшаяся ещё книга. Так многократно и по-разному Крым входил в мою жизнь. И мне сейчас остаётся только перелистать страницы с разными запомнившимися картинками.

1950 год, август. Я, ещё москвичка, только что закончила биофак МГУ и чётвертый раз еду в альплагерь. Как обычно, альпинисты после смены идут группой через Клухорский перевал и попадают на пару дней в Сухуми – купаться.

Кавказ я видела, а Крым – ещё нет. Но очень хочется. А тут как раз сегодня отходит в Крым теплоход «Россия». Мысль – поехать! – мгновенна. Но ведь нет денег на билет! Однако выясняется, что можно стать палубными пассажирами – это совсем недорого. И всего-то сутки. С Лёвой, одним из альпинистов, мы входим на верхнюю палубу и располагаемся прямо на голых досках. Как в походе – не привыкать. Тем более что у каждого с собой в рюкзаке одеяло.

Ялта. Домик Чехова, цветы в палисаднике. Громадные валуны вместо набережной. Море, сверкающее на солнце. Экзотическое кладбище с причудливыми надгробиями. И обратный путь до Москвы на автобусе – как же не проверить на себе эту новинку! Ведь она позволяла в те времена по дороге даже такую вольность: всем автобусом завернуть к рынку, чтобы каждому ехавшему купить, что он пожелает.

1959 год. Я уже ленинградка, работаю в Институте физиологии им. Павлова в Колтушах, кандидат биологических наук, замужем, и дочке 7 лет. Всей семьей мы приехали в Севастополь, миновав Керченский пролив в вагонах поезда. Их партиями размещали на рельсах парома. Севастополь только что стал открытым городом, и мне очень захотелось осмотреть эту легенду. Город обворожил – красотой зданий, чистотой и каким-то неуловимым очарованием. Мы сняли комнату на Северной стороне и безмятежно весь июль купались, не ведая ни ветров, ни дурной погоды.

1963 год. Год назад я прошла по конкурсу в мединститут города Гродно и с месячной третьей дочкой на руках туда со всей семьей переехала. Купили «Запорожец», оба с мужем получили права. И вот летом, на шестой день после получения прав, я преодолеваю за рулём расстояние больше 1000 километров до Москвы, попадая в дождь, темноту, неясности маршрута, ослепление встречными фарами и прочие обычные сложности дороги. Финиширую уже опытным шофёром ночью около дачи моих родителей в Ильинской, что по Казанской железной дороге.

Оставляем там детей и вдвоём с мужем отправляемся в автопутешествие совсем без денег «куда глаза глядят» и «на то, что Бог пошлёт».

И вот, наконец, Крым. Снова Ялта. И я уже размышляю, как лучше посмотреть остальные крымские достопримечательности, как вдруг слышу – тихое мужа: «Давай, не поедем по горным дорогам! Машина слабая, мотор перегревается, с места берёт плохо…».

Так и двинулись туда, где дорога ровная – в Западную Украину, Молдавию, а потом в Прибалтику и Ленинград, к родне мужа. Всего получилось за лето 17 тысяч километров.

1976 год. Позади Благовещенск-на-Амуре, защита докторской диссертации и перевод по конкурсу уже профессором на заведование кафедрой физиологии в Ульяновск, на родину предков. Год назад куплена «Лада», третья модель «Жигулей». Теперь не страшны никакие дороги, и мы летом всей семьей – в Крыму, я за рулём. Мы его уже по горным дорогам объехали, подивившись на Ласточкино Гнездо, и теперь живём в своей палатке на пустынном каменистом пляже под Севастополем, в станице Лазаревской. С нами бензиновый примус и возможность питаться, как в походе. Палаток мало, это место ещё «дикарями» не освоено. Море поразительно спокойно и приветливо. Запомнились и остались на фото удивительные закаты – мы в них вечерами погружались, провожая солнце.

Но вокруг – сельская жизнь. И вот такая картинка: я отошла от берега метров на 60. И вдруг меня заприметил недалеко гулявший бык. Он встал в позицию «сейчас забодаю» и, опустив голову, на предельной скорости помчался ко мне. Я убегаю с криком «Спасите!», но спотыкаюсь и падаю. Ощущаю себя беззащитной, замираю и жду удара. В это время подбегает с палкой муж, я сажусь, оглядываюсь, – а бык остановился и мотает головой. Оказывается, он меня зрительно потерял, и атака его поэтому закончилась!.. Муж отогнал его подальше.

