Текст книги "Полная чушь. Всякий бред"

8
Пол, статус и чувство

Эмоциональный. 2. Легко поддающийся эмоциям:

Она – эмоциональная женщина, которая легко расстраивается из-за любой помехи.

Мышление. 1. Осмысление, размышление: После многочасового размышления у него появилось новое предложение.

2. Способность мыслить: Она не была серьезной студенткой, и казалось, что у нее отсутствует способность мыслить.

Словарь английского языка Random House

В семьях и на работах высших классов больше развито управление эмоциями, чем в семьях и на работах низших классов. То есть в классовой системе общественные условия способствуют тому, что управление эмоциями преобладает наверху. С другой стороны, для гендерной системы верно обратное: управление эмоциями в силу общественных условий преобладает внизу – там, где располагаются женщины. Насколько это так? И почему?

Эмоциональную работу в частной жизни выполняют и мужчины, и женщины. Мужчины, как и женщины, пытаются изо всех сил проникнуться духом праздника, вырваться из цепких лап безнадежной любви, вытащить себя из депрессии, дать себе поскорбеть. Но если брать сферу эмоционального опыта в целом, одинаково ли важна эмоциональная работа для мужчин и для женщин? И одними ли и теми же способами проявляется ее значение? Я полагаю, что ответ на оба вопроса: «нет». Причина по сути сводится к тому факту, что женщины в целом имеют намного меньше независимого доступа к деньгам, власти, авторитету или статусу в обществе. Они – подчиненный слой общества, и отсюда вытекает четыре следствия.

Во-первых, при отсутствии других ресурсов женщины делают ресурсом чувство и предлагают его мужчинам в обмен на более материальные ресурсы, которых у них нет. (Например, в 1980 году только 6 % женщин и 50 % мужчин зарабатывали более 15 000 долларов в год.) Поэтому способность управлять чувствами и выполнять «работу отношений» для них более важный ресурс.

Во-вторых, эмоциональная работа по-разному важна для мужчин и для женщин. Это происходит оттого, что каждый пол занимается разными видами этой работы. В целом женщины как правило специализируются на той стороне эмоционального труда, которая представлена бортпроводницами, а мужчины – на той, что представлена коллекторами. Подобная специализация в эмоциональном труде на рынке опирается на различие в воспитании чувств у девочек и мальчиков («Из чего только сделаны мальчики? Из улиток, ракушек и зеленых лягушек… Из чего только сделаны девочки? Из конфет и пирожных и сластей всевозможных».) Более того, каждая специализация ставит перед мужчинами и женщинами разные эмоциональные задачи. От женщин, скорее, потребуется сдерживать гнев и агрессию, чтобы «быть милой». Мужчинам общество поручает агрессивно нападать на тех, кто нарушает разного рода правила, а в частном порядке – сдерживать собственную уязвимость и страх.

В-третьих, и это не так заметно, общее подчинение женщин как класса оставляет на долю каждой конкретной женщины более слабый «щит статуса», который должен защищать ее от направленных не по адресу чувств других людей. Так, бортпроводницы чаще становятся мишенью словесных оскорблений со стороны пассажиров, поэтому мужчинам-бортпроводникам часто приходится вмешиваться, чтобы усмирить агрессию, которая срывается на женщинах.

Четвертое следствие различия во власти между полами: каждый из полов использует в коммерческих целях разные части управляемых эмоций. Женщины в ответ на подчинение чаще прибегают к оборонительному использованию своей красоты, очарования и навыков общения. Именно эти их способности становятся наиболее уязвимыми для коммерческой эксплуатации и потому именно от них они скорее всего окажутся отчужденными. Мужчины на «мужских» работах чаще всего ставят на службу компании способность демонстрировать гнев и угрожать, и, соответственно, именно от этих способностей они скорее всего почувствуют себя отчужденными.

После великой трансмутации, таким образом, мужчины и женщины стали переживать эмоциональную работу по-разному. В предыдущей главе мы сосредоточились на социальной страте, у которой эмоциональная работа наиболее заметна – на среднем классе. Здесь мы сфокусируем внимание на поле, для которого она имеет наибольшую важность – на женщинах.

