Текст книги "Хозяин"

Глава двадцать третья
Выбор оружия

В этот вечер мистер Бленкинсоп облачился в халат с драконами, которого они прежде не видели. Великолепный маньчжурский халат, белый, как снег, белее его не могла бы сделать даже китайская прачечная, и годов ему было не меньше пятидесяти. Плотный рубчатый шелк, гораздо более тяжелый, чем чесуча, расшитый в пастельных тонах с пропущенной кое-где настоящей золотой нитью. Девять золотых, филигранной работы пуговиц. Высокий ворот и широкие рукава. Драконы мерцали и переливались нежными цветами, не более яркими, чем бока и поперечные линии лосося или радужной форели, а облаченный в халат восточный джентльмен казался каким-то небожителем. Джуди могла бы, пожалуй, убить его, чтобы завладеть этим одеянием, стоившим к тому же никак не меньше трехсот фунтов.

Мистер Бленкинсоп пребывал в благодушном, хотя и не обязательно дружественном расположении духа. Начать разговор он предоставил мистеру Фринтону.

– Добрый вечер.

– Доброго вечера и вам, сэр.

– Надеюсь, Никки не нарушил вашего покоя, – сказал майор авиации. – Вы оказали нам любезность, придя сюда.

– Это удовольствие для меня.

– Присаживайтесь.

Мистер Бленкинсоп уселся на кухонный стул, взмахнув своей мантией, словно садящийся на престол кардинал, и без всякого выражения уставился на присутствующих.

– Дети говорят, что рассказали вам обо мне.

– Совершенно верно.

– Сам бы я этого делать не стал.

– Тут наши взгляды совпадают.

– Но поскольку они это сделали, я полагаю, нам следует поговорить.

– Да, это было бы приятно.

– Еще приятнее было бы, – сказал мистер Фринтон, – если бы оставили ваши маньчжурские штучки.

– Как прикажете.

Они кружили друг около друга, как кружат при встрече псы из разных деревень, не зная, можно ли довериться незнакомцу. Они прожили бок о бок на много лет больше, чем прожили здесь близнецы, прожили в обстановке, в которой скрытые микрофоны и подслушивание телефонных разговоров показалось бы детской игрой. Здесь никто не ведал, как много или как мало известно кому бы то ни было другому, и что этот другой собирается делать. Там, где предательство может оказаться невольным, сведясь к передаче мыслей, доверительность невозможна. Спасти их могло одно лишь молчание.

– Дети сказали мне, что вы хотите остановить Хозяина.

– Да.

– Почему?

«Я пас».

– Мне будет проще, если вы назовете причину, – сказал мистер Фринтон. – После всего сказанного, нам приходится быть откровенными.

– Я предпочел бы обойтись без откровенностей.

– Отлично.

– Тем не менее тот факт, что я желал бы остановить его, остается фактом.

– Верно. Фактом остается также и то, что вы знаете обо мне очень много, а я о вас очень мало. Вы полагаете, что мы могли бы действовать заодно?

– Это, как мне кажется, лучше, чем действовать наперекор друг другу.

– Вы готовы ответить на мои вопросы?

– Ваше сознание легче прочесть, чем мое.

– Я, насколько это возможно, держусь подальше от его покоев.

– И все же вы их посещаете.

– Я стараюсь при этом думать о посторонних предметах.

– Вы очень мало об этом знаете.

– Понятно.

– А с другой стороны, мистер Фринтон, те же самые обстоятельства, что побуждают вас к откровенности, и меня не оставляют равнодушным. Я постараюсь, как смогу, ответить на ваши вопросы, если только это не будет грозить мне опасностью. Я просто обязан сделать это. Не мы с вами являемся хозяевами положения.

– Вы принимали какие-нибудь меры, чтобы остановить его?

– Таких мер попросту не существует.

– Вы сказали детям, что моя идея насчет того, чтобы его застрелить, безнадежна.

– Вы и сами это сознаете.

– И все-таки, в чем причина? – спросил майор авиации, делая еще один заход. – Если бы вы объяснили мне, почему вы хотите остановить его, мне было бы легче довериться вам.

– Если я назову вам причину, – безмятежно произнес мистер Бленкинсоп, – вы откажетесь иметь со мной дело.