Май 1991 года. Я уже с 1986 года – цветаевед, несколько моих статей о Марине Цветаевой опубликовано в центральных журналах. Вслед за ней, точно через 80 лет её появления здесь, в Доме Волошина, я приезжаю в Коктебель участником на Международную Волошинскую конференцию. Симферополь в аэропорту встречает проливным дождём, в Коктебель добираюсь автобусом. Нас размещают в доме Пра, – под этим именем весь мир знает мать Макса Волошина. Каждое утро бегу окунуться в море, а оно ещё 10-градусное, но с каждым днём теплеет.

Конференция составлена из очень весомых докладов, рисующих необыкновенный – высокодуховный – внутренний мир поэта и художника, «путника по вселенным», как он сам себя называл. Казалось, что громада Духа Волошина зримо вырастает над сценой, а он сам – постоянно присутствует.

Мой доклад представлял короткое изложение большой моей работы «Римский Семинарист и Сказочный Медведюшка», которую я называю «литературный детектив». Там, идя по следам неопознанных стихов Марины и Макса, мне открылись в подтексте доселе неведомые лирические потоки между ними – в общем, 40 страниц сплошного открытия. В 20 минут доклада ничего уложить невозможно – и я приглашаю всех желающих на читку полного текста вечером в наше общежитие. Там я знакомлюсь с московским инженером, поэтом и бардом Юлием Зыслиным, который «заразился» после нашей встречи Мариной и сразу стал петь созданные им песни на её стихи. Теперь он, попав в 1995 году в Вашингтон, организовал там «Музей пяти поэтов», стал известным цветаеведом и ведёт бурную организационную деятельность, в частности, проводит литературные встречи и октябрьские Цветаевские костры, вписываясь тем самым во всемирный цветаевский процесс.

Как было приятно получить недавно из Вашингтона от него такие слова: «Как удачно мы с тобой встретились в 1991 году в Коктебеле! Это очень и очень обогатило мою жизнь. СПАСИБО ТЕБЕ БОЛЬШОЕ! Юлий».

Ещё одно интересное коктебельское знакомство. Выходит к микрофону седая интеллигентная дама и скромно так сообщает: «Я – Нина Ивановна Вяземская. Из Петербурга». Оказалось – жена последнего князя Вяземского, который недавно погиб в авиакатастрофе. Его отец строил Турксиб, за что был награждён золотым изображением карты Сибири, по которой прошла железная дорога. Я эту карту позже видела на стене её квартиры.

Наше с ней знакомство продолжалось много лет. Мы переписывались, а приезжая в Ленинград, я останавливалась у неё. Общение наше было взаимно духовно обогащающим. Однажды мы весь вечер прочитывали надписи на открытках, которые Макс Волошин делал на своих акварелях, посланных в Питер сёстрам князя Вяземского. Только при неразборчивости его почерка правильнее было бы сказать «расшифровывали». Но, в конце концов, прочитали всё.

Не дожив до конца века, Нина Ивановна погибла – её сбила на улице автомашина…

Сентябрь 1991 года. Я снова в Крыму, на этот раз в Судаке, как участник конференции, посвящённой поэту Серебряного века Вячеславу Иванову. Там же находится поместье сестёр Герцик. Одна из них, Аделаида, – подруга Марины Цветаевой, другая, Евгения, – гражданская жена философа Бердяева, высланного из СССР в 1922 году. Мы осматривали дом на экскурсии, а книги обеих я уже читала раньше, работая над статьями о Цветаевой.

Заседания конференции проходили в стенах Генуэзской крепости. И там оказалось, что тепло уходящего лета, так гревшее на солнце «бархатного сезона», не имеет никакого отношения к вековому холоду каменных стен крепости. В летних платьях мы стали замерзать. Пришлось затопить камин – большое бревно неспешно тлело на значительном расстоянии, и это только условно могло быть названо обогревом.

Я доложила о стихах Марины Цветаевой, по всем признакам адресованных Вячеславу Иванову. Приехавший из Италии на конференцию сын Вячеслава, Дмитрий, этим открытием заинтересовался как-то вяло. А сейчас его уже нет в живых.

В конце недели я выступила в местной библиотеке с темой о Марине Цветаевой. Собралось много желающих, слушали и реагировали прекрасно, а библиотекарша осталась особенно довольной. Она преподнесла мне необычный подарок – букет мелких розовых и жёлтых роз среди листвы дикого винограда, уже меняющего свой цвет на красный. Она долго со мной беседовала и проводила до дома, где я остановилась.