Согласно традиции считается, что американские женщины из среднего класса переживают более сильные эмоции, чем мужчины. Определения «эмоциональности» и «мышления» из Словаря английского языка Random House отражают глубоко укоренившиеся культурные представления. В то же время принято считать, что женщины умеют использовать «женские хитрости», т. е. способность намеренно вздохнуть, расплакаться для виду или показать радость. В целом считается, что они не только лучше управляют чувствами и их выражением, чем мужчины, но им также чаще приходится это делать. Вопрос о том, как могут различаться осознанные чувства мужчин и женщин, я здесь не затрагиваю[130]130
  Нэнси Чодороу, теоретик неофрейдистского толка, предполагает, что у женщин в принципе больше доступа к их эмоциям. Вслед за Фрейдом она утверждает, что в раннем детстве мальчики, в отличие от девочек, вынуждены отвергнуть первичную идентификацию с матерью. Чтобы выполнить эту трудную задачу, мальчик (но не девочка) должен подавить в себе чувства, ассоциирующиеся с матерью, в непростой попытке утвердить себя как «непохожего на мать», как мальчика. Следствием этого становится подавление чувств в целом. С другой стороны, перед девочкой, поскольку она входит в ту же социальную и половую категорию, что и ее мать, не стоит необходимость отказаться от идентификации с ней или пожертвовать доступом к чувствам путем их подавления. Если эта интерпретация верна (а я нахожу ее вполне правдоподобной), мы можем ожидать, что у женщины будет более тесный контакт с ее чувствами, которые, как следствие, будут легче поддаваться сознательному управлению. См.: Chodorow 1980; Чодороу 2006. Мужчины могут больше управлять чувствами c помощью подсознательного подавления, женщины – с помощью сознательного.


[Закрыть]. Тем не менее факты, кажется, ясно показывают, что женщины больше управляют эмоциями, чем мужчины. А поскольку хорошо управляемое чувство внешне похоже на спонтанное, то можно спутать способность «легче поддаваться воздействию эмоций» с сознательными действиями по управлению ими, если ситуация того требует.

Больше всего женщины управляют своими эмоциями в американском среднем классе, потому что, как правило, они больше зависят от мужчин в денежном отношении, и один из многочисленных способов отдать свой долг для них – это выполнить дополнительную эмоциональную работу – в особенности эмоциональную работу, которая бы утверждала, укрепляла и прославляла благополучие и статус других. Когда эмоциональные навыки, которым ребенок учится и практикует дома, выходят на коммерческий рынок, эмоциональный труд женщин становится более заметным, потому что мужчин не учили тому, как делать из своих эмоций ресурс, отчего меньше вероятность, что у них разовьется способность к управлению чувствами.

Есть также отличие в видах эмоциональной работы, которую обычно выполняют мужчины и женщины. Многие исследования показывали, что женщины сильнее приспосабливаются к нуждам других и больше сотрудничают, чем мужчины[131]131
  В исследовательской литературе отразилось противоречие. Как явствует из тестов с бумагой и карандашами, женщины показывают чувство большей беспомощности: они полагают, что их действия меньше влияют на их судьбу. С другой стороны, по крайней мере одно исследование указывает на то, что женщины чаще принимают на себя вину. Проведенное Джексоном и Гецелем (Jackson and Getzels 1959) исследование отношения к школе у мальчиков и девочек показало, что мальчики были склонны винить в своих проблемах школу, а девочки – себя. Чтобы винить себя, нужно иметь некоторое чувство ответственности, а под ним некоторое чувство контроля. Одно из возможных объяснений этого противоречия в том, что у женщин развивается компенсаторное чувство аффективной агентности. Чем меньше у человека чувство контроля над происходящим в мире, тем больше он компенсирует эту нехватку тем, что обращает этот контроль на себя, на свои чувства. Те, кто лишен чувства контроля над миром, не лишены контроля полностью. Скорее, их чувство контроля обращено внутрь, оно идет «вниз». Также выяснилось, что женщины больше «зависят от обстановки», то есть больше полагаются на внешние подсказки, чем на внутренние, в отличие от мужчин. См.: Maccoby 1972; Tyler 1965; MacArthur 1967; Vaught 1965 и Witkins et al. 1967.


[Закрыть]. Эти исследования часто подразумевают существование гендерных характеристик, которые неизбежны, если вообще не являются врожденными[132]132
  Например, один автор пишет: «Мужское мышление более ориентировано на себя, тогда как женское – на среду. Мужское мышление ожидает награды и наказания, в большей степени являющиеся результатом собственной адекватности или неадекватности, тогда как женское мышление – на те, что кажутся результатом дружелюбности или враждебности среды. Но вопрос о «мужском мышлении» и «женском мышлении», который следует задавать, не в том, из какой врожденной природы они возникают, но каким положением в жизни они сопровождаются» (Tyler 1965, p. 259–260). См. также: Rotter 1966 и Brannigan and Toler 1971.