– Стало быть, это дурная причина.

– Если любая причина, которая вас не устраивает, представляется вам дурной, тогда да, дурная. Что такое «дурная»?

– Понятно.

Похоже было, что мистера Фринтона разговор этот чем-то развеселил.

– Во всяком случае, об одном вы высказались вполне определенно, – сказал он. – Что несколько проясняет атмосферу.

– Я рад, что вы так считаете.

– Как я понимаю, у нас с вами разные причины для того, чтобы сделать одно и то же, и нам не следует действовать наперекор друг другу, но, если верить вам, дело это вполне неосуществимое. Куда мы можем двигаться от этой исходной точки?

– Оно не столь уж неосуществимо.

– А именно?

– Мистер Фринтон, боюсь вы недооценивали ум доктора Мак-Турка. Нет, с вашего разрешения, я, пожалуй, назвал бы это качество хитроумием.

– Сам он, похоже, его переоценил.

– Эта опасность подстерегает любого из нас.

– Что же в нем было такого уж хитроумного?

– Он умел выбрать оружие, хотя и не знал, как с ним обращаться.

– О каком оружии вы говорите?

Китаец учтиво повел рукой (снова украсившейся накладными ногтями) – и указал ею на Никки.

– Я отказываюсь, – в третий или четвертый раз повторил мистер Фринтон, – использовать в качестве орудия детей.

– Других орудий в нашем распоряжении не имеется.

– Это невозможно.

– В таком случае, невозможно и осуществление нашей затеи.

– Даже помимо соображений морали, эта идея дика с… с практической точки зрения. Вы можете вообразить спускающего курок двенадцатилетнего мальчика?

– Дети способны гораздо на большее, чем вам представляется.

– Он и из пистолета-то никогда не стрелял. Тебе приходилось стрелять? Да любой, кому удается с десяти футов попасть во чтонибудь из пистолета, – это уже без малого Буффало Билл. Или вы полагаете, что у школьника хватит выдержки подкрасться к Хозяину сзади и выстрелить в упор, когда целым отрядам анархистов никак не удается ухлопать какого-нибудь эрцгерцога? Если он воспользуется моим револьвером, он целых полминуты провозится, пытаясь обеими руками спустить курок, и в конце концов пальнет либо в воздух, либо в себя самого, а то и просто забудет снять его с предохранителя… И откуда он духу-то наберется? Дети для подобных дел не годятся.

– Ваши представления о детях делают вам честь, мистер Фринтон.

– Пусть даже он единственный, чьи намерения невозможно предугадать, он все равно выдаст себя, едва начав действовать. И с чего вы взяли, что Хозяин так и простоит для его удобства спиной к нему целых полминуты, пока он будет возиться с оружием, даже если у него хватит смелости решиться на это, – а обернется Хозяин, что тогда?

– Доктор Мак-Турк ни о каких пистолетах и не помышлял.

Но майор авиации не слушал.

– Ты бы смог это сделать, а, Никки? Представь себе, как это выглядит на практике. Да нет, это все равно, что просить сыграть в теннис человека, в жизни не видевшего ракетки.

– Если вы скажете мне, чтобы я это сделал, – медленно, храбро и совершенно осознанно ответил своему герою мальчик, – я, пожалуй, попробую.

– Пф!

Мистер Бленкинсоп терпеливо осведомился:

– Вы уже покончили с огнестрельным оружием?

– И что с того?

– Доктор подумывал относительно яда.

– Вот и отравите его сами.

– Любой из нас, оказавшись вблизи Хозяина, попадает в сферу его сознания. Мастер Николас – единственный подход к нему, какой у нас есть.

– Нельзя же травить людей.

– Это ваша точка зрения или констатация факта?

– Мы все-таки не Борджиа.

– Лично мне культура Ренессанса кажется во многом превосходящей культуру нашего столетия, – но давайте не будем углубляться в дискуссию на исторические темы. Множество людей было отравлено, многих травят прямо сейчас, и еще многим предстоит умереть от отравы. И насколько мне известно, бандиты, стоявшие у власти во время последней войны, после проведенных с большим размахом исследований, выбрали для себя синильную кислоту и приняли ее по собственной воле.