Так и запомнилось: уже темно, мы с ней идём неспешно, разговариваем, а за мной волочится длинный хвост из виноградной лозы, перекинутой через плечо.

Я благополучно довезла в воде этот дар поездом до Москвы, цветы ещё долго у меня стояли, и это особенно удивило – ведь розы так прихотливы!..

2012—2014 годы. И вот, наконец, тот Крым, который и сейчас в моей жизни продолжается.

«Здравствуйте, Лилит Николаевна!

В Музее сестёр Цветаевых всё хорошо. Ремонт закончился, в мае 2015 года мы уже работали и принимали посетителей. В 2016 году планируем организовать V Юбилейный Цветаевский фестиваль, ждем Вас в гости! Хотя Феодосия с побратимом-Ульяновском уже год, как заключила договор о сотрудничестве, пока на деле он никак не реализуется. Пишите, с нетерпением будем ждать ответа!

Большой привет от директора, Зои Александровны, и начальника нашего, Марины Павловны!

24 января 2016 г. Марина Федоренко»

А началось всё с Украины, с Чернигова. Там меня заметили и запомнили, когда я несколько раз выступала с беседой о Марине Цветаевой в свой приезд в 2006 году. И вот, 6 лет спустя, вдруг получаю по электронной почте приглашение от совершенно неизвестного человека – музыканта Владимира Горленко. Приглашает Почётным гостем на 1-й Цветаевский фестиваль в Феодосию. Я согласилась, но прибавила, что статичность Почетного гостя я хочу оживить своим участием в фестивале. Назавтра получаю ответ:

«Уважаемая Лилит Николаевна!

Вы меня очень порадовали своим согласием на участие в Фестивале!

Конечно, все цветаевцы Вас прекрасно знают по книгам и ждут Вашего выступления на Фестивале. Если Вы не против, мы назовём Ваше выступление «Мастер-классом», а тему Вы выберете сами. В.Г».

И мне сразу определили в программе число моего мастер-класса в Музее сестер Цветаевых и в разных видах привлекали к участию в конкурсах и поздравлениях.

Приехавшая со мной член РСПЛ Резеда Кафидова получила первое место как бард-исполнитель песен на стихи Марины Цветаевой.

Фестиваль того года явно удался: много участников из Чернигова и других городов, поток музыки, гитарной и фортепьянной, песни, стихи и постоянно нарастающая душевная теплота и раскрытость. Обилие слушателей, ездивших за нами в Коктебель и Старый Крым.

Все расстались друзьями.

Итак, мой мастер-класс. Небольшая мемориальная комната в Музее сестёр Цветаевых с сохранившейся подлинной мебелью Марины с той поры, когда она почти год прожила в Феодосии – с 1913 до лета 1914 года. Счастливый год в её жизни, как рассказывают экскурсоводы, демонстрируя портрет «Феодосийской Марины» – юная красавица так и излучает гармонию, как будто она не написала в этом городе строки «И безнадёжность ищет слов»…

Но в Цветаевой всё противоречиво-полюсно… Именно поэтому моё сообщение называется «Вся я – иная». Народа собралось много, – частично сидят в коридоре. Это, в основном, отдыхающие из санаториев, приезжие. В конце подходят знакомиться, заказывают мои книги о Цветаевых – их всего семь о сёстрах, я пришлю их из дома по оставленным адресам.

И вот тут-то закладывается очень значимое для меня знакомство: одна их адресаток, Ирина Т., очень эмоционально реагирует на получение книг по почте, пишет такие слова-признания в любви к Марине и высоко оценивает моё выступление, что у нас завязывается переписка, а затем я приезжаю к ней в гости в Харьков. Именно так начинается моя эпопея неоднократных харьковских выступлений в 2012—2014 годах, точно вплоть до момента нового Майдана в конце января 2014-го…

На втором Феодосийском Цветаевском фестивале, в 2013 году, черниговцев нет, Украине не до этого. Я уже несколько раз встречаюсь в Феодосии с разной аудиторией, а на концерте в Коктебеле выступаю с композицией «Марина Цветаева и Волошин – перекличка в стихах». Она звучит на два голоса. В Старом Крыму я очень точно попадаю в обозначенную Музеем тему – «Цветаева и Паустовский» и читаю свою работу «Цветаева и Паустовский с Тарусского холма и Крымских раздолий». К слову, эти два имени отечественных гуманистов никто из литературоведов никогда не пытался поставить рядом и не исследовал вместе. Я же написала о Цветаевой и Паустовском три работы, и они опубликованы. Получилось интересно. Оказалось, эти светочи культуры во многом зеркальны.