[Закрыть]. Но существуют ли эти характеристики в женщинах пассивно? Или же это знаки социальной работы, которую женщины выполняют – работы по утверждению, укреплению и восхвалению благополучия и статуса других? Я полагаю, что большую часть времени приспосабливающиеся и сотрудничающие женщины активно трудятся над тем, чтобы показать разницу. Эта разница требует от женщины внешней демонстрации того, что Лесли Фидлер назвала «по-настоящему» хорошей девочкой, и подкрепления своих усилий отсылкой к чувствам, благодаря которым этот «милый» фасад будет казаться естественным[133]133
  Фидлер предполагает, что девочек приучают быть «по-настоящему» хорошими и стыдиться быть плохими, тогда как от мальчиков требуют формально быть хорошими, но при этом тайно поощряют их стыдиться быть «слишком» хорошими: Fiedler 1960. Сверхспециализация в производстве «милого» поведения производит женские навыки по выказыванию почтения.


[Закрыть]. Женщины, которые не хотят ставить свои чувства на службу другим людям, все равно вынуждены иметь дело с представлением, что, если они этого не сделают, их будут считать менее «женственными».

Чем приходится жертвовать, чтобы быть более «приспосабливающимися», показано в исследовании студентов колледжа, проводившемся Уильямом Кепхартом. Студентов спросили: «Если бы у юноши или девушки были все другие желательные для вас качества, женились бы на ней или вышли бы замуж за него, если бы не любили?» В ответ сказали «нет» 64 % мужчин, но только 24 % женщин. Большинство женщин ответили, что «не знают». Как выразилась одна из них: «Не знаю, если бы он был хорошим, то, может быть, я бы заставила себя его полюбить»[134]134
  Другие исследователи показали, что у мужчин более «романтическая» ориентация на любовь, а у женщин – более «реалистическая». То есть мужчины могут найти в культуре поддержку для пассивного толкования любви, для того чтобы видеть себя «беспамятно влюбившимися» или «парящими от любви». Согласно Кепхарту, «романтические влечения не толкают женщину то в одну сторону, то в другую. Наоборот, кажется, она обладает большей властью над своими романтическими наклонностями, чем мужчина» (Kephart 1967, p. 473).


[Закрыть]. В моем собственном исследовании женщины чаще, чем мужчины, описывали себя как «пытающихся заставить себя полюбить», «уговаривающих себя бросить» или «пытающихся себя убедить»[135]135
  Hochschild 1975.


[Закрыть]. Контент-анализ 260 анкет показал, что больше женщин, чем мужчин (33 % против 18 %), спонтанно использовали язык эмоциональной работы для описания своих эмоций. Образ женщины как «более эмоциональной», более подверженной неуправляемым чувствам, также был оспорен исследованием 250 студентов Калифорнийского университета, в котором признались, что намеренно демонстрируют эмоции, чтобы добиться своего, 45 % женщин, но только 20 % мужчин[136]136
  Этот паттерн также подкрепляется социально. Когда женщины посылали прямой сигнал (убеждая c помощью логики, разума или большого количества информации), их позднее считали более агрессивными, чем мужчин, которые делали то же самое: Johnson and Goodchilds 1976, p. 70.


[Закрыть]. Как выразилась одна женщина: «Я дуюсь, хмурюсь и что-то говорю, чтобы сделать другому человеку больно, например: «Ты меня не любишь, тебе все равно, что со мной происходит». Я не тот человек, который сразу заявляет о том, чего хочет. Я обычно говорю намеками. Это сплошь надежды и хождение вокруг да около»[137]137
  Johnson and Goodchilds 1976, p. 69.


[Закрыть].

Эмоциональное искусство, которое культивировали женщины, аналогично тому искусству притворства, которое Лайонел Триллинг отметил у тех, чьи желания значительно превосходят возможности для продвижения по социальной лестнице. Как и для многих других людей с более низким социальным статусом, женщинам было выгодно быть более умелыми актрисами[138]138
  Использование женских хитростей (включая лесть) воспринимается как психологический стиль подчиненного. Поэтому оно осуждается женщинами, которые сумели отвоевать место в мире мужчин и могут себе позволить порицать то, чем им нет нужды пользоваться.