– Яд всегда достается не тому, для кого он был предназначен.

– К виски, которое пьет Хозяин, никто никогда не притрагивается.

– И потом, где вы возьмете яд?

– После того, как мы лишились Доктора, я, поскольку мои мысли двигались в том же направлении, что и его, полюбопытствовал, что именно стоит на полках в его операционной. К сожалению, та же идея посетила, видимо, и Хозяина. Там не осталось ничего более сильного, чем таблетки от несварения желудка.

– Вот видите.

– Существует, однако же, вертолет.

– Мне потребуется рецепт или предписание. И придется еще расписываться в регистрационной книге.

– Я по образованию врач.

– Да не стану я покупать цианистый калий, чтобы заставить ребенка сделать то, что нужно мне. Нам неизвестно даже, готов ли Никки на это. Ты как?

– Как-то не очень.

– Он не увяз во всем этом, как мы с вами. Ситуация совершенно не детская. Ему она непонятна. Это просто нечестно.

– Нечестно? – выдохнул мистер Бленкинсоп.

– Кроме того, мы не знаем, сколько времени понадобится Хозяину, чтобы подобраться к сознанию Никки.

– Тем больше причин поторопиться.

– В конечном итоге, все сводится к тому, что вы вкрались в доверие детей и в мое тоже, чтобы получить яд, которого вам без меня не добыть, и скормить его Хозяину, чего вы без них сделать не можете.

– Вполне справедливо.

Джуди сказала:

– Есть же еще человек со свободным сознанием, не один только Никки.

Китаец мгновенно перевел взгляд на нее:

– Он этого делать на станет.

Глава двадцать четвертая
Пинки

На следующее утро, обнимаясь с Шутькой в постели, что дома строжайшим образом запрещалось, Джуди сказала:

– Когда доходит до настоящего убийства, все выглядит совсем подругому.

– Да.

– Одно дело стоять на доске, а другое – прыгнуть с нее в воду.

– Да.

– Ты смог бы убить его, Никки?

Никки надолго задумался и в конце концов ответил:

– Нет.

И, поясняя, добавил:

– Я бы все только испортил. Кроме того, я просто не могу.

– А мистер Фринтон собирался.

– Собирался.

– Я думаю, убивать тех, кто сам норовит убить тебя, легче.

– Может быть, это даже и весело.

– Никки!

– Да нет, в воздушном бою или еще где. Но не ядом и не того, кто тебя пальцем не тронул. И вообще, я боюсь.

– И потом, доктора Мак-Турка он, как-никак, убил.

– Убил.

– От этого еще страшнее становится.

– Да.

– Все вообще по-другому, когда доходит до настоящего.

– Джуди, главное не в том, что боишься, а в том, что просто не можешь этого сделать и все. Это сильнее испуга.

– А вчера ты все же сказал, что смог бы.

Он помолчал и ответил, – с трудом, тоном взрослого человека:

– Откуда человеку знать, на что он окажется способен, когда подопрет?

– Но почему бы Пинки не сделать этого? И почему мистер Бленкинсоп решил, что он не захочет?

– Про это никто ничего не говорил.

– Кто-нибудь просил его об этом?

– Хватит вопросов, Джуди. Где наши штаны?

– Мистер Фринтон про них забыл.

– Я про другие, которые ты собиралась чинить.

Джуди была девочка добрая и понимала, что брату не по себе. Поэтому она смиренно ответила:

– Я спрошу у Пинки, может, он их видел.

– А почему бы нам самим не попросить Пинки? Ну, то-есть, чтобы он его убил.

– Мистер Фринтон страшно рассердился из-за того, что мы сами разговаривали с Китайцем.

– Ничего он не рассердился.

– Еще как рассердился, только не стал этого показывать.

– Ладно, тогда давай попросим его, чтобы он попросил Пинки. Мы можем все вместе к нему пойти.

– Интересно, а убитые тобой люди насовсем исчезают? – осведомилась Джуди. – Было бы довольно тошно встречаться с ними в раю.

– Ой, да заткнись же ты. Ты ни бельмеса в этом не смыслишь. Кроме того, тебя-то как раз ожидает ад.