На третий фестиваль 2014 года я не приехала, но появилась в Феодосии в конце сентября на 10 дней и очень точно угодила на Волошинскую конференцию в Коктебеле с сообщением «Повесть „33 урода“ Лидии Зиновьевой-Аннибал – о чём это?». В повести мне удалось прочитать подтекст, бросающий свет на истинные события начала ХХ века. Этот исследовательский материал с никому не известной трактовкой «33-х…» касался психологических моментов в судьбах двух супружеских пар – семей Волошина и Вячеслава Иванова. Он был написан мной в 1991—м и впервые опубликован в коммерческой газете «Начало» ещё в 1992 году под названием «Тернистый путь», и повторно – в моей книге «Грозовое серебро» в 1994-м. Однако от этого он не сделался известным. Докладом моим заинтересовалась директор Волошинского музея – она недавно тоже вышла на тему взаимодействия этих двух семей в Питере.

Другие мои выступления в Феодосии касались не только Марины Цветаевой, но также и моего знакомства и семилетней дружбы с Анастасией Цветаевой – как раз отмечался её 120-летний юбилей. Я подарила Музею несколько фотографий с Анастасией и оригиналы писем ко мне Н. Молчанюк из Таллина, с её свидетельствами о месте истинной могилы Марины Цветаевой в Елабуге.

Но самым запоминающимся было штормящее Чёрное море с громадными пенистыми валами, которое определяло возможность попадания на поезд точно в срок – ведь я ехала в оба конца по единому билету из четырёх ступеней: поезд из Москвы до Краснодара, автобус до Керчи, паром, и снова автобус до Феодосии. Стыковка на пути туда была идеальной, как и погода. Но шторм разыгрывался на глазах, под свет заходящего солнца он всё усиливался. Наш паром оказался последним, на несколько дней Крымская переправа была закрыта. Но с большими трудностями и при полной неопределённости движения транспорта мне удалось и обратно уехать в срок, не опоздав на поезд. Такое – увы! – получилось не у всех…

2015 год меня не прельстил своей крымской неопределённостью – и я на очередной Цветаевский фестиваль не поехала. Феодосийская приятельница Елена К. пишет:

«Как я рада, Лилит, что ты мне написала, а то твой адрес у меня исчез бесследно… На Цветаевский ты не приехала… без тебя это уже было не то».

А местный учитель Сергей П. выразился в письме так:

«Уважаемая Лилит Николаевна! „Смуглые поля“ Феодосии ждут Вас!».

Я особенно порадовалась, что Сергей, очень внимательно слушавший несколько моих выступлений, использовал образ «смуглые поля», описанный мной в работе о Цветаевской тайнописи. У неё «смуглый» всегда означает человека, его тело: «И льётся Аллилуйя на смуглые поля».

Так вот, они-то – толпы людей – и ждут меня, оказывается, на очередной фестиваль.

Поеду ли? Как знать…

Борис Колымагин (Москва)

Караимы – немногочисленная тюркская народность, проживающая преимущественно в Крыму, а также в некоторых городах Западной Украины и в Литве. В послевоенные годы в СССР их было около 5 тыс. человек. И цифра эта постоянно сокращалась, так как из-за кровосмешения они вымирали22
  Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 6991. Оп. 3. №1181.


[Закрыть].

Караимы традиционно исповедуют караизм, являющийся особым ответвлением от иудаизма. Они, кроме писаного Закона (Торы), не признают никаких преданий и апокрифических комментариев.

После присоединения Крыма к России в 1783 году духовным центром караимов стала Евпатория. В Евпатории взамен старой и ветхой кенассы в 1807 году была построена большая каменная, а в 1815-м – малая.

В 1863 году караимы добились полного уравнения в правах с русскими (поскольку «евреи, кроме Пятикнижия Моисея, строго придерживаются еще Талмуда, некоторые постановления коего враждебны христианам, караимы же отвергают оные»)33
  ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 3. №1179. Л. 110.


[Закрыть].