[Закрыть]. Как сказали бы психологи, техники глубинного актерства дают необычайно высокие «вторичные преимущества». И тем не менее эти навыки долгое время ошибочно называли «естественными»: частью «бытия» женщиной, а не чем-то, что она сама в себе выработала.

Восприимчивость к невербальной коммуникации и микрополитическому значению чувства дает женщинам что-то вроде этнического языка, на котором мужчины тоже могут говорить, только хуже. Это язык, который женщины делят между собой за сценой, в своих разговорах «о чувствах». Это не разговоры с подсчетом побед, как у мужчин. Это разговоры искусной добычи, язык советов о том, как внушить ему желание к ней, как его взбесить, завести или выключить. В рамках традиционной женской субкультуры подчинение в домашней жизни понимается, особенно в подростковом возрасте, как «факт жизни». Женщины, таким образом, приспосабливаются, но не пассивно. Они активно приспосабливают чувства к имеющейся цели или потребности, и делают это так, что кажется, что они выражают пассивное состояние согласия, случайное сочетание потребностей. Бытие становится видом делания. Актерство – необходимое искусство, а эмоциональная работа – инструмент.

Эмоциональная работа по укреплению статуса и благополучия других – это форма того, что Иван Иллич назвал «теневым трудом», невидимым усилием, которое, как домашний труд, считается не вполне трудом, но тем не менее имеет ключевое значение для того, чтобы выполнялись многие другие вещи. Как и в случае домашнего труда, фокус в том, чтобы стереть любые признаки усилий, предложить только прибранный дом и приветливую улыбку.

У нас есть простое слово для продукта этого теневого труда: «любезность». Любезность облегчает любой обмен в обществе, и мужчины порой тоже стремятся быть любезными. Это позволяет социальному колесу вращаться. Как сказала одна бортпроводница: «Я делаю замечания вроде «Какой симпатичный у вас жакет» – что-то такое, чтобы они себя хорошо почувствовали. Или смеюсь над их шутками. Это позволяет им расслабиться и почувствовать себя остроумными». За мелкими любезностями стоит нечто большее – предложение и оказание услуги. Наконец, можно быть по-настоящему любезным в моральном или духовном смысле, когда мы считаем, что потребности другого человека важнее наших собственных.

Каждый способ быть «любезным» добавляет какой-то аспект к почтительности. Почтительность – не просто оказание холодного уважения, формальный поклон в знак подчинения, равнодушная улыбка из вежливости. У нее также есть теплая сторона, она предлагает большие и маленькие жесты, показывающие поддержку благополучия и статуса других[139]139
  Здесь я сосредоточиваю внимание на теплом аспекте почтительности и на почтительной стороне заботы. Это не значит, что я смешиваю все проявления заботы с проявлениями почтительности. См.: Kemper 1978, в особенности две последние главы о любви как придании статуса.


[Закрыть]. Почти каждый занимается эмоциональной работой по производству того, что мы можем назвать почтительностью в широком смысле слова. Но от женщин ждут, что они больше других будут заниматься этой работой. Исследование Нормы Виклер, в котором сравнивались мужчины и женщины, преподающие в университете, показало, что студенты ожидали, что преподавательницы будут более теплыми и участливыми, чем преподаватели: с учетом этих ожиданий значительная часть преподавательниц воспринималась как холодная[140]140
  Wikler 1976.


[Закрыть]. В другом исследовании Бровермана, Бровермана и Кларксона психологов и психиатров со специальной медицинской подготовкой, а также социальных работников, попросили соотнести различные характеристики с «нормальными взрослыми женщинами» и «нормальными взрослыми мужчинами»[141]141
  Broverman, Broverman, and Clarkson 1970.


[Закрыть]. Характеристику «весьма тактичный, весьма вежливый и весьма чуткий к чувствам других» они чаще ассоциировали со своими представлениями о нормальной взрослой женщине. Приспосабливающаяся, готовая к сотрудничеству и услужливая, женщина находится на частной сцене, расположенной за кулисами публичной, вследствие чего часто считается, что она хуже умеет спорить, шутить и учить, чем ценить аргументы, шутки и уроки других[142]142
  Расхваливание мужского чувства юмора или поддержка мужского статуса часто включает в себя использование того, что Сюзан Лэнджер назвала недискурсивными символами, «символами, которые не поддаются верификации, не имеют словарного значения или социально определяемого синтаксиса и порядка» (Langer 1951, 1967).