– А Шутька тоже в ад отправится?

– Откуда мне знать? Это ты у нас все знаешь.

– Вовсе нет.

– Вот именно что да.

– Вовсе нет. Ты сам точно такой же.

– Tu quoque.

– А это еще что?

– А это то же самое, что экспромт, ха-ха!

И после одержанной таким манером победы к мистеру Фринтону отправился вместе с сестрой, – чтобы уговорить его уговорить негра, чтобы тот прикончил Хозяина, – вполне жизнерадостный мальчик.

– Ну что же, попробовать можно, – сказал майор авиации. – Но раз Китаец сказал, что он этого делать не станет, значит, он и не станет.

– Почему?

– Мистер Бленкинсоп умнее меня. Вероятно, он уже предпринимал такую попытку.

– Я все же не понимаю, – сказал Никки, – почему столько сложностей возникает вокруг этого яда? То есть, не вообще, а вокруг того, чтобы дать его Хозяину. На мой взгляд, это, конечно, мерзкое дело, но ведь само по себе, вроде, несложное. Он же должен есть и пить, так положите яд в еду и дело с концом. А Пинки не обязательно даже и говорить, что вы это сделали. Просто суньте его в любое блюдо, которое он туда относит.

– Пинки ничего не готовит для хозяйских покоев. Они там сами себе стряпают.

– Ладно, а почему мистер Бленкинсоп не может подсыпать ему чегонибудь и тут же об этом забыть?

– Потому что все, происходящее за черной дверью, происходит у Хозяина под носом, – вернее, под носом у его сознания.

– Как бы там ни было, – заметила практичная Джуди, – яда у нас все равно нет.

– Хорошо, – упрямо сказал Никки, – тогда пусть подсыпет за дверью во что-нибудь, а потом занесет его внутрь и оставит.

– Во что?

– Ой, ну, в пирог, в бутылку виски – какая разница во что?

– Если к нему что-то внесут, он заметит. Ничего из вносимого в двери не минует его сознания, совсем как на таможне. Знаешь, одна из твоих бед состоит в том, что ты все время забываешь о том, кто такой Хозяин. Не могу понять, как это тебе удается, Никки, ты же каждый день ходишь к нему учиться.

– Я никогда о нем не забываю, – серьезно сказал мальчик, – и сознаю, что он всегда опережает нас на полголовы.

– Вот и помни об этом все время.

– Никки говорит…

– Слушай, Джуди, дай мне закончить. Первым делом ты должен понять, что имеешь дело отнюдь не с интересной задачкой. Вам грозит смертельная опасность. Вы вообще-то задумывались когда-либо над тем, что он в тринадцать с лишком раз старше вас? Понимаете ли вы, что все, о чем мы сейчас рассуждаем, он, скорее всего, предвидел? Даже когда нас не видно, не слышно, у нас в головах все равно бродят мысли, которых он ожидал от нас, может быть, еще во время Крымской войны. И самое ужасное во всей ситуации это то, что сейчас, именно сейчас, когда мы втроем отправляемся к Пинки, мы, вероятно, делаем именно то, чего он от нас ожидает.

Нет, об этом они раньше не думали. Подумали теперь, в леденящем молчании.

– Ну ладно. Главное в жизни – принимать ее такой, какая она есть. Выше себя мы все равно не прыгнем. Пошли, спихнем это дельце Пинки.

Они застали негра за изготовлением пончиков с джемом для Шутьки, стоявшей с ним рядом в немом обожании и глядевшей, задрав голову, вверх с таким же выражением, с каким любитель достопримечательностей глядит в Риме на собор Святого Петра. Едва Пинки принимался накладывать джем в очередной пончик, как она тут же раза три-четыре виляла хвостом, подтверждая правильность такового поступка.

– Любовь по расчету! – с отвращением произнесла Джуди.

Шутька с отсутствующим видом вильнула хвостом еще пару раз, говоря:

– Да-да, в другой раз.

Оказалось, что один из многочисленных принципов мистера Фринтона не позволяет ему использовать людей, если они не сознают, что делают. Он был в такой же мере не способен попросить Пинки сделать что-либо, не задумываясь, в какой не желал извлекать выгоду из особенностей Никки. А это означало, что ему предстояло еще раз рискнуть и объяснить, чего они хотят. Однако его прервали, едва он начал свою речь.