Советская власть с подозрением смотрела на замкнутый народ, в котором сильны были националистические настроения. С подозрением отнеслись к ним и немцы. Во время оккупации караимы писали немецкому командованию, доказывая, «что они, караимы, не относятся к евреям, чтобы их немцы не преследовали»44
  ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 3. №1179. Л. 110.


[Закрыть]. Немцы оставили их в покое, более того, разрешили в 1942 году открыть две кенассы – в Симферополе и Евпатории, которые, как ранее действовавшие, были в 1944 году зарегистрированы советскими органами.

Кенассы, помимо религиозных функций, играли роль культурно-общественных центров народа: здесь можно было услышать караимскую речь, здесь хранились древние книги, здесь местная интеллигенция обсуждала текущие вопросы. Помимо этих богослужебных центров, существовал еще и центр сакральный – кладбище в горном Крыму. Уполномоченный так описывает ситуацию вокруг него: «Верующие караимы стремятся в Бахчисарайском районе свое кладбище, находящееся в Иосафатской долине, сделать святым местом, но это им не удается. Данное кладбище закрыто. Кладбище находится на территории Бахчисарайского музея, доступ различного рода верующих паломников закрыт. Руководство музея на территории кладбища приступило к проведению исторических раскопок»55
  ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 3. №1186. Л. 67.


[Закрыть].

В послевоенном Крыму караимы мало чем отличались от русско-украинского населения, и даже в быту они пользовались русским языком.

Забвение собственных традиций вызывало горечь у духовных лидеров. Глава караимов Евпатории жаловался уполномоченному: «Караимский народ сейчас насчитывает не более 7—8 тыс. человек, он вымирает, обречен на полное вымирание, а правительство об этом, самом маленьком народе заботы не проявляет. Весь караимский народ растворяется среди русских. Караимских школ, техникумов, вузов нет. В русских школах караимский язык не изучается»66
  ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 3. №1176. Л. 118


[Закрыть].

Эти и подобные настроения провоцировали чиновника Совета по делам религиозных культов (СДРК) обвинять караимов во всех смертных, сиречь антисоветских, грехах. Среди членов симферопольской общины, по его сведениям, «владельцы крупных магазинов, семьи репрессированных и осужденных за измену родине. Бывший священнослужитель караимской общины газзан Шамаш Яков Борисович арестован, бывший руководитель общины в г. Евпатории также был арестован и осужден»77
  ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 3. №1172. Л. 50.


[Закрыть]. О евпаторийской общине он говорил так: «Все оставались на оккупированной территории и занимались частной торговлей. Караимы, как и татары, у немцев были на особом положении, для них предоставлялись магазины и другие преимущества»88
  ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 3. №1172. Л. 53.


[Закрыть].

В 1947 г. евпаторийские караимы безрезультатно пытались воспрепятствовать передаче караимского этнографического музея в Вильнюсе в ведение Академии наук. В телеграмме на имя президента Литовской Академии наук они писали: «От имени евпаторийской караимской общины выражаем протест ликвидации самостоятельности существования нашего национального музея основанного трудами и средствами директора Шаншала. Просим оставить музей на прежних началах».

Эта телеграмма стала предметом серьезного разбирательства, поскольку религиозное общество имело право заниматься только «отправлением культа».

Отметим, что караимы не проявляли особой религиозной активности. По пятницам и субботам на молитвенные собрания собиралось человек 20—25, а по большим праздникам несколько сотен. Это обстоятельство позволило местным властям добиться в начале 1950-х закрытия симферопольской кенассы, а когда начались хрущевские гонения, дамоклов меч навис и над евпаторийским обществом.

Поводом для «наезда» послужила организованная караимами в 1958 году встреча с учеными из Института языкознания, которые специально приехали в Крым для сбора материалов по составлению словаря. Ученых торжественно принимали в кенассе, поили-кормили, водили по домам, подарили несколько старинных книг, словом, сделали все возможное, чтобы свое пребывание в Евпатории они вспоминали с радостью. Формального права принимать учёных караимское общество не имело. И местная власть, воспользовавшись этим обстоятельством, решила закрыть кенассу, благо, время было подходящее – хрущевская война с религией набирала обороты. К тому же нашлись и другие поводы. Чиновник Совета по делам религиозных культов активно подыгрывал местной власти. По своим каналам он выяснил, что караимы проводят запрещенные денежные сборы среди своих верующих других городов – в Москве, Киеве, Одессе, Мелитополе99
  ГАРФ. Ф. 6991, оп.3 №1186, л. 51, 52.