[Закрыть]. Она чирлидерша в разговоре. Она активно поддерживает других людей – как правило, мужчин, но также и других женщин, для которых выполняет роль женщины. Чем естественнее она кажется в этом деле, тем более незаметным становится ее труд как таковой, тем успешнее он маскируется под отсутствие других, более ценных качеств. Как женщину ее похвалят за то, что она превосходит других в искусстве поддержки, но как личность, в сравнении с комиками, учителями и искусными спорщиками, она обычно живет вне атмосферы поддержки, в которой купаются мужчины. Мужчины, конечно, бывают любезными с некоторыми другими мужчинами и женщинами и тем самым тоже выполняют эмоциональную работу, позволяющую почтительности оставаться искренней. Различие между мужчинами и женщинами – это различие в психологических эффектах наличия или отсутствия власти[143]143
  Общества различаются по тому, как именно женщины устраняются из конкуренции за доходы, возможности и профессиональный статус. В одних обществах женщины исключаются путем физической сегрегации. В других им позволяется конкурировать с мужчинами за работу, это даже поощряется, но женщин учат развивать в себе черты, не благоприятствующие им в экономической конкуренции. Эти черты можно понимать на психодинамическом уровне, уровне эмоционального менеджмента и на поведенческом уровне. На психодинамическом уровне, как утверждает Чодороу (Chodorow 1980; Чодороу 2006), девочки учатся желанию стать матерями не так, как мальчики желанию стать отцами: способами, готовящими девочек к выполнению бесплатной работы. На уровне управления эмоциями девочки учатся управлять эмоциями такими способами, которые адаптируют их к мужчинам за пределами «мужской» сферы конкуренции. Наконец, на поведенческом уровне девочки учатся «женственному» наклону головы, улыбкам, разговорному чирлидерству и другим проявлениям почтительности. На всех трех уровнях женщин поощряют развивать черты, которые ставят их в невыгодное положение в сфере «мужской» конкуренции, живущей по «мужским» правилам.


[Закрыть].

Расизм и сексизм обладают общими закономерностями, но эти две системы различаются по тому, как экономическое неравенство переводится в частные категории. Белый менеджер и чернокожий рабочий уходят с работы и едут домой, один – в белый район или семью, другой – в черный. Но в случае женщины и мужчины, большое экономическое неравенство проникает в повседневные интимные взаимодействия между женой и мужем. В отличие от других подчиненных, женщины стремятся к установлению первичных связей со своим кормильцем. В браке принцип взаимности применим к более широким областям каждой личности: больше выбора в отношении того, чем расплачиваемся мы и чем расплачиваются с нами, и эта расплата между экономически неравными сторонами идет днем и ночью. Большее неравенство находит интимное выражение.

Где бы он ни происходил, торг о зарплате в обмен на другие вещи идет под чужим обличьем. Брак одновременно перебрасывает мостик через разрыв в ресурсах, доступных мужчине, и тех, что сегодня имеются у женщины, и камуфлирует его[144]144
  Поскольку у женщин меньше доступа к деньгам и статусу, чем у мужчин, относящихся к тому же классу, у них сильнее мотивация вступить в брак для того, чтобы получить доступ к гораздо более высокому «мужскому заработку». Свадебные карикатуры рассказывают историю на этом классовом уровне, рисуя картину «официального опыта». Жених счастлив, но он попал в ловушку, жаждет любви, но осознает утраченную свободу и приобретенный тяжелый груз обязательств. С другой стороны, невеста, независимо от возраста, характера, красоты или ума, рисуется как победительница, которой повезло захомутать хоть какого-то мужчину, потому что он дает ей доступ к ресурсам, которые она не может получить другими способами. Об экономических отношениях мужчины и женщины см.: Hartmann 1976.
  Сделка по принципу «зарплата в обмен на остальное» работает не только для традиционного кормильца и его жены-домохозяйки, но и для работающей женщины, доход которой в среднем при полной занятости составляет менее трети семейного дохода. Независимо от того, работают они или нет, базовая экономическая зависимость замужних женщин оставляет чувство, что они что-то «должны», чтобы все были квиты. Но есть и классовые вариации. Чем выше мы поднимаемся по классовой лестнице, тем больше этот разрыв между мужем и женой и тем сильнее начинает превалировать такого рода сделка. Чем ниже по классовой лестнице, тем меньше разрыв: больше женщин работает и оказывается замужем за мужчинами, которые зарабатывают немногим больше, чем они. Если уменьшить мужские привилегии внизу классовой лестницы, сделка между полами некоторым образом выровняется. Однако пары с низким уровнем дохода, в которых оба супруга работают, постоянно сталкиваются с культурными образами мужчин и женщин, которые берут истоки в средних слоях высших классов конца XVIII столетия. Именно на фоне этого ставшего анахронизмом стандарта того, что женщина должна мужчине, мужчины из низших классов решают, что им полагается по праву, и пытаются этого добиться, порой физическими способами.