Улыбаясь ласково и загадочно, негр извлек из заднего кармана джинсов дешевый потертый бумажник и благоговейно раскрыл его. Видимо, бумажник был ему дорог. Внутри помещались его документы об увольнении из армии – времен войны 1914 года – удостоверяющие, что солдатом он был хорошим, медаль с изображением святой Розы из Лимы, рецепт изготовления boeuf а la mode, выцветшая фотография играющего в бейсбол негритенка, объявление о продаже инструментов часовщика и многократно сложенная вырезка из газеты. Последнюю он выложил перед ними на стол, осторожно придерживая вымазанными тестом пальцами.

У некоторых негров, улыбка походит на припухший по краям хирургический разрез. Прекрасно вылепленные толстые губы Пинки напоминали, когда он улыбался, безмятежную складку Рамзесова рта.

Так вот, на вырезанном из газеты листке была фотография Ганди.

Глава двадцать пятая
Глаз Балора

– Я все же рискну, – сказал мистер Фринтон, – и попытаюсь вывезти вас под мешками с почтой. По счастью, почта сегодня большая – письма в газеты.

– Если Хозяин собирается сотворить что-то с внешним миром, нам, может быть, лучше остаться здесь.

– Вам лучше всего не путаться под ногами.

Никки сказал:

– Я попробую дать ему что-нибудь, если хотите.

– Глупости.

Они вспомнили дом и парк с гуляющими по нему пони, озеро с ротондой, в которой они часто устраивали пикники, пока ее не превратили в чайный домик для экскурсантов. В озере водились щуки, окуни и лини, последние – рекордных размеров и совершенно неуловимые. Они вдруг вспомнили и родителей, сердца их растаяли. Как будто возвращаешься домой на каникулы!

– Но только мы должны взять с собой Шутьку.

– О Господи!

– Джуди может зажать ее морду подмышкой.

– Самое главное, – сказал мистер Фринтон, смиряясь с неизбежным, – чтобы Джуди, если Хозяин выйдет прогуляться, не попадалась ему на глаза. Ее мысли читаются легче всего. Увидишь его, уноси ноги. И кстати, никакого багажа.

– Да у нас и нет ничего, кроме этих дурацких ночных рубах.

Хозяин ежедневно выходил на прогулку, навещая внутренние помещения островка и затем, видимо для моциона, поднимаясь на его вершину. Гулял он всегда в разное время, – для того, по словам мистера Фринтона, чтобы поддерживать людей, не ведающих, когда он появится, в состоянии тревоги или неопределенности. Надо полагать, напуганные люди лучше работают: Наполеон, по крайней мере, считал именно так.

Близнецы помогали загружать вертолет, ожидая возможности проскользнуть в него (мистер Фринтон собирался предоставить им эту возможность, услав всех остальных с какими-нибудь поручениями), когда охватившее техников безмолвие заставило детей обернуться.

Он приближался, опираясь на руку Китайца.

Хозяин всегда двигался медленно, как некий невообразимо древний автомат. В ходьбе участвовали лишь бедра и пятки, не икры и носки ног. Он не оставлял впечатления человека, еле способного держаться на ногах или трясущегося от слабости, хотя и был, наверное, очень хрупок. Впечатление от него оставалось иное – человека бесконечной опытности, все повидавшего на своем веку. Пальцы его, лежавшие на рукаве мистера Бленкинсопа, так давно уже исполняли свою работу, что, казалось, жили теперь собственной, независимой жизнью, шныряя туда-сюда, будто мыши, бегущие по каким-то своим делишкам. Целостная сущность Хозяина в отдельных частях его тела словно бы и отсутствовала. У обложенных подушками дам, в сотую их годовщину фотографируемых газетчиками, порой видишь такие руки. И примерно такое же отсутствующее выражение бывает у глухих людей. Они могут сидеть вблизи от орущего радио со странным видом людей, находящихся где-то еще, – пока вдруг не повергают нас в испуг, проделывая нечто, совершенно не связанное с музыкой, скажем, сморкаясь в самый неподходящий момент.