[Закрыть]. Выполняя местный заказ, уполномоченный составил записку, в которой утверждал, что караимы «проводят националистическую работу под вывеской религиозных убеждений» и «систематически нарушают Советское законодательство о культах». Чиновник противоречил сам себе: в отчетах за прошлые годы (1956, 1957, 1958) он писал: «Каких-либо нарушений советского законодательства о культах со стороны членов общества мною не обнаружено»1010
  ГАРФ. Ф. 6991, оп.3 №1186, л. 22.


[Закрыть].

И вот 29 января 1959 г. решением Крымского облисполкома молитвенный дом закрыли. Караимы, конечно, протестовали, слали письма в разные инстанции. Совет по делам религиозных культов, недовольный тем, что решение о закрытии было принято без его участия, встал на защиту верующих. В Крым приехал инспектор Совета А. Ф. Доброхотов, который беседовал с секретарем обкома партии по пропаганде и агитации. Тот заявил, что «решая вопрос о религиозном обществе караимов, мы должны исходить из того, что перед нами не этнографическая группа, а религиозная секта, и поэтому отношение наше должно быть определено как к секте». «Что касается связи ученых с кенассой, – изрек идеолог, – она существует, но существует не на научной основе, а на чисто субъективных убеждениях»1111
  ГАРФ. Ф. 6991, оп.3 №1186, л. 53.


[Закрыть].

Совет опротестовал решение крымской власти: «Представленные уполномоченным материалы содержат сведения, противоречащие его информации о деятельности религиозного общества. Эти обстоятельства не дают оснований для применения к караимскому обществу крайней меры»1212
  ГАРФ. Ф. 6991, оп.3 №1186, л. 55


[Закрыть]. Но общественный фон оставался для общины крайне неблагоприятным, и администрации не составило большого труда «дожать» караимов. Сначала уполномоченный попытался это сделать через газзана Ельяшевича. Не получилось. Тогда на борьбу «с пережитками» встала общественность. В детском саду (который занимал половину кенессы) прошло родительское собрание, репортаж с которого был опубликован в газете «Советская здравница» (29. 03. 1959).

«Я не могу допустить, чтобы мой сын хоть что-нибудь заимствовал у религиозных людей», – восклицает одна из родительниц. Другая пугает собравшихся душещипательной историей о том, как её сын, придя из садика, сказал: «Мама, смотри, что я умею!» И, встав на колени, «начал изображать моление»1313
  ГАРФ. Ф. 6991, оп.3 №1186, л. 95


[Закрыть].

Кенассу окончательно закрыли «в связи с тем, что молитвенное здание находится во дворе детского сада»1414
  ГАРФ. Ф. 6991, оп.3 №1186, л. 95.


[Закрыть].

«Необходимо отметить, – сообщает уполномоченный в СДРК, – что члены двадцатки встретили постановление о закрытии молитвенного дома в штыки. Все они говорили, что здание кенассы строили они, что они в одну половину (зимнюю кенассу) в 1944 г. пустили детский сад, что они этому детскому саду в воспитании детей не мешали. Кроме того, они заявили, что некоторые караимы г. Евпатории ведут переписку с Академией Наук СССР, и оттуда якобы пишут, что вместо детского сада в зимней кенассе по настоянию Академии будет организован караимский музей. Одним словом, хотят жаловаться… Весь инвентарь молитвенного дома сложен в отдельной кладовой, закрыт и опечатан членами двадцатки»1515
  ГАРФ. Ф. 6991, оп.3 №1186, л. 114.


[Закрыть].

Теоретически верующие могли возобновить свою деятельность в другом месте – формально община не была распущена. Но эта возможность была чисто виртуальной. Местная власть «разрулила» ситуацию с СДРК, который доказал, что его мнение тоже что-то, да значит, а караимам перекрыли кислород. Вскоре верующих с помощью того же Совета успешно добили: «Отсутствие на протяжении длительного периода помещения под молитвенные собрания, служителя культа, исполнительного органа и кворума двадцатки может быть основанием для снятия этого религиозного общества с регистрации», – пишет крымскому уполномоченному один из высокопоставленных чиновников СДРК, давая тем самым «добро» на роспуск общины караимов1616
  ГАРФ. Ф. 6991, оп.3 №1186, л. 151.


[Закрыть].

Снова евпаторийская кенасса открылась для верующих караимов только в постсоветское время, 13 сентября 2005 г.