[Закрыть]. Поскольку мужчины и женщины пытаются любить друг друга – сотрудничать в любви, деторождении и построении совместной жизни, – сам характер близости, на который они соглашаются, требует, чтобы подчинение было замаскировано. Будут разговоры от имени «нас», общие банковские счета и общие решения, женщинам будет казаться, что они равны в вещах, которые «действительно имеют значение». Но за этим паттерном будет лежать разное потенциальное будущее за пределами брака и его воздействие на паттерны жизни[145]145
  Проведенное Зиком Рубином исследование молодых мужчин и женщин в состоянии влюбленности (в основном людей из среднего класса примерно одного и того же возраста) показало, что женщины, как правило, склонны обожать своих любимых мужчин больше, чем мужчины обожают женщин. Женщины также больше, чем мужчины, полагали, что их чувства больше «похожи» на чувства их возлюбленных. См.: Rubin 1970; Reiss 1960.


[Закрыть]. В этом случае женщина может начать особенно настаивать на принятии некоторых второстепенных решений или стать особенно активной в некоторых ограниченных областях, чтобы почувствовать равенство, которого лишены отношения.

Женщины, понимающие, что в конечном счете они ущемлены, и чувствующие, что их положение не может измениться, могут ревниво скрывать свои традиционные эмоциональные ресурсы из понятного страха перед тем, что, если секрет будет раскрыт, их положение ухудшится. Ведь признание в том, что их светское очарование – продукт скрытого труда, может сделать их менее ценными, подобно тому, как сексуальная революция «обесценила» секс, понизив его переговорный потенциал и при этом не дав женщинам преимуществ лучше оплачиваемой работы. Конечно, когда мы переопределяем «приспособляемость» и «сотрудничество» как форму теневого труда, мы фактически указываем на скрытую цену, за которую полагается некоторая компенсация, и намекаем на то, что желательно пересмотреть отношения между мужчинами и женщинами в целом.

Есть еще одна причина, по которой женщина может предложить больше такой эмоциональной работы, чем мужчина: больше женщин на всех уровнях занимаются неоплачиваемым трудом межличностного свойства. Они воспитывают детей, управляют ими и дружат с ними. Лучше «приспосабливающиеся» и «сотрудничающие», они лучше справляются с нуждами тех, кто еще не способен сам как следует приспосабливаться и сотрудничать. Тогда, согласно Джурарду, поскольку они рассматриваются как члены категории, из которой выходят матери, от женщин требуется, чтобы они внимательнее, чем мужчины, относились к психологическим нуждам[146]146
  Jourard 1968.


[Закрыть]. Мир обращается к женщинам за материнской заботой, и этот факт молчаливо подразумевается в описаниях многих работ.

С ростом крупных организаций, требовавших навыков личных отношений, женское искусство поддержания статуса и эмоциональной работы сделалось более публичным, более систематизированным и стандартизированным. Оно стало уделом женщин преимущественно из среднего класса преимущественно на работах, на которых нужно контактировать с людьми. Как указывалось в главе 7 (и в приложении В), работы, включающие в себя эмоциональный труд, охватывают около трети всех работ. Но они образуют только четверть всех работ, на которых работают мужчины, и более половины всех работ, которые делают женщины.

Многие из работ, требующих публичного контакта, также требуют оказания услуг публике. Ричард Сеннет и Джонатан Кобб в «Скрытых травмах класса» следующим образом комментируют то, как люди рассматривают работы в сфере услуг в сравнении с другими видами работ: «На нижней ступени стоит не работа на заводе, а работа в сфере услуг, на которой человеку приходится лично выполнять работу за кого-то другого. Бармен стоит ниже шахтера, таксист – ниже водителя грузовика. Мы полагаем, что это происходит оттого, что их функции воспринимаются как более зависимые от других и ставящие в зависимость от их власти» [курсив мой. – А. Х.][147]147
  Sennett and Cobb 1973, p. 236.