Хозяин кутался в плед, – по какой-то загадочной причине плед был из серой пестротканой шотландки.

Но главным в нем оставались глаза. Внешние углы век свисали, скрывая их, как у посмертной маски, от древности ставшей пергаментной, – умиротворенной, пожелтелой, отрешенной, морщинистой, замкнутой маски, живущей собственной потаенной жизнью.

У ирландцев был некогда бог, которого звали Балором. Он имел всего один глаз, но зато смертоносный. Веко покрывало его. Когда воины Балора выходили на бой, они ставили своего властелина в первом ряду войска и поднимали веко, убивавшее всякого, на кого обращался глаз.

Хозяин приближался, и техники примолкли. Они отступили к стенам ангара, будто придворные, уступающие путь королю. Джуди, обратившаяся в бегство, едва она завидела Хозяина, притиснулась к стене коридора, пропуская его. Он пронзил ее, пока она пролетала мимо, этим своим огненным оком – безмолвно, рассеянно, не обозначив ничем узнавания. Погруженный в свои мысли, он с какой-то доисторической терпеливостью встал близ вертолета, а мистер Бленкинсоп махнул всем прочим свободной рукой – продолжайте.

Кончено дело, – подумал Никки. Он здесь так и останется? И пока убегала Джуди, его посетили сразу две неясные мысли, казалось, никак не связанные. Первой была такая: это Китаец привел его, чтобы не дать нам удрать? Вторая: интересно, Пинки вегетарианец?

Он беспомощно взглянул на мистера Фринтона, надеясь, что тот даст ему понять, как поступить. Но майор авиации возился в кокпите, сосредоточив все свои помыслы лишь на одной задаче – наполнить мозг пустотой. Помощи от него ждать было нечего.

Работа продолжалась.

Пойти, поискать Джуди? – думал Никки. Где она спряталась? Если он уйдет, Джуди, надо думать, вернется? Нам нужно держаться вместе. Хуже нет, когда два человека начинают искать друг друга, потому что ни один из них не знает, где другой. Самое верное – остаться здесь. Так она хоть будет знать, где я. О чем он думает? И почему не уходит?

Он так и не ушел.

В вертолет запихали мешки с почтой, подвели к нему кран, распахнули двери ангара. Вручную опущенный в летний океан, вертолет, пока на него крепили винт, покачивался, словно пингпонговый мячик. Мистер Фринтон не поднимал головы от карт, компаса, рычагов управления, стараясь занять себя первым, что попадалось под руку, – балансировкой машины, приборной панелью, повторением операций, требуемых для взлета. Он не подал Никки ни единого знака и даже ни разу не взглянул на него.

Оглушительный рев вертолета поднял в небо всех птиц Роколла.

Между тем как вертолет, жужжа, словно майский жук или обозлившийся шершень, уменьшался вдали, Хозяин поворотился к мальчику. С усилием, с каким человек, у которого затекла спина, сгибается, чтобы поднять с полу булавку, он ухитрился выговорить несколько слов, не прибегая к помощи виски. Голос Хозяина был скрипуч, язык не повиновался ему, – точь в точь как монстру, созданному Франкенштейном.

Но он все же сказал:

– Доброго тебе дня.

Джуди, когда Никки нашел ее, сидела, белее белого, на полу их спальни и крепко сжимала в руке Шутькин ошейник.

– Джу!

– Он улетел?

– Мистер Фринтон улетел.

– А Его ты слышал?

– Нет, а что именно?

– То, что Он мне сказал.

– А он тебе что-то сказал?

– Он сказал, что мистер Бленкинсоп привел его, чтобы не дать нам сбежать, и что Ему очень жаль, но нам придется задержаться еще ненадолго, и что к Пинки обращаться бессмысленно, потому что он сторонник ненасильственных действий, и что мистер Бленкинсоп любезно рассказал ему и об этом тоже, и во всяком случае, достаточно понаблюдать за Пинки во время обеда, потому что чем бы он не кормил всех остальных, сам он мяса не ест, и…

– И что еще?

Вид у нее стал потерянный.

– Что-нибудь еще он тебе сказал?

– Нет… по-моему, нет.

И добавила с вызовом:

– Нет, больше ничего.