[Закрыть]. Поскольку в сфере услуг работает больше женщин, чем мужчин (21 % против 9 %), есть «скрытые травмы» гендера, добавляющиеся к травмам класса.

Раз женщины работают на работах, связанных с общением с людьми, развивается новая закономерность: женщины получают меньше базовой почтительности. То есть, хотя перед некоторыми из них по-прежнему открывают дверь, возят на машине и помогают обходить лужи, взяв под руку, они не защищены от одного фундаментального следствия своего более низкого статуса: их чувствам придается меньше веса, чем чувствам мужчин.

В результате этого работа бортпроводника становится работой разного типа для женщин и мужчин. У мужчины основная скрытая задача – сохранить свою идентичность мужчины «на женской работе» и время от времени заниматься сложными пассажирами «вместо» женщин-бортпроводниц. У женщины главная скрытая задача – справиться с эффектом статуса: отсутствием социальной защиты от гнева и раздражения пассажиров, которые пассажиры на ней срывают.

В таком случае – как более низкий статус женщины влияет на то, как с ней обращаются другие? Шире говоря, какова первичная связь между статусом и отношением к чувствам? Люди с высоким статусом пользуются привилегией: их чувства замечают и с ними считаются. Чем ниже статус, тем меньше обращается внимания на чувства человека или тем более несущественными они считаются. Г. Е. Дейл в книге «Высшая государственная служба в Британии» пишет о существовании «доктрины чувств»:

Доктрину чувств изложил мне много лет назад весьма высокопоставленный государственный чиновник… Он объяснил, что значение чувств меняется в зависимости от важности человека, который их испытывает. Если общественный интерес требует, чтобы младшего клерка сняли с должности, на его чувства не стоит обращать никакого внимания. Если это заместитель министра, с ними надо считаться, но в пределах разумного. Если это министр, чувства – наиглавнейший элемент ситуации, и только императив общественного интереса может возобладать над их требованиями»[148]148
  Цит.: Coffman 1967, p. 10.


[Закрыть].

Работающие женщины относятся к работающим мужчинам так же, как младшие клерки – к руководителям. Разница во власти между исполнителем и руководителем, врачом и медсестрой, психиатром и социальным работником, дантистом и его ассистенткой отражается как гендерное различие. «Доктрина чувств» – еще один двойной стандарт в отношениях полов[149]149
  Рыцарский кодекс, как говорят, требовал защиты слабого сильным. Но начальник может дарить секретарше цветы или открывать перед ней дверь, только чтобы загладить тот факт, что он открыто срывает на ней свое раздражение чаще, чем на равном по статусу или более высокопоставленном мужчине, и чаще, чем она на нем. Цветы символизируют компенсацию, хотя и маскируют базовое неравенство в распределении уважения и его психологические издержки.


[Закрыть].

Чувства стороны с более низким статусом могут принижаться двумя способами: можно считать их рациональными, но неважными, или считать их иррациональными и потому не заслуживающими того, чтобы их учитывали. В статье под названием «Об агрессии в политике: судят ли о женщинах по двойным стандартам?» представлены результаты опроса женщин-политиков. Все опрошенные сказали, что, по их мнению, двойные аффективные стандарты существуют. Как выразилась Френсис Фэнертхолд, президент Колледжа Уэллса в Ороре, штат Нью-Йорк: «Вы, естественно, стараетесь не психовать. Генри Киссинджер может сколько его душе угодно закатывать истерики, – помните, как он вел себя в Зальцбурге? Но мы, женщины, пока еще на той стадии, что, если вы не сдерживаете свои эмоции, то вас заклеймят как эмоциональную, неустойчивую и всеми теми словами, которые всегда использовались для описания женщин»[150]150
  New York Times, February 12, 1979.


[Закрыть]. Эти женщины, участвующие в публичной жизни, сходились в следующем. Когда мужчина выражает гнев, этот гнев считается «рациональным» или понятным гневом, который указывает не на слабость характера, а на глубокие убеждения. Когда аналогичную степень гнева демонстрирует женщина, это, скорее всего, будет истолковано как знак нестабильности ее психики. Считается, что женщины более эмоциональны, и само это убеждение используется для того, чтобы лишить их чувства значимости. То есть чувства женщин считаются не реакцией на реальные события, а отражением их «эмоциональности».

Здесь перед нами раскрывается следствие «доктрины чувств»: чем ниже наш статус, тем скорее наша манера понимать и чувствовать будет дискредитироваться и тем менее достоверной она будет считаться[151]151
  Этот вывод подтверждается в: Hovland et al. 1953.


[Закрыть]. «Иррациональное» чувство – брат-близнец дискредитированного восприятия. Человек с более низким статусом имеет меньше прав влиять на то, что происходит, его суждениям меньше доверяют, а чувства меньше уважают. Говоря относительно, как и в случае с другими людьми с более низким статусом, чаще всего именно на женщин возлагается тяжелая обязанность занимать точку зрения меньшинства, придерживаться дискредитированного мнения.

Реакция медиков на болезнь мужчины и болезнь женщины дает хорошую иллюстрацию этого тезиса. Одно исследование того, как врачи реагируют на физические жалобы на боль в спине, головную боль, головокружение, боль к груди и усталость – симптомы, в отношении которых врачу приходится полагаться на слово пациента, – показало на примере 52 семейных пар, что жалобы мужей вызывали более активную реакцию врачей, чем жалобы жен. Авторы пришли к заключению: «Данные, возможно, показывают… что врачи… более серьезно относятся к болезням мужчин, чем к болезням женщин»[152]152
  Женщины чаще, чем мужчины, ходят к врачам, и может показаться, что это и есть причина того, почему врачи воспринимают их менее серьезно. Но причину трудно отличить от следствия, потому что, если жалобы женщины не принимаются всерьез, ей может понадобиться несколько раз прийти к врачу, чтобы было найдено лекарство (Armitage et al. 1979).


[Закрыть]. Еще одно исследование взаимодействия врача-терапевта с 184 пациентами-мужчинами и 130 пациентами-женщинами пришло к выводу, что «врачи имеют тенденцию считать психологическую составляющую болезни пациента более важной, когда пациент – женщина»[153]153
  Wallens et al. 1979, p. 143.


[Закрыть]. Заявление женщины о том, что она себя плохо чувствует, скорее всего, будет дискредитировано на том основании, что «она все придумала», что это «что-то субъективное», а не реакция на нечто реальное.

В целях компенсации за придание разного веса чувствам обоих полов, многие женщины выпячивают свои чувства, пытаясь выражать их с большей силой, чтобы к ним относились серьезнее. Но отсюда спираль начинает раскручиваться в обратную сторону. Ибо чем сильнее женщины стремятся противостоять «доктрине чувств» путем более активного выражения своих чувств, тем больше они вписываются в образ «эмоционально неустойчивых». Их усилия дискредитируются как еще один пример излишней эмоциональности. Единственный способ противостоять доктрине чувств – разрушить фундаментальную связь между гендером и статусом[154]154
  Кажется, есть еще одна связь между статусом и отношением к чувствам. Чем ниже статус, тем менее приемлемо открытое выражение гнева. Кроме того, мужчина традиционно имеет большую свободу сквернословить и драться, чем женщина. (Если только у женщины нет классового преимущества или какой-то иной санкции, она может проявлять открытую агрессивность только с некоторым уроном для своей репутации.) С другой стороны, женщины, кажется, больше чем мужчины, выражают чувства «подчиненных». Крик ужаса, который рекламируют «Дракула» и «Кинг-Конг», обычно исходит от женщины. То же самое происходит даже с отважной героиней. Когда Нэнси Дрю, девушка-детектив, становится лишенным эмоций (маскулинизированным) актором, другой девушке приписывается то, что Гофман назвал (возможно, поняв неправильно) «привилегией психануть от испуга» (Goffman 1967, р. 26). Возьмем следующий отрывок из «Послания в Холлоу-Оак»: «Внезапно она [большая собака] прыгнула на Нэнси. Нэнси не удержалась, оступилась и рухнула в карьер. Джули Анна закричала. Вместе с мальчиками она в ужасе смотрела, как Нэнси упала в воду и исчезла. Нед полез по крутому спуску, а Арт вытащил из кармана моток проволоки. Используя ее как плетку, он в конце концов отогнал собаку. Когда собака, повизгивая, убежала, голова Нэнси появилась над водой, Джули Анна закричала: „О, Нэнси! Слава богу“. Она готова была расплакаться» (Keene 1972, р. 147). Джули Анна действительно боится за Нэнси и мальчиков. Не все женщины изображают Джули Анну, но мы судим о том, насколько женщина экспрессивна по этому женскому стандарту. Это часть понимания женственности в нашей культуре, а следовательно, и мужественности тоже. По моему мнению, навязываемая культурой экспрессивность является не привилегией, а работой.


[Закрыть].